Текст книги "Смерть в кредит"

Куртиаль же вовсе не собирался никому пускать пыль в глаза! Без излишних драматических эффектов! О! Совсем напротив! У него была чисто научная манера, познавательная демонстрация: показательный полет с незатейливой предварительной беседой и пуском голубей в конце сеанса… Он всегда сам предупреждал об этом присутствующих в небольших вступительных речах: «Месье, мадам, мадемуазель… Если я в моем возрасте еще поднимаюсь, то это не для пустого бахвальства! Поверьте! Не из желания поразить толпу!.. Взгляните на мою грудь! Вы увидите здесь блеск всех самых известных и престижных медалей! Если я поднимаюсь, мадам, месье, мадемуазель, то это только ради просвещения семей! Это цель всей моей жизни! Все для образования масс! Мы не стремимся играть на чьих-либо низменных инстинктах! Пробуждать нездоровые страсти! Я обращаюсь к разуму! Только к разуму!» Он повторял это мне, чтобы я усвоил: «Фердинанд, запомни навсегда, наши полеты должны любой ценой выполнять свою миссию! Высоко нести знамя „Самородка“… Ни в коем случае мы не должны опускаться до шутовства! до маскарадов! воздушных пустячков! сумасбродных выходок! Нет! Нет! И нет! Мы должны держать нашу марку! Конечно, мы не должны забывать и о развлечениях! Нам за это платят! Это вполне допустимо! Но все же, по возможности, мы должны стремиться пробудить у этих болванов жажду подлинных знаний! Конечно, воспитание необходимо. Но воспитывать этих скотов, которых ты видишь вокруг стоящими с открытыми варежками! О! Это очень сложно, Фердинанд!..»

Никогда, я уверен, он не согласился бы покинуть землю, не объяснив прежде зрителям в дружеской беседе все детали и принципы аэростатики. Чтобы завладеть вниманием присутствующих, он садился, балансируя, на самый край гондолы в своем необычно украшенном рединготе и панаме, уцепившись рукой за веревки… Он демонстрировал игру клапанов и вентилей, гайдропа и барометров, законы балласта и силы тяготения. Потом, увлеченный предметом, он касался других областей, рассказывая урывками о метеорологии, миражах, ветрах и циклонах… Он касался планет и игры звезд… Он не забывал ничего: Кольцо… Близнецы… Сатурн… Юпитер… Арктур и его очертания… Луна… Бельгофор и его рельефы… Он судил обо всем… О Марсе он мог говорить часами… Он знал его очень хорошо… Это была его любимая планета! Он рассказывал обо всех его каналах, их сечениях и размерах! Флоре! Как будто он сам купался там! Он был на «ты» с планетами! Он имел огромный успех!

