Текст книги "История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2"

При такой постановке вопроса стало возможно решить его мирным путем. Австрия, со своей стороны, пошла на некоторые уступки. После возвращения Тироля и Италии, о которых она и не мечтала при подписании Калишского, Райхенбахского и Теплицкого договоров, было неуместно протестовать против расширения России. Согласившись в принципе с восстановлением Польши, Австрия не могла удерживать бассейн Вислы до Пилицы и Буга, поэтому согласилась оставить за собой Вислу только до Сандомира. В Сандомире река Сан превращалась в границу Галиции – так возвращались к старым границам. Обсудили Краков, соляные копи и Тарнополь, и по всем этим пунктам Россия выказала большую сговорчивость. Она отдала территорию вокруг Кракова и предоставила нейтралитет этому городу, а также отказалась от обладания копями Велички и Тарнопольским уездом.

Чем бо́льшую сговорчивость выказывала Австрия в вопросе Польши, тем больше твердости она могла и хотела выказать в отношении Саксонии. В частности, она продолжала настаивать, что, поскольку основное условие, поставленное Пруссии, – примкнуть к Австрии и Англии в польском вопросе – не выполнено, Австрия может считать себя полностью свободной от обязательств. Она напомнила, что всегда жертвовала Саксонией наперекор себе, из чистого снисхождения и из желания единства, ибо упразднением Саксонии по германскому равновесию наносился жестокий удар. К тому же, добавляла Австрия, Англия, будучи лучше осведомлена, переменила свое мнение, и, поскольку она отказалась от жертвы, на которую вначале соглашалась, уже не позволительно думать о включении Саксонии в состав Пруссии. Австрия выказала категоричность в этом пункте и заявила, что согласится только на отделение некоторых территорий, которых будет довольно, чтобы наказать Фридриха-Августа, наилучшим образом прочертить границы прусской земли и исполнить взятое в отношении Пруссии обязательство вернуть ее к состоянию 1805 года.

Войдя в детали, Австрия приложила все старания, чтобы доказать, что Пруссия вовсе не нуждается в приобретении Саксонии. Она потеряла из-за Наполеона 4 миллиона 800 тысяч подданных из 10 без малого миллионов, то есть почти половину. С тех пор как члены коалиции победоносно перешли через Эльбу и Рейн, Пруссия фактически вернула себе около 1,5 миллионов подданных, вновь захватив Данциг, Магдебург, Вестфалию и прочие крепости. Тем самым, чтобы получить полное возмещение, ей нужны еще 3 миллиона 300 тысяч. Она может претендовать на 2 миллиона 500 тысяч за свою долю Великого герцогства Варшавского; на 500 тысяч за герцогства Анспах и Байройт, переданные Баварии в 1806 году; на 300 тысяч за увеличение, обещанное Ганноверу, и на 50 тысяч за возмещение Саксен-Веймарскому дому. Итого, на 3 миллиона 350 тысяч человек, которые вместе с 1,5 миллионами, уже полученными обратно, составляют 4 миллиона 850 тысяч, то есть даже чуть больше, чем она потеряла. А ведь Россия, отказываясь от герцогства Познанского, оставляет Пруссии миллион человек; да и провинции на левом берегу Рейна и герцогство Бергское на правом берегу включают не менее 1 миллиона 600 тысяч. То есть остается найти только 750 тысяч. Легко можно подчинить Пруссии еще нескольких второстепенных государей и собрать таким образом 200 тысяч подданных. Ганновер готов пожертвовать обещанными ему 300 тысячами. Следственно, остается найти еще не более 200–300 тысяч подданных и, взяв их в Саксонии, население которой составляет 2 миллиона 100 тысяч человек, оставить последней ее состояние почти в целости.

Расчеты, породившие впоследствии немало упреков Венскому конгрессу в том, что он делил народы подобно стадам, вызвали бурное возмущение пруссаков. Они категорически отвергали точность таких расчетов и предавались оценкам, сколь недопустимым, столь и трудно-опровержимым. Без авторитета, сведущего и наделенного властью произнести последнее слово, прийти к согласию было невозможно, ибо расходились во мнениях не только о количестве, но и о «качестве» людских ресурсов. Говорили, что поляк из окрестностей Познани, оставленной Россией Пруссии, стоит больше, чем поляк из окрестностей Клодавы или Сомпольно, ею удержанных, а бывший француз из Экс-ла-Шапели или Кельна – несравнимо больше, чем поляк из Калиша или Торна, на которого его меняют.

