Текст книги "Судьбе вопреки"

– Я могу звать ее Мэйв, – сказала Роуз, прожевав очередной блинчик.

– „Свою прабабушку? – спросила Лили.

– Угу, – ответила Роуз. – Мне ужасно нравится это имя. Я так рада, что ее назвали в честь королевы Мэйв. Я хочу ее звать именно так.

– Но мне казалось, что ты не любишь звать взрослых по имени, – напомнил ей Лайам.

– Я такого не говорила, – пробурчала Роуз, нахмурившись.

Отпивая молоко, Лили подумала, что она пропустила какой-то занимательный разговор между дочерью и Лайамом.

– А помнишь, я спросил тебя, не хочешь ли ты звать меня Лайамом.

Роуз мгновенно покраснела.

– В чем дело, милая? – поинтересовалась Лили. – Ты думаешь, это невежливо звать его Лайам вместо доктор Нил? Потому что он наш друг, а не родственник, как бабуля?

– Не поэтому, – ответила Роуз очень тихо, уронив вилку на тарелку. Ее глаза вдруг расширились, и в них заблестели слезы. – Просто я хочу звать его по-другому.

– Как ты хочешь его звать? – спросила Лили

Лайам уже знал ответ, и Лили поняла это по тому, как он стиснул ее руку.

– Папа, – прошептала Роуз.

Глава 17

Патрик Мерфи отправился в больницу, как только узнал новость о Мэйв. Когда он приехал туда, в палате Мэйв не было. Ее отвезли вниз, чтобы провести тесты, а потом делали физиотерапию. Поэтому, ожидая ее, он сидел на стуле около кровати, в которой она так долго пролежала.

Он думал о Марисе и Сэм. Они ведь были медсестрами. Он думал о том, скольким людям они помогли, и его мучила мысль, что он не мог помочь им встретиться. Глядя на больничную постель Мэйв, он понимал, что все эти женщины были жертвами одного и того же человека – Эдварда Хантера.

Будучи полицейским и работая в отделе, занимавшемся серьезными уголовными преступлениями, он расследовал много дел, в которых люди впадали в кому, причиной чего были травмы от применения грубой силы, отравления, падения с высоты – в общем, полный набор. И он видел, как люди в коме проходят через различные стадии. Когда они доходят до состояния, в котором уходят в себя, стараясь принять положение эмбриона, то, по наблюдениям Патрика, мало кто из них потом возвращался назад. Поэтому, ожидая Мэйв в ее палате, Патрик понимал, что ее пробуждение сродни чуду. Но он не знал, сколько она потеряла во время своего долгого сна, осталась ли она той же Мэйв, которую он знал раньше.

Когда он услышал в коридоре звук приближающихся шагов санитара, он вскочил на ноги. Он ожидал увидеть ее лежащей на каталке. И вообще, честно говоря, он думал о ней, представляя себе иссохшую старую женщину, сильно постаревшую, почти потерявшую способность мыслить разумно. Когда же он увидел ее в инвалидном кресле, сидящую очень прямо, с аккуратно причесанными седыми волосами и яркими, сияющими голубыми глазами, он почувствовал, что его лицо непроизвольно расплывается в улыбке.

– Как я рад вас видеть! Хорошо выглядите, будто и не болели! – воскликнул он, улыбаясь все шире.

– Патрик Мерфи! И я рада вас видеть!

Он нагнулся, чтобы чмокнуть ее в щеку, но она крепко обняла его за шею, как старого друга. И выпустила не сразу, что было на руку Патрику, потому что он не хотел, чтобы все увидели слезы, вдруг выступившие у него на глазах.

– И за что такая честь?

– Вы нашли ее, – ответила Мэйв.

– Мару?

– Теперь ее зовут Лили, – строго произнесла Мэйв

Патрик рассмеялся.

– Мэйв, Мэйв, Мэйв! – воскликнул он. – Вы схватываете все быстрее, чем любая другая восьмидесятитрехлетняя дама, которую я знаю.

– Она не хочет жить в прошлом, – предупредила Мэйв. – И разве можно ее за это винить? А вы уже видели Роуз?

– Еще бы! Ваша правнучка.

– Она просто красавица! Не могу дождаться, когда попаду домой и увижу, как она плавает или ловит крабов у берега. А Лайама? Вы его видели?

