Текст книги "Корабль мечты"

Глава 3

В девятом часу корабль лег в дрейф. Команда в основном состояла из македонцев. Темные лица, выдубленные солью и холодом, избороздили глубокие морщины, на коричневой коже яркими пятнами выделялись черные родинки, крупные, похожие на раздавленные плоды ежевики. Когда матросы открывали рот, было видно, что их слюна перемешана с кровью. Алая кровь заливала желтые зубы, уже шатавшиеся от недуга, что стал настоящей напастью для бороздящих моря смельчаков. Имя тому недугу было цинга. Моряки пытались исцелиться разнообразнейшими снадобьями, но до последнего времени все верили в то, что наиболее действенное средство от цинги – амулет Калонима.

Согласно древней легенде, некая святая пришла нести слово Господа язычникам, но те жестоко измучили ее и бросили умирать. Святую приветил в своем доме один добросердечный врачеватель. Он пытался помочь несчастной, но смерть была неизбежна. Святая сообщила ему свою последнюю волю – она просила отвезти ее бренную оболочку на родину, чтобы там ее душа упокоилась. Но женщина боялась, что цинга убьет моряков и те не смогут выполнить задуманное. Потому незадолго до смерти она сообщила лекарю рецепт чудодейственной смеси трав. Она сказала, что любого, кто наденет на шею амулет с этой смесью, цинга пощадит, и не важно, в какого бога будет верить моряк, амулет спасет его от этого страшного недуга. Легенда не донесла до наших дней имени святой, в памяти людской сохранилось лишь имя врачевателя, Калоним, и потому амулет называли в его честь.

Едва ли кто-то знал, что это вовсе не древняя легенда, а выдуманная каких-то двадцать лет назад история. И едва ли кто-то знал, что не было никогда ни той святой, ни врачевателя.

Это было известно лишь изобретательному создателю этой истории, сколотившему состояние на продаже суеверным морякам амулетов – кожаных мешочков с железной пластиной и смесью дурно пахнущих трав.

И вот уже неделю этот секрет знала и его пятнадцатилетняя дочь – она узнала правду от самого мошенника.

Этого пройдоху, выдававшего себя за потомка лекаря из выдуманной им же легенды, звали Ицхак Калоним ди Негропонте, а его дочь – Юдифь.

Сейчас отец и дочь рука об руку стояли на верхней палубе галеры и с нетерпением ждали момента, когда можно будет попрощаться с капитаном македонского судна. На этом корабле они приплыли с острова Негропонте, когда-то принадлежавшего Венеции, сюда, к берегу Эгейского моря у дельты реки По, где воды были неглубокими и почти пресными.

– Тут ваше плаванье подходит к концу, – говорил капитан. – Вам известен венецианский закон. Евреям не дозволяется входить в порт на корабле.

Ицхак почтительно поклонился.

– Благодарю вас, вы и так сделали для нас больше, чем я ожидал.

– Мы склоняем головы перед вашей славой, – ответил капитан, но вид его не внушал доверия.

Ицхак прекрасно знал, что капитан лжет. Мужчина обвел взглядом собравшихся на палубе матросов. Каждый из этих моряков только и ждал того момента, когда Ицхак и Юдифь сойдут с корабля.

Капитан дал отмашку, и двое матросов спустили на воду шлюпку. Деревянные блоки со снастями заскрипели, в воздухе запахло горелым маслом.

– Ниже, ниже, – командовал боцман, стоя у поручней и следя за тем, чтобы шлюпка с четырьмя гребцами и одним рулевым надежно спустилась на воду.

– Мои люди доставят вас до берега по этой протоке, – говорил капитан, показывая на поросшее камышом побережье. – Вы окажетесь прямо возле города Адрия, одного из древнейших здешних поселений. У стен города есть таверна, где вы сможете переночевать. А затем отправляйтесь на северо-восток. Там Венеция.

– Моя дочь и я всегда будем вам благодарны, – торжественно произнес Ицхак Калоним.

Затем он перевел взгляд с капитана на три огромных сундука, стоявших рядом с капитанской каютой. Сундуки были оплетены толстыми цепями и увешены замками.

– Мы доставим ваши вещи в дом Ашера Мешуллама на площади Сан-Поло, как вы и просили, – заверил его капитан. – Не волнуйтесь.

