Текст книги "Охотники за каучуком"

Глава III

После взрыва «Симона Боливара». – Все вместе. – Новый проект. – Шарль не хочет отказаться от начатого дела. – Ассоциация. – Реорганизация серингаля. – Хинные деревья в Гвиане. – Немного местной географии. – Лунные горы. – Гидрографическая система этой местности. – План исследований. – Отъезд. – Фантазия Маркиза. – Влияние среды. – Гастрономические предрассудки. – Кое-что о лягушках и слизняках. – Отравление беладонной. – Объяснение аналогией. – Рио-Бранко.

Возвратимся немного назад и изложим сжато события, последовавшие за освобождением несчастных пленников, томившихся в общей каюте «Симона Боливара». Опишем также и последствия бегства и спасения, организованных Маркизом с такой неустрашимостью и с таким счастьем. Присутствие охотников за каучуком близ Рио-Бранко также будет объяснено читателю в свое время.

После взрыва и вероятной гибели всей шайки разбойников, находившихся на палубе «Симона Боливара», Шарль Робен, Винкельман, его брат эльзасец Фриц, Раймон и Маркиз направились к селению Мапа, где местные колонисты оказали им самое широкое и сердечное гостеприимство.

В их распоряжение был предоставлен прекрасный голет, и все пятеро отправились на нем в фазенду на Апуреме, где рассчитывали застать маленький отряд, прибывший с Марони, вместе с его предводителями, а также и госпожу Робен с детьми.

Шарль, сведущий во врачебном деле, не желал никому доверить уход за двумя ранеными, Раймоном и Винкельманом. Принявшись за серьезное лечение, он окружил их самым внимательным уходом, благодаря чему здоровье их быстро пошло на улучшение и поправку.

Когда голет прибыл в фазенду, окончательное выздоровление больных являлось теперь только вопросом времени. Здесь они застали, как и рассчитывали, старика Робена, сына его Анри, прелестную подругу Шарля вместе с ее детьми, нашедших приют у радушного фазендейро. Они узнали от одного из бежавших индейцев о некоторых событиях, последовавших за благополучно окончившейся экспедицией старика Робена.

Хотя эти сведения были далеко не полны, они тем не менее обнадежили семью Шарля. Зная его изобретательность, находчивость, его удивительную энергию и знание местной жизни, а также, насколько продолжительны и затруднительны здесь всякие передвижения, особенно в этой области, еще совершенно дикой и почти безлюдной, близкие Шарля сумели заставить себя терпеливо ожидать его возвращения.

К счастью, ожидания их осуществились даже раньше чем они смели надеяться.

Можно себе представить, с какой неописуемой радостью приветствовали в фазенде благополучно спасшихся беглецов. Горячими потоками благодарности осыпали Маркиза, их общего спасителя и благодетеля. Радостное опьянение охватило всех при свидании, столь долгожданном и столь желанном.

Молодой артист, смущенный столькими похвалами, хотя и вполне заслуженными, глубоко расстроганный той лаской и любовью, какие все ему выказывали, совершенно растерялся и не знал, что ему делать, и только бормотал какие-то несвязные слова благодарности.

С этого времени, как заявил ему глава семьи, старик Робен, он сделался членом его семьи, равно как и его товарищи.

Когда раненые полностью оправились и почувствовали себя совершенно здоровыми, старик Робен стал поговаривать о возвращении на плантацию на Марони, вместе со всеми участниками экспедиции. Эта мысль казалась ему наиболее рациональной. Он думал, что его сын Шарль окончательно распростится с Арагуари и со спорной территорией, которая оказалась для него столь негостеприимной, и где его постигло такое ужасное несчастье.

Но, вопреки ожиданиям старого колониста, молодой человек не разделял его мнения и заявил, что, с его согласия и благословения, он хотел бы снова попытать счастья в этих местах.

– Но послушай, дитя мое, не может быть, чтобы ты в столь короткое время успел серьезно и основательно обдумать этот вопрос, требующий к тому же весьма обширных и основательных знаний! Вернись лучше на Марони. Там для тебя есть достаточно обширное поле деятельности, и там ты точно так же можешь удовлетворить свое самолюбие и желания! Я рассчитываю расширить дело, чтобы предоставить нашим новым друзьям независимость на первое время и обеспеченность в будущем. Драматическое искусство не обогатило вас, друзья мои, не правда ли? Если вы намерены от него отказаться и посвятить себя коммерческим делам и обосноваться у нас в Гвиане, то, вероятно, не откажетесь приобщиться к моему делу на весьма выгодных для вас условиях!