Патрик кивнул:

– Хороший малый. И будьте спокойны – я его проверил по своим каналам. Никаких прошлых судимостей или конфликтов с законом, ни разу не был женат, написал кучу статей и получил кучу наград в своей области – ихтиологии. Это наука о…

– Рыбах… Акулах. Знаю, дорогой. Именно из-за акулы он потерял руку?

– Вообще-то да, – ответил Патрик. – Как вы узнали?

Мэйв смотрела мимо него в окно на облака, плывущие по небу. Лицо ее напоминало лицо блаженной, как у матери Терезы или Моны Лизы. Расследуя дело Мары, Патрик видел этот взгляд миллион раз. Сейчас он его немного взволновал. Мэйв была мудрой женщиной. Санитар, привезший ее, спросил, не хочет ли она лечь в постель. Но Мэйв отрицательно покачала головой – ей хотелось посидеть в кресле.

– Думаю, увидела это в его глазах, – ответила она наконец. – Он очень симпатичный. И любит Лили – это понятно любому, кто на него посмотрит. Но у него грустные глаза. Думаю, он очень сдержанный человек и раскрывается только рядом с Лили и Роуз. У него взгляд человека, который перенес страшную утрату.

– И все это вы узнали, только посмотрев ему в глаза?! – воскликнул Патрик. – Боже, Мэйв! Вам надо было быть следователем, а не мне.

– Ну, учителя должны быть следователями, – сказала она, внимательно вглядываясь в него. – Не думайте, что я не вижу того же в вас.

– Того же?

– Мой дорогой мужественный и сильный полицейский, вы так же ранены жизнью, и любовью, и этим расследованием.

– Мэйв, давайте лучше остановимся на «мужественный и сильный», хорошо?

Она вздохнула:

– Тридцать лет назад у меня в классе был один ученик. Питер Лиффи. Однажды он пришел в школу с рукой на перевязи. Нам он лишь сказал, что сломал руку.

Патрик внимательно слушал, видя в глазах Мэйв выражение безграничного сострадания.

– Он стал хуже учиться. Я велела ему приходить после занятий, чтобы заниматься дополнительно. И потихоньку стала узнавать о нем все больше и больше по тем мелочам, которые проскакивали в его разговоре. Например, что у его матери синяк под глазом. Или что его отец очень сердится, когда Питер забывает вынести мусор или задает слишком много вопросов. В общем, вы меня поняли.

– Насилие в семье, – сказал Патрик. – В те времена мужья могли бить своих жен и детей за закрытыми дверьми, а полиция делала вид, что ничего не замечает. Тогда это называлось семейным делом.

– Да.

– И что случилось с Питером? Вы его перевоспитали? Или он стал таким, как его отец? И сейчас где-то сам бьет свою жену?

– Он стал другим, – ответила Мэйв. – Он поступил в колледж, а потом продолжил учиться в медицинском институте. Все это время мы поддерживали связь. Он стал психиатром и написал много статей и книг на тему насилия в семье. Он изучает именно то, что в детстве причиняло ему наибольшие страдания.

– Именно поэтому вы угадали, что на нашего ихтиолога напала акула?

– Да. У Лайама тот же взгляд, что у Питера. Некоторые люди обязательно должны понять то, что пугает их больше всего.

Патрик схватил стул и придвинул его прямо к креслу-каталке, в котором сидела Мэйв.

– Мэйв, мне нужно вас кое о чем спросить. Вы помните, как вас навещал Эдвард?

Она нахмурилась, глядя в окно:

– Да. Мы с Кларой были в саду. Он сказал, что оказался в нашем районе по делам.

– А вы просили его посмотреть, исправна ли ваша отопительная система?

Мэйв фыркнула:

– Конечно, нет! А что?

– Лили сделала кое-какое заявление. И мы относимся к нему очень серьезно.

– Какое заявление?

– Она считает, что Эдвард испортил вашу отопительную систему и отравил вас. Может быть, он подозревал, что она жива. И понимал, что единственный способ добраться до нее – это через вас.

– Что она примчится домой, когда узнает, что нужна мне… – проговорила Мэйв, широко открыв глаза.