Пока он, рассевшись, брызгал слюной, пленяя толпу своим красноречием, я потихоньку делал свои дела… Это был мой небольшой заработок. Я пользовался всеобщим волнением и возбуждением… Вклинивался в толпу и предлагал «Самородок» по дюжине за два су, непроданные учебники с автографом… памятные медали с крошечным воздушным шаром, а для тех, которые казались мне наиболее порочными… которые щупались в толпе… у меня был небольшой набор занятных картиночек, очень пикантных… прозрачных и двигающихся… Редко случалось, чтобы я не продавал все… Немного везения, и постепенно я набирал 25 монет! По тем временам это была сумма! Как только я все спихивал и собирал урожай, я делал учителю знак… Он перекрывал пар… Закрывал свою говорильню… И снова спускался в корзину… Он привязывал панаму… Крепил свои стержни, развязывал последний шкот и потихоньку отчаливал. Я держал самый последний канат… Это я подавал команду «Отдать концы»… Он дул в свой рожок… «Верный» поднимался в космос!.. Никогда я не видел, чтобы он летел прямо… Он с самого начала шел вбок. По разным причинам… Он летел как-то наискосок… Раскачивался над крышами… Со множеством заплат он походил на большого разноцветного арлекина… Он резвился в воздухе, ожидая, пока подует настоящий бриз… он мог подниматься лишь на сильном ветру… В таком состоянии, как старая юбка на веревке, он был опасен… Даже самые темные полевые мыши и те это видели… Все смеялись, глядя, как он болтается среди крыш… Но мне было не до смеха!.. Я опасался сокрушающего толчка! Жуткого! Это был бы его последний трюк… Я подавал ему снизу многочисленные знаки… чтобы он сейчас же бросал песок!.. Он же никогда не торопился… Он боялся слишком высоко подниматься… Но этого не стоило так бояться!.. То, насколько высоко он поднимется, было не так важно, если принять во внимание состояние оболочки!.. Больше всего он опасался, чтобы не рухнуть прямо на деревню… он был на волосок от этого… он мог врезаться в школу… или сесть на водосточную трубу… Приземлиться прямо на Мэрию!.. свалиться в ближайший лесок. Вполне было достаточно высоты в пятьдесят или шестьдесят метров… я рассчитывал только на везение… Это был максимум… Лучше всего для Куртиаля в его плачевном состоянии было бы вообще никогда не подниматься выше второго этажа… Это еще можно было допустить… А потом начиналось настоящее безумие… Хотя бы потому, что его шарабан практически невозможно было до конца надуть… Одним, двумя баллонами больше, и он весь разъехался бы по швам… Он просто взорвался бы, как граната!.. Только пролетев над последней хижиной и миновав последнюю ограду, он выбрасывал песок. Он, наконец, решался и вытряхивал весь запас… Без балласта его слегка подбрасывало… метров на десять… Наступал черед голубей… Он стремительно открывал корзину, и твари вылетали стрелой… В этот момент я должен был подключаться… Это служило сигналом к спуску!.. Должен сказать, что я несся со страшной скоростью… Я должен был разыграть комедию, чтобы расшевелить этих бедняг!.. И они все бросались за шаром… и быстро помогали нам сложить… эту огромную драную оболочку… и отнести все на вокзал… погрузить на лебедку… Но это было еще не все! Лучше всего, как показывал опыт, чтобы не позволить им всем сразу же смыться… и заставить их еще потолкаться с нами и прибежать всей толпой, лучше всего было разыграть катастрофу… Это действовало почти наверняка… Иначе мы оставались внакладе… за работу им пришлось бы платить… А без них!.. Пришлось бы все оставить…

Я испускал дикие вопли! И извивался, как хорек! Я бросался со всех ног прямо через рытвины в направлении предполагаемого падения… Я слышал его рожок… «Пожар!.. Пожар!.. – орал я… – Смотрите! Смотрите! Пламя!.. Сейчас огонь распространится повсюду! Он уже на деревьях!..» Тогда вся орда срывалась с места… Они бежали всей толпой… Вслед за мной! Как только Куртиаль замечал меня со всей этой сворой мужланов, он открывал все клапаны… Он полностью опустошал всю эту рухлядь. Эта штуковина превращалась в кучу лохмотьев. Она падала, безжизненная, опустошенная и смертельно уставшая!.. Куртиаль выскакивал из корзины… Вставал на ноги… Еще раз дул в рожок, чтобы все собрались… И снова начинал речь! Мужики боялись, что от этой штуки загорятся стога… Они толпились вокруг и не давали ему разыгрывать шута… Они складывали все в кучу… Но это были только жалкие остатки!.. Оболочка была настолько изорвана о ветви… Это было печальное зрелище… целые кусты торчали между оболочкой и сеткой… Спасатели, сияющие, удовлетворенные и притопывающие от волнения, усаживали Куртиаля, как героя, на свои могучие плечи… и уносили его с триумфом… Они отправлялись отпраздновать и утолить жажду «к ларьку»! А мне доставалась самая грязная, отвратительная и каторжная работа… Доставать до темноты из оврагов с полей и борозд все наши причиндалы… Собирать такелаж, якоря, блоки, цепи и все разбросанные снасти… колышки в траве за два километра, барометр и анероид… мелкие сафьяновые коробочки и дорогостоящие никели… Я называл это «пикником»!.. Кроме того, я должен был удерживать шутками и обещаниями от всевозможных выходок наиболее нервных мужиков… Более того, я должен был заставить их тащить, причем абсолютно бесплатно, все это барахло, эти семьсот килограммов дряни! Эту оболочку, изорванную в клочья, и остатки жуткого катафалка! И успеть запихнуть в самый последний вагон в момент отправления поезда! Черт побери! Все это было далеко не так просто! Когда же я наконец добирался до Куртиаля, поезд давно уже был в пути, а я находил этого типа на седьмом небе, совершенно невозмутимого, хитрого, хвастливого и продолжавшего что-то объяснять и демонстрировать аудитории. Он подводил итог прошедшему приключению!.. Галантно кланяясь брюнетке напротив, заботясь о дамских ушах… стараясь избегать вольных намеков… Он все же был довольно раскован, остроумен, пьян и играл своей медалью и торсом… Он еще и напился, скотина! Он был в прекрасном настроении! От угощений! От глотка красного вина! У всех в руках были стаканы… Он набивал себе брюхо бутербродами… Он больше ни о чем не беспокоился… Даже не интересовался, как у меня дела!.. У меня же было отвратительное настроение… я ему сейчас все выскажу! Я отобью у него охоту шутить!