Артист только поклонился в ответ.

– Значит, решено, и вы тоже становитесь «Робинзонами Гвианы»! И, поверьте, вы ничего от этого не проиграете; ваше положение несравненно улучшится, тем более, что вы обладаете всеми качествами, необходимыми для умного, рассудительного и честного колониста. Что касается тебя, Шарль, то ты знаешь неистощимые богатства нашей земли и всей этой страны, тебе известно, как мы все были бы счастливы, если бы ты остался с нами. Я хочу надеяться, сын мой, что твое решение не бесповоротно!

– Ты прав, отец! Конечно, на Марони хватит богатств на всех нас, – отвечал молодой человек тоном решительным, но вместе и почтительным, в котором, однако, чувствовалась непреклонная решимость. – Вы знаете, что значит для меня слово «богатство». Это – возможность обеспечить моим близким и всей нашей общей семье обилие всего необходимого для их удобства и благосостояния путем разработки новых девственных участков. Это значит для меня приобрести трудом и культурными насаждениями еще новый цивилизованный оазис на нашей новой родине. Я мечтал устроить здесь, на границе спорной территории, центр строго французского влияния и противодействовать этим мирным завоеваниям наших соседей, род морального барьера. Необходимо развивать здесь промышленность, выдвинуть вперед первые французские форпосты, с которыми в ближайшем будущем дипломатия должна будет считаться, когда вопрос об установлении границ будет обсуждаться снова. Я могу сказать без хвастовства, но не без некоторой гордости, что это мне вполне удалось бы, если бы не случившееся. Сейчас я разорен. Но это чисто материальные потери, не имеющие ничего общего с моими надеждами и мечтами, несравненно более возвышенными и грандиозными, чем простая роскошь переселенцев-колонистов, достигших высшего благосостояния.

Разве я не знал, когда схватился один на один с этой девственной землей, что не без труда заставлю ее служить себе? Мирное завоевание страны, где надо создать все решительно, конечно, не может обойтись без борьбы, без затруднений и неприятностей, даже без бед и несчастий, точно так же, как и завоевание силою оружия.

И я испытал, если хотите, поражение, но такое, на которое я мог и должен был рассчитывать, и которое не подкосило ни моей энергии, ни моей веры в свою задачу, ни моих надежд на успех! Этот коммерческий центр, основанный мною на Арагуари, и сейчас еще существует, хотя бы в идее. Стоит только снова построить там серингаль, снова заняться производством каучука, собрать и созвать моих рабочих, моих служащих, рассеявшихся в настоящее время по лесам, и вы увидите, что работа повсюду закипит, как раньше. Все торговые обороты возродятся, как будто они никогда и не прерывались.

В сущности, именно прекращение торговых связей, с таким трудом налаженных в этой глуши, вот что явилось бы несчастьем и, можно сказать, даже стыдом для меня. Вот почему я намерен снова отстроить серингаль там же, но на иных основаниях и в иных размерах. Ведь не всегда же мы будем иметь таких соседей, как обитатели Озерной деревни, которые теперь надолго усмирены. Кроме того, их вождь был совершенно исключительный, из ряда вон выходящий человек, так сказать, единственный в своем роде, и заменить его будет нелегко. А наученные горьким опытом мы теперь сумеем охранить себя от подобных случаев в будущем. Но это еще не все. В той местности, как я убедился, есть еще другие богатства, которые не следует оставлять без внимания и которые мы должны во что бы то ни стало начать разрабатывать первые!

Кто может знать, какие результаты нам может дать эта эксплуатация, о которой никто еще до сих пор не подумал, но возможность которой мне подсказали на днях несколько слов, случайно оброненных нашим гостеприимным хозяином.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил старик, теперь уже не находивший серьезных оснований для возражения, видя непреклонную волю и решимость, опиравшиеся на столь уважительные причины.

– Знаете ли, друзья мои, ты, отец, и Анри, что эта благословенная страна, эта Гвиана, все ресурсы которой вы так хорошо изучили, кроме всех известных вам богатств, дает еще в большом количестве хину?

– Хину? Это невероятно! Ты ведь знаешь, что это дерево может произрастать только в низменных и сырых местах; кроме того, оно требует высоты по крайней мере 1200 метров над уровнем моря.

– А между тем, на спорной территории хинные деревья встречаются в очень значительном количестве!

– Если так, то это может повести к полному экономическому перевороту, открывающему блестящие перспективы.