Мы думаем, он что-то сделал с вашим водонагревателем в подвале. До него можно добраться снаружи, не заходя в дом. Вероятно, он перекрыл вытяжку или что-нибудь сунул в вентиляционные отверстия. Мы проверяли и нашли фрагмент отпечатка его пальца, но никаких свидетельств того, что он что-то испортил. Мы подозреваем, что он что-то сделал, чтобы угарный газ накапливался в доме. А угарный газ нельзя ни учуять, ни увидеть.

– Сейчас лето. Я бы даже не подумала об угарном газе, – медленно произнесла Мэйв. – Но я старый человек, и мне часто холодно. Мне зябко, даже когда другим жарко. В прохладные ночи я включаю отопление. Или зажигаю камин.

– Эдвард мог этим воспользоваться. Вам не показалось что-нибудь странным, не таким, как раньше? Все что угодно. Это помогло бы нам, Мэйв…

– Не помню, – пробормотала Мэйв.

Патрик заметил, что эти слова взволновали ее. Она вдруг побледнела и как-то обмякла в своем кресле. Он взял ее за руку – она была холодной.

В палате работал кондиционер. Он оглянулся, но не увидел регулятора, чтобы отключить его. Тогда он встал, взял с постели Мэйв одеяло и накрыл им ее плечи и колени. Потом опять сел рядом и взял ее за руку. Они столько времени проводили раньше вместе, что Патрик любил ее почти так же, как собственную бабушку.

– По крайней мере из всего этого получились две хорошие вещи, – сказала Мэйв. – У Лили есть Роуз. И она встретила Лайама.

Патрик кивнул и заметил, что Мэйв смотрит на него беспокойным взглядом.

Она промокнула глаза платком, слегка улыбаясь.

– Когда-то давно я надеялась, что вы с моей внучкой полюбите друг друга. После того как распался ваш брак, и в течение всех этих лет, когда вы ее искали. Я видела, как она вас интересует… Мне казалось… Вы так увлеклись ею…

Сложив руки на груди, Патрик задумчиво посмотрел в окно.

– Да, я даже мечтала, чтобы вы ее нашли, – продолжила Мэйв, – и полюбили и ее и ребенка. Конечно, я очень рада, что она нашла Лайама. Но что же вы? Что вы чувствуете по этому поводу?

Целую минуту Патрик молча смотрел на облака за окном, потом взглянул на Мэйв.

– Я кое-кого встретил, – сказал он.

– Патрик! – воскликнула она, блеснув глазами. Он покачал головой:

– Она чудесная женщина, но она очень далеко. И дело тут не только в расстоянии – она через многое прошла. Она… она очень страдала. Вы не поверите, Мэйв, но она была женой Эдварда после Лили.

– Женщина из пригорода Бостона? Патти, да? У которой дочь примерно такого же возраста, как Роуз… Грейс?

Патрик кивнул, чувствуя, как по спине прошла дрожь.

– Она тоже сбежала от него. На север, в Новую Шотландию, в Кейп-Хок. В точности как Лили… из-за фотографии, которая была у Эдварда. Старого снимка с китобойным судном в бухте Кейп-Хок. Теперь ее зовут Мариса Тейлор. А ее дочь – Джессика.

– И вы…

– Я встретил ее, когда поехал на север, чтобы разыскать Лили. Она прекрасна. Играет на скрипке, а раньше у нее с сестрой был ансамбль. Теперь они разошлись – из-за ее брака с Эдвардом. Он запрещал Марисе встречаться с сестрой, в результате обе сильно страдали. Я пытался помочь, убедить сестру Марисы простить ее, поехать в Кейп-Хок и помириться. Но она не хочет меня слушать.

Мэйв внимательно на него смотрела, а в ее глазах был какой-то странный огонь.

– Ох, Патрик! – произнесла она. – Вы столько сделали, чтобы собрать осколки чужих жизней, разбитых этим человеком. Мою, Лили. А теперь и этих женщин… А что же вы сами?

– О чем вы?

– О вашем браке, дорогой! Вы мужественный полицейский, как вы сами мне сказали недавно. Но я-то знаю, сколько боли это вам причинило. Почему бы вам не поехать на север и не повидаться с Марисой? Даже если она сейчас не может помириться с сестрой, ей, мне кажется, очень повезет, если у нее будет такой друг, как вы.