Потому задумали, помимо главного комитета из пяти членов, разбиравшего все первостепенные вопросы, сформировать особую комиссию для изучения выдвинутых с той и другой стороны оценок и вынесения по ним компетентного решения.

Лорд Каслри в последние дни декабря побеседовал с Талейраном и представил ему формирование этой комиссии как способ выйти из затруднения и спасти саксонский вопрос, сведя его к цифрам. Талейран не выдвинул возражений против создания оценочной комиссии, но отвечал британскому полномочному, что трактовать вопрос таким способом – значит его принижать и правильнее было бы говорить о принципах, а не о цифрах. Затем, вернувшись к своей излюбленной теме, теме наследственного права, он предложил лорду Каслри заключить между Австрией, Англией и Францией краткую, но точную конвенцию, посредством которой эти три державы договорятся поддерживать существование Саксонии в принципе, разве что при уступке ее некоторых частей Пруссии. Лорд Каслри немедленно отпрянул, как человек, на которого совершили внезапное нападение. «Вы предлагаете мне альянс, – сказал он Талейрану. – Альянс предполагает войну, а войны мы не хотим и решимся на нее только в крайнем случае. Когда придется думать о войне, тогда мы и обсудим средства ее ведения и союзы, из них вытекающие».

Получив отпор, Талейран не стал настаивать. Договорились сформировать оценочную комиссию и решили включить в нее и Францию.

Идея создания оценочной комиссии получила одобрение всех заинтересованных сторон, но когда зашла речь о том, чтобы допустить в нее французского комиссара, возникли возражения. Ведь это означало отказ от обещания без Франции распоряжаться всеми территориями, которые у нее отобрали, обещания, повторенного в Вене в первые дни конгресса. Правда, позднее пришлось всё устраивать вместе с Францией, ибо притязание решать в Европе что-либо окончательно без ее участия быстро выказало всю свою смехотворность и неосуществимость. Но по главным территориальным вопросам всё же не отклонились от тайного обязательства действовать исключительно в рамках четверки. Меттерниху и лорду Каслри пришлось бы признаться, что в своей глубокой обеспокоенности они полностью посвятили Францию в дело Саксонии и теперь неуместно ее отстранять. Они не решились на такое признание, а поскольку Пруссия резко возражала против введения в дело последней инстанции, не настаивали больше и не включили французского комиссара в оценочную комиссию.

Лорд Каслри не осмелился сам сообщить новости Талейрану; он поручил это своему брату лорду Стюарту, послу Англии в Берлине, явившемуся в здание посольства с множеством извинений и смущенных объяснений. Талейран, не намеренный шутить, когда речь шла о роли французской миссии в Вене, сухо спросил у брата лорда Каслри, кто возражал против принятия Франции в комиссию, и с горькой иронией заметил, что, скорее всего, ее участия не захотели союзники. Когда лорд Стюарт простодушно признал влияние союзников, Талейран, вне себя, резко ответил: «Поскольку вы еще шомонские союзники, оставайтесь в своем кругу. Французское посольство сегодня же покинет Вену, и всё вами сделанное останется ничтожным и для него, и для принесенных в жертву заинтересованных сторон. Европа узнает о том, что произошло, Франция узнает о роли, которую ее хотели заставить играть, а Англия узнает, как слабо и непоследовательно выступал ее представитель. Она узнает, что после фактической сдачи Саксонии и Польши он отверг помощь, которая могла спасти их обеих». Эти слова, угрожавшие лорду Каслри, обещая ему серьезные затруднения в британском парламенте, чрезвычайно взволновали лорда Стюарта, и он побежал предупредить брата о надвигавшейся буре. Хотя лорд Каслри и не принял угрозы Талейрана всерьез, опасения возможных последствий придали ему храбрости в отношении союзников, которой ему поначалу не хватало. Он снова собрал их, заявил, что не возьмет на себя подобной ответственности перед Англией, получил поддержку Меттерниха, и французского комиссара приняли в комиссию вопреки пруссакам. Любезная записка лорда Каслри уведомила об этом Талейрана в тот же вечер.