– Да, отец, именно полный экономический переворот, целая революция! Теперь остается только проверить это сообщение, определить количество и качество хинных деревьев Гвианы, определить стоимость их эксплуатации, необходимые на то затраты, словом, изучить этот вопрос всесторонне! С этой целью необходимо снарядить экспедицию, или, вернее, группу исследователей, которая бы изучила местность, где растут хинные деревья.

– Имеешь ли ты хоть какие-нибудь достоверные данные?

– Об этом судите сами. Вы, конечно, знаете, хоть приблизительно, характер Рио-Бранко, который некогда был предложен в качестве западной границы французских владений в Гвиане. Вы знаете также, что эта весьма важная река, впадающая в Рио-Негро под 1 градус 30 минут южной широты и под 64 градуса западной долготы, течет с юга на север до Английской Гвианы, уклоняясь несколько на восток между 64 и 62 меридианами.

– Да, знаю, дитя мое! – сказал старик Робэн. – Но этим и ограничиваются мои познания в области местной географии.

– Но вы, вероятно, знаете все-таки, что пространство, лежащее между 67 и 65 меридианами и 4 и 1 градусами южной широты, представляет собою чудеснейшие прерии, которые только ждут своих колонистов. Но не станем говорить об этом. Между 62 и 63 градусом западной долготы и немного выше 2-ой северной параллели начинается горный хребет, слегка уклоняющийся с севера к юго-востоку, пересекающий 61 меридиан, под 1 градусом северной параллелью, где вилообразно разветвляется на две цепи. Верхняя цепь уходит с запада на восток, от 61 до 59 градусами, тогда как нижняя цепь, несколько более короткая, образует, так сказать, вторую конечность вилы. Эта горная цепь тянется на протяжении около ста лье.

Исследователи уверяют, что она достигает высоты от 1500 до 1800 метров; здесь находятся реки, весьма значительные и в большом числе, берущие свое начало в этих горах и бегущие по обоим скатам хребта, одни к северу, другие – к югу. Одна из рек – Эссекибо, река Английской Гвианы, а другая – Корентин – река Голландской Гвианы. Затем реки, текущие на юг – притоки Амазонки. Это Рио-Урубу, Рио-Уатуман, Рио-Ямунда и Рио-Тромбетта. Все это кажется достаточно ясно, не правда ли?

– Без сомнения. Но в таком случае, если я не ошибаюсь, верхняя часть отрогов главного горного хребта, имени которого мы не знаем…

– Извини, отец, этот горный хребет зовется «La Serra da Luna» (Лунные горы).

– Прекрасно, так я хотел сказать, что верхняя цепь этих Лунных гор, быть может, где-нибудь сливается с нашей горной цепью Тумук-Хумак…

– По-видимому, нет. Вернее всего, что между теми и этими горами существует, так сказать, брешь, открытое и свободное пространство, приблизительно в сто километров.

– Впрочем, это не важно!

– Но зато для нас не безынтересно, что один из истоков Корентин вытекает, по-видимому, из гор Тумук-Хумак, а другой – из Лунных гор! Рио-Тромбетта также как будто имеет два истока, так что оба истока южной реки и оба истока северной реки берут свое начало близ Тапанахони, этого главного притока нашего Марони.

– Подобное расположение обеих рек, идущих одна – в Атлантический океан, другая – впадающая в Амазонку, имеет для нас громадное значение. Благодаря этому обстоятельству нам, в случае надобности, будет нетрудно провести путь из Лунных гор и в Суринам, и к нам на Марони.

– Я весьма счастлив, что сумел так хорошо дать вам понять мою мысль. А теперь скажу, что одно из этих предположений уже проверено на опыте. Теперь остается только отыскать путь, ведущий на Марони. Из центра Лунных гор до истока Тапанахони считается не более, даже менее двухсот шестидесяти километров по прямой линии.

– Сущий пустяк, собственно говоря; для нас это – суток двенадцать пешего хода, не больше!

– И только вверх по реке на пирогах!

– Совершенно верно. Ну, и что же ты намерен делать?

– С вашего согласия, отец, я рассчитываю подняться по Рио-Бранко, проследовать через Лунные горы, исследовать хинные леса, набросать план местности, составить точную карту гор и рек и вернуться на Марони по Тапанахони. Что вы на это скажете?

– Ничего не имею против этого – план прекрасен!