– Даже не знаю, Мэйв…

– Дорогой, если этот мой печальный опыт и научил меня чему-то, так это тому, что жизнь очень коротка и очень дорога. Мне так жаль, что сестры теряют свое драгоценное время и упускают возможность быть вместе. Так не повторяйте их ошибки – не теряйте время. Отправляйтесь в Кейп-Хок!

Патрик смотрел на нее так, будто он ее внук, а она самая мудрая женщина на свете.

– Пожалуйста, Патрик, – попросила она, блестя глазами, – не позволяйте Эдварду Хантеру отобрать у любого из нас еще что-то. Верните свою жизнь и верните жизнь Марисе. Не сдавайтесь!

Он не мог говорить и только кивнул. Мэйв сжала его руку, притянула к себе, обняла и сказала: «Не сдавайтесь!» Эти слова снова и снова звучали в его голове, и он понял, что ему нужно попытаться еще раз. Если не получится, то так тому и быть. В любом случае ему нужно было ехать, и самое время было отправляться в дорогу.

Конечно, это должно было произойти. Лайам и Лили знали, что это только вопрос времени. И все же, когда дело дошло до прямого противостояния, оно оказалось одновременно и страшнее, и беднее событиями, чем Лайам мог себе представить.

Лили была на кухне, готовя ужин. Она пробыла в больнице большую часть дня, а он и Роуз ездили в рыбный магазин за омарами. Потом они останавливались у овощного ларька, чтобы купить кукурузы, по пути захватили черничный пирог в булочной и персикового мороженого в кафе-мороженом «Парадайз». Лайаму нравилось знакомиться с городом, в котором выросла Лили, а Роуз, кажется, „получала истинное удовольствие от поездок по магазинам в его компании.

– А в проливе водятся омары? – спросила Роуз, когда они спускались на берег, чтобы налить в котелок свежей морской воды.

– Ну конечно, – ответил Лайам. – Для них это идеальная среда обитания. Здесь столько скал и камней, где они могут прятаться.

– А в Кейп-Хок есть омары?

– Да. На самом деле в бухте полно рыбацких судов, которые ловят именно омаров. Они большая часть улова всей нашей флотилии.

– А мы можем их половить здесь? – спросила Роуз

Она помогала Лайаму держать котелок, в который они набирали морскую воду. Набрав достаточно воды, они поставили котелок на камни и нарвали несколько пучков морских водорослей. Семья Лайама всегда варила омаров с водорослями, и Лили хотела попробовать сделать то же самое. Воздух был прохладным, поэтому Роуз надела легкий свитер. Она закатала рукава и штанины джинсов, и Лайаму очень нравилось наблюдать за Роуз, когда она беззаботно и уверенно ходила босиком по прибрежным камням в этот летний вечер.

– Конечно, – ответил он. – Все, что нам нужно, – это лодка и пара котелков.

– А мы можем взять лодку? – радостно воскликнула Роуз.

– Если мама разрешит.

Они набрали несколько мидий, чтобы приготовить их вместе с омарами. Лайам не мог удержаться и начал учить Роуз латинским названиям всех морских животных и растений, готовя ее к будущей карьере в океанографии: омары – homarus americanus, голубые мидии – mytilus edulis. Они осмотрели поверхность бухты, ища Нэнни, хотя было еще рановато для ее появления. Убедившись, что ее еще нет, они стали карабкаться наверх по камням в свой двор.

Когда они повернули за угол дома, Лайам увидел Эдварда. Он сразу узнал эту крепкую, мускулистую фигуру, напряженную улыбку, блестящие зеленые глаза, хотя и видел его лишь мельком, когда тот появился в Род-Айленде.

Лайам держал под мышкой тяжелый котелок с водой. Он хотел схватить Роуз, чтобы загородить ее своей спиной. Но не успел, и она вышла прямо навстречу Эдварду. Лайаму показалось, что на нее несется огромный тяжелый грузовик, хотя это был лишь мужчина, выходивший из своего «ягуара».

– Роуз, – произнес он тихо.

Казалось, ее парализовал вид человека, спустившегося по каменным ступенькам и остановившегося у «колодца желаний».

