Текст книги "Судьбе вопреки"

– Спасибо вам, – вежливо поблагодарила Роуз.

– Рад познакомиться, Роуз. Ты любишь кататься на катере?

Улыбка, появившаяся на губах девочки, отразилась в ее зеленых глазах. Ее лицо ожило, и она кивнула:

– Да! Очень!

– А ты любишь науку? – спросил Джон. – Океанографию?

– Да, – ответила Роуз, улыбаясь еще шире.

– Отлично! – сказал Джон. – Потому что у нас тут прямо в бухте происходит что-то совершенно непонятное. Можно сказать – океанографическая тайна, и именно нам придется ее раскрыть.

Лайам волновался, как студент, – перед ними тайна «Призрачных холмов»! Поколения океанографов наблюдают это необычное явление, пытаясь установить его причину. Он дал Роуз крем от загара, чтобы она помазала им руки и ноги, и еще раз проверил, все ли захватил с собой. Потом они втроем пошли через Двор к морю.

Массивный десятиметровый каменный волнорез выступал в море с берега. Лайам видел, что он защищает берег от размывания, вытягивая полумесяцы песка и гладкой морской гальки из волн. На конце волнореза были пришвартованы два судна – спортивный катер «Передышка» и двенадцатиметровая шхуна для ловли омаров «Синяя цапля», реконструированная и оснащенная для океанографических работ.

Проведя столько лет на туристических катерах семьи Лайама в Кейп-Хок, Роуз была уже опытным моряком. Прыгнув на борт «Синей цапли», она встала в сторонке, чтобы не мешать взрослым готовиться к отплытию. Джон запустил двигатель, а Лайам, пройдя по волнорезу и еще раз убедившись, что Эдварда на берегу нет, отдал швартовы и прыгнул на корму.

Джон повел шхуну на юг вдоль западного входа в бухту Наррагансетт. Судно двигалось медленно, двигатели работали на малых оборотах, образуя за кормой в спокойной воде ленивую белую волну. Прямо перед «Синей цаплей» низко над волнами летели две стаи куликов. Роуз показала на них и посмотрела на Лайама, чтобы убедиться, что он их видел. Он кивнул и улыбнулся, но его внимание было приковано к более крупным птицам – чайкам и крачкам, носящимся у берега и ныряющим в воду.

– Птицы за работой, – сказал он. Найдя в сумке бинокль, он поднес его к глазам и стал наблюдать, как ржанки кормятся мелкой серебряной рыбешкой. А вокруг повсюду мелькали плавники и хвосты крупной рыбы.

– Точно, – ответил Джон.

– Какая рыба сейчас мигрирует? Полосатые окуни, пеламиды?

– Вся, какая есть, – проговорил Джон, и Лайам бросил на него быстрый взгляд – он уже сам подозревал то же самое.

Но Джон продолжал вести шхуну вперед. Они миновали городской пляж Наррагансетт, затем пляж Скарборо, где серфингисты, сидя на своих досках, смотрели в открытое море на грохочущие «Призрачные холмы», ожидая волну, на которой стоило прокатиться среди сравнительно небольших волн. Пара скоп ловила рыбу на мелководье, блестя крыльями на солнце.

Когда они обошли вокруг мыса Джудит, запах рыбы усилился. Лайам не удивился этому – здесь было место, где большие дизельные траулеры проходили туда и обратно из гавани. Эти суда ловили рыбу на банке Джорджа, на конце континентального шельфа, добывая морского окуня, треску, хека и омаров, и в трудолюбии они ни в чем не уступали рыболовецким судам из Кейп-Хок в Новой Шотландии.

В свое время Лайам успел привыкнуть к запахам старой наживки и брошенной рыбы – но здесь все было по-другому. Здесь запах был живой – он говорил о море, глубоком, синем и таинственном. От него у Лайама пошли мурашки по спине. Он взглянул на Джона и увидел, как тот хмурится, ведя шхуну. Инстинктивно Лайам обнял Роуз, и они вместе стали смотреть вперед.

– Куда мы плывем? – спросила Роуз.

– Осталось совсем немного, – ответил Джон.