– Благодарю тебя, отец! Я ничего другого и не ожидал от тебя! Итак, я отправляюсь и как можно скорее. Если не найду хинных деревьев, у меня все-таки останется утешение, что я оказал услугу географическому обществу и открыл путь тем, кто придет сюда после нас.

– Вы найдете там хинные деревья, сеньор, – вмешался в разговор дворецкий фазенды, рослый мулат по имени Хозе, выказывавший колонистам с самых первых дней их прибытия сюда живейшую симпатию и расположение.

– Я в прошлом году ездил туда и сам видел эти деревья. Можете на меня положиться в этом: ведь я в течение шести лет был каскарилльеро (искателем хины) в Боливии. С разрешения хозяина я готов сопровождать вас, если только вам желательны мои услуги в этом деле!

– Мы будем чрезвычайно признательны вам, милый Хозе! Если ваш хозяин захочет лишить себя на некоторое время ваших услуг, то вы весьма обяжете меня; я обещаю щедро вознаградить вас!

– О, вы слишком великодушны, сеньор; об этом мы поговорим после того, как ваше предприятие увенчается успехом!

– Я отправлюсь с Винкельманом, который хорошо знаком с девственными лесами и прекрасно акклиматизировался, – продолжал Шарль, – прихвачу еще с собой Маркиза!

– Я только что собирался просить вас об этом!

– Черт возьми, да ведь это настоящее удовольствие – иметь такого спутника, как вы, мой милый Маркиз! – отозвался Шарль. – Кроме того, вы наверняка созданы из того теста, из которого пекут великих исследователей, и я уверен, что вы в этом отношении далеко пойдете! Поверьте, я знаю в этом толк! А теперь, если вы позволите, дорогой батюшка, мы обсудим с вами все важные подробности моей затеи и всего остального. Прежде всего, скажи, как ты думаешь, стоит ли снова возрождать эксплуатацию каучука на Арагуари?

– Право, дитя мое, ты можешь делать со мной все, что угодно. Ты знаешь, что я готов исполнить всякое твое желание. Ты всегда умеешь находить такие веские аргументы, такие уважительные причины, что мне остается только согласиться! Нас теперь очень много, и, по-моему, раз в принципе решено реорганизовать твой серингаль, то всего лучше приступить к этому без промедления. Я позволю только заметить, что такое место, где стояла твоя усадьба, не удобно для возведения нового серингаля!

– В таком случае, выберите другое!

– Тебе не кажется, что следовало бы строить твое жилище над порогом? Место очень живописное и сравнительно более безопасное. Или же выстроим его поближе к посту Педро II?

– И это хорошая мысль! Впрочем, я в этом отношении всецело полагаюсь на вас и на ваш многолетний опыт. К тому же у вас будет достаточно времени обсудить все это, пока мы будем разыскивать хинные деревья. Что же касается господ Раймона и Фрица, то они сами решат, заняться ли эксплуатацией каучука здесь или ехать на Марони и работать там. Они могут быть, по желанию, и серингуро, и скотоводами, и золотоискателями, смотря по их склонностям. Как здесь, у меня, так и там, на Марони, они будут встречены с распростертыми объятиями!

Спустя неделю трое европейцев, которым фазендейро любезно уступил в проводники своего мажордома Хозе, направились водою на Макапа, где они дождались первого судна, идущего в Манаос.

По прибытии в столицу провинции Амазонки они узнали, что владелец одного бателлао, только недавно прибывший с Рио-Бранко с грузом быков, умер от оспы. Индейцы, прибывшие с ним в Манаос, в качестве экипажа, очутились теперь в самом затруднительном положении: им некому было заплатить за службу и даже некому было их доставить обратно на родину. Узнав о том, что у покойного осталась семья в Боа-Виста – большом селении на Рио-Бранко, Шарль купил судно. Кроме того, от продажи быков получилась также довольно круглая сумма, которую также обратили в товары, и из этой же суммы уплатили индейцам. Затем Хозе был возведен в звание шкипера, и индейцы, искренне обрадованные столь счастливой развязкой, условились служить ему верой и правдой и довести судно обратно в селение Боа-Виста.

Для большей безопасности они избрали путь по паране Анавильяна, идущей параллельно левому берегу Рио-Негро до верхнего устья Рио-Жаопири, где мы их и находим после всех тех странных перипетий, о которых мы сообщали в предыдущей главе.

Один из индейцев, подвергнутых шкипером допросу об их непонятном поведении в предыдущую ночь, ответил ему по меньшей мере странно:

– Мы поели bicho de taquera, и это сделало нас канаемэ на целую ночь!