Представителем Франции в оценочной комиссии выбрали Дальберга. Комиссия собралась 31 декабря. Изложить притязания России и Пруссии поручили русскому представителю, и это было тем более уместно, что после достижения согласия с Австрией относительно границ Галиции и оставления герцогства Познанского Пруссии, Россия казалась незаинтересованной в поставленном вопросе. Ее представитель говорил от имени двух держав и обнародовал следующие выводы. В качестве возмещения за потери Пруссия получит, помимо герцогства Познанского, всю Саксонию. По словам российского комиссара, невозможно было сделать меньшее, чтобы вернуть Пруссию к состоянию 1805 года и выполнить взятое в ее отношении обязательство. Король Саксонии будет перемещен на берега Рейна, и Пруссия предоставит ему территорию, населенную 700 тысячами жителей, с Бонном в качестве столицы. Вдобавок король получит один голос в сейме. Будучи помещен среди католического населения и на границе с Францией, этот государь предотвратит всякое соприкосновение Франции с Пруссией. Польша получит от российского правительства отдельную администрацию и дальнейшие приращения за счет бывших польских провинций, ныне принадлежащих России. Всё это осуществится по воле императора России, оставляющего на свое усмотрение организацию королевства, которое сам и возглавит. Император будет отныне носить титул русского царя и польского короля. Другие державы, участницы раздела Польши, сохранившие по мирному договору польские провинции, также обязуются дать им администрацию, способную обеспечить провинциям гражданскую независимость и государственное устройство, сообразное нравам жителей, а также отношение, благоприятствующее их торговым и сельскохозяйственным интересам.

Этот план был последним усилием, которое предпринял Александр ради своего союзника прусского короля, дабы обеспечить ему Саксонию. Но было совершенно очевидно, что он не станет поддерживать свои предложения до последней крайности, будучи удовлетворен в том, что касалось его самого. Продолжение и обсуждение предложений перенесли на 2 января.

Первого января лорд Каслри получил весьма важное известие, совершенно переменившее ситуацию. Англия подписала мир с Соединенными Штатами и теперь могла перевести все свои войска на европейский континент. Война с Америкой весьма ее беспокоила, и все силы, не занятые защитой Нидерландов, она использовала там. Избавившись от этой заботы, Англия была в состоянии собрать в Голландии к весне 1815 года 80 тысяч человек и тем самым предоставить новой коалиции (если таковую против Пруссии и России придется формировать) широкий контингент.

Второго января оценочная комиссия собралась вновь, чтобы обсудить предложения императора Александра. На сей раз защищать общий план взялись пруссаки. Обстановка для них сложилась самая опасная. Это была их последняя попытка добиться Саксонии, и в случае отказа им оставалось только прибегнуть к силе. Их комиссары соединяли с огромным личным воодушевлением всё воодушевление военных, во множестве собравшихся в Вене и не перестававших с невероятным бахвальством твердить, что они одни спасли Европу и потому не должны ни в чем встречать отказа; что Саксония – это их завоевание; что они завоевали ее в Лейпциге в ужасных сражениях 16–18 октября 1813 года; что при поддержке русских братьев по оружию они не позволят похитить у них цену их крови; что они трудятся не ради одной Пруссии, а ради Германии, ибо каждое новое увеличение Пруссии есть шаг к германскому единству, которое может совершиться только через Пруссию и во главе с ней.

Под влиянием этих подстрекательских речей прусская миссия предалась на комиссии всей пылкости своих чувств. Прекрасно понимая, что их смелые утверждения и притязания встретят сопротивление, пруссаки пришли в крайнее раздражение и дошли до заявления, что при необходимости Пруссия будет добиваться выполнения требований силой оружия. При таких словах лорд Каслри, гордый англичанин, удивленный подобным отношением людей, которым он так помогал, отверг угрозы Гарденберга и заявил, что Англия не потерпит принуждения и на войну ответит войной. Выйдя из себя, он удалился в волнении, ему не свойственном, и отправился облегчить душу туда, где, как он знал, найдет сочувствие, то есть во французскую миссию. Забыв про шомонских союзников, он рассказал Талейрану о происшедшем и повторил, что Англия не потерпит подобной заносчивости. Освободившись от бремени войны с Америкой, лорд Каслри обрел всю свою энергию и выказал готовность скорее бросить вызов самым крайним последствиям, нежели уступить надменности пруссаков и русских. Его ловкий собеседник выслушал английского министра, искусно польстил его чувствам и напомнил, о чем говорил несколькими днями ранее: небольшое письменное соглашение между Англией, Францией и Австрией поможет осадить приступы русской и прусской гордыни. «Изложите ваши мысли на бумаге», – отвечал лорд Каслри, и Талейран, не заставляя дважды просить себя, взял в руки перо. Обсудив вопрос со всех сторон, они составили проект конвенции, посредством которой Австрия, Франция и Англия обязывались предоставить для совместных действий по 150 тысяч человек, если защита европейского равновесия навлечет на них врагов, которые не назывались, но которых не было нужды называть. Лорд Каслри отбыл с проектом, пообещав вернуться на следующий день, после того как повидается с Меттернихом.