Лайам бросил взгляд вдоль берега – Лили была лишь в двадцати милях западнее. Он попытался представить, что она делает в этот момент, и еще подумал, не связан ли этот неожиданный атавистический страх, который нарастал в его груди, с Лили и с тем, через что ей приходится проходить.

– Мы на месте, – сообщил Джон, убрав газ и снизив обороты двигателя так, что он лишь приглушенно ворчал под палубой.

– А где мы? – спросила Роуз.

– Это маяк мыса Джудит, – ответил Джон, показывая на пятнадцатиметровую башню. Она была построена из песчаника, выбелена от земли до половины своей высоты, а на ее вершине сверкали на ярком солнце линзы Френеля.

– А в семи милях отсюда остров Блок-Айленд, – сказал Лайам.

– В шести с половиной, – поправил его Джон. – От крайней точки мыса Джудит до северной оконечности острова Блок-Айленд. Я помню это еще с тех пор, когда сдавал экзамен на права пилота. Если заглохнет двигатель самолета, то планировать придется три целых четыре десятых мили. Три минуты планирования или целый день вплавь. Но мне бы не хотелось сейчас плавать в этой воде. Слышишь?

Роуз нахмурилась. После того как Джон сбавил обороты двигателя и его стало почти не слышно, звук небольших волн, бьющихся о корпус шхуны, стал настойчивее. Только это были совсем не волны: удары были частыми и резкими. Казалось, сотни рук хлопают в ладони. А снизу шел нарастающий рев.

– Что это? – спросила Роуз, подойдя к борту. Она крепко взялась за поручень, а Лайам встал рядом. Они смотрели вниз в синюю воду и видели одно серебро. Серебряные хвосты, плавники, чешую. Тысячи, сотни тысяч маленьких рыбок резвились прямо на поверхности воды.

– Это рыба кормится, – сказал он.

– Обычно подобное можно увидеть в сентябре, и то не всегда, – уточнил Джон. – Редкий год наблюдается такая активность.

Шхуна вспугнула десяток, а то и два серебристых чаек, розовых крачек – они поднялись кричащим, каркающим белым облаком крыльев. Лайам посмотрел через борт и увидел серебристую ленту рыбы, простирающуюся во все стороны. Джон повел шхуну через пролив к острову Блок-Айленд. Серебряные рыбки плыли потоком – река мелкой рыбы, извиваясь, уходила в открытое море. И за ней следовали морские птицы – такого количества чаек и крачек Лайам не видел никогда!

– А это не… – спросил он, показывая вверх.

– Северный баклан, – ответил Джон. – Большую часть жизни проводит в открытом море.

– А теперь он здесь, в проливе острова Блок-Айленд?

Джон сжал губы. Лайам знал, что он сейчас думает то же самое: если такое количество корма смогло привлечь северного баклана, то какие виды рыбы могут сейчас плавать под поверхностью воды? Лайам подумал о Нэнни, чье местонахождение было неизвестным последние несколько дней, и содрогнулся.

Целая флотилия моторных катеров и водных мотоциклов прошла мимо них, таща на буксире серфингистов. Но внимание Лайама привлекло еще одно судно – темно-зеленый траулер со знакомыми очертаниями. Поднеся бинокль к глазам, он почувствовал, как у него кровь застыла в жилах. Это был «Map IV» – порт его приписки Кейп-Хок был золотом выведен на транце. А на мостике стоял его капитан – Джеральд Лафарг.

– Твой приятель? – удивился Джон.

– Едва ли, – Лайам покачал головой. – Он рыбак, которого я знаю по Новой Шотландии. У нас с ним уже была пара стычек – он ловил дельфинов и продавал их под видом тунцов.

– Сейчас мы его завернем, – сказал Джон, протягивая руку к передатчику. – Если он канадец, то не имеет права рыбачить у Род-Айленда.

– А он не рыбачит, – произнес Лайам, разглядывая траулер в бинокль. Лафарг стоял неподвижно, глядя на волны. Рыболовецкая оснастка его судна была закреплена над палубой, сети скатаны, а траловые борта закрыты.

– Тогда что же он здесь делает? – удивился Джон.

– Именно это я и хотел бы знать, – ответил Лайам, наблюдая, как «Map IV» направляется вслед за прошедшими мимо катерами.