– Я целиком и полностью вам доверяю, – ответил Ицхак, не переставая глядеть на сундуки, точно не мог расстаться с ними.

Еврей посмотрел на моряков. На их лицах читалась жадность. Суетливые движения выдавали нетерпеливость капитана.

– Я вам доверяю… – повторил Ицхак, но это прозвучало скорее как вопрос, чем как утверждение. Вопрос или просьба, мольба о милосердии.

Капитан попытался улыбнуться, но его губы сами растянулись в нервозную ухмылку.

– Пора… Иначе ночь застанет вас в пути. А мир полон дурных людей.

– Да, – кивнул Ицхак, смиренно опуская голову.

Он подвел дочь к веревочной лестнице, спущенной в шлюпку.

– Пойдем, дитя.

И в этот момент один из матросов, совсем уже старик, бросился Ицхаку под ноги.

– Коснитесь амулета, господин, чтобы я исцелился от болезни, – взмолился он.

Капитан с силой пнул старика под зад.

– Проклятый дурак, – раздраженно прорычал он.

Затем он повернулся к Ицхаку, пытаясь замять инцидент.

– Вам пора…

– Прошу, капитан. Это не займет много времени, – улыбнулся Ицхак.

Склонившись к старику, он увидел кровоточащие десны и ранки на шее.

– Ты все еще веришь в амулет Калонима? – несколько озадаченно спросил мошенник.

– Ну конечно, господин, – ответил старик.

– Ну хорошо, – вздохнул Ицхак, с тоской вспоминая старые добрые деньки, когда каждый моряк в Италии верил в амулет Калонима и готов был заплатить три серебряных монеты за право носить этот мешочек на шее.

– Коснитесь амулета, милостивый господин, – повторил старик.

Моряки принялись нетерпеливо подталкивать друг друга, но никто ничего не сказал.

Ицхак Калоним ди Негропонте протянул руку к амулету, который много лет назад сделал его богачом. Из-за железной пластины мешочек казался тяжелым, но на самом деле это был всего лишь кожаный кошель с полевыми травами, росшими за его домом. Эти травы всего за пару монет зашивала в кошель одна старушка. Та добрая женщина уже умерла.

Закрыв глаза, Ицхак пробормотал:

– Во имя святой, чье имя утеряно в веках, силою крови моей, той самой, что текла в жилах моего предка-чудотворца, врачевателя Калонима, я возвращаю сему амулету его целебную силу.

Закрыв глаза, Ицхак отпустил амулет и положил обе ладони на голову моряка.

– Прими мою браха[2]2
  Браха – традиционное благословение в иудаизме.


[Закрыть], – торжественно произнес он. – Теперь ты благословлен и спасен.

Ицхак повернулся к дочери, и по его лицу скользнула улыбка – немного смущенная и в то же время заговорщицкая, ведь Юдифь знала его тайну.

Надев заплечную сумку – девушка сама сшила ее из пестрого персидского килима, – Юдифь до колен приподняла юбку, чем привлекла внимание всей команды к своим стройным ножкам, спустилась вниз по веревочной лестнице, болтавшейся на боковой стороне галеры, и ловко спрыгнула в шлюпку. Ее отец еще раз попрощался с капитаном и последовал за ней.

– Приготовились… И раз! И два! – крикнул рулевой, и гребцы одновременно спустили весла в воду.

Вначале шлюпка плыла медленно, скрипели уключины, но вскоре она понеслась по морю навстречу мерным водам реки.

Юдифь оглянулась на галеру и увидела, как капитан и команда набросились на набитые ценными вещами сундуки. Она взволнованно повернулась к отцу.

– Я знаю, малыш. Саранча налетела на свою добычу, – тихо прошептал Ицхак, чтобы его не слышали гребцы.

– Но как же наши вещи? – обеспокоенно спросила она.

Отец осторожно коснулся ладонями ее лица и повернул ее голову так, чтобы девочка смотрела в сторону реки, а затем обнял ее.

– Гляди вперед, – сказал он.

Юдифь не сразу поняла его. Она чувствовала, как от ярости у нее сдавило грудь, и отчаянно мотнула головой, точно пытаясь воспротивиться несправедливости.

