Текст книги "Смерть в кредит"

* * *

Я начинал понимать, что моя мать окончательно считает меня бессердечным ребенком, чудовищным эгоистом, капризным, маленьким, безрассудным скотом… Они напрасно пытались что-то предпринять, это действительно было бесполезно… С моими наклонностями, врожденными, неисправимыми, ничего нельзя было поделать… Она ясно видела, что мой отец абсолютно прав… Впрочем, за время моего отсутствия они еще больше закоснели в своем вечном брюзжании… Они были так измотаны, что даже звук моих шагов повергал их в ужас! Каждый раз, когда я поднимался по лестнице, мой отец весь кривился.

Случай с этими чертовыми болеро оказался последней каплей… к тому же машинка раздражала его донельзя, он никак не мог к ней приспособиться!.. Он проводил за ней весь день, пытаясь печатать копии… Он колотил по клавиатуре изо всех сил… Портил целые страницы… Возможно, он бил слишком сильно или же, наоборот, недостаточно, но звоночек не смолкал. Моя кровать была совсем рядом… Я видел, как он старается… Как копается в клавишах, путается в тягах… Это занятие не соответствовало его темпераменту… Он был весь в поту… Он проклинал все и чертыхался… Месье Лепрент в конторе постоянно изводил его и без конца преследовал. Было видно, что он только ждет повода… «Вы никогда не закончите выводить свои черточки, палочки! Ах! мой бедный друг! Посмотрите на ваших коллег! Они уже давно закончили! Вы каллиграф! Месье! Вы не пропадете!..» Он явно его не устраивал… Он уже пробовал спрашивать в другом месте… Он предвидел крах и обращался к бывшим сослуживцам… Он знал помощника кассира в конкурирующей компании… «Конниванс-Инсенди». Ему вроде бы обещали испытательный срок в январе… Но там тоже нужно было уметь печатать… Он принимался за это каждый вечер, как только возвращался с доставки.

Это был древний инструмент, необыкновенно прочный, специально для проката, он звенел на каждой запятой. Отец неистово тренировался, сидя перед форточкой, с обеда до полуночи.

Моя мать, закончив мыть посуду, на минуту поднималась к себе и клала свою ногу на стул, она ставила себе компресс… Говорить она больше не могла, моему отцу это мешало… От жары можно было сдохнуть… Начало лета выдалось знойным.

* * *

Время для поиска работы выбрали неудачно… Накануне мертвого сезона торговля почти прекратилась. Кое-что разузнали… Потолкались то там, то здесь… среди знакомых коммивояжеров… У тех на примете ничего подходящего не было. Начинать нужно только после периода отпусков… даже в иностранных лавках.

В определенном смысле этот период бездействия был даже полезен, так как у меня совсем не осталось шмоток… и нужно меня снарядить, прежде чем я опять приступлю к поискам работы… Но с гардеробом дело обстояло совсем плохо!.. На обувь и пальто я мог рассчитывать не раньше сентября!.. Я был очень рад этой отсрочке… я мог еще передохнуть перед тем, как продемонстрирую им свой английский!.. Стоит им узнать правду, как опять начнутся разборки… В конце концов, это произойдет немного позже!.. У меня осталась только одна рубашка… Я надел отцовскую… Мне купят пиджак и двое брюк сразу… Но только в следующем месяце… Сейчас на это не было средств… Их едва хватало на жратву… Платить надо было восьмого, а счет за газ запаздывал! И еще налоги! И машинка отца!.. Из этого было не выбраться!.. Всюду попадались предупреждения о налогах! Их находили повсюду, фиолетовые, красные или голубые!..

Отсрочку я все же получил! Не мог же я ходить к хозяевам в изношенном, залатанном, обтрепанном костюмчике, с рукавами до локтей… Это было невозможно! Особенно в магазинах модных товаров и розничной торговли, где все они одеваются франтами.

