Текст книги "Высокие маки"

Глава 35

Нине хотелось куда-нибудь уползти и умереть. Молодая красивая женщина, когда-то смотревшая на нее из зеркала, оказалась миражем. Наверняка сейчас она похожа на старую развалину лет семидесяти. Да она и должна так выглядеть, потому что чувствовала себя невероятно ослабевшей и измученной. Все эти годы она работала в «Зеленой планете», в «Долане», в «Драконе» и выдерживала любые нагрузки. Быстро и решительно взбиралась вверх по лестнице успеха. Сейчас события отбросили ее назад. Она осталась совершенно без сил. Она ничто. Она не человек. Каждый день она видела, как победным маршем поднимаются вверх акции «Дракона», маленькие статьи об исследованиях доктора Холл появлялись в биотехнологических отделах газет. Большие кричащие фото Энтони Сэвиджа, графа Кэрхейвена, одетого с иголочки, смотрели на Нину с газетных страниц. Репортеры визжали от восторга, рассказывая о том, как он совершил налет еще на несколько компаний, несмотря на то что ему приходилось еще справляться с трагедией, происшедшей в Швейцарии.

Именно это ее и спасло.

Да, Нина чувствовала себя лишенной жизненных сил, но не сломленной. Она не станет сидеть и спокойно смотреть на эти фото. Нина вырезала фотографии Тони и приклеивала их везде. Над чайником, на зеркалах, возле кровати.

Это действовало на нее как колдовские чары. Очень скоро горе ушло на второй план. На первый вышла ярость.

Ей предстояло сделать это – продать дом. Ей давали девяносто пять тысяч. То есть она получала на пять тысяч больше, чем заплатила при покупке. Потом пошли в ход драгоценности. Поскольку Тони отказался брать их обратно, Нина не собиралась предлагать второй раз. Ей нужны были деньги.

Все, до последнего пенни. Если ты собираешься на войну, ее надо финансировать. На Нью-Бонд-стрит медлительный старик стоял за прилавком и распускал слюни, восхищаясь качеством камней и филигранностью оправы. Но он предложил шесть тысяч. Нина рассмеялась и направилась к выходу. В конце концов она ушла с пятнадцатью тысячами.

Потом Нина прописалась в дешевый отель на неделю и попыталась понять, что делать дальше. Лететь домой недорого, деньги можно пустить в ход в Штатах. Плюс к тому у нее там вид на жительство.

«Но я привыкла к Британии, – подумала Нина. – Я знаю европейский рынок. Именно здесь действует Тони Сэвидж. Может, это и смешно, но отомстить очень хочется».

Если бы власти знали, где она живет, они закидали бы ее неприятными письмами. Нина хорошо знала английскую бюрократию и решила, что надо найти место, где можно спокойно дышать. Она сняла дешевую квартиру в Хайгейте на вымышленное имя. Квартира потрясла ее, уже привыкшую к роскоши. В гардеробе висели тысячедолларовые костюмы, шелковые блузки. У нее была итальянская кожаная обувь, у нее были фирменные часы, но очень маленький столик, ванна в трещинах, а с дверных рам облезла краска. Телевизор старенький, вместо кухни выгороженная в гостиной ниша. Но Нина видала в жизни и кое-что похуже.

Она купила подержанные компьютер и факс, потратив тысячу фунтов стерлингов, но это был ее вклад в будущее. Как только она устроилась в тесной маленькой спаленке, настроение чуточку поднялось.

Сейчас она готова пойти работать.

Но работы не было. Она не могла ее найти.

В «Глаксо», «Уэлкам» и «Ай-Си-Ай» ей отказали. В «Хофман ля Рош», «Истмэн Кодак» и «Пфайзер» она дошла до первого интервью. И все. Она пыталась объяснить, что произошло в «Драконе», но видела, как на лица собеседников словно опускались жалюзи. Никто не хотел слушать.

Значит, Тони Сэвидж выполнил обещанную угрозу.

Он умен, очень, с горечью подумала Нина, уходя из «Смитклайна». Там с ней побеседовали, даже предложили работу. Она никогда не смогла бы доказать, что существует черный список, но понимала, что происходит.