– Они же воры, отец! – горячо зашептала она.

– Да, милая, – спокойно ответил Ицхак.

Юдифь попыталась высвободиться из объятий своего отца.

– Как ты можешь мириться с этим? – прошипела она.

Ицхак силой удержал ее.

– Прекрати! – осадил он дочь.

– Но папа…

– Прекрати, говорю тебе!

Он заглянул Юдифь в глаза. Они были черны, словно ночь.

Девочка опять попыталась вырваться, но отец держал ее так сильно, что ей было больно.

Тем временем шлюпка зашла в устье реки По, скользнув по волне в том месте, где в соленые воды впадали пресные.

Впереди раскинулась величественная река, манящая и таинственная, как будущее.

Берега реки, заболоченные, поросшие камышом, были неровными – выбраться здесь из воды было трудно. Когда лодка подплыла поближе к суше, мимо пролетела птица с длинной тонкой шеей. В устье стояла плоская лодка с несколькими худыми рыбаками. За лодкой тянулись сети. За зарослями камыша едва виднелась рыбацкая лачуга, грубо сколоченная из бревен и крытая камышом и соломой.

Солнце быстро катилось к горизонту, заливая все вокруг багряными лучами. Над рекой поднимался туман, но из-за холода он стелился над водой, не затягивая берега мутной пеленой.

И только тогда, оглянувшись на галеру, Ицхак равнодушно сказал:

– Цепи и замки сделали свое дело. Мне удалось обвести этих дураков вокруг пальца.

Юдифь почувствовала, как хватка отца ослабела. Оглянувшись, она увидела, как капитан – в сумерках он казался всего лишь черной точкой – отчаянно размахивает руками, пытаясь привлечь внимание гребцов и рулевого. Вскоре рядом с капитаном принялись махать руками и другие моряки. В этот миг галера напоминала диковинное многорукое чудовище. Наверное, все матросы что-то кричали, но корабль был слишком далеко, и ветер не доносил их крики.

Юдифь изумленно воззрилась на отца.

– Мне жаль, что пришлось оставить этим глупым пиратам три таких красивых сундука. – Он вздохнул. – И столько прекрасных булыжников с нашего чудесного острова…

– Булыжников?

– А ты что думала? Что в этих сундуках серебро и золото? – Замолчав, Ицхак опять приобнял дочь.

Юдифь взглянула на профиль своего отца – благородный точеный нос с горбинкой, покатый подбородок с острой бородкой. Мир Ицхака Калонима ди Негропонте был намного сложнее, чем она думала. Сильной, теплой руки отца на ее плече было достаточно, чтобы девочка успокоилась. Пускай она и узнала, что ее отец – шарлатан и мошенник.

Девушка нахмурилась, ее густые, черные как смоль брови сошлись на переносице. Склонив голову, девушка уперлась лбом в плечо отца. Ее старая жизнь была в прошлом, теперь начиналась новая. С новыми правилами.

– Булыжники, ну надо же… – тихонько рассмеялась она.

Глава 4

Их высадили на узкие, колыхающиеся на воде сходни. Рулевой махнул рукой на северо-восток.

– Венеция. Город, – на ломаном итальянском произнес он.

Матросы вновь взялись за весла.

– Дорога. Две мили. Таверна «У медведя». Желтая шапка! Евреи! – Рулевой похлопал себя по голове.

Ицхак и Юдифь остановились на сходнях, глядя, как шлюпка уплывает в туман.

Они остались одни. Одни в этом мире.

Ицхак махнул рукой на северо-восток.

– Венеция. Город, – подражая акценту рулевого, сказал он.

Юдифь неуверенно улыбнулась.

– Рибоно шель олам[3]3
  Рибоно шель олам – одно из имен Творца в иудаизме, традиционно используется в молитвах.


[Закрыть], Владыка мира, защитит нас. Не волнуйся.

Юдифь точно таким жестом вытянула руку в сторону северо-востока.

– Таверна «У медведя». Кушать.

Ицхак печально улыбнулся.

– Мне жаль, солнышко, но мы не можем туда пойти.

– Но… почему?