Мой отец так был поглощен дактилографическими упражнениями и своими тревогами о том, что его вышвырнут из «Коксинель», что даже за обедом не оставлял свои размышления! Я больше его не интересовал. У него была идея фикс о низменности моей натуры! Тупой неизлечимый кретин! Вот и все! Я не способен проникнуться тревогами и заботами возвышенных натур… Я был не из тех, для кого ужас ошибок как нож, вонзенный в живую плоть! Который с каждой минутой погружается в нее все больше! Ах! нет! нет! Разве я поворачивал нож в ране! Еще? Еще глубже? Ах! Еще чувствительнее!.. Я не вопил о пользе страданий! Нет! Неужели я не научился показывать фокусы в Пассаже? надолго?.. Так что же? Стать необычным? да! чудесным? Замечательным? Совершенным? О! да! И еще в тысячу раз более занудным и истощенным, маньяком!.. Вечный источник расходов и семейных несчастий!.. И хорошо! Пусть все перепутается! Ах! да, именно таким образом! Стать в сто тысяч раз более экономным! Оп! Ля-ля! Ничего подобного вы еще не видели! ни в Пассаже, ни в другом месте! В целом мире!.. Господи Боже мой! Чудеснейший ребенок! Превосходный сын! Феноменальный! Но что с меня возьмешь! У меня была гнусная натура… Этому не было оправданий!.. У меня не было ни грамма чести… Я насквозь прогнил! Отвратительный выродок! Во мне не осталось ни нежности, ни надежды на будущее… Я закоснел, как бревно! Я был наглым развратником! Хуже коровьего навоза… Угрюмый, как сыч… От меня нельзя было ждать ничего хорошего! Я был исчадием ада. И я регулярно ел в полдень и вечером и даже пил кофе с молоком… Свой долг по отношению ко мне они выполнили! Я был их крестом на этой земле! Моя совесть уже никогда не проснется!.. У меня остались лишь одни инстинкты и ненасытная утроба, чтобы пожирать жалкий рацион и пожертвования семьи. В некотором смысле я настоящий вампир… Это было очевидно…

* * *

В Пассаже Березина со времени моего отъезда на всех витринах произошли многочисленные перемены… Возобладал «Стиль модерн», лиловые и оранжевые цвета… Это была великая мода на садовые вьюнки и ирисы… все это вилось вдоль стен лепным и деревянным орнаментом… Открылось два парфюмерных магазина и один торгующий граммофонами… Всюду висели одинаковые фотографии… И у дверей театра «Светский чердак»… И за кулисами. Там все время звучала «Мисс Хэлиэтт»[77]77
  «Мисс Хэлиэтт» – оперетта из трех актов Эдмонда Одрана, имела огромный успех в театре «Буфф-Паризьен», где впервые была представлена 12 ноября 1890 г.


[Закрыть], всегда с одним и тем же тенором Пикалюга[78]78
  Пикалюга – певец Альбер Пиккалюга пел партию Поля в оперетте «Мисс Хэлиэтт».


[Закрыть]… Это был пленительный голос, который праздновал свой триумф каждое воскресенье! В Нотр Дам де Виктуар для всех поклонниц… О нем говорили круглый год во всех лавках Пассажа, особенно о «Рождестве», которое этот Пикалюга ставил на Новый год!.. С каждым годом все более ошеломляющее, отточенное и сверхъестественное…

Намечалось проведение электричества во все лавки Пассажа! Тогда можно было бы убрать газ, который шел с четырех часов вечера, через все 325 конфорок, и который так сильно вонял в нашем и без того спертом воздухе, что некоторым дамам к семи часам становилось от этого плохо… (Прибавьте к этому запах собачек, которых становилось все больше и больше…) Поговаривали, что нас собираются полностью разрушить! Демонтировать всю галерею! Взорвать большую стеклянную крышу! да! И проложить улицу шириной в 25 метров через то самое место, где мы жили… Ах! Но это было несерьезно, скорее всего, выдумки доведенных до отчаяния нищих!.. Все находились под угрозой нищеты! Всегда, и с этим ничего нельзя было поделать! Точка!.. Таков закон выжившего!..