Прямо по курсу оживали гиганты – «Призрачные холмы». Лайам почувствовал, что температура воды стала выше, – сюда прямо из Гольфстрима пришли океанские волны, ярко-лазурного цвета, чистые, как солнечный свет. Дикие и оглушительно ревущие, они поднимались на высоту пятнадцати метров, всей своей огромной массой, не разбиваясь, перекатывались через риф, а потом взрывались белой пеной.

– Что это? – спросила Роуз, пораженная необыкновенным зрелищем.

– Самые большие волны, которые мы с тобой когда-либо видели, – ответил Лайам, обнимая ее за плечи.

– В середине моря? Я думала, что волны разбиваются только о берег, – сказала она.

– Они разбиваются о подводный риф, – объяснил Джон. – Такое случается только раз или два в столетие, когда ветры, течения и прилив создают подходящие условия.

Лайам достал из сумки ноутбук и, включив его, стал ждать, когда загрузится программа слежения за хищниками. Он ввел несколько координат, одновременно следя за данными погоды на экране. Тропический шторм прошел к востоку от Гаттераса, создав очень редкий вакуумный эффект, в результате которого и закрутился целый вихрь этих ужасных волн-бродяг.

– То, что мы сейчас наблюдаем, – очень редкое явление на восточном побережье, – сказал Джон, когда один из серфингистов помчался на гребне дикой волны под крики и улюлюканье зрителей. – Такие вещи можно видеть на северном побережье острова Мауи на Гавайях, печально известном месте для серфингистов…

– Оно называется Челюсти, – уточнил Лайам. – И сразу ясно почему.

– Именно, – подтвердил Джон. – Точь-в-точь как Скитальцы – место с гигантскими волнами к северу от Сан-Франциско. Да к тому же акул там полно…

– Как и здесь, на «Призрачных холмах», – сказал Лайам. Он наконец загрузил программу слежения за хищниками и теперь наблюдал за невероятным количеством фиолетовых точек, мигающих в ближайшем окружении от их шхуны.

– Зеленые точки – это киты, а фиолетовые – акулы? – спросила Роуз, нахмурившись.

– Да, – ответил Лайам, успокаивающе положив ей руку на плечо.

– Так одной их этих зеленых точек может быть Нэнни?

– Ее здесь нет, – вздохнул Лайам, ища на экране метку ММ 122, означающую номер радиомаяка, установленного на Нэнни.

– Это здорово! – воскликнула радостно Роуз. – Вы только посмотрите, сколько здесь акул!

Это было правдой: Лайам записал метки всех акул, на которых он со своими коллегами поставил радиомаяки. Они плавали как раз под ними: акулы мако, тигровые, две шестижаберные и две большие белые, которые кружили глубоко внизу. Некоторые серфингисты отваживались на спуск по волнам, забывая о том, кто плавал под их досками. Лайам почувствовал прилив адреналина в крови, будто сам оседлал одну из этих ужасных волн.

Он подумал о машине Эдварда, которая сегодня утром так медленно проехала по их улице. Он знал, что есть люди-хищники, которые намного хуже любой акулы. Они такие же голодные, такие же злобные. Лайам обнял Роуз и прижал к себе. Со всех сторон вокруг их шхуны мелькали плавники, но он их не замечал, а смотрел в сторону той дороги, которая шла мимо дома Джона Стэнли и вела прямо к Лили.

Глава 9

Лили поняла, что случилось что-то серьезное, как только вышла из лифта на пятом этаже больницы.

У двери палаты Мэйв стояли несколько врачей. Они бросили на нее быстрые взгляды, и Лили почувствовала, как сильно забилось ее сердце.

– Мисс Мэлоун! – воскликнула доктор Мид. – А мы как раз пытаемся до вас дозвониться.

– Что случилось? – спросила Лили, почувствовав слабость и прислоняясь к стене.

– Хорошие новости, – ответила доктор. – Ваша бабушка сегодня стала реагировать на внешние раздражители.

– Она вышла из комы?

– Не совсем, – произнесла доктор Мид с улыбкой, в которой проскользнуло некоторое сомнение. – Но она открыла глаза, осмотрелась и заметно активнее реагировала на некоторые нейротесты.

– Она что-нибудь говорила?

– Она сказала «Мара», – ответила доктор Мид, теперь уже улыбаясь по-настоящему.