Работа, которую ей предложили, годилась для начинающих. «Проктор энд Гэмбл», программа научной подготовки. «Джонсон энд Джонсон», курсы маркетинга. В общем, она получила пять или шесть предложений такого рода и все отвергла. Принять их означало годы работы на пути вверх, изнуряющую борьбу, чтобы продвинуться вперед и добиться признания. Это означало начать все с нуля.

С этим Нина не могла смириться. Она собиралась найти другой путь.

Элизабет заморгала, пытаясь прогнать головокружение. Разум пытался пробиться сквозь боль и усталость. Ей отчаянно хотелось пить, мучила страшная боль в левой лодыжке. Тело чувствовало себя непривычно. Его как будто развинтили на части.

– Она приходит в себя, – сказали по-английски, и седовласый доктор наклонился над кроватью.

– Леди Элизабет, вы знаете, где вы?

Элизабет прошептала:

– Больно. Воды.

Хирург поднес к ее губам поилку и сделал знак медсестре.

– Дайте ей петедрин. – Он дежурно улыбнулся. – Я доктор Джоплинг, один из постоянных консультантов вашего отца, он отправил меня сюда наблюдать за вами. После несчастного случая. Сейчас вы в клинике «Королева Екатерина», недалеко от Женевы, и полетите домой, как только сможете перенести полет.

Медсестра молча сделала укол.

Элизабет посмотрела на доктора, пытаясь вникнуть в его слова. Какие-то образы нахлынули на нее. Гонка, падение, агония, кровь…

– Я упала.

– Боюсь, что так. Произошел очень серьезный несчастный случай, вы перенесли несколько операций, но сейчас вы в порядке.

– Нет, – покачала головой Элизабет. Петедрин уже действовал и приятное тепло охватило тело, смывая боль, но все равно что-то было не так.

Лицо доктора Джоплинга обрело профессионально-ободряющее выражение.

– Мы можем обо всем поговорить позднее, когда вы адаптируетесь. Я позвоню вашей семье, они ждут, когда вы придете в себя. Я уверен, вы захотите с ними увидеться…

– Доктор… – голос Элизабет звучал слабо, он казался каким-то надтреснутым, – я хочу знать, что случилось. Пожалуйста, скажите мне сразу.

– Очень хорошо. – Джоплинг подошел ближе к кровати. Похоже, он хотел взять ее за руку, но потом решил не допускать подобной фамильярности. – У вас было очень серьезное падение, вы получили внутренние и внешние повреждения, включая кровотечение, переломы и трещины. Но самое худшее с левой ступней. Она сломалась при падении, потом правая лыжа ободрала ее до кости. Ботинок раздавил значительную часть ступни. – Он помолчал. Возможности смягчить удар нет. – Мы предприняли все усилия, чтобы спасти ногу, но нервные окончания настолько сильно разорваны, что не было возможности соединить их. Мне очень жаль, что я должен это сказать, но мы вынуждены были ампутировать ногу от лодыжки.

Кровь отхлынула от лица Элизабет. Она посмотрела в конец кровати. Казалось, под одеялом торчали две ноги. Но она ощущала, между прочим, только правую.

– Это протез, – пояснил хирург. – Из пластика, он присоединен к ноге металлическим каркасом. В месте соединения шар, благодаря которому ваша походка будет нормальной. Это лучшее, что есть на рынке, и ваш отец на этом настоял.

Элизабет тихо сказала:

– Спасибо, доктор.

– Вы не будете хромать, леди Элизабет. Чтобы прийти в себя, понадобится время, но вы в конце концов сможете ходить обычным шагом.

Повисло мертвое молчание.

– Я никогда больше не смогу кататься на лыжах?

– Боюсь, что нет. – Джоплинг говорил сдержанно, но тон его был таким, каким выносят приговор. – Ни бег, ни лыжи. Ну разве что спокойное плавание. И никаких занятий активными видами спорта.

Он притворился, что не замечает слез в глазах девушки.

Почувствовав, что взяла себя в руки, Элизабет нажала кнопку вызова доктора.

– Я хотела бы увидеть герра Ганса Вольфа, – сказала она.

Имя, казалось, ошарашило Джоплинга. Лицо его слегка поморщилось.

– Герру Вольфу отказано видеть вас.

– Отказано? Вы разве не знаете, что он мой тренер?

– Конечно, леди Элизабет. Именно потому, что он ваш тренер. Его появление растревожит вас.