– А! Это ты, Фердинанд? Это ты?..

– Да, мой дорогой Жюль Верн!..

– Садись сюда, малыш! Рассказывай быстрее!.. Мой секретарь!.. – представлял он меня… – Ну, скажи-ка мне, в фургоне все в порядке?.. Ты все собрал?.. Ты доволен?..

Я сидел с каменным лицом, я не был доволен… я ничего не отвечал.

– Что-то не так?.. Что-то случилось?..

– Это в последний раз! – сказал я решительно… резко и кратко…

– Как? Почему в последний раз? Ты шутишь? Из-за чего?

– Оболочку уже невозможно починить… и я не шучу!

Наступила полная тишина… Время внешних эффектов и болонская колбаса закончились… Был слышен шум колес… каждый шорох… Звон стекол фонаря… Он пытался разглядеть при тусклом свете выражение моего лица… Хотя бы усмешку… Но я и глазом не моргнул!.. Я оставался совершенно серьезным…

Я настаивал на своем…

– Ты так считаешь, Фердинанд? Ты не преувеличиваешь?

– Я сказал вам то, что я думаю!.. Я все-таки в этом кое-что понимаю…

Я стал настоящим экспертом по дырам… Я больше не сомневался… Он замкнулся в себе… Конференция закончилась!.. Он больше ничего не говорил…

Все остальные, сидя на скамеечках, не могли понять, что же, собственно, произошло… Та-ра-рам! Та-ра-рам! Стучали колеса. Было слышно, как капля масла упала с фонаря… Все головы свесились… и поникли…

* * *

Вечное движение – это то, чем следует заниматься с крайней осторожностью!.. Тут существует опасность наколоться…

Всех изобретателей можно разделить по их увлечениям… Есть целые группы, которые практически безобидны… они увлекаются «разрядами», «теллурическими», например, «центростремительными»… Эти ребята очень покладистые, они могут есть у вас с руки… из пригоршни… Мелкие хозяйственные изобретатели тоже не требуют особых забот… Что же касается «терок для сыра», «китайско-финских кастрюль», «ложек с двойной ручкой»… вообще всего, что используют на кухне… То эти типы любят пожрать… Это бонвиваны… Те, кто стремится усовершенствовать «метро»?.. Тут уже нужно быть поосторожнее! Но совершенно рехнувшиеся, по-настоящему разнузданные маньяки почти все помешаны на «вечном двигателе». Эти готовы на все, чтобы доказать вам, что совершили открытие!.. Они снимут с вас скальп, если вы выразите хоть малейшее сомнение… этих людей нельзя дразнить…