– Я должна ее увидеть, – сказала Лили.

– Конечно! – разрешила доктор Мид и вместе с другими врачами отошла в сторону, чтобы пропустить Лили в палату.

Мэйв снился белый сон. Такие сны приходили к ней с тех пор, как она была еще совсем ребенком и пыталась проснуться после очень крепкого сна. Белые сны обычно снились ей накануне волнующих, прекрасных дней. Например, Мэйв видела белый сон в ночь накануне школьного конкурса на знание орфографии, когда она была в четвертом классе. Она получила приз, правильно написав слово «пирометаллургический». Еще один белый сон ей снился накануне победы в теннисном матче, когда она уже училась в выпускном классе школы. И снился под самое утро того дня, когда она вышла замуж.

Белые сны были предвестниками великой радости. Они приходили в разных формах: в виде насыщенных ярким светом кучевых облаков, или морской пены на мягких волнах на западном берегу Корсики, или мягких белых перьев на крыльях голубки. Но чувства, которыми они ее наделяли, были всегда одинаковыми. Ее тело трепетало от острого, прекрасного ощущения жизни, а душа наполнялась любовью, светом и ожиданием чуда. После таких снов очень хотелось проснуться и встретить новый день наяву.

В сегодняшнем белом сне Мэйв видела сад. Она стояла на тропинке, окруженная белыми розами, и чувствовала, что в руке у нее садовые ножницы. Со стороны моря доносился успокаивающий шелест волн о скалы. Это был ее собственный сад, и она подрезала цветы сорта «белые рассветы», которые росли на деревянной решетке у входной двери. Воздух был чистым и свежим, чуть смягченным соленым запахом моря. У нее были седые волосы, как и у женщины, которая работала рядом с ней. Конечно, это была Клара.

Им даже не нужно было говорить. Они давно уже составляли одну команду. Конечно, за все эти годы у них случались и размолвки. И уж конечно, у них не существовало единого мнения на все. Но в белых снах все ссоры уступают место любви.

– Мара, – произнесла Мэйв, подрезая ветки и колючки.

– Это значит «море», – откликнулась Клара. – По-гальски.

– И именно в Ирландском море, – продолжала Мэйв, – погибли мой сын и его жена.

– Но ты кажешься такой счастливой!

– Потому что я счастлива, – пояснила Мэйв. – Я скоро его увижу.

– Тебе нельзя сейчас уходить, – весело сказала Клара, – здесь твоя правнучка.

– Мара, – повторила Мэйв. И вдруг она услышала свой голос, отозвавшийся эхом в ее ушах, будто она уже наполовину проснулась, будто белый сон подходил к концу, будто настоящая жизнь звала ее обратно, заставляя вернуться из блаженного состояния: – Мара. Мара…

– Бабуля, – раздался знакомый голос, и это была не Клара. – Бабуля! Я здесь!

– Милая моя! – проговорила Мэйв.

Кто-то сжал ее руку. Это ощущение показалось ей таким чудесным, таким реальным. Она бы узнала это прикосновение из тысяч! Именно эту руку она держала, когда вела девочку в школу или на пляж, именно эту руку она держала во время посещений врача и дантиста, именно эту руку она держала во время похорон сына и невестки.

– Ты слышишь меня? – спросил знакомый голос.

И опять это говорила не Клара, и это был не сон. Мэйв моргнула – неужели это она…

– Мара? – Она не верила самой себе.

– Это я, бабуля! – ответила ее внучка счастливым, радостным голосом.

Мэйв опять заморгала, стараясь сфокусироваться и наконец увидеть того, кто говорил. Она закашлялась, и химический привкус – напоминавший сладкий, похожий на сироп воздух, который она тогда пила, как микстуру, – вернулся вновь, перебивая все ощущения, заставляя вновь кружиться ее голову. Она никак не могла вынырнуть из сна, не сейчас, еще нет… «Скоро, – подумала она. – Не уходи, не уходи, пожалуйста, дай мне еще всего пять минут…»

– Проснись, бабуля, – как сквозь вату, услышала она голос Мары. – Пожалуйста, проснись! Я хочу тебя видеть, хочу рассказать тебе о Роуз. Ей уже девять лет, бабуля. Она такая красивая.