– Ганс не имеет к этому никакого отношения. Мы каждый раз рискуем, пристегивая лыжи. – Девушка приподнялась на локтях и раздраженно посмотрела Джоплингу в глаза. – А кто ему запретил? Вы?

– Вовсе нет, миледи, – поспешно ответил доктор. – Лорд Кэрхейвен. Он контролирует здесь все.

Еще бы, конечно, контролирует, подумала Элизабет.

– О’кей, доктор Джоплинг. Позвоните, пожалуйста, Гансу и попросите его навестить меня.

Джоплинг кивнул.

– Я думаю, герр Вольф еще в городе. Несмотря на запрет вашего отца, он отказался уехать. Он звонил каждый день, узнавал о вашем состоянии.

Элизабет расплакалась, не в силах сдержаться. Потом смахнула слезы.

– А кто-нибудь еще звонил?

Доктор развел руками.

– Да сотни звонили. Официальные лица, британские тренеры, члены вашей команды. Многие другие участники соревнований. Ну и пресса… Моя комната завалена цветами для вас. Все ждут, когда вы оправитесь.

«Разве я оправлюсь?»

– А… мистер Джек Тэйлор просил разрешения навестить меня?

– Он звонил, спрашивал о вашем состоянии и послал цветы, но разрешения на посещение – нет, не просил.

– Понятно, – мрачно сказала Элизабет.

– Так вы хотите, чтобы я принес цветы?

Она покачала головой:

– Не надо, у меня нет настроения. Отдайте их в другие палаты.

– Конечно, леди Элизабет. И я позвоню герру Вольфу.

– Спасибо. Доктор, а кто получил медали?

Джоплинг посмотрел на нее с сожалением.

– Луиза Левьер взяла золото, Кристи Лэнш – серебро и Хейди Лоуфен – бронзу.

– А Джек Тэйлор получил золото?

– Конечно, – рассеянно ответил Джоплинг, осматривая ее ногу. – В этом не могло быть никаких сомнений.

Ровно в три часа дня открылась дверь, и Элизабет села в постели, надеясь увидеть Ганса, но это был отец.

Тони поблагодарил медсестру и подождал, когда она выйдет и закроет за собой дверь. Потом подошел к Элизабет с большим букетом в руке, положил его на столик возле кровати. Белые розы, похоронные цветы.

Элизабет откинулась на подушки. Она знала, что разочарование написано у нее на лице, но не было сил беспокоиться об этом.

– Дорогая, ты выглядишь прекрасно. Как ты себя чувствуешь?

– Я потеряла ногу. Я никогда не смогу кататься на лыжах, – сказала Элизабет без всякого выражения. – Я потеряла олимпийскую корону, которая была уже явно моей.

– Не известно, была бы она твоей или нет. Тебе еще предстояло кататься.

– Я говорю тебе, она должна была стать моей, – повторила Элизабет.

– Ну ладно. – Граф сел на край кровати. – Теперь это не важно. Я пришел поговорить о твоем будущем. Ясно, ты уже не можешь кататься на лыжах, и я думаю, мистер Тэйлор не просматривается на картине твоего будущего.

– От кого ты узнал? От своей любовницы?

– У меня нет любовницы, Элизабет, если ты имеешь в виду Нину Рот. Она уволена. За несоблюдение субординации.

– Ну ты прямо разбиваешь мое сердце, – сказала Элизабет. – Тем не менее ты хорошо информирован. Джека никогда не было на картине моего будущего, так что я вернусь в «Дракон».

– Да. – Тони подался вперед и тихо сказал: – Я подумал об этом. У меня есть потрясающее предложение для тебя.

Он полез в карман пиджака и протянул Элизабет лист бумаги. Она быстро пробежала его глазами, потом удивленно посмотрела на него.

– Ты, должно быть, шутишь? Прием гостей, организация мероприятий, литература по продвижению продукции. А почему бы тебе сразу не предложить мне печатать на машинке?

– А ты разве умеешь печатать? – вежливо поинтересовался Тони.

