Текст книги "Корабль мечты"

Глава 29

Тем утром у Джудитты было превосходное настроение. Девушка так и сияла. Еще никогда в жизни она не была так счастлива. Отец поручил ей важное задание – найти для них жилище. Доннола показал ей всю Венецию, и Джудитта долго любовалась великолепными домами с яркими витражами, мраморными полами, фресками, настенными коврами, резными дверьми, желто-красными колоннами, пестрыми занавесями. Все в этом городе казалось ей прекрасным.

И только одна мысль не давала ей покоя. Вот уже несколько дней Джудитта присматривалась к желтым головным уборам, которые носили евреи. Некоторые шапки были светлыми, почти белыми, другие – насыщенно-желтыми, цвета подсолнуха, или темными, точно клюв утки. Больше всего девушке нравились головные уборы с оранжевым отливом.

В целом, эти шапки не бросались в глаза, не давали выделиться из толпы. Их носили как символ. Как клеймо. В конце концов, этого христиане и добивались. Каждый вечер, раздеваясь и укладывая на стул платье и шапку, Джудитта задумывалась об этом. Что-то тут было не так.

– Как ты выбираешь себе шапку? – спросила она у Доннолы этим утром.

– Если за нее не надо много платить, я куплю.

– Я имею в виду цвет, – не отступалась Джудитта. – Если у тебя черный наряд, какую выберешь шляпу?

– Черную, черт побери, что за вопрос?

– А если у тебя камзол красно-фиолетовый?

– Ну… Куплю шляпу…

– Красную? – предположила Джудитта.

– Или фиолетовую!

– Именно. – Девушка удовлетворенно кивнула. – Спасибо.

– Не понимаю, о чем ты, – проворчал Доннола.

Но Джудитта отлично понимала, о чем идет речь. Даже последнему простолюдину было дозволено самому подбирать головной убор к одежде. Наряд и головной убор должны гармонично подходить друг другу. Значит, ей надо идти от противного. Подобрать одежду к шапке. Как просто!

– Забудь, – махнула она рукой. – Так, глупая женская болтовня.

– Ты задумала какую-то хитрость?

– Нет, ничего такого. – Девушка оглянулась. Еще никогда жизнь не казалась ей столь прекрасной. – Отведи меня в лавку, где торгуют тканями, – попросила Джудитта.

– Совершенно случайно лучшая лавка в городе принадлежит моему доброму знакомому, – заявил Доннола. – Она находится на Кампьелло-дель-Гамберо.

Джудитта рассмеялась, и они отправились в путь.

Была еще одна причина, по которой Джудитте было так радостно. Все дело было в прошлой ночи, когда она увидела тот дивный сон. Сон, от которого она пробудилась счастливой. Сон, изменивший ее.

С той встречи на Рива-дель-Вин Джудитта постоянно думала о Меркурио. На юноше не было рясы священника. Значит, тогда, в темноте фургона, Меркурио сказал ей правду. Он не был священником. Просто юношей, юношей, о котором можно было мечтать.

Но прошлой ночью Джудитта зашла еще дальше. Ее мысли, желания, чувства прокрались в пространство ее снов.

Девушке снилось, будто она вновь в фургоне капитана Ланцафама в Местре.

Меркурио стоит рядом с ней. Их руки соприкасаются. Пальцы сплетаются. Джудитта оглядывается, но рядом нет ни ее отца, ни других людей. Они с Меркурио в фургоне одни. Но Джудитте не страшно. Она не ведает сомнений. Она поворачивается к Меркурио, ее рот приоткрыт. Юноша притягивает ее к себе. «Я нашел тебя», – страстно шепчет он.

И целует ее…

– Тебе плохо? – Исаак тряхнул дочь за плечо.

Джудитта вскинулась ото сна.

– Ты стонала. Живот болит? – Отец зажег свечу. – И что ты делаешь с подушкой?

Только сейчас Джудитта поняла, что прижимается к подушке губами.

– Ничего. – Девушка покраснела.

В смятении от яркости сна она повернулась к отцу спиной. Тщетно пытаясь уснуть, девушка ощутила что-то странное. Совершенно новое чувство, манящее и пугающее одновременно. Джудитте вновь подумалось, что она теперь стала женщиной, хотя Меркурио и не знает об этом.

И теперь, завидев Меркурио на Кампьелло-дель-Гамберо перед лавкой, принадлежавшей знакомому Доннолы, девушка почувствовала, как часто забилось ее сердце.

