Текст книги "Русское варенье (сборник)"

Сонечка. Ой, хлеба нет!

Елизавета. Ну так поедим без хлеба.

Эсфирь. Как это без хлеба, что за еда без хлеба?

Сонечка. Я сбегаю… Это же пять минут!

Эсфирь. Сбегай, доченька, сбегай!

Сонечка уходит.

Эсфирь. Лиза, ты ей ничего не говорила? Точно?

Елизавета. Про то, как ты прыгала в окно?

Эсфирь. Я об этом вообще не хочу слышать. Про письмо ты ей ничего не говорила?

Елизавета. Нет.

Эсфирь. И не смей. И еще – Лиза, поклянись мне, что Сонечка про это ничего не узнает.

Елизавета. Про письмо?

Эсфирь. Про окно. Это с каждым может случиться. Клянись, что Сонечка про это ничего не узнает.

Елизавета. Ой-ей-ей!

Эсфирь. Так. Она от него ничего не получила?

Елизавета. Я об этом ничего не знаю.

Эсфирь. Ты посмотри, как она старалась. Весь дом блестит, и обед приготовила. Золото, золото, а не девочка! Покойная Сима порадовалась бы за нее.

Елизавета. Не знаю, чему бы уж так радовалась Сима.

Эсфирь. А чего бы ей не радоваться? Девочку взяли в такую семью, как наша, и на все готовое, слава Богу…

Елизавета (хватается за голову). Нет, теперь уже я выброшусь из окна! Я больше не могу! Неужели ты ничего не понимаешь? Неужели ты думаешь, что Лёва будет ее мужем?

Эсфирь (кротко). Нет. Не думаю. Я стала умнее. Когда я была между небом и землей, Лиза, я кое-что поняла. Бог меня любит, Лиза. Другой на моем месте ломал бы себе голову или хотя бы ноги. А мне – хоть бы что! И не говори мне про тополь или про ящики. Это глупости. Когда Авраам уже чуть-чуть не убил Исаака, Бог послал ангела, и ангел привел Аврааму козла! А мне ангел положил картонные ящики! Спрашивается зачем? Чтоб я стала умнее! Чтобы я знала, для чего мне жить. И не говори мне про Лёву. У меня больше нет сына. Всё! Я не хочу больше слышать его имени. У меня есть дочь. Да, я удочерю Сонечку. Я найму учителей, она поступит в институт. Конечно, не в педагогический, что это за специальность, возиться с чужими детьми. Пусть она будет инженер. Я найду ей мужа. Хорошего еврейского парня, чтоб была хорошая семья. У меня уже есть на примете одна семья. Очень, очень приличная семья… И чтобы она родила детей. Да, и внука мы назовем Вениамин, в честь моего покойного мужа.

Елизавета. Нельзя удочерить взрослого человека. Сонечке восемнадцать лет.

Эсфирь. Что, в восемнадцать лет уже не нужна мама? Почему я не могу удочерить Сонечку? Она дитя Симы Винавер. А Винаверы – хорошая еврейская семья, и Бог знает, сколько лет мы жили с ними на одной улице. Это родная кровь.

Елизавета. Хватит, Фира, хватит. Это не родная кровь. Знай: Сонечка не родная дочь Симы. Приемная. Сима взяла ее в детском доме, когда Сонечке не было пяти лет.

Эсфирь. Что? Как это?

Елизавета. Я пятьдесят лет проработала акушеркой, Фира. Это бывает. Раньше – реже, теперь – чаще. Сонечку бросила мать. Отказалась.

Эсфирь. Ой-ей-ей! Какое несчастье! Какая сука! Какая стерва! Я бы убила ее своими руками! Я бы ее задушила! Это хуже фашистов! Оставить, бросить свое дитя! О, что ты мне сказала! Мое сердце просто разрывается! (Пауза.) А откуда ты знаешь?

Елизавета. Мне Сонечка сказала.

Эсфирь. А почему она мне не сказала?

Елизавета. Разговор не зашел.

Эсфирь. Деточка моя! Доченька моя! Два раза потерять мать! Сирота, без папы, без мамы! Господи, как ты это безобразие допускаешь? Ой, кровиночка моя! (Пауза.) Если ее Сима удочерила, почему я не могу?