При этих словах Маркиз не мог удержаться от смеха, несмотря на весь трагизм обстановки.

– Забавно! – воскликнул он. – Значит, можно стать канаемэ по желанию, как и профессиональным убийцей, а вместе с тем – и фабрикантом дудок из человеческих костей! Я некогда слышал от одного чудака-профессора аксиомы в таком же роде, по поводу внешних влияний на судьбу человека. Так, например, он совершенно серьезно подносит вам такие истины: «Все играющие на кларнетах непременно слепнут… Все, кто носят черные бархатные костюмы, обречены стать фотографами». К этому следует еще добавить, для полноты коллекции, такие перлы: «Все наевшиеся bicho de taquera, сделаются канаемэ!»… Вот в чем весь секрет. Странно!.. странно!..

– Вы смеетесь, Маркиз, – заметил сеньор Хозе, – а между тем это именно так!.. Кстати, знаете ли, что такое это bicho de taquera?

– Только по имени, да и то с недавних пор!

– Так, вот, если вы позволите, я объясню, в чем тут собственно дело.

– Пожалуйста, я только что хотел просить вас об этом!

– Видите ли, здесь встречается на определенных видах тростника в громадном количестве такая разновидность гусениц, которую некоторые племена индейцев пожирают с жадностью.

– Странное угощение!

– Но, сеньор, я слышал, что в вашей стране, во Франции, белые люди едят, не будучи голодны, лягушек и слизней.

– Да, действительно, это правда!..

– Индейцы умеют посредством вываривания извлекать из этих насекомых превосходный жир, которым пользуются в качестве приправ для своей пищи; жир – чрезвычайно нежный и вкусный. Употребление его в пищу не вредит им и не производит никакого смертоносного действия, несмотря на его малоаппетитное происхождение. Но если им случается проглотить несколько таких bicho de taquera, не удалив предварительно их внутренности, то ими овладевает сильное опьянение, доводящее их до дикого, безудержного бешенства. Подобно тому, как китайцы, накурившись опиума, теряют чувство реальности, и весь мир преображается для них; точно так же и индейцы, наевшись этих червей, переносятся как бы в иной мир. Они обитают в сказочно прекрасном лесу, где охотятся чудеснейшим образом, где деревья сгибаются под тяжестью превосходнейших плодов и роскошнейших цветов, благоухающих опьяняюще-сладким ароматом. Их убогие карбеты превращаются в роскошные дворцы, где они утопают в земных наслаждениях. Теперь вы понимаете, что эти несчастные индейцы с жадностью обжираются этими удивительными насекомыми, которые являются для них своего рода гашишем.

Однако злоупотребление этим опьянением неизбежно влечет за собой самые ужасные последствия, – неумеренное поедание этих червей разрушительно действует на организм индейцев, влияя на него более пагубно, чем алкоголь и более быстро, чем опиум.

Они платят за это опьянение нервным дрожанием ног и рук, трясением головы, притуплением чувств и ослаблением рассудка.

В заключение скажу, что бишо де такера, в сущности, совершенно безвредны, если не пренебрегать необходимой предосторожностью: предварительно оторвать головку и вырвать внутренности. Жир их чрезвычайно вкусен, нежен и очень напоминает собою хорошие сливки. Вот, господа, все, что я знаю и что могу сказать вам о бишо де такера.

– А вы сами когда-нибудь ели этих бишо? – слегка недоверчивым тоном спросил Маркиз.

– Да, сеньор, только один раз в своей жизни и при этом дал себе слово никогда больше не брать их в рот.

– Почему же?

– А потому, что под влиянием этого опьянения я в приступе дикого бешенства чуть было не зарезал своего господина и благодетеля!

– Эх, черт побери! Да это, значит, серьезно!.. Ну, признаюсь, я не особенно любопытен, но дал бы много, чтобы только узнать истинную причину или хотя бы вероятное предположение относительно этого странного явления.

– К сожалению, я не в состоянии дать вам желаемых сведений!

– Жаль! А вы, господин Шарль, смею спросить, знаете хоть какое-нибудь вероятное объяснение этому действию бишо де такера?

– Да, мне кажется, знаю, милый Маркиз!

– Хвала Творцу!

– Ну, так вот, когда сейчас говорили о гастрономических различиях вкусов, сеньор Хозе упомянул об улитках или слизнях! Скажите, кстати, любите вы этих слизней?

– А ла Бургиньонн? Страстно люблю!

– Ну, а умеете их приготовлять?