«Я нашла тебя», – подумала она.

И чем дольше она смотрела на него, тем сильнее становилась в ней страсть, объявшая ее прошлой ночью, страсть, избавившая ее от всех страхов. Никогда больше она не оцепенеет перед ним, никогда больше не позволит ему просто уйти прочь.

Джудитта выскочила из лавки и побежала за Меркурио. Она понятия не имела, что ему сказать и что делать. Ей просто хотелось очутиться рядом с ним.

«Я нашла тебя», – вновь подумала она.

И вдруг девушка замерла на месте. Ее ножки, летевшие над мостовой, точно приклеились к земле, черты лица окаменели. Джудитте хотелось отвернуться, но она не могла отвести взгляд.

Меркурио целовал другую.

Джудитта почувствовала, как разбилось ее сердце.

Слезы навернулись ей на глаза. Останься она там – и ей не сдержать рвавшийся с губ крик. Простонав раненым зверем, девушка опустила руки, повернулась и побежала прочь.

– Джудитта! – Доннола помчался за ней. – Погоди, Джудитта!

Убегая оттуда с болью в сердце, девушка поняла, что влюбилась. Вся кровь отлила от ее лица.

До этого она не была уверена в том, что бурная радость, которую она испытала при виде Меркурио, – проявление истинной любви. Но теперь, ощутив эту боль, столь жестокую, словно кто-то воткнул осколок ей в сердце, Джудитта отринула сомнения.

«Меркурио поцеловал другую», – вновь и вновь думала она, убегая прочь.

Запыхавшись, Джудитта домчалась до своего жилища, взлетела вверх по лестнице, распахнула дверь своей комнаты и ничком повалилась на лежанку. Девушка зарылась лицом в подушку, которую целовала этой ночью, во сне приняв ее за Меркурио. Какой же она была дурой! Джудитта схватила подушку и с криком разорвала наволочку. Поднявшись по лестнице, Доннола в ужасе замер на пороге. Вся комната была в перьях.

– Что здесь случилось? – взволнованно спросил он.

Джудитта посмотрела на него. Ее глаза покраснели от гнева и слез, волосы всклокочились, прерывистое дыхание слетало с губ.

– Ничего, – выдавила она.

– Послушай, Джу…

– Ничего! – заорала девушка, разъярившись, точно фурия. – Ничего! Ничего! Ничего!

Доннола замолчал. Опустив купленные в лавке ткани на сундук в ногах лежанки, он повернулся, собираясь выйти из комнаты.

И вдруг Джудитта сказала:

– Прости, Доннола, мне очень жаль.

Мужчина повернулся. Он чувствовал себя совершенно беспомощным. Что же делать? Что-то сказать? Подойти к ней? Обнять?

– Прости, – повторила Джудитта. – Я не хотела тебя обидеть…

Смутившись, Доннола отвернулся.

– Ох, не надо было ничего говорить, – печально вздохнула девушка.

– Почему?

– Потому что тогда бы ты ушел. А теперь тебе кажется, что ты должен остаться. – Джудитта застенчиво улыбнулась.

– Глупости какие… – совсем уже растерялся Доннола.

– Если хочешь, можешь уходить.

– Не хочу я уходить. – От смущения он покраснел.

– Лжец, – рассмеялась Джудитта.

– Ну, раз ты такая умная и сама все знаешь, что же мне тебе сказать?

– Только не выходи из себя!

– Кто, черт побери, тут выходит из себя?

Девушка вновь рассмеялась, но на этот раз в ее смехе слышалась грусть.

– Вы с отцом. Вы словно созданы друг для друга.

– Это ты меня так похвалила?

Джудитта промолчала, а потом похлопала ладонью о лежанку.

– Посиди со мной, Доннола, – застенчиво, точно маленькая девочка, прошептала она. – Обними меня.

– Что? – опешил Доннола. Он отвернулся, глядя на дверь, но так и не заставил себя уйти.

– Прошу тебя.

Он неуверенно приблизился к лежанке, присел и опустил руку Джудитте на плечо. Движения у него были неловкими, чопорными и очень медленными.

– Обними меня, – повторила Джудитта.

– Что, черт побери, я сейчас делаю?

– Обними меня крепче.

Доннола сглотнул.

– Знаешь, если сейчас в комнату войдет доктор…

– Ну же, обними меня, прошу тебя.

