Текст книги "Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020"
Автор книги: Людмила Зубова
Жанр: Языкознание, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)
Актуализация лексикализованных форм числа
Многие современные поэты, актуализируя лексическую полисемию, демонстрируют и лексикализацию форм множественного числа, создавая тавтологические и псевдотавтологические конструкции:
Девочка дышала справа налево,
В городе большом не хватало мела
<…>
Она бы хотела позвать, проститься,
Но голоса не хватало и на пол-октавы,
И она не спрашивала: «Где Вы? Куда Вы?».
Её тело в коричневой школьной форме
Ещё не имело форм и вообще не имело формы.
Заполнение лакун в неполных парадигмах
Для современной поэзии характерны парадигматические предпочтения в ситуациях конфликта системы с нормой, и поэты часто заполняют лакуны в неполных парадигмах. Поэзия с ее метафоричностью и стилистической контрастностью демонстрирует востребованность тех числовых форм, которые не употребительны в узусе:
Вариант № 2: мой котёнок спасает меня —
так и было, когда намурлыканным горлом вперёд
он пошёл, разевая беззвучно на бесов огня
бледно-розовый рот,
и уральское время свернуло свои чревеса
и, со свистом змеиным всосав пуповины часов,
обнажило при этом сокрытые им чудеса,
для которых нет слов…
– Где ваша верность? Где трепетных внуков
строгие, светлые голоса?
Где субпродукты маленьких звуков?
Девичий жир для оси колеса?
Эники? Беники? Сика-лиса?
– Верные эники, верные беники —
мы соберем таинственный хор,
слушайте, слушайте, современники,
серые гуси на линзах озер!
Сика-лиса, посмотри-ка в упор!
– Где ваша смелость? Где чистого тела
точная жертва во времена
общего непочатого дела?
Ждет поколение, ждет страна.
Бросьте кормящие вас вымена!
– а и никого мужиков-то
похерено Адамово наследье
ушёл остаток этого Израиля
за синей дымной пенной
дудочкой шмурдяка-крысолова
в сизую сырую сибирскую глину
в чаянье Авраамова лона
а вы здесь бабы хоть задавитесь
вам бабам вечное свое бабить
в бабьих руках-лопатах у вислых вымен
небесный наш Ерусалим нянькать
Зима желта в фонарных выменах,
В реке черна и в облаках лилова
А лошадь с бородою, как монах,
И царь в ватинной маске змеелова
Устало зеленеют из-под дыр
Разношенной до дыр кольчужной сети.
Всплывает по реке поддонный дым,
Ему навстречу дышат в стекла дети
Заметим, что в последнем примере форма множественного числа слова вымя оказывается востребованной в метафорической образности текста: речь идет о множестве фонарей, каждый из которых похож на вымя. В таких случаях художественные тропы способствуют преодолению лексической ограниченности грамматических форм.
Средством поэтической образности становится также нарушение нормы при употреблении существительных pluralia tantum и singularia tantum (постоянно множественного и постоянно единственного числа):
там тундра с вороной и горький ельник
мельтешат по дороге в военную часть,
там двое влюблённых катят в штаб
на резком автомобиле в объятиях круглых
(ревность метит их крестиком), но… ухаб! —
их рефлексы сжались, словно эры в угле.
Ай, вместо крестика – обидная каракуля!
Из ворот собачка летит, кипя, как плевок.
Съехала на бок папаха из каракуля.
Хлопая дверцей, краля выходит, не чуя ног.
беспокойство – подрагиванье магнитных брусков
боль затупилась но крича срезал ещё угол
я держу твои пальцы во рту чтоб кольцо стало узко
я дышу с таким звуком будто наступают на кукол
усни уясни я спорю с левшой пока ты с ним
посмотри в меня падай все нью-йорки во мне
я клеймлю тебе спину губами и в клейме сгинул
точка зрения начинающая зачёркиванье
я тебя _ я гожусь в отцы нашей лжи
я давлю что-то веком а она множится множится
я подумываю о само_ собой но безнадёжно жив
одинокий как _ как й как ножница
В таких случаях нарушение нормы связано и с категорией рода, которая не выражена во множественном числе, и потому любой выбор формы единственного числа оказывается аномальным.
В первом контексте сочетание две штаны можно соотнести с нормативным оборотом двое штанов, но авторское аграмматичное словоупотребление позволяет толковать конструкцию двояко, так как слово штаны в норме указывает и на единичный предмет, состоящий из двух частей, и на любое количество соответствующих предметов.