– Капитан не очень-то обрадуется нашей шутке с булыжниками, – объяснил отец. – Я решил, что матросов так заинтересуют наши сундуки, что им не придет в голову перерезать нам глотки. Они думали, что им в руки попало настоящее сокровище, потому не стоит рисковать виселицей. Понимаешь, о чем я?

– Нет. – Голос Юдифь срывался, глаза ей затуманили едва сдерживаемые слезы.

– Малыш, они могут покинуть корабль и отправиться в таверну искать нас, чтобы отомстить за этот розыгрыш. – Ицхак обнял дочь. – А мы ведь не хотим, чтобы толпа вонючих македонцев в итоге одержала верх, правда?

– Нет… – Юдифь все-таки расплакалась.

– Ну вот и хорошо. И поэтому мы пойдем туда, где нас не станут искать.

– Куда?

– Прочь от Венеции.

– Но…

– Через пару дней мы вернемся. Такой крюк пойдет на пользу нашему здоровью, как думаешь?

Кивнув, девочка спрятала лицо на груди отца и всхлипнула.

– Эй, ты решила измазать мне рубашку соплями? – с упреком осведомился Ицхак.

Юдифь тут же отстранилась.

– Папа! Какая гадость! Нельзя говорить такое женщине! Только мужчине! Вот будь у тебя сын…

– Так ты измазала мне рубашку соплями или нет?

– Нет!

– Нет?

– Нет!

– А если я проверю?

– Папа! – возмутилась Юдифь, отшатываясь. От былого испуга и горя не осталось и следа. Девочка улыбнулась.

– Все, все, иди сюда, – ухмыльнулся Ицхак.

– Нет уж…

Тем не менее девушка вернулась к отцу, сцепив пальцы за спиной.

Ицхак что-то вытащил из сумки и передал дочери.

– Ты же слышала. Желтая шапка. Евреи. – Он похлопал себя по голове, подражая жесту рулевого.

Торжественно надев на голову свой странный головной убор, Ицхак проследил, чтобы дочь последовала его примеру.

– С этого момента мы официально становимся европейскими евреями. Теперь меня будут звать Исаак, а тебя – Джудитта.

– Джудитта…

– Хорошо звучит, верно?

– Да…

– А тебе эта дурацкая шапочка даже идет.

Обретшая новое имя Джудитта покраснела.

– Нет-нет, только не красней! Терпеть не могу, когда женщины краснеют! – вдруг прикрикнул на нее Исаак.

Девушка уставилась на отца, не понимая, шутит он или нет.

– И я не шучу.

Джудитта уже вся залилась краской.

– Прости, я не хотела, – поспешно извинилась она.

Фыркнув, Исаак закатил глаза и ступил на берег.

Он указал на узкую грязную тропинку, ведущую на восток.

– Куда-нибудь мы по ней да выберемся.

Но прежде чем уйти, он намеренно оставил следы на дороге, ведущей к таверне «У медведя», а потом вернулся к дочери, ступая по траве.

– Скорее всего, матросы будут настолько пьяны, что не заметят следов. Но всегда лучше подходить к любому делу тщательно, запомни это.

– Где ты такому научился, пап? – спросила Джудитта.

– Пускай это останется для тебя тайной, – немного смущенно ответил Исаак.

Стараясь не ступать на грязную дорогу, они направились на запад.

– Иди прямо за мной. Какое-то время нам придется идти гуськом, чтобы не…

Сзади послышался всплеск, за которым последовал приглушенный стон.

Исаак оглянулся.

Джудитта оступилась и провалилась левой ногой в вязкую топь.

– Вот черт! Ну ты и бестолочь! – ругнулся Исаак.

Подхватив девушку, он поднял ее и переставил на сухое.

– Слушай… – Он уже пожалел, что накричал на нее. – Я это… пошутил.

– Извини, но мне как-то не смешно, – поджала губы Джудитта. – Мы можем продолжить путь?

И хотя Исаак опять разозлился из-за ее наглого ответа, он развернулся и пошел вперед. Впрочем, надолго его терпения не хватило. Он весь покраснел от злости, ноздри раздувались, точно у разъяренного зверя.

– Ну и ладно! – Он резко повернулся к дочери. – Не пошутил! Довольна?

Джудитта молча смотрела на него. Она старалась держать себя в руках, но отец заметил тень страха на ее лице. «Как же она похожа на мать», – подумал Исаак и вновь пожалел о том, что Джудитте не суждено с ней познакомиться.