Я встречал у Куртиаля парнишку из душевой, он был настоящим фанатиком… он мог говорить только о своих «часах», причем полушепотом и с исступлением в глазах… Посещал нас и заместитель прокурора из провинции… Он специально приезжал с юго-востока, чтобы только показать свой цилиндр… огромную трубу из эбонита с центробежным клапаном и электрическим датчиком… На улице его можно было узнать издали, он ходил боком, как настоящий краб… Он нейтрализовал притяжение Меркурия, излучение Солнца и «ионы», проходящие сквозь облака… Он никогда, ни днем, ни ночью, не снимал с плеч свой огромный асбестовый платок, оплетенный проволокой и шелком… Это был его волновой детектор… Как только он входил во «взаимодействие», он вздрагивал… у него из ноздрей показывались пузыри…

Куртиаль знал их всех уже давно!.. Он знал, как нужно себя с ними вести… Он был со многими на «ты». Мы кое-как выходили из положения… Но однажды ему в голову пришла мысль устроить между ними «Конкурс»!.. Это было настоящим безумием! Я всполошился сразу же!.. Я тут же закричал… Все, что угодно, только не это! – но удержать его было невозможно! Ему срочно нужны были деньги, и к тому же наличные!.. Конечно, наши дела шли очень плохо… Мы задолжали уже по крайней мере за шесть номеров «Самородка» печатнику Тапонье… Отговариваться и дальше было нельзя… С другой стороны, полеты не приносили прежних доходов… Нам ужасно мешали аэропланы… Уже в 1910 году мужланы стали волноваться… Они хотели видеть только самолеты… Мы же лихорадочно продолжали свою переписку… Можно сказать, без передышки… Мы боролись до конца… Приставали ко всем придуркам… и к архиепископам… и к префектам… и к почтовым дамам… и к фармацевтам… и к «Садоводческим выставкам». Только весной 1909 года мы отпечатали более десяти тысяч циркуляров… И держались на этом уровне до последнего… Нужно сказать, что Куртиаль продолжал играть на скачках. Он вернулся в «Смуту»… Он, должно быть, рассчитался с Намедни… Я видел, как они разговаривали… старый хрыч выиграл в один присест в Энгьене шестьсот франков на Морковке и еще на Селимене двести шестьдесят в Шантильи… Это его опьянило… Он собирался рискнуть еще…

На следующее утро он явился в лавку совсем тепленький… И сразу же обрушился на меня…

– А! Скажи-ка, Фердинанд! Удача! Вот она! Это настоящая удача!.. Вот… Ты слышишь меня, десять лет!.. Платил только я!.. Хватит! Я набил себе руку! Больше я не промахнусь! Смотри!.. – он показывал мне «Щелчок», новую газетенку со скачек, которую он уже всю исчиркал… синим, красным и желтым! Я, не задумываясь, сказал ему…

– Послушайте, месье де Перейр! Уже двадцать четвертое число… У нас в кассе четырнадцать франков… Тапонье очень мил… довольно терпелив, надо отдать ему должное, но, в конце концов, и он уже не хочет печатать нашу газету!.. Я хочу сразу же предупредить вас! Вот уже три месяца, как он облаивает меня каждый раз, когда я прихожу на улицу Рамбюто… Лично я больше к нему не пойду, даже с ручной тележкой!