Собравшись с духом, Доннола притянул девушку к себе. Джудитта уткнулась лицом ему в плечо.

– Крепче.

– Я не хочу переломать тебе кости.

– Обними меня крепче!

Совсем смутившись, Доннола принялся трясти ее, словно укачивая младенца.

– Эй, так меня стошнит! – остановила его Джудитта.

Движения Доннолы замедлились.

– Вот так… – прошептала девушка.

По щекам у нее катились слезы.

Доннола обнимал ее, понятия не имея, что ему делать и что говорить.

– Ты когда-то был влюблен? – спустя какое-то время спросила у него Джудитта.

– Я? Нет, конечно. Нет-нет. Ты посмотри на меня. Уж меня-то красавцем не назовешь. Как же кто-нибудь влюбится в меня?

– Я спросила тебя, был ли ты когда-то влюблен.

– Ах, вот ты о чем… – Донноле стало неприятно, словно он обнимал сейчас не юную девицу, а сноп крапивы. – Я не понял, о чем ты… Я… Ну… Да… Наверное… Но с тех пор уже много лет прошло. Я даже не помню уже, как ее звали.

– Доннола…

– Агнесса. Ее звали Агнесса.

Джудитта помолчала.

– Тебе было больно тогда? – несмело спросила она.

– Послушай, Джудитта… – Доннола умолк, а потом затараторил на одном дыхании: – Тебе не кажется, что лучше поговорить об этом с доктором? В конце концов, он твой отец. А еще лучше поговорить об этом с какой-нибудь женщиной… Вам, женщинам, легче понять друг друга. Ну, по крайней мере, мне так кажется. Мужчине легче понять мужчину, вот что я тебе скажу. Ну ты же и сама это знаешь, так? Ну так вот, если тебе не с кем поговорить, кроме отца… Ну, я хочу сказать… Имею в виду… Я не знаю, подхожу ли я для этого разговора, понимаешь? Я не хочу дать тебе дурной совет и…

– Всегда так больно, когда ты влюблен? – перебила его Джудитта.

Доннола промолчал. Он покрепче прижал к себе девушку, качая головой. Сейчас он отчаянно пытался отогнать боль, давно ушедшую в глубины памяти, а теперь вновь всплывшую на поверхность. Боль, в которой он не хотел себе признаваться.

– Да… – едва слышно прошептал он.

– Да… – повторила Джудитта.

Глава 30

– Почему ты меня поцеловала? – спросил Меркурио.

– Просто так. Ты только не думай, ничего такого. – Бенедетта пошла быстрее, чтобы он не увидел, как она покраснела.

– Подожди меня!

– Оставь меня в покое! – напустилась на него Бенедетта.

Осторожно, чтобы Меркурио не заметил, она провела кончиками пальцев по губам. Они еще горели от поцелуя.

Мать продавала ее священнику и другим похотливым свиньям, но это… «Это мой первый поцелуй», – подумала Бенедетта.

Свернув в узкий переулок, она перешла на бег, чтобы оторваться от Меркурио.

Вскоре они очутились на широкой площади.

– Ты только погляди, кто там! – Меркурио опустил ладонь девушке на плечо, показывая на столпившихся на площади людей.

– Кто? – рассеянно переспросила Бенедетта.

Она еще не пришла в себя после поцелуя и никак не могла справиться с нахлынувшими на нее чувствами.

Меркурио рассмеялся.

– Там этот маленький засранец Цольфо со своим монахом!

– Покайся в грехах своих, Венеция! – кричал брат Амадео, разведя руки в стороны.

Он стоял на ступенях часовни Всех Святых на площади Сан-Сильвестро. Было довольно холодно и сыро, и Меркурио заметил под поношенной грязной рясой монаха новенькую, с иголочки, шерстяную рубашку и такие же новые теплые штаны. Все это Амадео купил на деньги Цольфо.

– Покайся, Венеция! – ревностно кричал Цольфо.

На площади было полно людей, но все спешили по своим делам. Лишь немногие обращали внимание на монаха и растрепанного мальчишку с желтоватого цвета кожей. Люди проходили мимо и даже не оглядывались. Бенедетта хотела подбежать к Цольфо, но Меркурио остановил ее:

– Погоди!

Они спрятались за кривым деревцем, росшим на краю площади.

Брат Амадео набрал воздуху в грудь.

– Покайся в грехах своих, Венеция! – на этот раз громче крикнул он.