Талейран достиг вершины желаний. Французская миссия, почти ничего не значившая по прибытии в Вену, теперь была призвана сыграть важную роль в расформировании Шомонского альянса и формировании альянса нового, назначавшегося для защиты принципа наследственного права. Вернуть Франции решающую роль и добиться распада коалиции значило добиться превосходных результатов.

Лорд Каслри не терял времени, ибо ему уже слышались в парламенте крики, упрекавшие его в том, что он пошел на поводу Пруссии и России. Он повидался с Меттернихом, нашел его готовым, как и он сам, отбросить предрассудки бывшего члена коалиции и опереться на Францию, дабы сдержать неблагодарных и требовательных союзников. Условившись с ним обо всех пунктах, лорд Каслри вернулся на следующий же день, 3 января, и принес Талейрану выработанный со знанием дела проект. Проекту постарались придать миролюбивый и, главное, оборонительный характер. Ни на кого нападать не собирались, но если одна из трех договаривающихся сторон подвергалась нападению других европейских держав за то, что добросовестно и без всякой корыстной цели поддерживала план европейского равновесия, Франция, Англия и Австрия обязывались предоставить по 150 тысяч солдат для обороны атакованной стороны. К договоренностям, развитым в нескольких статьях, лорд Каслри пожелал добавить еще одну, которая была, по его мнению, необходима и ни у кого не могла вызывать возражений. Вот о чем шла речь.

Поскольку стороны действовали в охранительном духе и служили священному принципу удержания на тронах легитимных монархов, они заранее заявляли, что если воспоследует война, они будут считать себя связанными Парижским договором и обязанными урегулировать состояние и границы держав в соответствии с его принципами и его текстом.

Здесь Талейран, в свою очередь, попался в ужасную ловушку. Если бы изначально он не так скоро и громко выступил за Саксонию, если бы не предлагал свою помощь столь пылко, а подождал, пока у него ее попросят, ему могли бы не навязать такого условия и, вероятно, даже не предложили бы. Но после того как он поспешил высказаться в пользу Саксонии и разругал все кабинеты за хладнокровие, ему уже нельзя было отступать, когда его поймали на слове, и, после многократных заявлений о том, что Франция выступает в защиту принципа, признаваться, что в некоторых случаях она может подумать и о своих интересах! От него отвернулись бы и тотчас договорились бы с Пруссией и Россией, уступив им всё, чего они желали. Правда, беда была бы невелика, ибо политика, которую вели Пруссия с Россией, не являлась для нас невыгодной: Саксонский дом оказался бы на Рейне и стал нашим соседом вместо Пруссии. Но, повторим, отступить было невозможно, следовало принимать соглашение от 3 января вместе со статьей, которая в случае новой войны обязывала нас принять за основу будущего мира договор от 30 мая. Талейран поставил подпись без единого замечания, не подумал даже попросить, чтобы взамен ему обещали хотя бы низложить Мюрата, в чем Людовик XVIII был заинтересован куда больше, чем в спасении короля Саксонии. Но французский полномочный опасался хоть на минуту задержать результат, которого так добивался, и договор, столь желанный французской миссии, но столь бесполезный для династии и только льстивший ее предрассудкам, был подписан в ночь на 4 января и датирован 3-м.

Заключение конвенции свершилось в глубокой тайне, дабы не дать пруссакам и русским повода поднять шум и довести дело до войны, а также дабы враги коалиции не возрадовались ее скандальному распаду. Однако тайну открыли Баварии, Ганноверу, Нидерландам и Сардинии, которые заслуживали присоединения. И действительно, князь Вреде от Баварии и граф Мюнстерский от Ганновера поспешили присоединиться к коалиции. Нидерланды и Сардиния присоединились несколько дней спустя, но существование конвенции осталось неразглашенным.