– Послушай, извини, – наконец произнес он. – Я просто не знаю, как обращаться с девочками. Я должен был растить тебя сам, но не сложилось. Так уж обстоит дело. Давай помиримся?

Джудитта молча подняла брови.

– Это значит «да» или «нет»?

– Да. – Девочка пожала плечами.

– Ну вот и хорошо. – Исаака уже начали мучить угрызения совести. – И гляди, чтоб не влипла куда, – грубо буркнул он, но тут же осекся. – То есть… – Ему опять стало стыдно за свой резкий тон и грубые слова. – Просто иди осторожно. – Мужчина глубоко вздохнул. – Я имею в виду… Ну, ты ведь меня поняла, да?

Джудитта не ответила.

Исаак повернулся.

– Ты поняла?

– Да.

В полной тишине они прошли целую милю. Тропинка расширилась, превратившись в настоящую дорогу – столь же вязкую и топкую. Бледное солнце, скрытое туманом, уже касалось горизонта.

Все это время Джудитта думала только об одном. Этот вопрос уже много лет разъедал ее душу. Вопрос, который она мысленно задавала своему отцу с самого детства.

– Папа…

Раньше девочка не решалась заговорить об этом.

– Да?

Джудитта и сосчитать не могла бы, как часто она хотела спросить об этом отца. Но ей было страшно. Она боялась ответа. И боялась потерять то, что у нее еще оставалось.

– Пап…

– Ну говори уже, чего тебе? – в своей обычной манере буркнул Исаак.

Джудитта оглянулась. Она смотрела на этот незнакомый ей мир, суливший новую жизнь. Смотрела на спину своего отца. На этот раз он не сбежал один, нет, он взял ее с собой. Девочка набрала воздух в легкие, чувствуя, как отчаянно колотится сердце.

– Папа, я хочу у тебя кое-что спросить, – дрожащим голосом произнесла она, зажмурившись. – Ты злишься на меня за то, что я убила маму? – Джудитта говорила очень быстро, прежде чем страх успел взять верх над решимостью. – Поэтому я росла с бабушкой, а тебя никогда не видела?

Исаак как раз собирался повернуться к ней, но этот вопрос застал его врасплох. Мужчина вздрогнул, как от удара. Ему не хватало сил оглянуться, горло сдавило.

– Пойдем… – пробормотал Исаак. – Скоро стемнеет и… Давай, нам пора идти…

Сделав пару шагов, он заговорил, так и не посмотрев на свою дочь.

– Твоя мама… умерла при родах. Это не ты ее убила. Есть… огромная разница между… ну… Я надеюсь, в глубине души ты сама понимаешь…

Джудитта шла за ним, опустив голову.

– Я и понятия не имел, что… Я не приходил к тебе, потому что… Ну, моя жизнь не то чтобы… Ну, я тебе рассказывал, по крайней мере, кое-что… Но ты выросла с бабушкой вовсе не потому, что я не хотел тебя видеть, а потому, что доверял ей… а ты… потому что… ты… – Исаак окончательно сбился.

Он чувствовал, что дочь за его спиной затаила дыхание. И только теперь он понял, кем на самом деле была Джудитта, Джудитта, казавшаяся такой взрослой и независимой. Девчушкой, выросшей с мыслью о том, что отец ее ненавидит.

– Не знаю, как я мог быть так глуп… – прошептал Исаак. – Я не знаю! – крикнул он, резко останавливаясь.

Джудитта замерла, выставив вперед руку, чтобы не наткнуться на отца. Ее ладонь коснулась его плеча, и Исаак вздрогнул. Заметив это, девочка отдернула руку.

– Прости… – прошептала она.

– Все не так…

Они стояли возле дороги. Исаак так и не нашел в себе сил повернуться к дочери.