Елизавета. Да в Сонечке нет ни капли еврейской крови. А Симу спасла и вырастила тетя Клава, и Симе было все равно, есть в ребенке еврейская кровь или нет… А тебе?

Эсфирь. Лиза, ты дура! Девочку бросила мать. Это такое несчастье! Это сиротская горькая несчастная кровь! А ты говоришь – нет еврейской крови! Это же самая разъеврейская кровь!

Входит Соня с хлебом.

Эсфирь. Доченька моя! Иди сюда!

Сонечка. Я хлеб принесла.

Эсфирь. Почему же ты мне ничего не сказала?

Сонечка. Чего не сказала?

Эсфирь. Деточка моя, никогда, никогда я тебя не оставлю, кровиночка моя…

Сонечка. Я хлеб… Что с вами, Эсфирь Львовна?

Картина двенадцатая

Сонечка. Вить, а когда ты на меня обратил внимание?

Витя. Я в пятом классе был в тебя ужасно влюблен, и в шестом. А потом возненавидел. Не знаю почему. Ты входишь в класс, а меня ну просто всего переворачивает.

Сонечка. Мне всегда казалось, что ты ко мне очень плохо относишься.

Витя. Ну а потом, в десятом, мы с Ленкой стали гулять. Она про тебя часто поминала.

Сонечка. Мне Ленка, конечно, говорила, что с тобой встречается.

Витя. Да все знали. Все наши. Только, Соня, это было все совсем другое. Никакого сравнения. Ты и не думай, Сонь.

Сонечка. Все равно нехорошо как-то. Ленка – подруга моя. Да со всех сторон нехорошо. Ой, самое главное тебе не сказала! Я письмо от Лёвы получила.

Витя. В Новосибирск зовет?

Сонечка. Совсем наоборот. Он просит прислать ему заявление, чтобы брак признать недействительным.

Витя. А ты что?

Сонечка. Я тут же и послала. Витечка, если бы тебя не было, я бы, наверное, очень переживала. А теперь мне это совершенно все равно. И даже очень легко. Я утром как проснусь, вспомню про тебя и улыбаюсь. Меня свекровь все время спрашивает: «Сонечка, чему это ты улыбаешься?»

Витя. Мне тоже ребята говорили: «Ты что, как дурак, все время улыбаешься?»

Целуются.

Витя. Сонь, ты уедешь теперь?

Сонечка. Уеду, конечно. А что мне тут делать?

Витя. Когда?

Сонечка. Когда у Эсфири Львовны гипс снимут. Я же не могу ее одну оставить, с гипсом-то. Ни умыться, ни еду приготовить.

Витя. В общем-то, ты права. С какой стати тебе у них жить?

Сонечка. Ты не думай, Витя. Я ведь на работу устраиваюсь. В детский садик, прямо во дворе. Временно.

Витя. Плохо, конечно, что ты уедешь. Но в общем-то все правильно, Сонь.

Сонечка. Дождик начинается. Пошли ко мне.

Витя. Нет, я больше к тебе ходить не буду. Мне перед старухой стыдно. Она все – покушайте, покушайте. Пошли в кино.

Сонечка. Пошли.

Картина тринадцатая

В квартире Елизаветы Яковлевны. Она в ворохе бумаг. Сонечка сидит напротив.

Елизавета (отодвигает бумаги). Сонечка, что стряслось, детка?

Сонечка. Все! Все стряслось!

Елизавета. Ты получила письмо от Лёвы?

Сонечка. Получила. Отправила я ему заявление. Да не в этом дело!

Елизавета. Так что случилось у тебя?

Сонечка. Тетя Лизочка, я устраиваюсь на работу в садик.

Елизавета. И хорошо. Я думаю, что ты совершенно права.

Сонечка. Меня послали по врачам, анализы сдавать и все такое… к терапевту, и к невропатологу, и к гинекологу… и гинеколог мне сказал, что я беременна. Но этого не может быть.

Елизавета. А какой срок, Сонечка?

Сонечка. В две недели…

Елизавета. Нет, нет, этого не может быть. Ни один гинеколог не ставит двухнедельного срока, это какая-то ошибка, недоразумение.