Роуз, – пробормотала Мэйв, снова вернувшись в свой сад, где аромат цветов был таким сильным, таким тяжелым, что затягивал ее обратно в сон, прочь от прекрасного знакомого голоса, голоса Мары. Она изо всех сил старалась открыть глаза, посмотреть на лицо человека, сидевшего рядом. Ох, если бы только ей удалось поднять веки – они были такими тяжелыми, а тот запах уже заполонил все… Что он ей тогда сказал? Очень давно? «Белые розы так легко помять»…

– Бабуля! – воскликнула Мара громче. – Не уходи от меня, проснись! Ты мне нужна! Бабуля!

«Белые розы так легко помять»…

Белый сон растворился и превратился в темноту, и Мэйв знала – ей нужно предупредить Мару. Ей необходимо проснуться, проснуться во что бы то ни стало и предупредить свою дорогую внучку, что опасность вернулась и что она должна сделать все, что в ее силах, чтобы защитить себя и свою дочь.

Но сон оказался слишком сильным, она не могла с ним больше бороться. Он связал Мэйв по рукам и ногам и потащил за собой еще глубже, туда, где никто не мог до нее дотянуться. Пока не мог.

Лили очень расстроилась, но доктор Мид, невропатолог, попыталась убедить ее, что больные в состоянии комы часто приходят в себя и теряют сознание на какое-то время, прежде чем окончательно проснуться. Лили изо всех сил старалась поверить в эти слова – ее охватило такое счастье, когда она увидела мягкие голубые глаза бабушки в первый раз за целых девять лет и услышала, как любимый голос прошептал ее имя. А ведь она думала, что никогда уже его не услышит.

Потрясенная, Лили решила спуститься вниз в кафетерий и выпить чашечку чая. Стоя в очереди, она слышала, как люди шепчутся за ее спиной. Выбирая чай, наполняя чашку кипятком, она пыталась сдержать дрожь в руках, чтобы не расплескать воду. Она нашла свободный столик в дальнем углу зала, у окна, выходящего на стоянку.

– Здравствуй, Лили.

Имя назвали новое, но голос, который произнес его, остался прежним. Она почувствовала, как страх, похожий на кусочек льда, скатился по спине. У нее перехватило дыхание, в точности как у Роуз, когда она была еще совсем маленькой и не могла набрать воздуху в легкие. Одно лишь слово – ее новое имя, – и она уже почувствовала старый привычный ужас.

– Эдвард, – выдавила она.

– Та-ак, – произнес он, возвышаясь над ней. Он выглядел бледным и постаревшим. В нем уже не было мальчишеской прыткости. Вокруг глаз и рта пролегли морщины. Или может быть, это проявилось только в данный момент – Эдвард всегда умел быстро изменяться и преобразовываться, прямо на глазах.

Она крепко держала свою пластиковую чашку, наполненную кипятком, обхватив ее пальцами, давая себе возможность на самом деле почувствовать ее жар. Она боялась, что у нее будет шок, а горячая чашка в руках позволяла не терять связи с реальностью. «Я могла бы плеснуть в него кипятком, – подумала она. – Прямо сейчас. И убежать».

– Моя жена, – сказал он. – Вот уж не думал, что вновь увижу свою жену.

– Чего ты хочешь? – спросила она, не глядя на него.

– Чего я хочу? – переспросил он. – Гм, хороший вопрос. Мне бы хотелось знать, что случилось. Почему ты сбежала от меня? Что я сделал такого ужасного?

– Мы здесь одни, Эдвард, – ответила она. – Ты знаешь правду, и я ее знаю. Давай не будет притворяться. Мы оба там были.

– Ты унизила меня, – прорычал он. – Нет, даже хуже! «Унизила» – слишком мягко сказано! Ты заставила меня думать, что умерла. И из-за тебя я был под следствием по делу о твоем убийстве.

Ей хотелось зажать уши, чтобы больше ничего не слышать. Она знала, что его надо остановить, прежде чем он заведется. И все же одновременно она не могла побороть любопытство, она была загипнотизирована его присутствием – как если бы смотрела на акулий плавник, кружащий вокруг лодки в летний день, или на мокасиновую змею, греющуюся на солнце на дороге. Было что-то неотразимое в самых опасных существах. Нормальный человек не в состоянии до конца понять, как можно делить свое существование с чем-то таким внешне привлекательным и одновременно смертоносным и не боящимся появляться открыто.