– Оставь меня в покое, Фердинанд! Оставь меня в покое… Ты мне надоедаешь! Ты утомляешь меня своей болтовней… Своими меркантильными разговорами!.. Иди и передай этому Тапонье… От меня, ты слышишь! На этот раз от меня… Если подумать, то это сволочь! Разжирел за мой счет!.. Вот уже двадцать лет, как я его кормлю! Он нажил себе целое состояние! Урвал! Нахапал! И немало! Колоссально! На моей газете!.. Я хочу передать этой сволочи еще кое-что! Скажи ему! Ты слышишь меня! Скажи ему! Что он может поставить все свое заведение, все свои шмотки, свою обстановку! свое хозяйство! приданое своей дочери! свой новый автомобиль! все! страховку! полис! пусть ничего не оставляет! велосипед своего сына! Все! запомни хорошенько! Все на фаворита Брагаманс… Я говорю «фаворита!» В «третьем»! Мэзон[113]113
  В Мэзон, Сен-Клу, Шантильи – имеются в виду ипподромы Мэзон-Лаффит, Сен-Клу и Шантильи. На Демулене!.. На Тоторе!.. – имеются в виду бронзовая статуя Камилла Демулэна, установленная Э. Бовери в 1905 г. между южной оконечностью и Орлеанской галереей Пале-Рояля (была отправлена на переплавку в 1942 г.), и мраморная скульптура «Виктор Гюго в Гернесе» (в народе ее называли «Тотор»), установленная Роденом на Южной лужайке в 1909 г. (ныне она находится в музее Родена).


[Закрыть], четверг!.. Вот! Именно так, дитя мое!.. Я ясно вижу! 1800 франков за 100 су! Точнее 1887… Все до последнего!.. Запомни хорошенько! С тем, что у меня остается, что поставлено на другого, это составит на вас двоих 53 498 франков! Вот! Именно так… Брагаманс!.. Мэзон! Брагаманс!.. Мэзон!..

Продолжая говорить… не слушая меня… он ушел через коридор… Он напоминал сомнамбулу…

На следующий день я ждал его весь вечер… что он придет… придет с пятьюдесятью тремя мешками… Прошло пять часов… Наконец он притащился… Я видел, как он пересек сад… Не глядя ни на кого в лавке… Он прошел прямо ко мне… Схватил меня за плечи… И сжал меня в своих объятиях… Он больше не бахвалился… Он рыдал…

– Фердинанд! Фердинанд! Жалкая мразь! Отвратительный подлец… Какой позор!.. Я все потерял, Фердинанд! Все мое! твое! мои долги! твои! газ! все!.. Я должен еще одну ставку Намедни!.. Переплетчику я должен 1800 франков… У консьержки в театре я занял еще 30 франков… Я должен еще 100 франков сторожу в Монтрту!.. Я увижу его сегодня вечером… Ты видишь, как низко я пал!.. О! Фердинанд! Ты был прав! Я уничтожен!..

Он сокрушался… мучился… считал… и снова пересчитывал все деньги… Сколько всего он был должен?.. Каждый раз выходило все больше… Он находил столько долгов, что я думал, он их выдумывал… Он искал карандаш… И собирался все начать снова… Я решительно остановил его… И сказал ему:

– Постойте! Постойте, месье Куртиаль! Вы не можете успокоиться? На что это похоже?.. Если придут клиенты! Что они подумают? Вам лучше пойти отдохнуть!..

– Фердинанд! Ты прав!.. Ты говоришь более разумно, чем твой Учитель! Этот жалкий старикан! Дыхание безумия, Фердинанд! Дыхание безумия!..

Он обхватил свою голову обеими руками…

– Это невероятно! Невероятно!..

В полной прострации он пошел открывать люк… И исчез… Я знал уже эту его корриду! Всегда было одно и то же!.. Когда он совершал очередную мерзость… после размазывания соплей следовали размышления… «А как же питание, друг мой! Все же нужно будет найти кредит!..» Но мне не давали в долг нигде!.. Ни булочник!.. ни продавец фруктов… Он, конечно, думал, эта скотина, что я не сделал никаких запасов… Он сильно ошибался, ибо я вынужден был принять свои меры предосторожности… Я не витал в облаках!.. И оказался прав!.. Я оказался ловчее, в конце концов!.. Я перетряхнул все ящики и продержался месяц… И питались мы не так уж плохо… Не салом с солью! Настоящее наилучшее мясо!.. жареный картофель… и конфитюр… «чистый сахар»… Вот каков я был.

Ему не хотелось огорчать свою жену… Она в Монтрту ничего не знала.