В стихотворении Михаила Котова образ одиночества усиливается семантической абсурдностью формы ножница: ножницы исправны и функциональны только тогда, когда сохраняется их целостность. Кроме того, выразительность сравнения мотивирована филологически: звук [j], обозначаемый буквой «й», занимает изолированную позицию в фонетической системе русского языка: он пограничен между согласными и гласными, является единственным среднеязычным звуком, находится вне корреляции не только по звонкости-глухости, что типично для сонантов, но и по твердости-мягкости.
Во многих случаях аномалии форм числа, не соответствующих нормативному употреблению только в единственном или только во множественном числе, сопровождаются дефразеологизацией и деадвербиализацией языковых единиц:
когда ночные отраженья
бесшумно входят в зеркала,
чтоб выйти звонко и вечерне,
и неподвижные года
сгибают дождь в одну погибель,
тогда нисходит смысл речной
на все: на даже изваянье —
чугунно-конное весной,
на даже ветер, побелевший
от мысли каменной одной,
на даже якорные цепи,
его влекущие на дно.
В современной поэзии встречаются контексты с употреблением неизменяемых слов в формах единственного или множественного числа, что определяется субстантивацией таких слов:
Вариантность форм числа
К поэтическим экспериментам с категорией числа относится и авторская семантическая оппозиция вариантов, например небо и небеса:
I
На небе молодые небеса,
И небом полон пруд, и куст склонился к небу.
Как счастливо опять спуститься в сад,
Доселе никогда в котором не был.
Напротив звезд, лицом к небытию,
обняв себя, я медленно стою…
II
И снова я взглянул на небеса.
Печальные мои глаза лица
увидели безоблачное небо
И в небе молодые небеса.
От тех небес, не отрывая глаз,
любуясь ими, я смотрел на вас…
Настанет ночь!.. Сейчас условно утро.
Есть солнце где-то. Небо в небесах
цветных. Уже из ульев улетели
трудящиеся на крылах похмелья,
белея белыми воротничками.
И пуговицами из перламутра,
и запонками, пряжками, замками
портфелей – был заполнен воздух.
Пою на флейте галилейской лютни
Про озеро похожее на скрипку
И в струнах голос друга или рыбы
Да озеро похожее на птицу
О озеро похожее на цитру
Над небесами где летает небо
Там голубая рыба или птица —
На берегах мой друг доныне не был
Поет ли ветер – это Галилея
Ты слышишь голос – это Галилея
Узнаешь голос друга – Галилея
Привет поющей рыбы – Галилея
Если долго лететь по небу… по небесам,
вспоминаются друг за дружкой то дом, то сад, —
я сегодня, летя по небу, о них писал…
в смысле думал – мне было не на чем записать.
И они затерялись где-то меж облаков —
истончившись до пара сизого, до дымка,
превратившись в пару каких-нибудь пустяков
перед этим строгим понятием – облака.
Прозрачно, как алтарная преграда,
сияет небо. Мне в алтарь нельзя,
меня туда не пустят – и не надо,
раз небо, как алтарная преграда,
и след от самолета, как стезя,
как стежка, как дорожка, как дорога…
За небом – небо, в небе – небеса,
все девять. Слава Богу – Бога много.
Гораздо больше, чем вместят глаза.
В современной поэзии образ «небеса в небе» или «небо в небесах» встречается довольно часто. Академическая Русская грамматика указывает:
Словоформы небо – небеса противопоставления по числу не выражают: небеса, небес, небесам и т. п. выступают как самостоятельное слово pluralia tantum, которое употребляется в стихотворной речи в том же значении, что и слово небо (Русская грамматика 1980: 500).
Но значение этих слов все же не идентично. Возможно, это связано с образным архетипом: в космогонии и мифологии многих народов отражено представление о девяти небесных сферах, расположенных друг над другом и составляющих небо. Однако из приведенных цитат видно, что в некоторых контекстах вместилищем «небес» является «небо», а в некоторых – вместилищем «неба» являются «небеса».
Общий взгляд на представленный материал позволяет сделать вывод: все явления, связанные с разнообразными языковыми конфликтами при грамматическом обозначении числа, становятся ресурсом поэтической образности и обнаруживают когнитивный потенциал.
ГЛАВА 5. КАТЕГОРИЯ ВРЕМЕНИ
В будильнике, как на дрожжах
поднявшись, время настоялось,
взорвалось, и на всех вещах,
хоть малой каплей, да осталось.