– Я не шучу, отец! – закричала Элизабет. Рука под одеялом сжалась в кулак. – У меня нога, между прочим, из пластика! Я знаю, ты очень на меня рассердился из-за «Золота Дракона», поскольку я без твоего разрешения…

– Рассердился? Да, я был сердит. Ты одного никак не можешь понять: «Дракон» – моя компания. Никто ничего не может в ней делать без моего одобрения. Никто не может выставить меня дураком, Элизабет. В первую очередь ты.

– Но я не стану делать эту портняжную работу!

– Тогда я выделю тебе небольшое денежное пособие, если ты будешь себя хорошо вести и держаться от меня подальше. Не рассчитывай ни на какой третий вариант, его никогда и не существовало. – Улыбка Тони была полна злорадства. – Ты знаешь, я как раз подумал о тебе вчера. Мы разговаривали с Дином Брэдманом в сиднейском офисе, и он рассказал мне одну замечательную австралийскую пословицу: «Высокие маки надо срезать». А ты как раз была высоким маком, Элизабет. Ты и Нина. Обе.

Элизабет посмотрела ему прямо в глаза. Невозможно было поверить: она лежит здесь с оторванной ногой, а он говорит ей такое.

– Я…

Тони поднял руку.

– Не порти ничего, Элизабет. У тебя больше нет силы, способной смутить меня. Ты уже не национальная героиня. Между прочим, пресса винит тебя в безответственном катании, тебя явно не любят в команде… Это, конечно, неофициальная точка зрения. Слухи. Кое-что публиковалось. Конечно, прессе нельзя доверять. Но запомни: никто не будет пылать страстью напечатать обо мне какие-нибудь разоблачающие материалы, учитывая источник, из которого они исходят.

– Но ты обязан, – горячо сказала Элизабет. – Я твоя дочь. Разве ты не обязан хотя бы в память о моей матери?

Граф выпрямился, словно его укололи в спину. Он снова посмотрел на нее, более внимательно, на лице отразилась борьба мыслей.

– Ты очень похожа на нее, – сказал, помедлив, Тони. – Что ж, таковы мои предложения, Элизабет. Соглашайся или отвергай. Честно говоря, мне все равно, что ты выберешь. – Он похлопал ладонью по бумаге. – Фактически, Элизабет, это я делаю только в память о твоей матери.

Элизабет нечего было сказать. Она просто смотрела ему вслед, когда он выходил из комнаты.

«Он ненавидит меня, – подумала она. – Боже мой, как он на самом деле ненавидит меня!»

Глава 36

Ганс пришел навестить ее. Было заметно, как сильно он расстроен. Свет, казалось, ушел из ясных голубых глаз. Элизабет поклялась себе ни за что не плакать, но печаль Ганса Вольфа по контрасту с намеренной жестокостью Тони открыла шлюзы.

– Это несправедливо… – забормотал он на своем швейцарско-немецком языке, проклиная горы, дистанцию, погоду – вообще все на свете. – Это я должен был оказаться на твоем месте, я уже старый человек, но…

– Вы можете ходить на лыжах. Все произошло так, как должно быть. Вы жили ради снега еще задолго до моего появления на свет. И будете жить ради этого до конца дней. Это я вела себя безответственно.

Ганс схватил ее за руку костлявыми старческими пальцами.

– Не говори так, Элизабет. Я никогда не видел, чтобы ты так каталась. У тебя были крылья. Ты парила, как орел. Золото уже лежало у тебя в кармане. – Он щелкнул пальцами. – Мадемуазель Левьер – доярка рядом с тобой.

– Раньше ничего такого вы мне не говорили.

– Дорогая, ты ведь знаешь своего старого Ганса. Я старался быть осторожным…

– Хотела бы и я быть такой осторожной, – ответила Элизабет, с трудом сохраняя спокойное лицо, хотя отчаяние сдавило сердце.

Каждый день она забывалась, засыпая с помощью лекарств, а когда просыпалась, несколько секунд не понимала ничего, а потом весь ужас происшедшего наваливался с новой силой. Ее протез был умно сделан и хорошо подходил к лодыжке – он стоил денег, заплаченных за него. Толстый металлический манжет закрывал место соединения плоти и пластика. Но оставалось непоправимое. Она стала калекой. Силы быстро уходили. Мускулы размягчались, по мере того как она теряла аппетит и не могла делать упражнения, запасы энергии истощались, пульс учащался, но какое все это имеет значение, если тебе никогда не понадобится снова быть в спортивной форме?