Улыбаясь ей, Эдвард присел на корточки. Он смотрел только на Роуз. Поставив на землю котелок, Лайам схватил Роуз за руку и рывком притянул к себе. Это было инстинктивное движение – будто он оттащил ее от змеи. Она взглянула на него с удивлением. Сердце Лайама бешено колотилось, он не спускал глаз с Эдварда, хотя заметил, что девочка была шокирована его грубостью.

– Иди в дом, – приказал он ей. Лайам знал, что его голос прозвучал слишком резко, но сейчас ему было не до нежностей. Он подтолкнул Роуз к двери, потом встал между ней и Эдвардом.

– Моя дочь, – сказал Эдвард, посмотрев Лайаму прямо в глаза. – Это моя дочь, так ведь? Мой ребенок. Она похожа на меня. Я бы узнал ее где угодно.

– Вам нечего здесь делать, – проговорил Лайам.

– Неужели? Мы с ее матерью поженились прямо здесь, в этом дворе. А кто вы такой?

– Лайам Нилл, – ответил Лайам, чувствуя, как в нем все закипает. Он возвышался над Эдвардом Хантером, стоя между ним и домом и страстно желая, чтобы Эдвард попробовал шагнуть мимо него.

– Это мой ребенок, – заявил Эдвард. – И у меня на нее все права. Уйдите с моей дороги.

– Вы здесь не нужны, – сказал Лайам.

В его голосе послышалась ярость. Он стал ихтиологом, потому что акула убила его брата, а сейчас, стоя перед Эдвардом Хантером, он чувствовал первобытную ненависть к хищникам всех видов.

– Лайам!

Позади него хлопнула дверь, и Лили встала рядом с ним. Лайам с ненавистью смотрел на Эдварда. Он жаждал, чтобы между ним и Эдвардом произошла драка, но слишком уважал Лили и не хотел, чтобы она осталась в стороне. Это была ее битва, только ее. Но Эдвард должен был знать, что, если он собирается противостоять Лили, ему придется противостоять и Лайаму.

– Мара, ты лгунья! – воскликнул Эдвард. – Тебе известно, что из-за тебя мне пришлось пройти через ад! Я был под следствием, меня подозревали в убийстве! Ты хоть представляешь себе, что это такое? Это был кошмар! И ты лгала о нашем ребенке! Это моя дочь. У нее мое лицо, мои глаза. Она моя.

– Она не твоя! – жестко парировала Лили. – Она не принадлежит ни тебе, ни кому-либо еще. Она своя собственная, прекрасная и правдивая, и с тобой ее ничего не связывает.

– У нее моя кровь!

– Как ты посмел прийти сюда? – спросила Лили холодным и спокойным голосом. – После всего, что ты мне сделал? Твой спектакль может подействовать на людей, которые еще не знают тебя. Но не здесь и не со мной. Я вижу тебя насквозь.

– Ты сошла с ума. Я был тебе замечательным мужем. Спроси кого хочешь. Ты не имеешь права отнимать у меня моего ребенка. Она моя! И я собираюсь вернуть ее, клянусь тебе. Я собираюсь вернуть то, что принадлежит мне!

– Вы слышали, что сказала Лили? – спросил Лайам. – Она только что сказала вам, что ребенок вам не принадлежит. Улавливаете эту мысль? Люди вам не принадлежат. Лили не хочет иметь с вами никакого дела. Уходите немедленно.

– Однорукое чудо, – ухмыляясь, буркнул Эдвард

«Мерзавец», – подумал Лайам. Он понял – в этом высказывании весь Эдвард Хантер. Он уже видел сверкающие зеленые глаза Эдварда, слышал его собственнические заявления о том, что Роуз принадлежит ему, видел его высокомерие и агрессивность, проявившиеся уже в том, что он вообще здесь появился. Но именно это коротенькое замечание, эти жестокие слова, сказанные как бы мимоходом, наконец полностью раскрыли Лайаму глаза на то, что представляет собой этот человек.

– Не смей его трогать! – крикнула Лили, ее показное спокойствие испарилось. – Лайам – самый прекрасный человек на свете. Он любит мою дочь! Нашу дочь.

Лили глянула на Лайама в полной панике, заставив тяжело биться его сердце. Он понял, что она хотела, чтобы ее слова были правдой, что она наконец приняла его отношение к ним обеим, что он всегда любил Роуз, как собственную дочь.