– Покайся, Венеция! – вторил ему Цольфо.

Но никто не остановился, чтобы послушать проповедь.

– Они ведут себя, точно два идиота, – проворчала Бенедетта.

– Они и есть два идиота, – поправил ее Меркурио.

– Что же нам делать? – тем временем спросил у монаха Цольфо. – Мне холодно.

Брат Амадео смерил его возмущенным взглядом.

– Как ты можешь жаловаться на холод? Разве вера в Господа нашего Иисуса Христа не греет тебя?

Цольфо покорно кивнул.

Доминиканец вознес руки к небесам и завопил:

– Покайся в мерзостных грехах своих, Венеция!

– Покайся, Венеция! – повторил Цольфо.

– Хватит орать! – крикнула им женщина с другой стороны площади.

Она только что вышла из трактира и остановилась у двери, под вывеской с изображением двухголового лебедя. Женщина покачивалась от выпитого вина, на шее у нее проступили вены, а глаза были такими мутными, что вряд ли она вообще различала и мальчишку, и монаха.

Брат Амадео обвинительно ткнул в ее сторону пальцем:

– Сатана! Изыди из тела этой женщины! Именем Господа нашего повелеваю тебе!

– Изыди, Сатана! – Цольфо таким же жестом ткнул в нее пальцем.

Меркурио и Бенедетта оглянулись на прохожую.

Та, покачиваясь из стороны в сторону, повернулась к двери в таверну. Изнутри донесся чей-то голос, но Меркурио не разобрал слов.

– Проповедник какой-то, – ответила женщина.

Через мгновение из таверны высунулась чья-то голова. Потом еще одна. И еще. Пьяные о чем-то шептались.

Теперь Цольфо и Амадео тыкали пальцами в них.

– Чего тебе надо, монах? – осведомился последний из пьяной компании, высокий и грузный мужчина, опиравшийся на весло.

– Покайтесь в грехах своих, ибо так повелел нам Господь! – крикнул брат Амадео. – Изгоните жидовское отродье из Венеции!

– О чем ты там болтаешь? – напустилась на него женщина. Видимо, ей показалось, что сейчас Амадео заставит ее каяться в чревоугодии, пьянстве и блуде.

– Изгоните жидовское отродье! – пылко крикнул брат Амадео, ибо сейчас речь шла о его личном крестовом походе. – Жиды – раковая опухоль на теле нашего общества, опухоль, порожденная самим Сатаной!

С десяток пьяных, едва держась на ногах, поплелись на другую сторону площади Сан-Сильвестро.

Покачиваясь и оступаясь, поддерживая друг друга и не обращая внимания на других прохожих, они настойчиво продвигались к ступеням. На площади поднялась ругань – пьяные толкались, мешали другим пройти и постоянно наступали кому-то на ноги. Добравшись к часовне Всех Святых, они остановились. Глуповатые улыбки на их лицах не предвещали ничего хорошего. Пьянчуги еще не понимали, о чем говорит проповедник, но намеревались хорошенько повеселиться за его счет. Пошатываясь, точно поставленные на якорь лодки, они сгрудились вокруг Цольфо и Амадео. Женщина – она была единственной представительницей своего пола в толпе мужчин – громко рыгнула. Остальные расхохотались.

С нарочитой медлительностью, словно разыгрывая театральное представление, брат Амадео спустился ступенькой ниже, вперил взор в толпу и поднял указующий перст.

– Изгоните жидовское отродье из Венеции, грешники, иначе обрушится на вас гнев Господен, Десять казней египетских!

– Чем тебе досадили евреи, монах? – расхохотался один из пьяных.

– Может, они оттрахали его мамочку? – предположил мужик с веслом.

– Нет, они оттрахали в задницу его самого! – выкрикнула женщина, чем вызвала бурный взрыв хохота не только у своих приятелей, но и у случайных прохожих.

– Покайся, жалкая грешница! – вспылил Цольфо.

– Заткнись, карлик!

Цольфо возмущенно фыркнул, мрачно нахмурившись.

– Малыш, смотри, не лопни от бахвальства! – подколола его женщина.

Пьяницы вокруг расхохотались.

– Они сейчас вляпаются в серьезные неприятности. – Бенедетта дернулась вперед.

Но Меркурио удержал ее:

– Погоди.

– Ева! Не предавайся греху! Не бери яблоко у змия! – возопил брат Амадео, вперив пылающий взор в нетрезвую женщину.