Следовало иметь в виду, что время от времени в этих слабых головенках начинались небольшие брожения, чаще всего во время отпусков… Это напоминало пузыри, лопавшиеся на поверхности… перед грозами в сентябре… Тогда и начали распространяться сплетни и всевозможные бредни, все грезили об успехе, о великолепных авантюрных сделках… В своих галлюцинациях они видели, как их экспроприируют, как их преследует Государство! Пыхтя от обжорства, они целыми часами зевали и морочили себе голову… обычно такие бледные, они становились багрово-красными…

Перед сном они обменивались сногсшибательными, взятыми с потолка расчетами! ошеломляющими суммами, которые потребуются сразу же, как только нужно будет переезжать! О! ля! ля! Господи Боже мой! у них было бы столько хлопот! Высшей Народной Власти пришлось бы потрудиться, если бы она решила их отсюда выселить!.. Государственные Советы и не подозревали, что их ждет!.. Какое Сопротивление! М-да! Всю их контору и Министерство Юстиции!.. Им пришлось бы поморщить лбы! Им было бы с кем поговорить! Оп! И о счетах, и о предупреждениях концернов!.. Все пошло бы не так гладко! 32 тысячи молокососов! Это бы им дорого обошлось! Тут им не какая-нибудь дырка в заднице!.. Раскошелиться пришлось бы непосредственно им самим… В конце концов они вынуждены были бы опустошить весь Французский Банк, только чтобы построить им настоящую лавку! такую же точно! До миллиграмма! До двух десятых франка! Абсолютно! Такую же точно! Или вообще ничего! Баста! На этом они стояли твердо!.. На худой конец… они были согласны на большую ренту… Пожалуй, они бы не отказались… Очень может быть… Ах! но окончательную! Такую, чтобы жить, Господи Боже мой! Солидную ренту Французского Банка с гарантией, что расходоваться она будет только по их усмотрению! А они могли бы ловить рыбу! Возможно, в течение 90 лет! И еще круглосуточные попойки! И это еще не все!

У них были бы еще гарантированные «права», загородные дома и прочие возмещения за ущерб… которые даже невозможно было сразу подсчитать!

Итак? Это было делом чести! Все было просто и неопровержимо! Никогда не нужно уступать! Так им казалось… Под воздействием жары, душной атмосферы и электрических разрядов… договариваясь о грядущих возмещениях… Они переставали грызться между собой… Все были друг с другом согласны… Все и устремлены в будущее… Каждый жаждал, чтобы его экспроприировали.

* * *

Все соседи в Пассаже были просто ошеломлены тем, как я вырос… Я стал настоящим здоровяком. Я почти вдвое раздался вширь… Теперь снова придется раскошелиться в «Высшем классе», чтобы меня одеть… Я примерил шмотки моего отца. Они трещали на мне, даже среди его брюк не нашлось подходящих. Мне нужно было полностью все новое. Я должен был подождать…

Мадам Берюз, перчаточница, возвращаясь из магазина, специально зашла к нам, чтобы посмотреть, как я вырос. «Его мама может гордиться, – так сказала она под конец. – Заграница пошла ему на пользу!» Она повторяла это везде. Другие тоже забегали, чтобы составить собственное мнение. Старый сторож из Пассажа, Гастон, горбун, который собирал все сплетни, тоже нашел, что я переменился, но скорее похудел! Никто не соглашался друг с другом, у каждого сложилось свое впечатление. Больше всего их интересовало, как там в Англии. Они приходили и расспрашивали меня о подробностях жизни англичан… Я все время сидел в магазине, в ожидании одежды. Визьо, марсовый, специалист по трубкам, Шарони-позолотчик и мамаша Изар из красильной хотели знать, что еще интересного было в Рочестере, в моем пансионе. Особенно их интересовали овощи, правда ли, что они их жрут сырыми или немного отваривают. А как насчет выпивки и дождя? Пил ли я виски? Правда ли, что там у женщин длинные зубы? совсем как у лошадей? а ноги? Настоящее посмешище? А сиськи? У них есть? Все это говорилось с намеками и тысячами ужимок.