Поскольку следовало согласовать план военных операций между Австрией, Баварией и Францией, которые были наиболее склонны к активному участию в войне, в Вене выразили желание получить для содействия разработке плана способного французского генерала, питавшего нужные чувства. Талейран подумал о генерале Рикаре, попавшем в опалу при Империи из-за неудавшейся монархии маршала Сульта в Португалии, выдающемся офицере, весьма достойном присутствовать на конгрессе, где собрался весь высший свет Европы. Талейран тотчас затребовал генерала у Людовика XVIII, сообщив ему о заключенном договоре.

Хотя тайна зарождения новой коалиции тщательно соблюдалась, в речах дворов Англии, Франции и Австрии появилось согласие, которое не позволяло усомниться в том, что они сговорились и решились держаться одной позиции. Другим, не менее многозначительным признаком стала позиция Баварии. Все германские государства, даже северные, разделяли ее чувства, но только она, благодаря силе, которую обрела в последние пятнадцать лет, и своему географическому положению, которое позволяло ей избежать ударов Пруссии, осмеливалась вслух заявлять свой образ мыслей и вести речи о войне. Пруссаки могли кричать и угрожать сколько угодно – им соглашались уступить только некоторые части Саксонии, для оформления границ и наказания Фридриха-Августа. Однако, соглашаясь на некоторое сокращение земель в Саксонии, никто не допускал их полной конфискации в пользу Пруссии, и на этот счет со всей очевидностью вынесли твердое решение, пренебрегать которым было опасно. Неосмотрительные прусские военачальники были весьма к этому склонны, но король этого не хотел, да и Александр не поддержал бы их дерзости. В результате пруссаки и русские, хоть и продолжали требовать всю Саксонию, но не удержались и вступили в дискуссию о цифрах, инициированную Австрией. Та постаралась доказать, что с учетом возврата территорий в Польше, Вестфалии и рейнских провинциях, Пруссия может претендовать не более чем на 300–400 тысяч жителей Саксонии. Прусские дипломаты вступили в спор, противопоставили оценкам Австрии свои собственные и утверждали, что им понадобится больше половины Саксонии – не только в территории, но и в населении.

Весь январь посвятили обсуждениям такого рода. Одно обстоятельство ускорило их завершение. Следуя своему обыкновению, британский парламент должен был собраться в феврале. Лорда Каслри призывали коллеги, дабы объяснить и оправдать дело, непонятное для публики и даже в глазах сведущих людей запятнанное упреком в непостоянстве, ибо прежде чем защищать Саксонию, он поначалу хотел ею пожертвовать. Лорд Веллингтон должен был покинуть парижское посольство и прибыть в Вену на смену лорду Каслри. Последний не хотел уезжать из Вены, пока не будут решены основные вопросы и получены результаты для сообщения парламенту. К тому же его нетерпение разделялось всеми. Государи, как те, кто пользовался гостеприимством, так и те, кто его оказывал (последним оно обошлось уже в 25 миллионов), устали от череды фривольных празднеств и напряженных дискуссий. Они целых два года провели в тревогах ужасной войны и самой бурной дипломатии. Им не терпелось вернуться домой, заняться собственными делами, насладиться миром и дать насладиться им своим народам. Конец долгой борьбе кладет обыкновенно не разум, а усталость. И потому все стремились достичь согласия, в течение двух месяцев перед тем ведя дело к шумному разрыву и новой войне.