* * *

Дядя Эдуард вернулся из Прованса, мы его долго не видели, он приехал в субботу вечером… Он пришел рассказать мне новости о моих родителях и о доме… Их невезение продолжалось!.. Мой отец, несмотря на все старания, так и не смог уйти из «Коксинель»… Это была его последняя надежда… В «Конниванс-Инсенди», даже умей он хорошо печатать на машинке, он был не нужен. Они нашли его слишком старым для младшего служащего… и слишком застенчивым для работы с людьми… Следовательно, ему пришлось перестать об этом думать… цепляться за свое место… и строить перед Лепрентом сладкую мину… Это был тяжелый удар… Он совсем перестал спать после этого.

Барон Мефэз, начальник «Юридической службы», узнал про его походы… Он всегда чувствовал отвращение к моему отцу и беспрестанно мучил его… Он специально заставлял его подниматься на шестой этаж только для того, чтобы еще раз повторить ему, каким болваном он его считает… и что тот перепутал все адреса… Конечно, это была неправда…

Беседуя со мной, дядя Эдуард… колебался… и возможно, всерьез предполагал… что моим старикам доставит удовольствие на минуту увидеть меня… С моим отцом все уладилось… У них и так достаточно несчастий… Они уже много выстрадали… Сказывалась его природная доброта… Но при одной мысли об этом у меня разливалась желчь… В горле поднималась тошнота… Со мной уже нельзя было экспериментировать…

– Давай! Давай! Давай, дядюшка!.. У меня есть сострадание!.. У меня все это есть… Только стоит мне вернуться в Пассаж… Я тебе могу в этом признаться… Я не продержусь там и десяти минут! Я подожгу всю эту лавочку!.. – Мне совсем не хотелось снова испытывать судьбу!..

– Ладно! Ладно! Хорошо, что сказал, я вижу, что ты думаешь по этому поводу!..

Он больше не заикался об этом… Наверное, он им все передал… Речь об этом больше не заходила… о моем возвращении в семью.

С Куртиалем все было ясно… Сомневаться не приходилось… весь день продолжалась проклятая неразбериха… и бесконечные вопли… Он откалывал все новые и новые номера… и врал за четырех свиней. Только к вечеру меня оставляли в покое… Когда он уходил, я мог делать все, что хотел… Моя жизнь была в моем полном распоряжении!.. До десяти часов утра, когда он приходил из Монтрту, я был хозяином… Я ценил это! Покормив голубей, я был абсолютно свободен… Мне неизменно удавалось немного заработать на продаже… старых «Самородков»… Это было довольно тяжело… Часть денег шла мне… Они у меня оставались… При полетах я тоже немного зарабатывал… Это никогда не превышало суммы в четыре или пять франков… но для меня подобная сумма была настоящим Эльдорадо!..

Ему, конечно, хотелось знать, этому старому крокодилу, где я храню свои денежки!.. свой маленький запас!.. Он мог меня выследить! Я был начеку… У меня была хорошая школа… Эта маленькая сумма никогда не покидала мой бумажник и удобное место под манишкой… Доверия между нами не было… Я-то знал все его тайники… у него их было три… Один был в полу… другой – за счетчиком (один кирпич выступал) и, наконец, последний – прямо в голове Гиппократа! Я таскал у него отовсюду… Он никогда не пересчитывал… В конце концов, у него появились подозрения… Но ему не стоило особенно возмущаться… Он не платил мне ни гроша… К тому же я его кормил!.. Совсем не плохо… и довольно обильно… Он чувствовал, что ему нечего сказать…

Вечером я не готовил, а шел один в «Кафе-автомат» на углу Риволи… И стоя проглатывал небольшой кусочек… мне это всегда нравилось… Но так особенно не наешься… Потом я отправлялся шляться. Я делал круг по Монмартру… Почта… улица Этьен Марсель… И останавливался у Статуи на площади Виктуар, чтобы выкурить сигарету… Это был величественный перекресток… Он очень мне подходил… Там спокойно и хорошо думать… Никогда больше я не был так счастлив, как в то время в «Самородке»… Я не строил планов на будущее… Настоящее не казалось мне слишком плохим… Я возвращался только к десяти часам…