– Постой-ка, а разве Ева не была еврейкой? – потешалась пьяная.

– Vade retro[10]10
  Изыди (лат.).


[Закрыть]! – Доминиканец вскинул крест.

– Но ведь это так! – поддержал товарку один из пьяниц. – И Моисей был евреем.

– И царь Давид, – добавил другой.

– И Иоанн Креститель, – отметил третий.

– А если докопаться до истины, то окажется, что и этот монах перед нами – тоже еврей! – крикнул толстяк с веслом.

Веселая компания разразилась смехом.

Брат Амадео с пафосным видом опустился на одно колено.

– Отче наш, сущий на небесах, отче наш, сущий на земле, святой Папа Лев Х де Медичи, прости грешников сих…

– Эй, брат, а ты не думал о том, что первый Папа тоже был евреем? – крикнула женщина, выждав паузу в его словах. – И Петр, основатель Святой Церкви, был поевреистей любого еврея из тех, которые сейчас ходят по улицам Венеции!

– Мразь! – Брат Амадео подхватился с колен.

– Мразь! – повторил Цольфо.

Нагнувшись, женщина набрала полную пригоршню грязи и швырнула Цольфо в лицо.

– Я так и знала, – пробормотала Бенедетта.

– Этот монах – непроходимый тупица, – простонал Меркурио.

– Нужно помочь Цольфо, – решительно заявила Бенедетта.

Последовав за своей подругой, Меркурио заметил, как слева от монаха и Цольфо на ступени церкви Сан-Сильвестро поднялся элегантно одетый молодой человек. На незнакомце были оранжево-фиолетовые брюки, дамастовый камзол с красно-черными буфами на рукавах и черная шляпа с роскошной золотой брошью. На шее у юноши висела толстая золотая цепь с усыпанным драгоценными камнями медальоном, а на поясе виднелся кинжал с перламутровой рукоятью. За щеголем следовало пять мужчин, разодетых не так броско, но все же дорого. Они с ухмылками наблюдали за проповедью.

У Меркурио мурашки побежали по спине.

– Мразь, – повторил брат Амадео.

– Кто это тут нас обзывает мразью? – осведомился пьяница с веслом. Покрасневшее от вина лицо исказила мрачная гримаса.

– Монах, возвращайся в свой Рим! – Женщина угрожающе вскинула кулак.

– Сам ты мразь, монах! – рявкнул еще один краснолицый пьянчуга, нагибаясь за камнем.

– Цольфо, иди сюда! – Бенедетта уже перебралась через площадь.

Цольфо скользнул по ней равнодушным взглядом. Похоже, встреча с давней подругой не вызвала в нем никаких чувств.

– Цольфо… Это же я… – Бенедетта опешила от его отстраненности. Девушка в ярости повернулась к Меркурио. – Что этот проклятый монах с ним сделал?

И тут полетел первый камень. Затем второй.

– Пойдем, Цольфо! – Подбежав, Бенедетта схватила его за руку.

– Отпусти меня! – Оттолкнув девушку, Цольфо напыщенным движением закрыл собой монаха.

Камень попал ему в ногу, и мальчишка застонал от боли.

– Да успокойтесь же вы! – Бенедетта попыталась усмирить толпу, но тщетно.

Схватив Цольфо за шиворот, она потащила его вниз по ступеням. Мальчик отчаянно вырывался.

Меркурио влепил ему пощечину.

– Пойдем, придурок! – приказал он. Взяв Бенедетту за руку, он потащил ее с Цольфо к церкви Сан-Сильвестро.

Тем временем пьяная компания совсем уже вошла в раж.

– Это ты тут мразь! Возвращайся в свой Рим, святоша! Возвращайся к своему Папе! Этот ублюдок назвал нас мразью! Ну ничего, мы ему покажем!

Видя, что ситуация становится опасной, монах устремился за Цольфо.

– Сгинь, проклятущий! – рявкнул на него Меркурио, увидев, что теперь толпа пьяных ринулась за ним.

Но путь между ними и церковью, в которой Меркурио хотел укрыться, преградил тот самый молодой щеголь. Хлыщ с жестоким любопытством наблюдал за происходящим. Правая его нога покоилась на первой ступеньке церкви, правую же руку он спрятал в широкий карман камзола, так что она по локоть оказалась скрыта тканью. Левое плечо его было заметно шире, да и кинжал висел на поясе с левой стороны, из чего можно было сделать вывод, что этот франт – левша.