– Что? – спросил Эдвард. – Она его дочь?

Лили так трясло от волнения, что у нее не было сил ответить. Лайам обнял ее, пытаясь успокоить. Солнце клонилось к закату, и в его оранжевых лучах все розы в саду, казалось, пылали в огне.

– Я тебе не верю, – крикнул Эдвард. – Она похожа на меня. И у нее подходящий возраст. Клянусь богом, я отберу ее у тебя. Ты еще пожалеешь об этом.

Лайам старался загородить Лили своим телом. Он чувствовал, как ее бьет нервная дрожь, а тело содрогается от рыданий.

Как эхо раздавались в ушах Лайама слова: «Я отберу ее у тебя», сказанные Эдвардом. Ему хотелось сделать два шага вперед и убить его голыми руками. Но прямо сейчас он должен был позаботиться о Лили. Он повернулся спиной к этому чудовищу и отвел любимую женщину в дом ее бабушки.

Роуз стояла у двери кухни с округлившимися глазами и трясущимися губами. Она никогда не видела свою мать в таком состоянии. Лайам даже сомневался, что она когда-нибудь слышала, как Лили повышает голос. Через окно кухни он видел, что Эдвард, смеясь, стоит во дворе у «колодца желаний».

– Почему этот человек смеется? – спросила Роуз. – А мамочка плачет?

– Роуз, – произнесла Лили, падая на колени и крепко обнимая дочь.

– Мамочка, что случилось? – Ее слова звучали глухо, потому что Лили сильно прижала девочку к себе.

Лайаму пришлось отвести Лили и Роуз от двери. Он проводил их в гостиную и, сев рядом с ними на диване, обнял плачущую Лили. Роуз смотрела на него в полном замешательстве. Эдвард ошибался: она была совсем не похожа на него. Да, у нее зеленые глаза, но они теплые, глубокие, и в них искрится живой ум. Когда же Лайам глядел в глаза Эдварда Хантера, ему казалось, что он смотрит в глаза рептилии с примитивным мозгом.

– Скажите же, что случилось? – воскликнула Роуз. – Этого человека я видела тогда на Род-Айленде. Кто он такой?

– Его зовут Эдвард Хантер, – ответил Лайам.

– Он мой настоящий отец, – выговорила Роуз, и это не был вопрос.

– Извини, дорогая, это я во всем виновата. Но я не думаю о нем как о твоем отце. Он совсем тебя не знает. Я увезла тебя от него еще до того, как ты родилась. Любовь моя, я хотела тебе только добра.

– Он мне не понравился, когда приезжал на Род-Айленд, и не нравится сейчас, – сказала Роуз. – То, как он мне улыбается. – Она содрогнулась. – Это ненастоящая улыбка.

Лайам кивнул, пораженный тем, как верно она поняла сущность Эдварда. Роуз не поддалась его скользкому очарованию.

Солнце уже село, и в комнате стало темно. Долгое время они втроем сидели не двигаясь. У них совсем пропал аппетит.

Когда взошла луна, Лайам встал и прошел на кухню. Эдвард исчез, его «ягуара» не было видно. Роуз стояла рядом с Лайамом, вглядываясь в тени во дворе. Луна заливала холодным, синим светом скалы и розы в саду. Красота Хаббардз-Пойнт вдруг приобрела зловещий оттенок.

Лайам спросил Роуз, будет ли она есть омаров, но девочка отказалась. Она спросила, нельзя ли их отпустить на берегу. Достав полиэтиленовый пакет из холодильника, Лайам услышал, как омары скребутся внутри его. Держась за руки, они с Роуз спустились к воде. Недалеко от берега в кругу лунного света плавала Нэнни.

– Мы кормили его крабами, – сказала Роуз, – но я не хочу кормить его этими омарами.

– Конечно, – согласился Лайам.

Он снял с клешней омаров резинки. Показав Роуз, как правильно держать их за панцирь, чтобы они ее не укусили, он помог ей выпустить их в озерцо, оставшееся после отлива. Омары тут же уплыли в безопасное место, спрятавшись в расщелине под водорослями.

Лайам с Роуз еще долго стояли на берегу и смотрели на Нэнни. Лайам знал, что Лили сейчас смотрит в окно, не спуская с них глаз. Он по-прежнему был сильно взволнован, продолжая думать о том, что она сказала Эдварду. Роуз помахала Нэнни рукой – пора было идти спать.