Сонечка. Вот и я говорю, что этого не может быть! А она говорит – да! А в садике говорят, чтобы я оформление прошла в две недели…

Елизавета. Подожди, деточка, какие две недели? Я спросила, какой срок беременности тебе определили?

Сонечка. Десять недель. Но этого не может быть!

Елизавета. Извини, Сонечка, но ответь мне на один вопрос: у тебя был кто-то?

Сонечка (твердо). Нет. (Поколебавшись.) То есть ничего такого у меня не было.

Елизавета. Погоди, погоди, но что-то ведь было…

Сонечка. Было один раз что-то такое, но вы не думайте, это не то…

Елизавета. А ты знаешь, что такое то?

Сонечка. Нет. Но то, что было, это точно не то.

Елизавета. Ты вспомни все, что было.

Сонечка. Да почти ничего и не было. Он спросил меня про Лёву, а я вдруг разревелась, как дура, мне так обидно показалось, а он меня обнял и поцеловал, и был такой момент, когда я испугалась. Но это было только одно мгновение, и все… потому что вы тогда в дверь позвонили… когда Эсфирь Львовна упала, это было…

Елизавета. Я? Я позвонила… О Господи, ну конечно же…

Сонечка. Он мой одноклассник, служит под Москвой. Он тогда просто так зашел. И вот, все началось тогда…

Елизавета. Да, тебе повезло, доченька.

Сонечка. В каком смысле, тетя Лиза?

Елизавета. Я знала множество женщин, у которых за всю жизнь не получалось того, что у тебя получилось в одно мгновение.

Сонечка. Вы тоже думаете, что я беременна?

Елизавета. Завтра я отведу тебя в мой роддом, к нашему главврачу, он тебя посмотрит, и это уже будет наверняка…

Сонечка. Какой ужас! Что же делать?

Елизавета. Как – что делать? Рожать.

Сонечка. Ой, как все нескладно у меня… А как я скажу Эсфири Львовне?

Елизавета. Да подожди ты об Эсфири. Скажи мне, а этот твой герой, он у тебя с тех пор не появлялся?

Сонечка. Я его четыре раза видела. Первый раз он домой пришел, а потом мы на вокзале встречались. Но больше ничего такого не было. Мы только в кино ходили. И целовались.

Елизавета. А ты ему сказала?

Сонечка. Нет. Он приедет, наверное, в следующее воскресенье.

Елизавета. Так вот, когда он приедет в следующий раз, ты скажи ему, что беременна. Ты поняла?

Сонечка. Нет, не смогу. Ну как это я ему такое скажу! Да он и не поверит! Мне все же кажется, здесь какая-то ошибка.

Елизавета. Ты скажи ему, и мы посмотрим, как он себя поведет.

Сонечка. А Эсфирь Львовна?

Елизавета. А вот ей пока что ничего не говори. Ах ты, горе мое, и откуда ты такая взялась?

Картина четырнадцатая

Сонечка и Витя в подъезде.

Витя. Это точно?

Сонечка. Точно.

Витя. Потрясающе! Мать моя обалдеет!

Сонечка. Вить!

Витя. Ну, не ожидал от тебя, Сонька! Не ожидал!

Сонечка. Ты как вообще к этому относишься?

Витя. К чему?

Сонечка. Ну, к ребенку…

Витя. Я же тебе говорю, я не против!

Он пытается ее поцеловать, она его отстраняет.

Витя. А что такого? Мы свадьбу устроим! Я со свадьбы не сбегу, за меня не беспокойся! Позовем твоего профессора, вот смех будет!

Сонечка. Он не профессор, он кандидат наук.

Витя. Ну, какая разница. У нас в Бобруйске это без разницы! Да вообще, я представляю, как весь Бобруйск обалдеет: выходила за профессора, а вышла за Витьку Михнича!

Сонечка. Да я тебя не про то, я тебя про ребенка спрашиваю – как ты относишься?

Витя. Я же тебе говорю – я не против! Ты же девочка была, я что же, не понимаю… Распишемся. Я знаю, у нас в части один парень вот так расписывался с бабой, она приехала, беременна, и расписали по военному билету. Распишемся – и поедешь к моей матери. Вот она обалдеет! А бабка моя (хохочет) – та вообще с ума сойдет! Она ваших ужас как не любит!