Воспоминания мучили ее. Падение на дистанции. Сверхмерная, неограниченная самоуверенность. Элизабет просто умирала от стыда, вспоминая слова, сказанные Гансу и, что еще хуже, Карен, Кейт и Джеку Тэйлору. С ними она спорила. Она думала, что золото у нее в кармане. Ну что ж, зато сейчас ее враги могут вволю посмеяться над ней.

– Осторожные лыжники? Для них есть место, – сказал Ганс. – Учить детей тормозить «плугом» на учебных склонах. Еще не было женщины, которая каталась бы на лыжах так, как ты.

Элизабет отвела взгляд, прежде чем слезы потекут снова. Ужасно было то, что она и сама думала точно так же. Глубоко в душе она считала себя величайшей лыжницей, женским вариантом Франца Кламмера. Но теперь все забудут ее. Не сию минуту, но скоро. Одна победа на Кубке мира не делает лыжника легендой. Луиза Левьер – золотая олимпийская медалистка, так что вся история скоро перепишется. Сэвидж была на волосок от мирового титула. Только однажды ей выпала удача. Значит, она не настолько хороша, чтобы удостоиться награды.

– Да, когда у тебя самый лучший в мире тренер. – Она пыталась выглядеть англичанкой, бодрой, бесстрастной. – В любом случае я пришла в лыжи слишком поздно, я каталась всего несколько лет. Но я могу еще кое-что делать.

С явным усилием Ганс Вольф согласился с ней. Элизабет грустно улыбнулась. Она понимала: для старика существование без снежных склонов едва ли достойно называться жизнью.

– А что ты будешь делать? Работать на отца?

– Не думаю, что получится. Мы с ним расстались. Он не позволит мне заниматься тем, чем я хочу.

– Понятно, – сказал Ганс и с сочувствием посмотрел на свою бывшую ученицу. «Он понимает мои возможности, – подумала Элизабет. – Он знает, что у меня нет ученой степени, опыта, чтобы работать за пределами «Дракона». – У тебя есть выбор, я могу поговорить в швейцарском спортивном совете. Или в Международной лыжной федерации. Они с удовольствием тебя возьмут, если ты хочешь заниматься маркетингом. Не все же в Европе читают британские бульварные газеты, – добавил он, и его морщинистое лицо еще сильнее сморщилось от отвращения. – Или в Британии. Ронни знает, какие завистливые девицы в команде. И как много ты работала. Британские власти могли бы подыскать тебе место…

– Я так не думаю, – сказала Элизабет. – Спасибо, Ганс, правда.

Она покачала головой, и Ганс увидел темные круги под глазами девушки, какое-то новое, суровое выражение лица.

– Жить, рекламируя склоны, по которым я сама никогда не смогу прокатиться, писать всякие глупости о том, как Карен завоевывает звание чемпионки Соединенного Королевства, как Джек Тэйлор участвует в следующих соревнованиях на Кубок мира…

– А ты разве не слышала? Герр Тэйлор ушел из спорта. После того, как получил золото. За один год мы потеряли две наши самые большие надежды. – Ганс нагнулся, разгладил покрывало. – А кстати, как насчет него, детка? Я ведь не настолько стар, чтобы ничего не видеть. Ты любишь его, он любит тебя. Он богатый, сильный, молодой, он мог бы о тебе позаботиться.

– О, Ганс, – сказала Элизабет, погладив старика по руке. – Между нами все кончено. Это было целую вечность назад. У него другая подружка, Холли Гидеон.

– Это та девица, которая катается, как обученный сержант? – в ярости спросил Ганс.

– Ну не важно. Никому не надо беспокоиться обо мне. Я сама этим займусь.

Вольф смотрел на свою ученицу. Вид у нее пока несчастный, но он уже увидел то, чего не видел раньше. Спокойную ярость. Лед в сердце, льдинки в глубине зрачков.

– Так у тебя есть план?

– Во всяком случае, что-то, с чего можно начать, – сказала Элизабет тихо. – Встать на ноги. Найти ответы на кое-какие вопросы.

Потом было много часов на больничной койке, проведенных в ожидании тестов на рефлексы и болеутоляющей больничной пищи. Достаточно времени, чтобы смотреть Си-эн-эн или читать «Пари матч». Или думать.