Меркурио замедлил шаг и оглянулся. Пьяные вот-вот догонят их, а путь к отступлению оказался перекрыт разодетым юнцом и его спутниками.

– Отойди! – крикнул ему Меркурио.

Щеголь ухмыльнулся, и его белоснежные острые зубы напомнили Меркурио пасть хищной рыбы. Да и глаза у хлыща были рыбьи – равнодушные, жестокие, неестественно широко расставленные, словно бы ненастоящие. А может быть, глаза эти лишь казались холодными и жестокими – просто потому, что не было в них и тени чувства.

И вдруг юнец двинулся вперед, довольно быстро и в то же время неуклюже, по-крабьи. Левой рукой он выхватил из позолоченных и украшенных драгоценными камнями ножен кинжал. Правая же его рука выскользнула из кармана, и юноша отчаянно замахал ею в воздухе. Предплечье было слишком коротким, а кисть – недоразвитой, но рука нужна была щеголю только затем, чтобы удержать равновесие: его правая нога, на первый взгляд казавшаяся совершенно нормальной, на самом деле была куда короче и тоньше левой и не сгибалась до конца. С кинжалом в руке он повернулся к своим спутникам. Те, не мешкая, обнажили оружие и окружили Меркурио, Бенедетту, Цольфо и Амадео. Их предводитель, хромая, двинулся вперед. Теперь стал виден и горб за его левым плечом. Хлыщ оказался настоящим уродцем.

Меркурио замер – ему показалось, что калека сейчас бросится на него, но уродец прохромал мимо. Похоже, его крошечное войско собиралось защитить Меркурио и его спутников.

– Немедленно прекратите, идиоты! – крикнул пьяницам горбун. Голос у него был неприятный, с визгливыми нотками.

Пьяницы не успели вовремя остановиться и налетели на уродца.

Он ударил первого попавшегося гуляку обоюдоострым лезвием кинжала. Клинок вошел пьяному в плечо, взрезав плотную ткань куртки, и обагрился кровью. Застонав от боли, несчастный осел на землю.

– Ну-ка, поднимите его, – брезгливо процедил хлыщ.

– Простите, ваша милость, – поспешно произнесла женщина, подтрунивавшая над доминиканцем. – Мы вас не видели. Будьте великодушны, простите нас, ваша милость. – Она низко поклонилась, не спуская глаз с острия кинжала, а затем подняла собутыльника, с неожиданной силой оттащив его подальше. – Мой муж и мухи не обидит. Мы никого и пальцем не тронули: ни мальчишку, ни монаха.

– Да, мы просто пошутили, – заверили аристократа пьяницы.

Горбун повернулся к брату Амадео.

– Чего ты хотел от них, монах?

– Чтобы они изгнали из Венеции евреев. – Брат Амадео вновь воспрянул духом, хотя мгновение назад ему казалось, что надеяться ему не на что.

– Мы готовы стать мучениками ради этого! – крикнул Цольфо.

– Молчи, дурак! – шикнул на него Меркурио.

Уродец рассмеялся.

– Твой друг прав. Принять смерть мученика от рук горстки пьяниц? Ты и правда дурак.

– Мученичество – это наша… – возмущенно начал Цольфо.

– Заткнись! – Брат Амадео отпустил ему увесистую оплеуху.

Цольфо согнулся от боли.

– Что я тебе говорил, придурок?! – набросился на него Меркурио. – Если ты думаешь, что тебе нужен хозяин, мог бы остаться у Скаваморто. Тот относился к тебе лучше.

Хлыщ с любопытством склонил уродливую голову набок, точно пес, и улыбнулся брату Амадео.

– Ты знаешь, кого тебе держаться, верно, монах?

– Я держусь Господа нашего, ибо Он повелевает мне, – ответил брат Амадео.

– Я и сам повелевать могу, – рассмеялся юноша. – Я патриций Ринальдо Контарини. – Он повернулся к пьяницам. – А теперь скажите все хором: «Прочь жидов из Венеции!»

Переглянувшись, гуляки выполнили его приказ:

– Прочь жидов из Венеции!

– Громче, жалкие нищеброды!

– Прочь жидов из Венеции!

Патриций Контарини указал кинжалом в сторону трактира, из которого вывалилась подвыпившая компания.