Сонечка. Кого не любит?

Витя. Да евреев она не любит.

Сонечка (с испугом). Правда?

Витя. Да что ты так испугалась, плевать на нее. Мне-то все равно. Я тебя знаю, ты девчонка хорошая, хоть и еврейка.

Сонечка (после паузы). Вообще-то я не совсем еврейка. Меня мама из детдома взяла…

Витя. Иди ты! Ты никогда не говорила! И в классе никто не знал!

Сонечка. Так что я совсем даже не еврейка…

Витя. Сонь, да мне все равно! Я бы на тебе, хоть и на еврейке, женился, ты не думай… Я же не подонок какой… Вообще-то, конечно, ты на еврейку и не похожа. У них носищи такие, и они черные, а ты как русалочка, наоборот, вся светленькая такая… (Тянется ее поцеловать.)

Сонечка. Но мама моя была еврейкой.

Витя. Да что ты заладила, мне плевать вообще-то, плевать, я тебе говорю!

Сонечка. Нет, ты объясни мне, почему твоя бабушка евреев не любит?

Витя. Ну ты даешь, привязалась!

Сонечка. Но, правда, ты объясни мне, что ты имеешь против евреев?

Витя. Тьфу ты! Хорошо, могу объяснить! Пожалуйста! Потому что евреи хитрые, ищут, где бы получше устроиться, чтоб поменьше работать и побольше загребать. К примеру, эти твои, обрати внимание! Мой папаша всю жизнь вкалывает на заводе, а с апреля на садовом участке потеет, и мать тоже, а твои? Свекруха на машинке строчит! Тоже мне работа! Не на заводе! А Лёва твой в лаборатории, на чистенькой работе триста рублей загребает. И вообще, где потяжелее, на черной работе, там их не увидишь. Они сидят, как тараканы, в теплом месте. Поняла теперь?

Сонечка. Вить, ты говоришь что-то не то про легкую еврейскую работу. Моя мама всю жизнь за сто рублей работала в музыкальной школе. С утра до ночи. И Эсфирь Львовна не на легкой работе… и тетя Лиза… Нет, Вить, нет!

Витя. Ну хорошо, идем дальше! Чего они уезжают? Ну, в Израиль там, в Америку? Родину бросают и уезжают, чтоб жить хорошо. Другие, может, тоже уехали бы, а выпускают только евреев. Поняла?

Сонечка. Я про это мало знаю, Витя. Но я думаю, что если б нас меньше ненавидели, так и не уезжали бы!

Витя. Да ладно, брось ты! Меня эта тема вообще не интересует, я же тебе сразу сказал, мне все равно.

Сонечка. Я пошла, Вить.

Витя. Куда ты?

Сонечка. Я пошла. Меня тошнит.

Витя. Сонь, что с тобой? Тебе плохо?

Сонечка. Да. Плохо. Уходи, Витя.

Витя. Как – уходи?

Сонечка. Так – уходи и больше не приходи.

Витя. Да ты что, обалдела, Сонька?

Сонечка. Уходи!

Витя. Смотри, я уйду! Ты пожалеешь! (Пауза.) Я ведь могу и уйти! (Стоит на месте.) Тебе же хуже будет!

Сонечка. Уходи! (Убегает.)

Картина пятнадцатая

Квартира Эсфири Львовны. У нее сидит Елизавета Яковлевна.

Эсфирь. Да ты понимаешь, Лиза, что ты говоришь?

Елизавета. Понимаю.

Эсфирь. Да этого не может быть!

Елизавета. Раз я это говорю, Фира, значит, это именно так. Вот в этом я как раз понимаю.

Эсфирь. Глупости! Просто девочка у меня поправилась. Она была такая худенькая, просто недокормленная! Конечно, ты же понимаешь, как они жили! Просто в нищете! Она ухаживала за мамой и вся растаяла. Ты думаешь, это просто – потерять маму, да еще в таком возрасте!

Елизавета. Беременность десять недель.

Эсфирь. Какие десять недель? Не смеши меня!

Елизавета. Я водила ее к себе в роддом, к нашему главному врачу, он сказал, что все в полном порядке, срок десять-одиннадцать недель.