Леонид Виноградов
Языковой конфликт, связанный с обозначением времени, имеет соответствие в интенсивно и часто болезненно переживаемом психологическом конфликте идентичности и трансформации человека, предметного мира, природы, социума, культуры. Время как философская категория имеет самое прямое отношение к категории бытия, которая всегда находится в центре внимания искусства. «В поэзии время изображается, переживается, переоценивается и преобразуется – отодвигается, останавливается, расширяется или сворачивается – с тем, чтобы увидеть в нем отражение человека и мира» (Рябцева 1997: 81).
Грамматическое время и темпоральность
Рассмотрим несколько примеров языкового конфликта, порожденного столкновением различных грамматических и лексических средств, относящихся к функционально-семантическому полю темпоральности. Темпоральность рассматривается как «семантическая категория, отражающая восприятие и осмысление человеком времени обозначаемых ситуаций и их элементов по отношению к моменту речи говорящего или иной точке отсчета» (Бондарко 1990: 5) и как «функционально-семантическое поле, охватывающее группировку грамматических (морфологических и синтаксических), лексических, а также комбинированных <…> средств того или иного языка, используемых для выражения различных вариантов данной семантической категории» (там же).
Прежде всего обращает на себя внимание противоречие между лексикой и грамматикой:
Смысл высказывания может быть понят по крайней мере двояко: ‘Я уже не молод и давно замечаю, как уходят годы’, ‘Годы уходят всегда’. При первом толковании речь идет о годах жизни субъекта, во втором – о времени вообще. В обоих случаях наречие давно с наибольшей вероятностью означает ‘в течение долгого времени’, характеризуя не отдаленность во времени, а длительность (о соотношении давно 1 и давно 2 см.: Падучева 1997: 253). В этом значении слово давно указывает на незавершенность состояния или процесса, связано с настоящим временем и возникает в стативном контексте (указ. соч.: 255, 257). Вполне нормативными были бы предложения типа Я это давно знаю; Он давно носит очки. Вероятно, аномалия стихотворной фразы состоит в несоответствии лексического значения наречия давно значению сочетания годы исчезают. В тексте изображена хоть и умозрительная, но не статическая, а динамическая ситуация течения времени. В нормативных высказываниях типа давно знаю, давно носит глаголами обозначен уже наступивший результат – как состояние, а глагол исчезают может обозначать результат только потенциальный, и этот результат – прекращение процесса.
Кроме того, если слово давно имеет семантику длительности, то должна подразумеваться некая ретроспективная, хотя бы и не фиксированная точка отсчета – время, когда наступило изображаемое состояние или когда начался процесс. Давно – это всегда ‘с каких-то пор’. Для течения обобщенного времени исходная точка не может быть ни установленной, ни подразумеваемой. А между тем автор маркирует эмоциональное отношение к отдаленности начала экспрессивом-интенсификатором – словом так – как будто знает, когда это началось. Для течения времени человеческой жизни точка отсчета определяется рождением, но эта точка слишком определенно фиксирована во времени для обстоятельства давно. Кроме того, для момента рождения еще не актуально слово годы.
Существенно также, что слово давно связано по смыслу с возникновением новой ситуации: если что-то давно происходит, значит, когда-то этого не происходило. Фраза Он давно живет в этом городе может быть сказана только в том случае, если человек раньше жил в другом месте. Про того, кто живет в этом городе с рождения, сказали бы, что он всегда здесь живет. В таком случае утверждение, что годы исчезают давно, предполагает, что когда-то они не исчезали. Если этот смысл вложен автором в текст, в пресуппозиции оказывается представление о некоем состоянии, находящемся за пределами времени.