– Имею лишь самое смутное представление!

– Ну, а знаете, что прежде чем употреблять их в пищу, их подвергают строжайшему посту или, вернее, морят голодом в течение двух недель?

– Да, слышал!

– А для чего это делается?

– Чистосердечно сознаюсь, – не знаю!

– Ну, так я скажу: это просто для того, чтобы дать им время совершенно очиститься от всех растительных веществ, которыми они обычно питаются! Эти вещества, совершенно безвредные и безобидные для животного, могут быть до того опасны для человека, что констатировали не раз серьезное отравление от употребления в пищу недостаточно выдержанных улиток. Как вам, вероятно, известно, эти нередко не желанные гости в наших садах с жадностью поедают листья цикуты, боли-головы, белены, белладонны и тем не менее чувствуют себя совершенно здоровыми, как нельзя лучше. Теперь предположим, что какой-нибудь неосторожный лакомка поест этих улиток, не выдерживая их, а тотчас после сбора, и съест две-три дюжины улиток, наевшихся этих ядовитых веществ. Что бы из этого вышло?

– А вышло бы то, что он отравился бы точно так же, как если бы лично наелся белены, белладонны и аконита!

– Совершенно верно!

– А вы знаете признаки отравления, хотя бы только одной белладонной?

– Должен сказать, Шарль, что мое воспитание было весьма запущено, и я в очень многом весьма мало сведущ…

– Эти симптомы совершенно ужасны: прежде всего, у человека расширяются зрачки, он начинает бредить или галлюцинировать; галлюцинации эти часто бывают веселые, но часто переходят в беспричинное дикое бешенство, невероятную словоохотливость; человек принимается петь, плясать и смеяться. Словом, получается полная картина опьянения: он конвульсивно жестикулирует, дико хохочет, затем впадает в бешенство, переходящее в судороги и корчи, затем наступают галлюцинации полного безумия.

– Какую ужасную картину вы нарисовали в нескольких словах! Мне так и представляется, что я вижу перед собой наших приятелей, исполнявших вчера перед нами у костра свою страшную дикую пляску, свой дьявольский хоровод, от которого нас вчера бросало в дрожь!

– Таковы в общих чертах симптомы отравления у лиц, неосторожно поевших ягод белладонны или же улиток, наевшихся этого ядовитого растения.

– Таким образом, по вашему мнению, бишо де такера, это излюбленное лакомство краснокожих, питаются главным образом растениями, обладающими приблизительно теми же свойствами, как и наша белладонна.

– Без сомнения! Доказательством является то, что те лица, которые не желают испытывать этого ужасного опьянения или одурманивания, просто-напросто удаляют их внутренности и головку, затем едят без малейшего для себя вреда или опасности!

– Прекрасно, господин Шарль, все это превосходно; тем не менее я не понимаю, каким образом наши индейцы, поевши бишо де такера, вдруг превратились сами в канаемэ!

– Но послушайте, не будьте же столь пассивны: вы отлично понимаете, что они охмелели, ими овладело бешенство и дикое безумие. И тогда становится для каждого очевидно, что эти бедняги, у которых воображение было расстроено всевозможными рассказами и ужасами, приписываемыми канаемэ, этими безумцам, которые убивают исключительно из любви к искусству, совершают убийства ради убийства, под влиянием опьянения, вызываемого этим странным насекомым, на самом деле уверились, что они превратились в кровожадных канаемэ! Ядовитое вещество, поглощенное ими, вероятно, в достаточном количестве, превратило преобладающую у них в настоящее время мысль в род mania furiosa, то есть бешенство, которое овладело ими в такой мере, что довело до братоубийства! Вот, я думаю, единственное и вместе с тем и самое логичное объяснение их поступков в данном случае.

– А как вы думаете, настоящие канаемэ тоже прибегают к действию бишо де такера для придания себе необходимого настроения, при совершении своих зверских обрядов и заветов своей секты?

– Ну, уж этого сказать не могу, – засмеялся Шарль, – хотя в этом нет ничего невероятного, и, быть может, нам впоследствии представится случай проверить это!

В этот момент голос шкипера прервал этот интересный разговор. Воды, по которым с такими усилиями медленно двигался вперед бателлао, становились все более и более беловатыми и теперь резко выделялись на фоне черных, прозрачных вод, видневшихся вдали.

– Рио-Бранко, сеньоры! – сказал мулат, и все невольно обратили свое внимание на расстилавшуюся впереди реку, совершенно не похожую на ту, на которой они сейчас находились.