Лайам задержался в коридоре, глядя на них. Лили сидела рядом с Роуз на ее кровати и читала ей «Складку во времени» – одну из ее самых любимых детских книжек. Лайам не хотел выпускать их из виду.

Когда Лили вышла из спальни дочери, она выглядела опустошенной и уставшей. Взяв ее за руку, Лайам отвел ее вниз. Они вышли на веранду, откуда в лунном свете могли видеть и Нэнни, и озерцо на берегу, в которое Роуз выпустила омаров.

– Роуз хотела отпустить этих омаров, – сказала Лили.

– Да, – ответил Лайам. – Знаешь почему? Лили отрицательно покачала головой.

– Думаю, это был добрый инстинкт. Она увидела властного и жестокого человека, и, хотя не поняла все до конца, ей захотелось сделать что-нибудь доброе.

– Она очень добрая, – пробормотала Лили, а ее глаза заблестели от слез. – Она совершенно на него не похожа.

– Точно, – согласился Лайам. Он погладил ее руку, пытаясь успокоить. – Лили, я слышал, что ты ему сказала.

– Не только ты. Весь Хаббардз-Пойнт, кажется, слышал, – ответила Лили.

– Нет. Я имею в виду то, что ты говорила обо мне. О том, что Роуз – наша дочь.

У Лили по щекам потекли слезы.

– Ты думаешь, он в это поверит и после моих слов перестанет ее преследовать? Мне не следовало возвращаться сюда. Несмотря на всю мою любовь к Мэйв…

– Лили, – произнес Лайам таким голосом, который заставил ее посмотреть ему в глаза. – Она на самом деле наша.

Лили покачала головой:

– Но это не так… если он заставит ее сделать анализ крови…

– Во всех отношениях, которые имеют значение, – сказала Лайам, – она – наша дочь. Я был с тобой, когда она родилась. Я помог ей появиться на свет, и я положил ее тебе на грудь, чтобы ты смогла увидеть и обнять ее. В тот день я чувствовал себя настоящим отцом. И с тех пор я ощущаю себя именно так.

– Ты всегда был рядом с ней, – прошептала Лили.

– Все, что мне нужно в жизни, – это быть рядом с тобой и Роуз.

– Тогда ты дал обещание, что будешь заботиться о нас, – проговорила она сквозь слезы. – Лайам! Я так долго тебя отталкивала. Я не доверяла тебе, не доверяла всему свету. Но я не забыла того обещания. И не забыла, что ты был с ней самого начала. Именно твои глаза Роуз увидела первыми.

В небе горели звезды. Они были такими яркими, что даже белый лунный свет не мог ослабить их сияние. Лайаму казалось, что теперь они сияют для Лили и Роуз.

– Вы – моя семья, – сказал он, целуя ее руку. – Ты и Роуз.

– А ты – наша семья, – ответила она.

– Это ты и имела в виду, когда сказала Эдварду, что Роуз наша дочь. Я понял, что именно это ты и подразумевала. Несмотря ни на какие обстоятельства и препятствия, мы стали семьей с самого первого дня.

– Ты был с нами в больницах. Ты оплачивал лечение Роуз, – вспоминала она. – Я никогда по-настоящему не благодарила тебя за это, потому что это самое меньшее из того, что ты делал и делаешь для нас. Ты заботишься о нас, Лайам. Даже когда я не разрешала тебе быть рядом, ты все равно оставался с нами. И я всегда знала, что мне лишь стоит позвать тебя – и ты придешь.

– Даже больше, чем знала, – поправил он.

– Я всегда думала, что она родилась с больным сердцем, потому что я позволила разбить мое сердце, – сказала Лили.

– Я всегда знал, что у тебя разбитое сердце, – произнес Лайам. – И больше всего на свете желал, чтобы ты позволила мне помочь тебе залечить его.

– Ты уже это сделал, – прошептала она.

Сердце самого Лайама билось, как огромный молот или как огромные волны о скалистый берег. Он притянул Лили к себе и поцеловал. В небе сияли звезды и, казалось, отражались в его глазах. Ее тело было горячим, будто у нее был жар.

– Лили, я хочу жениться на тебе, – сказал он.