– А ты, трактирщик, раз не можешь держать своих завсегдатаев в узде, закроешь трактир на месяц. Начиная с этого момента. Ибо я так хочу. И если я увижу, что эта мерзкая забегаловка открылась раньше, я ее своими руками подожгу.

Опустив голову, трактирщик юркнул обратно в зал и принялся выставлять за порог выпивох.

Чванливо окинув взглядом своих спутников, юный патриций повернулся к Бенедетте.

– Как тебя зовут? – спросил он, не проявляя, впрочем, никакого интереса.

Острие его клинка нежно коснулось белоснежной кожи в вырезе ее платья и начертило кровью раненого стилизованное сердце. Бенедетта словно окаменела. Она не могла выдавить из себя и звука. Девушка не знала, в чем тут дело. В том, что ей противно прикосновение калеки? В том, что ей страшно? Или в том, что она чувствовала странное влечение к этому уродцу? Прошлое настигло ее, нахлынули воспоминания о том, от чего она сбежала. О том, чего втайне жаждала ее темная сторона.

– Мама… – прошептала девушка.

– Что? – переспросил патриций, не расслышав ее слов.

Меркурио схватил Бенедетту за руку и оттащил в сторону. Патриций, откровенно наслаждаясь происходящим, окинул его взглядом, словно не ожидал подобного. Непристойным, едва ли не соблазняющим жестом Контарини показал Меркурио язык.

– Знаешь, красавчик, прикажи я тебе вылизать мои сапоги, и тебе пришлось бы это сделать. Как ты смеешь становиться между мной и этой шлюхой?

– Она не шлюха. Она еще девственница, – зачем-то произнес Меркурио.

Хлыщ удивленно поднял одну бровь.

– Все интереснее и интереснее. В наши времена редко можно встретить девственницу.

– Убери от нее свои грязные руки! – прорычал Меркурио.

Глаза Контарини радостно блеснули. И через мгновение патриций нанес удар.

Но Меркурио был готов к этому. Увернувшись, он схватил горбуна за руку и притянул к себе, подставляя ему подножку. Юнец потерял равновесие и только потому не повалился на землю, что один из его спутников, оказавшийся проворнее остальных, подхватил щеголя под руку.

– Бежим! – крикнул Бенедетте Меркурио.

Девушка заколебалась на мгновение, но затем бросилась наутек. Шмыгнув между двух пьяниц, она помчалась прочь, но люди Контарини погнались за ней. Меркурио выхватил из рук толстяка весло и ударил им преследователей, поранив двоих из них.

– Бежим! – вновь крикнул он Бенедетте, сворачивая в темный узкий переулок.

Люди Контарини оказались быстрее Бенедетты – девушке мешала юбка. Вскоре они догонят беглецов. Повинуясь внутреннему голосу, Меркурио свернул в сторону Сант-Апонал. Перед площадью кто-то преградил им проход в переулок Калле-дель-Луганегер.

– Скарабелло! – выдохнул Меркурио.

Скарабелло и его люди отошли в сторону, пропуская Меркурио и Бенедетту, а затем вновь сомкнули ряды, останавливая слуг патриция.

Противники молча смотрели друг на друга. Скарабелло и его люди оставались совершенно спокойны, но их руки легли на мечи. Люди патриция тяжело дышали, запыхавшись от быстрого бега. За спиной Скарабелло Меркурио и Бенедетта отчаянно ловили губами воздух. Все молчали, замерев на месте.

Наконец послышались неровные шаги. Контарини, хромая, подошел поближе. Его искалеченная рука дергалась в воздухе, чем-то напоминая Меркурио ощипанное куриное крылышко. В широко открытом рту были видны острые зубы, на подбородок стекала струйка слюны.

– Мы вас ждали, ваша милость. – Скарабелло низко поклонился.

Контарини тяжело дышал от напряжения. Он едва держался на ногах, его качало из стороны в сторону. Походкой краба горбун подошел поближе.

– Скарабелло, неужели ты защищаешь этого юного преступника? – визгливо осведомился патриций, отдышавшись.

– Боюсь, что так, ваша милость. По чистой случайности он оказался одним из моих людей. – Беловолосый, точно извиняясь, развел руками.

Улыбнувшись, Контарини отер с подбородка слюну рукавом своего роскошного камзола. В полумраке переулка яркие ткани его наряда поблескивали, точно шкурка какого-то сказочного существа. Белели волосы альбиноса. Все же остальное, казалось, поглотили тени.