Моника, Чарлз и Ричард нанесли обязательные визиты. Они не были такими злобными, как Тони, но им было просто все безразлично. Что уравнивало их в глазах Элизабет. Ронни и другие просили разрешения ее навестить, но Элизабет попросила Джоплинга всем отказывать по медицинским соображениям. Ее сейчас интересовали другие люди. А точнее, только Тони.

Элизабет начала есть. Она упорно училась ходить. Это было ужасно: стоять между двумя палками, пытаясь распределить вес на ногу, которой нет. Тело пребывало в полном беспорядке, не подчинялось ей, она шагала как пьяная. Нога с протезом стала жесткая, она ее ненавидела. Элизабет благодарила Бога, что не видит культю под металлическим корпусом, но ночами ей снились кошмары: отвратительное месиво красной плоти на конце ноги. И хотя все остальное, что выше, осталось прежним, Элизабет чувствовала себя так, будто красота ее испарилась вместе со всеми надеждами. Но самые жестокие сны были как раз красивыми: как она мчится вниз по Ханненкамму, как скользит по полям Саас-Грюнда, как бегает босиком по холмам в замке Кэрхейвенов – то есть обо всем том, чего она никогда больше не сможет делать. Ее тело тоже изменилось. Из гибкого и сильного оно стало худым, мягким и слабым. Она стала похожа на модель и чувствовала отвращение к себе. Она ощущала себя вешалкой. Но несмотря на боль, разочарование, ночные кошмары, Элизабет не дрогнула. Она заказала новый гардероб, отправив счет Тони. Новая одежда на размер меньше. Еще она заказала специальную обувь.

Она жаждала ответов, но вовсе не собиралась найти их сразу же, за стенами клиники.

Джоплинг смотрел на молодую женщину, сидящую перед ним. Волосы Элизабет вымыты и уложены, покрашены в светлый цвет. Косметика персикового и золотистого тонов. На ней длинное платье от Прада болотно-зеленого цвета, соответствующего цвета жакет и шоколадного цвета кожаные туфли. Из пациентки, которую он знал в белых больничных одеяниях, Элизабет Сэвидж превратилась в утонченную молодую леди. Полное преображение.

Он не хотел ее выписывать. Реабилитационный период пришлось сократить вдвое из-за изнуряющих тренировок, которые она провела. Но девушка тем не менее сопротивлялась всем попыткам удержать ее в клинике. Сейчас она хотела выписаться, и Джоплинг понимал, что придется согласиться. Элизабет Сэвидж появилась здесь переломанной молодой девушкой, а уходила отсюда зрелой женщиной. Она взрослела на глазах.

– Леди Элизабет, вам действительно стоило бы остаться.

– Нет, доктор Джоплинг, мне надо уехать. У меня есть кое-какие неотложные дела.

– Очень хорошо, – неуверенно сказал Джоплинг, подписывая бумаги. – Я пошлю их лорду Кэрхейвену, если вы здесь поставите подпись.

Элизабет подписала счет и подала доктору руку.

– Да, доктор. Спасибо и до свидания.

Что ж, она не теряет времени зря, подумал Джоплинг, наблюдая, как ее лакей загружает чемоданы в машину. Что-то в поведении Элизабет заставляло его нервничать.

Ну да ладно. Что отец, что дочь.

Элизабет попросила миссис Перкинз заказать ей билет на самолет на вымышленное имя. Ей пришлось выдержать чрезмерное проявление симпатии этой комнатной собачки Тони, но она должна была потерпеть, если собиралась уехать спокойно. Меньше всего ей хотелось стать объектом внимания папарацци в Хитроу.

В первом классе было пусто. Элизабет заказала бокал шампанского. Это была ее первая выпивка после того шнапса в Готсна с Гансом. Она с удовольствием отметила, что еда подавалась на настоящем фарфоре. Ей понравились шикарные кресла, индивидуальное видео. Должно быть, она в последний раз путешествует с таким комфортом. Тони, вероятно, пошлет за ней лимузин, чтобы отвезти в замок.

– Я обдумала все, что ты мне сказал, и решила уйти из компании.

– Я рад, дорогая. Я думаю, это самое лучшее, – ответил голос, в котором не было ни капли тепла.