У меня было еще много работы… Вечные куски «Верного»… запаздывающие посылки и писанина для Прованса… А затем, к одиннадцати часам, я опять выходил к Аркам… Это было занятное время… В нашей округе было полно шлюх… все проститутки, по двадцать монет… и даже еще дешевле. Они меня хорошо знали… Попадались довольно веселые… Я прятал их во время облав… Они скрывались среди досье и сидели, глотая пыль… Пережидали, пока легавые не уйдут подальше… Мы весело трахались в «Уголке вкладчика»… У меня было право на любую задницу… и все благодаря моему зрению, потому что в самые критические минуты я хорошо видел все подходы с антресолей… Когда я замечал, как подкрадываются шпики… Они все прятались за дверцей… Я был как вождь племени! Хранил полное молчание… Это было незадолго до полуночи, когда ожидали полицейского… В хаосе второго этажа у меня часто скрывалась целая дюжина девочек… Лампу гасили… Нельзя было и пикнуть… По плитам раздавались глухие шаги… Было страшно… Они съеживались, как крысы, по углам… Потом наступала разрядка… Самым интересным были истории… Они знали о Галереях все… все, что там замышлялось, все спекуляции… под арками… в каморках… в задних помещениях магазинов… Я узнал все о торговле, обо всех, кого трахали в задницу… обо всех выкидышах… всех рогоносцах в округе… Вот так однажды, между одиннадцатью часами и полночью, я узнал все о де Перейре, о том, как этот поганец ходил, чтобы его выпороли в «Этрусских воротах», что в аллее напротив… почти у выхода из «Француза»… что он любил жесткие истязания… было слышно, как он ревет за бархатными занавесками… каждый раз это стоило ему 25 монет… дорого!.. еще бы!.. Нередко случалось, что он принимал по три порки, удар за ударом!..

Я тоже ревел, когда слушал подобные россказни!.. Я понял теперь, почему у него никогда не было аванса… ведь это из-за «взбучек» и бегов денег всегда не хватало!.. Удивляться было нечему!..

Лучше всех рассказывала Виолетта, уже немолодая девица с севера, всегда с прической, тройной шиньон уступами с длинными шпильками «бабочками», вся рыжая, ей, должно быть, уже стукнуло сорок… Всегда в короткой черной юбке, в обтяжку, с крошечным розовым передником и в высоких узких ботинках на шнуровке с каблуками «катушками»… Меня она любила… Всех разбирала икота, когда ее слушали, – так замечательно она изображала… У нее всегда были новости… Еще она хотела, чтобы я ее трахал… Она называла меня своим «ебарем»… Она все время говорила о Руане! Она провела там в одном и том же доме двенадцать лет, почти безвыходно… Когда мы спускались в погреб, я зажигал свечу… Она пришивала мне пуговицы… Я ненавидел это занятие!.. Они у меня часто отскакивали от напряжения, когда я толкал ручную тележку… Я мог пришивать что угодно… только не пуговицы… никогда!.. Я не выносил их… Она хотела купить мне носки… Она вообще хотела, чтобы я стал щеголем… Я уже давно их не носил… де Перейр тоже, если быть объективным… Уходя из Пале-Рояля, она поднималась на Вилетт… весь долгий путь она проделывала бегом… Там были пятичасовые клиенты… Там она еще неплохо зарабатывала… Она не хотела сидеть на одном месте… Периодически, несмотря ни на что, она проводила месяц в больнице… Она присылала мне оттуда открытку… Она очень быстро возвращалась! Я узнавал стук ее каблуков по плитам… У нас с ней были прекрасные отношения почти два года… до отъезда из Галерей… Под конец она стала ревнива. У нее начался климакс… И испортился характер…