Меттерних, Талейран и лорд Каслри, понимая, что Пруссия почти побеждена, договорились осуществить под руководством князя Шварценберга, представлявшего австрийские военные интересы, разделение Саксонии, которое могло бы, не уничтожив королевство, удовлетворить прихоти его соседки. Поначалу они договорились отсечь от королевства наибольшую часть на правом берегу Эльбы, в том числе Верхний и Нижний Лаузиц. В самом деле, настоящая Саксония находилась скорее на левом берегу Эльбы, а правый берег составляли в основном аннексированные провинции. Тем не менее, забирая Верхний и Нижний Лаузиц, Саксонии сохраняли ту ее часть, которая располагалась вдоль Богемских ущелий, то есть Бауцен и Циттау. Затем договорились уменьшить ее слева от Эльбы в Миснии и Тюрингии, то есть на равнинной местности, наиболее пространной и наименее населенной, и оставили ей гористую местность, не только наиболее промышленно развитую, но и наиболее интересную Австрии, вдоль границы которой она располагалась. Поначалу у несчастной монархии хотели забрать не более 400–500 тысяч жителей, но по настоянию лорда Каслри, стремившегося вновь добиться дружбы пруссаков и поскорее завершить дело, согласились пожертвовать 700 тысячами жителей; то есть у Саксонии отнимали треть населения и почти половину территории. Позиции на Эльбе были еще важнее, чем территория. Из-за одной из них, из-за Торгау, разгорелись горячие споры. Отдав Виттенберг, отдавать и Торгау, который по известному совету Наполеона стал главной крепостью Верхней Эльбы, было опасно. Шварценберг и Талейран пытались возражать, но уступили, оставшись без поддержки лорда Каслри. Наконец утвердили план, по которому Пруссии передавались, помимо Виттенберга и Торгау, половина саксонской территории и треть ее населения. Правда, главные города и самая богатая часть Саксонии оставались у Фридриха-Августа.

План был представлен оценочной комиссии в первых числах февраля. Было очевидно, что план этот согласован и русские и пруссаки не добьются большего, даже рискуя рассориться. Взятые в отношении Пруссии обязательства были выполнены, и с лихвой, ибо произвели ее восстановление в рамках 1805 года и намного лучше наметили некоторые отрезки ее границ. Саксонию перевели в иерархии германских государств из второго в третий ранг. Вдобавок Россия, оставив герцогство Познанское и не побоявшись войны ради Пруссии, исчерпала на этом свою преданность. Пруссия это почувствовала и решила уступить. Тем не менее один пункт оставался для нее очень важным, потому что был связан с самолюбием прусских военных и с выгодой прусских коммерсантов. Речь шла об обладании знаменитым городом Лейпцигом. Приобретение Лейпцига стало бы для гордости пруссаков наградой за унижение, которое им приходилось перенести при оставлении Саксонии.

Соответственно, 8 октября Пруссия представила ноту, в которой, впервые произнеся слово «согласие» в отношении предложенной сделки, просила, чтобы ей предоставили Лейпциг, ссылаясь на то, что получила наименее богатую и населенную часть Саксонии, содержавшую только один большой город.

Как обычно случается, последний день стал самым бурным. Король встретился с лордом Каслри, пожаловался на то, что его хотят обесчестить и сделать невозможным его возвращение в Берлин, заставляя оставить Саксонию после того, как он ее занял. В заключение Фридрих-Вильгельм заговорил о Лейпциге как единственно возможной компенсации за подобное унижение. Нетрудно было ему ответить, что это его вина, ибо он занял Саксонию необдуманно и должен сердиться за это осложнение только на себя. Лорд Каслри поделился с союзниками жалобами Фридриха-Вильгельма, но, помимо того, что англичане предпочитали, исходя из своих торговых интересов, чтобы Лейпциг принадлежал маленькому, а не большому государству, британский министр встретил такое противодействие этому пункту, что не счел возможным настаивать. Договорились только предоставить Пруссии еще что-нибудь. Англия пожертвовала от Ганновера 70 тысяч человек из доли в 300 тысяч, которые должна была отдать ей Пруссия, и еще 50 тысяч из доли Нидерландов, а Александр, желая полного умиротворения, пошел на еще более значительную жертву. Он всегда хотел, чтобы Краков, по причине его морального значения, и Торн, по причине его значения военного, остались вольными и нейтральными городами. Ныне он отступился от последнего притязания и согласился отдать Торн Пруссии, которая получала в результате все крепости Нижней Вислы – Торн, Грауденц и Данциг, уже получив все крепости Эльбы – Торгау, Виттенберг, Магдебург и другие. Такой ценой Лейпциг был оставлен Саксонии, а Пруссия согласилась, наконец, с предложенным устройством.

С этой минуты главные трудности конгресса были разрешены, и хотя оставшиеся вопросы требовали усилий и даже жертв, ни один не мог довести до войны, а потому государи уже готовились удалиться, предоставив остальные заботы своим послам.