– Я рассказывал тебе, что мой отец был лекарем. – Исаак понимал, что этот разговор преисполнит его давно забытой болью, болью, которую он не хотел испытать еще раз. – Хорошим лекарем, лучшим на острове Негропонте. Лейб-медиком венецианского посла. Я не застал те славные времена, я ведь родился в тысяча четыреста семидесятом, когда турки завоевали остров и прогнали оттуда венецианцев. Отца не убили. Турки даже позволили ему и дальше работать врачевателем, но только в центральной части острова, где жили одни бедняки, в основном пастухи. И отец приспособился к сложившимся обстоятельствам… в то время как его душу отравляли гнев и тоска по прежней жизни. Он был гордым, высокомерным и упрямым, самым упрямым из всех людей, что жили на этой земле. – Исаак осекся. – Тебе никого не напоминает? – Он грустно улыбнулся.

Джудитта несмело протянула руку к спине отца.

– Нет.

Исаак был растроган ее жестом. Он чувствовал тепло ее прикосновения, и это тепло разлилось по всему его телу.

– Много лет по его воле моя мама и трое братьев жили в каком-то обветшалом сарайчике вместе с двумя козами, которые давали нам молоко. Людям, которых он лечил, нечем было ему заплатить. А по вечерам мой отец говорил о Венеции, о тамошней роскоши, о превосходстве венецианской культуры, о золоте, бархате, дорогих специях… И он научил нас говорить на наречии венецианцев… Проклятый идиот. Он рвал зубы, вскрывал нарывы, принимал роды – как у людей, так и у овец, кастрировал скот, ампутировал гниющие конечности. Он превратился в простого фельдшера. Он, блистательный лейб-медик венецианского посла. И он брал меня с собой на вызовы… Он говорил, мол, я единственный из его сыновей, кто не боится вида крови. А потом презрительно добавлял… проклятый ублюдок, он все время произносил одну и ту же фразу, он говорил ее каждому своему пациенту: «Мой сын не боится вида крови, потому что у него нет совести». А знаешь, почему он так говорил? Он узнал, что я пытался хоть как-то управиться с ситуацией, пытался раздобыть еды для мамы и для этого крутился в порту, подрабатывал, иногда и воровал. Но мама все слабела. Ей нужна была пища, а отец не желал идти на уступки. Глубокоуважаемый господин доктор, лейб-медик посла Венеции… проклятый ублюдок…

Джудитта подошла к нему поближе, обняла и прижалась лбом к его спине. Исаак поджал губы и нахмурился, пытаясь сдержать подступающие слезы ярости.

– И однажды я просто ушел из дома. Мне было уже тридцать, я придумал легенду о святой и Калониме. И я познакомился с твоей мамой. Такой отец, как мой, выгнал бы ее из дому. Она была единственной женщиной, которую я понимал, представляешь? Может быть, я настолько хорошо понимал ее, потому что знал, что происходит в ее душе. Год спустя родилась наша дочь… ты. Но во время родов что-то пошло не так. Повитуха… – Исаак осел на землю. – О Владыка мира, помоги мне справиться с этим!

Джудитта, все еще обнимая отца со спины, опустилась на землю рядом с ним.

– Как невинный младенец мог бы убить свою мать? – хрипло спросил Исаак. – Не мог бы, даже если бы захотел. Как тебе такое только в голову пришло, дитя? А вот я… я не смог ей помочь… Хотя и думал, что научился всему от этого проклятого лейб-медика. Это я несу ответственность за ее смерть. Если кто-то и должен отвечать за то, что случилось, так это я… – Мужчина выпрямился. Наконец-то он нашел в себе силы посмотреть в глаза дочери. – Я говорил себе, что почти не бываю дома оттого, что у меня такая тяжелая жизнь. – Отец опустил ладони на щеки Джудитты и печально улыбнулся. – Я и тебе говорил такое. – Он притянул дочь к себе. – Я редко появлялся дома, потому что чувствовал себя виноватым перед тобой. Я лишил тебя матери… не смог позаботиться о тебе…

Они стояли обнявшись и молчали.

– Пап…

– Ш-ш-ш… Ничего не говори, доченька.

Исаак погрузился в море своей боли и вины, вины, о которой он впервые за все эти годы смог рассказать кому-то. Джудитта же думала о том, что ее отец оказался вовсе не таким, как она предполагала. Он был шарлатаном и мошенником. И он не винил ее в смерти матери.

Прошло какое-то время.

– Пап…

– Ш-ш-ш… Тебе ничего не надо говорить, малыш.

– Надо.

– Тогда говори.

– Меня уже комары тут доедают.

Исаак отстранился.