Но особенно им хотелось, чтобы я произносил английские фразы… Это подзадоривало их до крайности, то, что они ничего не понимали, было неважно… Только ради внешнего эффекта… Чтобы немного послушать, как я разговариваю… Моя мать не слишком настаивала, но в то же время и ей бы очень польстило, если бы я немного показал свои таланты… Если бы я немного удивил всех этих хрипунов…

Я знал: «River… Water… No trouble… No fear…» и еще два или три слова… Это было не так уж мало… Но я вяло сопротивлялся… Я совсем не чувствовал вдохновения… Моя мать очень огорчалась, видя мое упорство. Я не оправдывал их жертв! Соседи были смущены, они уже кривились и считали, что я свинья… «Он ни на волос не изменился! – заметил горбун Гастон. – Он никогда не изменится!.. Он остался таким же, как был тогда, когда ссал на мою решетку! Я никогда не мог ему помешать!»

Он всегда меня терпеть не мог… «К счастью, здесь нет его отца!» – утешала себя мама. «Ах! У него бы разлилась желчь от этого! В нем все бы перевернулось! Если бы он увидел, как мало ты преуспел! Как ты неблагодарен! Ты упорствуешь против всех! Все время такой неприветливый! Ты не умеешь обращаться с людьми! Как ты собираешься достичь успеха в жизни? Особенно теперь в торговле? при такой конкуренции! Не ты один ищешь себе место! А он говорил мне еще вчера: «Господи, только бы он развернулся! Мы на грани катастрофы!!!»

В это время как раз подошел дядя Эдуард и спас меня… Он был в превосходном настроении… Он поздоровался со всеми небрежно, мимоходом… Он впервые надел свой прекрасный летний костюм в клетку, как раз английский, с сиреневым котелком, как это было модно, с привязанным к бутоньерке тонким шнурком. Он схватил меня за руки и с силой встряхнул, настоящее горячее «shakehands»![79]79
  Рукопожатие.


[Закрыть] Ему очень нравилась Англия… Он всегда мечтал поехать туда путешествовать… Но все время откладывал на более позднее время, потому что сперва хотел изучить названия того, чем торговал… насосов и т. д. Он рассчитывал на мое знание языка… Моя мать начала жаловаться на мое поведение и холодность… Он не разделял ее мнения и сразу же встал на мою защиту… Он в двух словах объяснил всем этим вонючим тараканам, что они абсолютно ничего не соображают и являются профанами во всем, что касается иностранных влияний… Ведь именно Англия изменяет полностью всех, кто оттуда возвращается! Она делает людей более лаконичными, более сдержанными, придает им чувство дистанции, даже утонченность, можно сказать… И это замечательно!.. А! вот! Теперь для успешной торговли и особенно при покупке нужно уметь молчать! Ведь это действительно самое главное! Высшее достоинство приказчиков!.. да!.. Ах! давно в прошлом! прежние слюнявые расхваливания товара! Заискивания! Словоохотливость! Этого теперь абсолютно не надо! Проститутский жанр провинциального цирка! В Париже это сейчас очень распространено! В Сантье вас от этого стошнит! Это выглядит по-лакейски и жалко! В новые времена – новые манеры!.. Он меня полностью оправдывал…

Моя мать жадно его слушала… Это ее успокаивало… Она глубоко вздыхала… с некоторым облегчением… Но остальные, грязные ублюдки, скоты, оставались враждебными… Они стояли на своем… Их было не переубедить… Они хрипели, как контрабасы… Они были абсолютно уверены, что с подобными манерами мне никогда не подняться! Это было совершенно исключено!

Дядя Эдуард напрасно старался, приводил тысячи доводов… Они оставались при своем мнении… Они были упрямы, как мулы, и твердили, что, где бы ты ни служил, чтобы заработать на кусок хлеба, нужно в первую очередь быть очень любезным.