– Эдвард, – спросила она, – что ты здесь делаешь?

– В газетах написали, что ты вернулась домой, потому что твоя бабушка попала в больницу. Я пришел ее навестить. Знаешь ли, мы поддерживали с ней связь.

Лили хотелось вскочить и выцарапать ему глаза. Ее сердце бешено заколотилось, дыхание участилось, но она продолжала держаться за чашку, чтобы сохранить спокойствие. Она как будто слышала бабушкин голос, призывающий ее оставаться спокойной и не доставлять ему удовольствия заметить ее настоящие чувства.

– Мэйв говорила тебе, что я ее навещал? – произнес он самым что ни на есть светским тоном.

Лили не отрывала взгляда от чашки. Почему он не упоминает Роуз? Может, Лайам ошибся? Может, тот человек, зашедший к ним во двор, был все-таки не Эдвард? Если Эдвард знает о Роуз, почему он не спрашивает о ней?

Он тихо фыркнул от смеха.

– Конечно, она не говорила, – сказал он. – Мэйв не знала, что ты жива. Ты держала ее в неведении, так же как и всех остальных. Вот вам и дружная семья Джеймсонов!

– Это из-за тебя она здесь, – прошептала она

Он улыбнулся, и у нее холодок пробежал по спине.

– Угадай, кого я видел сегодня утром? – спросил он.

У Лили пересохло во рту. Она сделал маленький глоток чаю, а в мозгу проносилось: «Не реагируй, не красней, не давай ему даже повода подумать, что Роуз существует». Но у Эдварда слишком хорошо была развита интуиция. У него глаза были на затылке, а его нервные окончания никогда не успокаивались.

– Девочку с зелеными глазами, – издевательски ответил он на свой вопрос.

Лили почувствовала, как кровь стремительно побежала по ее жилам и закружилась голова. Она посмотрела ему прямо в глаза, и его лицо стало холодным и жестким.

– Знаешь, что самое непростительное? Самое жестокое страдание, которое мне когда-либо причиняли? – прошипел он. – Это то, что ты притворялась, будто любишь меня, а потом обращалась со мной, как с последним ничтожеством. Ты еще не знаешь, Лили, что тебя ждет. Как я когда-то не знал, что ты собираешься бросить меня.

Лили трясло. В этот момент в дверях кафетерия показался Патрик Мерфи. Он увидел их и мгновенно пересек зал. Ростом под метр девяносто, он возвышался даже над Эдвардом. Напряжение стало почти непереносимым, но в то же время оно дало Лили возможность наконец по-настоящему рассмотреть своего бывшего мужа.

При росте чуть выше сто семидесяти сантиметров, он был, как и всегда, очень мускулист. Загорелый, одетый в модные летние брюки и синюю тенниску с эмблемой нью-йоркского яхт-клуба, на руке часы «Ролекс», которые она подарила ему, когда они еще были вместе. Его каштановые волосы стали длиннее, чем раньше, но оставались все еще жесткими и густыми, хотя поседели на висках. Его зеленые с золотыми искрами глаза были по-прежнему яркими и пронизывающими, но под глазами виднелись мешки. Он выглядел так, будто последнее время сильно пил. «Вероятно, он водит знакомство с шикарной компанией яхтсменов», – подумала она и вдруг вспомнила, как он врал ей, рассказывая о своем прадеде – морском капитане.

– Ба! – сказал Патрик. – Смотрите, кто пришел! Как жизнь, Эдвард?

– Отлично, – ответил тот резким тоном. Он смотрел Патрику прямо в глаза лишь пару секунд, а потом отвел взгляд и смотрел куда угодно, только не на него.

– Наверное, много играешь в гольф, раз у тебя столько свободного времени? А может, ходишь под парусом? У тебя большая лодка?

– Мне хватает, – отчеканил Эдвард. Потом ухмыльнулся, будто придумал самую смешную шутку на свете. – Больше твоей.

– Ну? – удивился Патрик, не отрывая от него злого взгляда. – Что ты здесь делаешь?

– Я уже говорил Лили. Я пришел навестить Мэйв.

– Это неправда! – возразил Патрик. – Идет полицейское расследование.