Меркурио недоуменно уставился на Скарабелло, а потом перевел взгляд на Бенедетту, но девушка не сводила глаз с Контарини.

– Мне нужен этот мальчишка, – заявил патриций. – Он оскорбил меня и должен заплатить за это.

– Ваша милость, вы знаете, что я ваш верный слуга, – ответил Скарабелло. – Но при всем уважении, я вынужден отказать вам в выполнении этой просьбы. Мои люди несут ответственность за свои деяния только передо мной. – Он без тени подобострастия посмотрел на аристократа. – А я несу ответственность только перед миром. Потому, ваша милость, нам придется разрешить возникшее затруднение между нами, если у вас остались какие-то претензии.

Контарини смерил его нарочито равнодушным взглядом, но его ярость выдало движение губ – патриций так сильно прикусил нижнюю губу, что потекла кровь. Он проиграл этот бой.

– Скажи своему человеку, пусть не попадается мне на глаза, – еще визгливее, чем прежде, заявил он. – Его голова принадлежит мне, и я заберу свое, как только мне представится такая возможность. – С этими словами он развернулся, подав знак своим людям. – Пойдемте к тому монаху. Он мне нравится. Злоба разъедает его изнутри. Будет много крови. – Горбун залился безумным смехом.

– Цольфо… – прошептала Бенедетта.

Меркурио опустил ей руку на плечо.

– Ты ничего не можешь поделать.

Скарабелло, проводив патриция взглядом, повернулся к ним.

– Спасибо, – сказал Меркурио.

– Я сделал это не для тебя, – холодно осадил его Скарабелло. – Патриций не в своем уме. Если все спускать ему с рук, он возжелает большего. А я не из тех людей, которые кому-то позволят забрать что-то у себя. Кроме того, у меня есть один друг, который будет повыше этого умалишенного. Настолько выше, что над ним простирается власть одного только дожа. И патрицию это известно. Он безумен, но не глуп.

– И все же – спасибо, – повторил Меркурио.

– Он забудет тебя, – продолжил беловолосый. – Он найдет, на ком сорвать злость. Но до тех пор ты должен залечь на дно.

– Я разберусь, – отмахнулся Меркурио. – Я и сам за собой могу проследить.

– Ну да, я заметил, – усмехнулся Скарабелло. – И это был не совет. А приказ.

– Послушай, Скара…

– Нет, это ты меня послушай. – Он с такой силой ткнул Меркурио пальцем в грудь, что юноша отпрянул на пару шагов. – Я уже говорил тебе, но ты не понял. Что ж, объясню тебе другими словами. Если я прикажу тебе забраться в зад киту, ты туда полезешь, ясно тебе?

– Вполне.

– Ты отправишься на материк. Найдешь себе там жилье. И пробудешь там по меньшей мере две недели. Мне бы не хотелось увидеть, как крысы вытащат твою голову из канала и примутся выедать тебе глаза. А именно этого следует ожидать, когда имеешь дело с этим патрицием. Конечно же, перед этим он не преминет вдоволь насладиться твоими пытками. – Скарабелло подобрал волосы и перевязал их красной лентой, а потом улыбнулся Меркурио. – Неужели ты боишься ненадолго остаться один?

– Справлюсь. – Юноша сунул пальцы под завязку штанов.

– Хвастун, – рассмеялся беловолосый.

Как только Скарабелло свернул за угол, Бенедетта взяла Меркурио за руку.

– Пойдем в таверну.

Посмотрев на девушку, Меркурио покорно пошел за ней. Вскоре они очутились в свой комнате.

– Закрой дверь, – приказала Бенедетта.

И вновь Меркурио повиновался.

Бенедетта легла на кровать, расстегнула платье и обнажила алебастрово-белые маленькие груди с розовыми сосками. Ее дыхание участилось. Она больше не думала о первом поцелуе с Меркурио, нет, сейчас над нею довлел страх, объявший ее при встрече с патрицием Контарини. Страх и другие чувства, взметнувшиеся тогда в ее душе. Восхищение бездной.

Бенедетта смотрела на Меркурио и думала, насколько он не похож на грубых и мерзких мужиков, которым ее продавала мать. Девушка протянула к нему руку. Меркурио не причинит ей вреда.

Юноша растерянно улегся рядом. Он еще никогда не целовал ни одну девушку до нее. Когда Бенедетта взяла его за руку, Меркурио оцепенел.