– После того несчастного случая я уже иначе смотрю на некоторые вещи, и, если ты мне дашь пособие, я поговорю с Моникой насчет того, чтобы найти себе занятие.

– Прекрасно, мы это обсудим, как только ты вернешься. – Тони повесил трубку.

Элизабет почувствовала, как злость разыгралась с новой силой. Конечно, жажда мести – плохое чувство. Но очень эффективное. Помогает жить дальше.

В Хитроу ей удалось остаться незамеченной, так как она была в темных очках и длинном плаще с поднятым воротником. Никто не узнал ее, кроме таможенника, который очень уважительно отнесся к ней. Он сказал, что очень сожалеет, и приветствовал ее возвращение в Англию. Элизабет слабо улыбнулась: незнакомые люди были более доброжелательными, чем собственная семья.

Шел легкий дождь, когда лимузин вписался в уличное движение, за стеклом все расплылось. Элизабет включила радио, чтобы не говорить с водителем. У нее были с собой блокнот и карандаш, и она стала делать заметки, желая придать четкость и ясность бесформенным подозрениям, которые крутились в голове.

Новости по радио были для нее свежими. Британские войска приземлились в Сан-Карлосе на Фолклендах, страна готовилась к визиту Папы, банкноту в один фунт стерлингов собирались заменить монетой. Совершенно другой мир, к нему придется приспосабливаться. В стекле окна Элизабет увидела свое отражение. Стильная худая блондинка. Она выглядела совсем другим человеком и, кстати, чувствовала себя так же.

К тому времени, когда они выехали на узкую загородную дорогу и полетели мимо холмов, поросших лесом, к замку, у Элизабет родилась одна идея.

– Дорогая! – Моника поцеловала девушку. – Ты выглядишь прекрасно. Я так рада, что тебе лучше после этого жуткого шока. А волосы просто потрясающие…

«Да тебе все это противно. Ты думаешь, они слишком хороши для меня», – подумала про себя Элизабет. Но в ответ улыбнулась.

– Как приятно оказаться дома.

– Дженкинс распакует твои вещи, а тебя ждет замечательный лососевый мусс.

– Я совсем не хочу есть, правда, – пробормотала Элизабет, приласкав Долфина, который прыгал вокруг нее. – Я, пожалуй, лучше приму ванну, переоденусь и позвоню кое-кому.

– Ну конечно, – сказала совершенно безразлично Моника. – Делай что хочешь.

У себя в комнате Элизабет разделась, надела теплый свитер, ковбойские ботинки и джинсы. Они болтались на ней, но она закрепила их толстым ремнем с пряжкой. Потом расчесала волосы, распустила их и взялась за телефон. У Джо Шарпа, ее старого деревенского приятеля, есть брат, он работал в газете «Бангор-курьер». Элизабет надеялась, что Джо никуда не переехал.

– Алло? – Она ощутила глупое облегчение. – Это Лиз Сэвидж.

Напряженная пауза, потом смех. Голос Джо стал грубее, но это тот самый старина Джо. Он обязательно выручит ее.

– Боже мой, я не слышал твоего голоса целую вечность! Как дела? – спросил он на валлийском.

– Все о’кей, но почему бы нам не перейти на английский язык? Этот не слишком хорош для общения.

– Хорошо, хорошо, если тебе так удобней. У тебя всегда было плоховато с нашим языком. – Он сменил тон. – Лиз, мне действительно очень жаль. Я же слышал…

– Спасибо, со мной все будет в порядке. – Это прозвучало неубедительно даже для нее самой. – А то, что писали в газетах, – чушь. Впрочем, сейчас это не важно. Мне нужна помощь Аледа, и как можно скорее.

– Для тебя я готов разбиться в лепешку, дорогая.

– Я хочу посмотреть кое-какие вырезки в старых газетах. У них в редакции есть база данных. Мне надо кое-что сравнить. Семейная история.

– Да никаких проблем, – сказал Джо. – Я как раз собирался в город на встречу с друзьями, могу тебя подбросить, если хочешь.

– Прямо сейчас? – спросила Элизабет, немного испугавшись. Она посмотрела на часы. Было только три часа дня. – Ну конечно, почему бы нет? Спасибо, Джо. Я очень благодарна тебе.

– Тогда я буду у крыльца через десять минут.