– Но ты теперь не служишь в полиции, – произнес Эдвард, злобно ухмыляясь. – Думаю, твоей карьере не пошло на пользу то, что ты десять лет пытался обвинить невиновного человека в убийстве, которого не было.

– Держись подальше от Мэйв и ее семьи, – произнес Патрик, глядя Эдварду прямо в глаза.

– Неужели? Что, думаешь меня остановить?

– Именно так, – улыбнулся Патрик. – На водонагревателе Мэйв нашли твои отпечатки пальцев. Тебе придется ответить на несколько вопросов.

– Я настраивал ее термостат, – ответил Эдвард, с ненавистью глянув на бывшего полицейского. – С радостью это признаю. Ее внучки не было рядом, и некому было помочь старой женщине. Пришлось мне!

– Моя бабушка никогда бы не приняла твоей помощи! – воскликнула Лили. – Ни при каких обстоятельствах она бы не обратилась к тебе. Ты лжешь!

Вдруг лицо Эдварда стало ярко-красным, каким всегда становилось, когда она бросала ему вызов. Его губы сузились в полоску, а зеленые глаза потемнели от бешенства. Она видела, как в нем растут злоба и ярость, поднимаясь из тайного колодца глубоко внутри, и почувствовала мгновенный приступ страха.

– Думаешь, я лгу? Тогда спроси Мэйв! – проговорил Эдвард, шагнув вперед.

Лили показалось, что он ударил ее кулаком в живот: он же знает, что бабушка в коме!

– Ладно, Лили! Пойдем наверх, посмотрим, как там Мэйв, – сказал Патрик, беря ее за руку.

Лили кивнула, не отрывая глаз от Эдварда. Направляясь к выходу кафетерия, она заметила, что он следит за ней взглядом.

– Не приходи сюда, Эдвард, – предупредил Патрик. – Идет полицейское расследование.

– Думаю, сюда я не приду. – Эдвард не отрывал глаз от Лили. – У меня есть дела поважнее. Есть кого еще навестить. ,

Лили хотелось броситься на него, но он вдруг резко повернулся и быстро ушел. У Лили вырвался тихий стон – что-то среднее между страхом и отчаянием. Патрик внимательно посмотрел на нее.

– О чем это он? – спросил он.

– Сегодня он видел Роуз, – ответила Лили. – Утром. Он проследил за мной, когда я вчера ездила на Род-Айленд. Мне показалось, что я заметила за собой какую-то машину, но потом она вроде пропала. Я так волновалась, мне так хотелось увидеть Роуз и Лайама! Поэтому я была не очень внимательна. – Она вскинула руки и схватилась за голову. – После всех этих лет я отвела его прямо к ней!

– Откуда ты знаешь, что он ее видел?

– Какой-то человек заходил во двор и разговаривал с Роуз. Лайам подумал, что это был Эдвард. А Эдвард только что мне сказал, что видел девочку с зелеными глазами.

– В игры с тобой играет, – проговорил Патрик, прищурив глаза.

– Что он собирается делать? – спросила Лили

Патрик пожал плечами:

– Мне это не нравится, вот что. Все эти годы меня преследовала мысль о том, что же он с тобой сделал. А теперь, познакомившись с Марисой, я начал понимать. Есть что-то в этом человеке, что заставило двух таких женщин, как вы, убежать от него как можно дальше.

– Это правда? То, что ты сказал о его отпечатках пальцев? – вспомнила Лили.

Патрик покачал головой:

– Нет. Но его реакция на мои слова интересна. Дело в том, что полиция не хочет, чтобы он появлялся рядом с Мэйв. Я им позвоню. – Он посмотрел на Лили. – Знаешь, что я заметил? Он с большой легкостью называет тебя Лили.

Она кивнула, чувствуя, как сильно бьется ее сердце.

– Он знал тебя как Мару. Даже мне трудно привыкнуть к твоему новому имени, а ведь я не был на тебе женат.

– Знаю, – сказала она, глядя в ярко-синие глаза Патрика. – Понимаешь, у него с этим проблем быть не может. Другое имя… Для него все взаимозаменяемо. Имена, люди, жены. Я, Мариса… Для него нет ничего настоящего, ничего не имеет значения. Даже Роуз.