* * *

Дни проходили за днями, а покупательниц мы больше не видели, стоял разгар лета, и все они были за городом. Моя мать бесповоротно решила, что, несмотря на больную ногу и мнение врача, она все же поедет в Шату и попытается продать залежавшийся товар. А я в ее отсутствие буду присматривать за лавкой… Другого выхода не было… Деньги необходимы! Прежде всего, чтобы заплатить за новый костюм и две пары башмаков и еще перед началом сезона перекрасить наши витрины в подходящий цвет.

Наши витрины среди остальных навевали тоску… Они были грязно-серые и темно-зеленые, рядом же с нами находилась красильня Вертюн, абсолютно новехонькая, раскрашенная в желтые и небесно-голубые тона, справа от нас – писчебумажный магазин Гомез, первозданной белизны, которую подчеркивали и оттеняли очаровательные птички на ветвях, нарисованные тонкими штрихами… Все это требовало больших расходов… Нужно было этим всерьез заняться.

Она ничего не сказала моему отцу и отправилась в жестком вагоне с огромным тюком, весящим по меньшей мере 20 кило.

В Шату она сразу же развернулась… Она незаконно заняла прилавок за Мэрией, у вокзала, в хорошем месте. Она раздала все свои карточки, чтобы создать магазину рекламу. После полудня она отправилась, перегруженная, как мул, на поиски вилл, где могли бы жить покупательницы… Она вернулась вечером в Пассаж в полном изнеможении, она прямо кричала, так судороги сводили ей ногу: колено и особенно вывихнутая лодыжка распухли… Она пластом лежала в моей комнате, дожидаясь возвращения отца… Прикладывала болеутоляющие жидкости… и очень холодные компрессы.

Таким образом, обходя пригороды, она вела уличную торговлю со скидкой для постоянных покупателей, чтобы заработать немного наличных… Нам они были нужны… «Не тащить же обратно!» – говорила она… В ее отсутствие в лавку заходили два, от силы три человека… Значит, лучше было бы просто закрыть дверь, а мне отправиться вместе с ней в пригород и нести самые большие тюки. Мадам Дивонн, которая раньше оставалась в наше отсутствие, уже не было, и мы повесили на дверях надпись «Я больше не вернусь». И сняли дверную ручку.

Дядя Эдуард действительно любил свою сестру. Его крайне огорчало, когда он видел, как она страдает, чахнет и влачит все более и более жалкое существование, продолжая надрываться. Ее здоровье очень беспокоило его, настроение тоже… Он все время думал о ней. В последующие дни, возвращаясь из Шату, она уже не могла сдержаться, нога причиняла ей ужасные страдания, все ее лицо искажалось. Она скулила, как собака, скорчившись прямо на линолеуме… Когда уходил отец, она растягивалась пластом на полу. Ей казалось, что так прохладнее, чем на кровати. Если, возвращаясь из конторы, он заставал ее, бледную, осунувшуюся, изможденную, когда она, задрав юбки до подбородка, массировала свою ногу в тазу с водой, он потихоньку одним прыжком поднимался наверх, промелькнув, как молния, делая вид, что не замечает ее. И погружался в свои акварели. Продать удавалось лишь некоторые, в частности «Корабли под парусами», целую серию, и «Собор кардиналов»… Цвета были самые живые!.. Бесконечно переливающиеся. Такое всегда хорошо смотрится в интерьере. В то время он тосковал… Приближался конец месяца… Чтобы наверстать упущенное во время наших походов по Шату, мы не закрывались допоздна… Люди заходили после обеда… Особенно во время грозы… Когда появлялся покупатель, моя мать быстро, резким движением задвигала все свои мисочки и компрессы под диван… и с улыбкой выпрямлялась… Начинала разговор… Вокруг шеи, я это хорошо помню, она повязывала себе большой бант из муслина… Тогда это было модно… От этого ее голова казалась просто огромной.