Однако в отношении Саксонии нужно было победить последнюю трудность, которой не следовало пренебрегать, каково бы ни было могущество бывших членов коалиции. Состояла эта трудность в том, чтобы добиться согласия короля Фридриха-Августа. Мягкий и добродушный государь, находившийся в плену в Берлине, принял решение ни за что не соглашаться с тем, что будет сделано против него, особенно если его дом захотят поместить не в Саксонии. А ведь согласно принципам, положенным тогда и во все времена, правильно и бесповоротно может быть приобретено лишь то, что законный государь добровольно и свободно передает другому. Эти принципы, которые взял на вооружение Талейран с намерением применить их позднее к Мюрату, сообщили королю Саксонии подлинную моральную силу, и в эпоху, когда стремились выйти из революционной нестабильности, все приобретатели новых земель доискивались свободного согласия бывших собственников. Чтобы получить согласие короля Саксонии, решили вернуть ему свободу и привезти его в Австрию. Но не в Вену, где он мог найти и защитников, и грабителей, а в Пресбург. Туда же решили направиться и главные представители защищавших его дворов – Талейран, Меттерних и Веллингтон (сменивший лорда Каслри).

В отношении остальных вопросов согласие было почти достигнуто, за исключением касавшихся Италии. Основание Королевства Нидерландов, уже оговоренное Англией в Шомоне и Париже, было окончательно постановлено в Вене. Принц Оранский, представлявший этот дом, получил титул короля Нидерландов и объединил под своим скипетром Бельгию и Голландию. Поскольку не хотели, чтобы Люксембург и Майнц сделались прусскими крепостями, будущему королю Нидерландов отдали герцогство Люксембургское вместе с крепостью, которая осталась федеральной, а Пруссии возместили ущерб наследственными землями принца Оранского, которыми она воспользовалась для обмена с домом Нассау. Вследствие этих мер Франция оказалась граничащей с Пруссией только на небольшом отрезке от Саргемина до Тьонвиля.

Произвели еще несколько обменов, чтобы лучше обустроить территорию Пруссии. Под наименованием рейнских областей она получила бывшие церковные курфюршества Кельн и Трир и герцогство Жюльер, составлявшие с 1803 года владения Франции на левом берегу Рейна. От наших владений на этом берегу оставался еще Верхний Пфальц, то есть местность между Рейном и Мозелем от Лаутербурга до Вормса и от Рорбаха до Крейцнаха. На этот счет больших затруднений не видели, потому что Австрия и Пруссия договорились считать Мозель разделительной линией между прусской и австрийской территориями. Пфальц уступили Баварии, а то, что осталось от территории курфюрста Майнцского, – дому Гессен-Дармштадт, включенному, естественно, во всеобщую реставрацию вместе с домом Гессен-Кассель. Отданный Гессен-Дармштадтскому дому, Майнц становился федеральной крепостью, в которой германские государства собирались держать объединенный гарнизон. Гессен-Дармштадт, в свою очередь, уступил Пруссии бывшее герцогство Вестфальское, так что Пруссия, уже наделенная герцогством Бергским, приобрела от Рейна до Эльбы территорию, прерываемую только мелкими германскими княжествами, от нее зависимыми.

С королем Дании обошлись ненамного лучше, чем с королем Саксонии. Верный Франции, потому что принципы мореплавания связывали его с ней против Англии, Фредерик VI действовал лояльно и, будучи вынужден оставить нас после наших поражений, сделал это без всякого двуличия. Но, не получив в эпоху насилия награды за достойное поведение, он лишился Норвегии, которую отдали Бернадотту, пообещав ему взамен Шведскую Померанию с крепостью Штральзунд и островом Рюген. Фредерик прибыл в Вену требовать выполнения обещания, вел себя скромно и с достоинством и крайне сдержанно защищал свои неоспоримые права. Хотя его правоту и признали, им вовсе не занимались и даже не пустили на конгресс его представителей. Известный девиз «Горе побежденным!» никогда еще не оправдывался столь полно. Отняв у Французской империи 32 миллиона подданных, не нашли, чем воздать этому государю за то, что похитили у него ради общего, как было сказано, блага, ибо передачу Бернадотту Норвегии сочли общим благом. Более того, не были уверены, что сумеют обеспечить королю Дании даже ничтожное возмещение в виде Шведской Померании. Бернадотт отказывал в нем под предлогом того, что коалиция не выполнила обещания уступить ему Норвегию, ибо норвежцы оказывали сопротивление.