Элизабет выскользнула из дома. Перед входом уже стояла машина Джо Шарпа. Ему сейчас двадцать девять, он стал выше, крупнее; то, что раньше на подбородке было пушком, как у гусеницы, превратилось в густую жесткую щетину. Он некрасив, как черт, но подтянутый и мускулистый. Теперь Элизабет понимала, что в нем так привлекало ее, когда она была подростком.

Джо присвистнул, когда она забралась на переднее сиденье.

– О, ты покрасила волосы? Выглядишь замечательно.

– А откуда ты знаешь, какие они были? – Элизабет нагнулась и с беспокойством огляделась, не видит ли их Моника. Но кажется, нет.

– Слушай, девочка, твои фотографии были в газетах. Я даже выиграл пятьдесят фунтов, когда ты завоевала Кубок мира, – рассказывал Джо, плавно запуская двигатель и трогаясь с места. – Как побываешь у Кэрхейвенов, все раздражает. Боже мой, ты погляди-ка вокруг. – Они как раз проезжали мимо лужайки для крокета и поворачивали направо мимо садов. Несколько лошадей щипали траву под дубами. – Случись революция…

– Да, я буду у стенки первая, я знаю. – Элизабет почувствовала, что впервые за все время после падения она улыбается. – Вот чертяка Шарп! Я смотрю, ничего не изменилось.

Бангор был, как всегда, мрачен, хотя дождя не предвиделось. Элизабет вертелась в машине, она всегда чувствовала возбуждение, приезжая сюда. Когда-то Бангор был на самом деле городом. С настоящими пабами, с кинотеатром «Кэннон».

– «Курьер» вон там. Алед знает, что ты приедешь, а я пока выпью несколько кружек с ребятами. Так что когда кончишь, приходи в «Королевский дуб».

Элизабет поблагодарила Джо и осторожно выбралась из машины. Несколько человек уставились было на нее, потом отвели глаза. Видимо, их смутили волосы, решила Элизабет. «Да и в любом случае мне недолго осталось быть известной», – подумала девушка. Она прошла мимо серого здания из бетона, где располагался офис местной газеты. Алед Шарп вышел встретить ее.

– Мое место вон там. – Он провел ее к старенькому компьютеру, стоявшему за фанерной перегородкой. У Аледа были светлые волосы, более худая фигура, чем у Джо, и, казалось, он нервничал. – Просто найдите нужный файл, а потом нажмите и печатайте, леди Элизабет…

– Просто Элизабет. Пожалуйста. Вы мой спаситель, Алед.

– Хорошо. – Он робко улыбнулся. – Вообще-то, строго говоря, это не разрешается, но…

– Да мне нужно всего полчаса, – сказала Элизабет, а потом у нее возникла идея. – Слушайте, скажите своему боссу, что пошли со мной на сделку. В обмен на время, которое вы мне даете, вы получите эксклюзив. Я дам замечательное интервью, ну прямо зубодробительное. Я еще не говорила ни с одной национальной газетой. А ваш босс потом сможет продать его в «Сан».

– Неужели правда? – От возбуждения Алед даже порозовел. – О, прекрасно. Здорово. Я сейчас же пойду и скажу редактору.

Элизабет посмотрела ему вслед. Бедняга, наверное, сейчас он оказался ближе к сенсации, чем когда-либо. Она быстро вошла в базу данных.

«Найти»

Она набрала: «Граф Кэрхейвен и Луиза, графиня Кэрхейвен, 1956–1960.

Леди Элизабет Сэвидж».

Она минуту подумала и добавила еще одно имя:

«Джей де Фриз».

Она ждала, пока компьютер сделает свое дело, затем прочитала текст. Дважды проверила, чтобы окончательно убедиться. Потом со спокойным видом, хотя в душе у нее бушевала буря, включила принтер.

– Он хочет, чтобы я завтра же взял у вас интервью, – с горячностью сообщил Элизабет возникший за спиной Алед Шарп. Он указал на бумагу у нее в руках: – Нашли что-то интересное?

– Да, нашла. – Элизабет собралась уходить. – Я нашла ответ.

– Правда? – Алед проводил ее к выходу, улыбаясь так, как будто он только что выиграл пульку. – Ответ на что?

– Ответ на все, – спокойно сказала Элизабет.