* * *

Дядя Эдуард тоже лез вон из кожи, но ему не о чем было сожалеть, он имел успех… Он все больше и больше преуспевал в изготовлении деталей и запчастей для велосипеда… Это занятие становилось доходным и даже очень. Вскоре он с приятелем купил гараж у выезда из Леваллуа.

У него была предпринимательская жилка и талант изобретателя… в области механики… это его вдохновляло… Четыре тысячи франков своего наследства он сразу же вложил в патент на изобретение велосипедных насосов новой системы, которые складывались так, что их можно было носить в кармане… И он всегда носил с собой два или три, чтобы иметь возможность тут же их продемонстрировать. Он дул из них прямо вам в нос… Эта авантюра чуть не стоила ему всех четырех тысяч. Продавцы оказались мошенниками… Но он все же вывернулся благодаря своему никогда не унывающему нраву и еще телефонному разговору… перехваченному в последний момент!.. Неслыханное везение!.. Еще бы немного и!.. Он бы пропал!..

Моя мать восхищалась дядей. Она хотела, чтобы я на него походил… Мне нужен был образец для подражания!.. Мой дядя, в отличие от моего отца, несомненно был идеалом… Она не говорила мне этого прямо, но намекала. Отец придерживался иного мнения насчет Эдуарда, он считал его обыкновенным идиотом, крайне вульгарным, с низменными интересами… Весь этот механический, автомобильный базар, трехколесные машины и несуразные насосы действовали ему на нервы!.. Он выходил из себя… Стоило ему только услышать его голос!..

Когда мама иногда начинала хвалить своего брата, рассказывая всем о его предприятиях, его успехах и его хитростях, он ее обрывал… Он не мог этого вынести! Нет! Ему тут все было ясно. Он приписывал все везению… «Ему просто везет, вот и все!» Таково было мнение отца. И он больше не желал говорить об этом… Он не мог прямо его ругать, потому что мы были должны ему деньги… И он сдерживался, чтобы его не бранить… Эдуард, конечно, все понимал… Это было очевидно… Но он терпел эту антипатию, ничего не хотел обострять, он все время помнил о своей сестре…

Он был очень скромен, он заходил лишь на минутку, узнать новости… Не лучше ли маме? Его очень волновал цвет ее лица и огромные тюки, с которыми она бродила по улицам… Из-за этого она потом целыми днями лежала и стонала… Это волновало его все больше и больше… А так как ее состояние ухудшалось, в конце концов он решился побеседовать с отцом… Обсудив все втроем, они пришли к выводу, что ей уже давно пора отдохнуть… так больше продолжаться не может…

Но как ей отдохнуть? Они нашли выход… можно было бы нанять домработницу, например, на два-три часа в день… это уже было бы облегчением… Ей можно было бы меньше подниматься по лестницам… Не подметать под мебелью… Не ходить за покупками… Но в нашем теперешнем положении подобные траты были невозможны!.. Просто безумие, воздушные замки! Вот если бы я нашел работу… Тогда из моего заработка выделяли бы деньги на прислугу… Это бы дало маме возможность… Она бы так не надрывалась, не бегала бы столько… Они сами до этого додумались… Им нравилось такое решение… Оно взывало к моему доброму сердцу! Мне предстояло испытание, хватит быть испорченным, наглым эгоистом… У меня тоже должна быть своя роль, свой путь в жизни! Облегчить мамины страдания!.. Presto!.. Я должен был броситься, впрячься в дело! Ах! Ах! Сразу же, как только приведут в порядок мой прикид… Быстренько наняться куда-нибудь и – вперед, вкалывать! Без ошибок! Без уверток! Полная гармония! Без лишних вопросов! Личная ответственность! Настойчивость! Их-то у меня хватит, Господи Боже мой! Это восхитительно! Можно считать, что все сделано!..

Для начала мне нужны были башмаки! Мы отправились в магазин «Принц Консорт»… В «Брумфилде» все же было дороговато… особенно за две пары на пуговицах!.. А ведь, как только мы развернемся, понадобятся и три, и четыре такие пары!