– Думаю, ты права. Он уже столько судеб сломал, – проговорил Патрик. – Он всегда бесцеремонно брал все, что хотел. Полицейские многое знают о статистике жестокого обращения в семье, об эмоциональном насилии.

Если женщина более образованна, чем ее муж, или лучше зарабатывает, то она и страдает больше от такого вида насилия. Но встреча с тобой и Марисой… по-настоящему раскрыла мне глаза.

– Эмоциональное насилие, – повторила она, ощутив, как по телу пробежали волны нервной дрожи. Эта фраза – этот язык – казалась такой невинной, такой пустой по сравнению с тем, что она испытала на себе.

– Он взял у тебя все, что мог, – сказал Патрик. – Впился в тебя своими клещами – в сердце, в душу и в кошелек.

– Знаю, – проговорила Лили. – Я никак не могла понять, куда же уходит его зарплата. Однажды ночью мне даже приснилось, что он ведет двойную жизнь.

– Мэйв заставила нас проверить этот вариант, – пробормотал Патрик, криво усмехнувшись.

– Правда? – спросила Лили, вспоминая горячий спор, который у нее как-то был с бабушкой.

– Все эти его поездки, – сказал Патрик.

Лили кивнула. В Готорне живут состоятельные люди, а Эдвард всегда говорил ей, что ему нужно поддерживать свой бизнес, посещая клиентов не только у них дома. Некоторые из них проводили зимы на морских курортах Флориды, в горах Колорадо и Нью-Мексико. У некоторых были летние виллы в Массачусетсе на острове Нантакет.

– Эдвард постоянно куда-то летал, – сообщила она.

– Мы не обнаружили серьезных свидетельств его бизнеса в этих местах, – констатировал Патрик.

Лили взглянула на него, чувствуя, как сильно у нее забилось сердце.

– Что такое? – спросил он.

Она посмотрела в сторону, раздумывая, сказать ему или нет, вспоминая, в каком она была тогда состоянии.

– Ну, рассказывай! – попросил он ее. – Я хочу это знать.

Однажды я убиралась в гараже, – начала она, – и нашла пару его старых туфель для гольфа. Очень старых, даже покрытых плесенью. Он их никогда не носил. Он хранил хорошие туфли в кладовке в квартире. Я хотела их выбросить, но почувствовала, что внутри одной из них что-то лежало. Это была серьга.

– Не твоя? – спросил Патрик.

Она отрицательно покачала головой, медленно, как будто во сне.

– Нет. Я держала ее в руке… Она была недорогой, просто дешевый серебристый металл, с горным хрусталем.

– Ты его спросила, откуда она взялась?

– Да. Он ответил, что понятия не имеет. Но его глаза… – Она содрогнулась. – Его глаза стали черными, будто у него внутри проснулось чудовище. Он был в ярости из-за того, что я нашла эту серьгу.

– И что ты сделала?

– Выбросила и туфли и серьгу. – Она впилась ногтями в ладони, чтобы Патрик не заметил ее состояния. Тогда она была так напугана и так глубоко внутри ее сидел этот страх! Она никогда не позволяла тем мыслям обрести настоящую форму до тех пор, пока не убежала от Эдварда, пока не оказалась в Новой Шотландии.

– А ты нашла другую серьгу?

– Да. В носке той же туфли. Наверное, он откопал их в мусорном баке, после того как я их выбросила. Я наткнулась на них в глубине кладовки, на его стороне, где лежали все его старые кроссовки. Там оказалось три разные серьги. Та самая, с горным хрусталем, и две другие. Только одна была из настоящего золота. Остальные – просто недорогие побрякушки.

– Ты тогда думала, что у него романы на стороне? – спросил Патрик. – Когда он уезжал в эти свои поездки?

Лили покачала головой, слезы брызнули у нее из глаз.

– Нет, – ответила она. – Я думала, что он убивает женщин.

Молчание Патрика казалось оглушающим, но его взгляд был полон доброты. Он протянул ей свой носовой платок:

– Сочувствую. Понимаю, как ты была напутана

Лили закрыла лицо ладонями.

– Он очень осторожен и методичен, – сказал Патрик. – Мы занимались всеми его поездками, в каждом городе, где он был. У него было объяснение для всего.