– О, Лайам…

– Всегда хотел. Разве ты не знаешь этого, Лили?

– Мы так давно полюбили друг друга, – прошептала она. – Еще до того, как я сама это поняла.

– А теперь ты это понимаешь?

– Да, – ответила она.

Ее глаза сияли, и Лайам мог поклясться, что впервые за этот вечер он увидел в них счастье. Это дало ему необходимую надежду, укрепило ту невыразимую словами связь, которая так давно существовала между ними.

– Лили, я хочу, чтобы мы поженились прямо сейчас. В эти выходные, как только сможем получить разрешение. Я хочу удочерить Роуз. Чтобы он вообще не смог на нее претендовать.

Они сошли по ступенькам веранды, прогулялись вокруг дома по покрытой травой полянке между домом и берегом. Под его босыми ногами трава была прохладной. Лили потянула его вниз и опустилась сверху. Ее тело было упругим и горячим. Лайам едва дышал от волнения, а его мозг горел, словно в огне.

Она провела руками по его телу и вытащила майку из-за пояса его джинсов. Он почувствовал, как она расстегнула пуговицу на поясе и начала тянуть молнию вниз. Ее губы, открытые и ненасытные, прикоснулись к его рту. Он обнял ее своей здоровой рукой и стал целовать ее лицо, шею, плечи.

Мысли оставили Лайама. Они столько времени провели, обсуждая, выверяя, рассчитывая каждый шаг на своем пути. Лили жила далеко от дома, вынужденная скрываться. Теперь он чувствовал, что она наконец вырывается на свободу и что он рядом с ней.

Они целиком отдались любви и, может в первый раз за все время своего знакомства, не думали ни о чем. Лайам лишь чувствовал ее обнаженную кожу на прохладной траве, горячее тело Лили и свое страстное желание всегда ощущать ее прикосновения на своем теле. Из бухты подул прохладный бриз, предупреждая, что август уже на исходе.

Потом он крепко держал ее в объятиях, обнимал, пока ритм их сердец успокаивался и приходил в норму. На скалистых островках в море кричали чайки. Он вспомнил, как их крик заставил Лили расплакаться из-за постоянного подавляемого страха и беспокойства по поводу Мэйв и по поводу того, что попытается предпринять Эдвард. А теперь она лежала на спине, глядя в небо и вытянув вверх руки, будто пытаясь достать до звезд.

– Лайам, – позвала она.

– Да, Лили, – откликнулся он.

– Сколько там звезд?

– Больше, чем можно посчитать.

– Это не очень научный ответ, – рассмеялась она.

– Ну, тогда так: в нашей Галактике примерно сто миллиардов звезд.

Она улыбнулась, будто ее полностью удовлетворил такой ответ.

– А как по-научному зовется Нэнни?

– Delphinapterus leucas, – ответил он, садясь на траве, чтобы посмотреть на кита, плававшего недалеко от берега. – Роуз это уже знает.

– И как это все переводится?

– Delphinapterus значит «без плавников», a leucas – «белый». А что?

– Ты океанограф. Могут океанографы предсказать, какая погода будет в сентябре? – спросила она.

– Не знаю, – ответил он, а его сердце учащенно забилось. – А что?

– Лайам, – сказала она. – Мэйв дома. Роуз здорова. Ты и я… это так прекрасно. Я никогда не думала, что у нас будет все это. Я вот тут подумала… а зачем нам ждать? Сентябрь почти наступил.

– Лили! – воскликнул он, притягивая ее к себе. Ее глаза были ярко-голубыми даже в темноте.

– Я люблю тебя, Лайам, – прошептала она, глядя ему в глаза. – Я согласна, Лайам.

– Согласна?

– Я хочу выйти за тебя замуж. Свадьба в сентябре..

Он не мог оторвать взгляда от ее прекрасных глаз и увидел, как ее губы растягиваются в улыбке. Его сердце тяжело стучало. Он подумал обо всем том, через что прошла Лили, и представил себе «Призрачные холмы», эти волны-чудовища, разбивающиеся о риф. Высотой двадцать метров, они могли раздавить любого на своем пути. Лайам знал, что однажды Лили чуть было не затащило под такую волну, и он собирался сделать так, чтобы этого больше никогда не случилось.