– Внешне ты похожа на мать, но в остальном – вылитый я, – улыбнулся он и обнял ее еще раз. – Пойдем. Ведем себя, словно две девчонки.

– Но я и есть девчонка!

– Ох, и правда! – Рассмеявшись, Исаак надвинул на лоб желтую шапочку. – Смотри, куда ступаешь, бестолочь моя.

Солнце уже село, когда отец и дочь добрались до низкого крестьянского дома. Из печной трубы валил густой дым, над входной дверью болталась выцветшая вывеска с изображением угря, похожего на морское чудовище.

Остановившись, Исаак посмотрел на Джудитту.

– Поверь, я ни за что не променял бы тебя на сына, – вдруг сказал он.

Девушка покраснела.

– О нет, только не это! – воскликнул Исаак.

Джудитта совсем уже залилась краской.

– Не знаю, смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к этому, – проворчал ее отец.

Вдалеке зазвонили к вечерне.

– Пойдем. – Исаак открыл дверь.

В доме царило приятное тепло, пахло едой и хлевом. Большая комната, в которую они вошли, была перегорожена на две половины – по одну сторону деревянной решетки сидели постояльцы, по другую же виднелись две коровы и осел.

Исаак осмотрелся: низкий потолок, окон мало, да и те крошечные. В центре комнаты, на длинном, сколоченном из грубых досок столе стояла простенькая лампада из дешевого металла – только подставка, куда наливали масло, да фитиль, тлевший между двух давно потускневших ртутных зеркал. Чуть поодаль, свисая с потолочной балки, горела лампа побольше, но столь же простая, с подставкой и фитилем. Света в комнате было немного, большую часть помещения скрывали тени.

За столом сидело два постояльца. Пустым взглядом они вперились в глиняные кружки с вином, стоявшие перед ними. Когда Исаак с дочерью зашли внутрь, постояльцы медленно повернулись к двери. Похоже, их это взбодрило – настолько, что они сумели еще отхлебнуть вина, – но затем первый уставился на стену, а второй прикрыл слипающиеся глаза и поник головой.

– Здравствуйте, люди добрые, – громко произнес Исаак, чтобы привлечь к себе внимание трактирщика, где бы тот ни был.

С верхнего этажа донесся стон. Звук становился все громче, постепенно переходя в крик. Голос был детский. Через мгновение крик резко оборвался.

– Здравствуйте, люди добрые, – еще громче сказал Исаак, повернувшись к лестнице, ведущей на второй этаж.

Он услышал, как открылась, а потом вновь закрылась дверь. На ступенях лестницы появилась еще молодая, но уже измученная тяготами жизни женщина. В ее взгляде светилась тревога.

– Здравствуй, добрая женщина, – сказал Исаак. – Мы в пути и хотели бы провести здесь ночь и съесть на ужин что-нибудь горячее, если это возможно.

Трактирщица смотрела сквозь него, думая о чем-то своем.

– Это будет вам стоить полсольдо.

– Идет, – кивнул Исаак.

– Только есть у меня нечего, – добавила женщина. – Разве что хлеб и вино.

– Нам этого достаточно.

Трактирщица молча кивнула, не двигаясь с места.

Стон послышался вновь, но на этот раз ребенок не закричал.

Женщина повернулась, в отчаянии зажимая рот ладонью.

Постояв немного, она спустилась по криво выструганным ступеням, открыла шкаф в задней части комнаты и достала буханку хлеба, завернутую в грубую льняную ткань. Налив вина в кувшин, трактирщица поставила все это на стол и принесла два щербатых стакана и нож для хлеба.

– Я сегодня не готовила, – беспомощно, точно извиняясь, произнесла она. – Моя единственная дочь захворала…

– Мне очень жаль, – сказал Исаак.

– А я схожу с ума, – продолжила женщина. В ее глазах светилась боль.

– Что сказал врач?

Трактирщица удивленно посмотрела на него, а затем покачала головой.

– Сюда врачи не ходят. Мы сами рожаем детей, сами и умираем, когда приходит наш час.

И вновь сверху донесся стон.

Вздрогнув, женщина закусила губу. На ее лице явственно читалось отчаяние.

И тогда Джудитта сказала, не задумываясь:

– Мой отец – врач.