Эсфирь. Господи! Да откуда? У нее же никого не было! Что ты мне сказки рассказываешь? Тоже мне, Дева Мария!

Елизавета. Было, не было – это как раз не наше дело.

Эсфирь. Да кто же это? Кто этот мужик?

Елизавета. Ее одноклассник бывший.

Эсфирь. Как, этот солдатик?

Елизавета кивает.

Эсфирь. Да он же совершенный балбес! Что он может ей дать? Нет, нет, не может этого быть!

Елизавета. Сонечка тоже считала, что этого не может быть. Она болела, у нее была температура…

Эсфирь. А-а! Он ее изнасиловал!

Елизавета (машет рукой). Да что ты, что ты! Он не такой большой специалист в этом вопросе. Я думаю, что он в этом деле понимает ненамного больше ее.

Эсфирь. Слушай, Лиза, он приходил к нам с месяц, что ли, назад, и они игрались в детский конструктор. Я достала Лёвин конструктор с антресолей, хотела отдать соседскому мальчику, и они целый вечер в него игрались… Не может быть! Что же теперь делать?

Елизавета. Я водила ее к главврачу… и договорилась, она будет у нас рожать, и я сама приму роды. Все будет в порядке.

Эсфирь (качается на стуле из стороны в сторону, обхватив голову руками). Но почему, почему она мне сама не сказала?

Елизавета. Скажет. Сегодня скажет. Но пусть она сначала скажет этому… кавалеру…

Эсфирь. Кавалеру… да… Что я тебе скажу, Лиза? Я думала, что все будет не так. Но хорошо, пусть будет так! У нас родится мальчик, и мы назовем его Вениамином.

Елизавета. А если родится девочка?

Эсфирь. Глупости! В нашей семье первенцы всегда были мальчики!

Входит Сонечка, заплаканная. Эсфирь Львовна встречает ее долгим взглядом.

Эсфирь. Сонечка, доченька, подойди ко мне!

Сонечка подходит.

Эсфирь. Сонечка, как же тебе не стыдно? Почему ты так долго молчала? Почему ты ничего не сказала маме? Как же так можно? В твоем положении нужно хорошее питание, доченька! (Целует ее, плачет, сдерживается, дальше сквозь слезы.) И творог! И фрукты! И витамины!

Слышен свист из окна.

Эсфирь. И мы назовем его Вениамином!

Сонечка. Я думала, что вы…

Эсфирь. Мало ли что ты думала! Я столько всего передумала, что моя голова стала как гнилой орех. Ты приведи своего солдата, я хочу с ним получше познакомиться.

Сонечка (качает головой). Нет, в этот дом я его никогда не приведу.

Эсфирь. А почему? Чем наш дом для него нехорош? Что ты молчишь?

Сонечка. Я не могу этого сказать. Не хочу этого сказать.

Свист. Елизавета Яковлевна подходит к окну.

Эсфирь. Очень интересно. Наш дом ему не подходит. Наш еврейский дом ему не подходит. Правильно я поняла?

Сонечка. Нет, он другое говорил.

Эсфирь. Я же вижу, Лиза, он полный балбес! Что, Сонечка, он не хочет на тебе жениться?

Сонечка. Я не хочу. Я совсем не хочу выходить за него замуж.

Эсфирь (очень мягко). Сонечка! Не хочешь, и не надо! И даже лучше! Мы сами вырастим нашего мальчика!

Снова с улицы слышен свист.

Елизавета. Соня, там на улице твой солдат тебя свистит.

Сонечка. Я слышу. Я не пойду.

Пауза.

Эсфирь. Ой, я не знаю. С другой стороны, мальчику нужен папа. Ой, как нужен. Ты пойди и приведи его. Поживет, и увидим. И потом: он ужасно шмыгает носом. Ему нужно купить носовые платки. Недавно я видела в Марьинском Мосторге очень хорошие. Индийские. Соня, почему ты молчишь? Лиза, почему ты молчишь?

Занавес

1988

© Улицкая Л.Е., 2001, 2003, 1988; 2011

© ООО «Издательство Астрель», 2011

Книга публикуется по соглашению с литературным агентством ELKOST Intl.