В стихотворении Владимира Кучерявкина наречие давно относится к глаголу прошедшего времени, но в текст вносится целый комплекс смысловых диссонансов:
Наречие сегодня вполне легко сочетается с формой прошедшего времени, называющей как действие (я сегодня читал/прочитал статью), так и состояние (я сегодня спал долго), поскольку понятие сегодня мыслится как дискретное и может быть соотнесено с частью дня (суток) – до, во время и после момента речи. В первой строке аномально сосуществование наречий сегодня – давно, сочетаний сегодня жил и жил в больнице. Аномальность последнего сочетания, денотативно вполне осмысленного, определяется исключительно фразеологизированностью обозначения ситуации: полагается употреблять выражение лежать в больнице, даже если человек находится там в лежачем положении не больше, чем у себя дома. Но если представить себе фразу, в которой принято употреблять глагол жить, причем тоже о временном пребывании где-либо, например, я жил в гостинице, то внесение в нее наречия сегодня, никак не исказив реальности (допустим, человек провел в гостинице несколько часов), все же создаст речевую неправильность. Фраза я сегодня жил в гостинице оказывается неправильной – вероятно, из‐за того, что говорится о слишком маленьком промежутке времени и слишком небольшой отдаленности состояния от момента речи. Возможно, в понятие «жить где-либо» входит представление о том, что человек должен хотя бы однажды там переночевать, и если кто-то провел в гостинице восемь часов днем, это не означает «жил», а если ночью, означает.
Может быть, именно это ограничение на длительность и компенсируется в тексте наречием давно. Аномалия сегодня … давно имеет свою логику: получается отстраненное изображение, в восприятии которого точка отсчета – сегодня, а нефиксированное начало этого состояния относится к прошлому, если человек попал в больницу задолго до сегодня. Поскольку наречие давно релятивно (им может субъективно оцениваться любая длительность и любая отдаленность во времени), возможно и другое толкование строки Я сегодня жил давно в больнице: вся ситуация находится в пределах сегодня, но время, которое человек проводит в больнице, кажется долгим. Кроме того, искаженность представления о времени связывается с болезнью (ср. другие образы ирреальности в этом тексте: Плыли окна, будто облака. / Дни летели, страница за страницей).
В следующем примере обстоятельство как-то со значением неопределенного времени обнаруживает нормативный запрет на отнесенность к будущему времени:
Норма требует здесь постановки наречия когда-нибудь (оно годится только для обозначения будущего времени) или однажды (подходит и для будущего, и для прошедшего времени). Нарушение запрета с подменой обстоятельства времени приводит к восприятию будущего события как уже состоявшегося, глагол потеряет приобретает переносное грамматическое значение (ср. грамматическую метафору как-то утром иду я на работу с формой настоящего времени в значении прошедшего нарративного). В тексте Егора Летова трижды даны образы катастрофы, разрушения, и наречие как-то, с одной стороны, говорит о внезапности и неотвратимости катастрофы, а с другой – по своему стилистическому значению – повествует об этой катастрофе как о чем-то обычном, не вызывающем тревоги и потому особенно зловещем.
При употреблении вполне нормативного настоящего исторического времени (повествовательного, образно-поэтического актуального настоящего) ненормативным оказывается его помещение в конструкцию с точным указанием на время отдаленной ситуации:
При употреблении вполне нормативного настоящего исторического времени глагола ненормативным оказывается его помещение в конструкцию с указанием на время события: И вот он двадцать лет назад / сидит в своем армейском парке, / играет марши, вальсы, польки, / мазурки даже иногда. При другом обстоятельстве времени, например вчера, в прошлую пятницу, речевой аномалии бы не было, в таком случае существует ограничение на слишком большую отдаленность события от момента речи (впрочем, оценка степени отдаленности всегда релятивна, субъективна и может не совпадать у автора и читателя).
Приведенный текст хорошо показывает, что «настоящее историческое не теряет признаков транспозиции, но связано с элементами условности» (Бондарко 1999: 91). Именно условность актуализирована в этом тексте пространным темпоральным спецификатором и вот он двадцать лет назад, помещенным в одно предложение с историческим настоящим.
Если преобразовать текст А. Левина в нормативную конструкцию, разделив границами предложения указание на время и указание на ситуацию, модус условности окажется значительно ослабленным: И вот, это было двадцать лет назад, он сидит в армейском парке, играет марши…
Кроме того, в семантический конфликт вступают темпоральные обстоятельства и вот, иногда. Первый из них – нарративный актуализатор ситуации, локализованной во времени, второй – квантификатор – указывает на повторяемость ситуации.
Наглядность настоящего исторического времени в стихотворении гармонично объединяется с фонетической изобразительностью. Словоформа виолончелиста сама по себе – протяженностью, мелодической последовательностью четырех разных гласных в шести слогах, трехстопным хореем в пределах слова, дополнительными ударениями, сочетанием ио – показывает причудливое движение смычка и сапожной щетки. И эта музыка, звучащая и в сознании бывшего музыканта, и в самом слове виолончелиста, вторит началу строки И вот он чистит… – в этом случае становится заметным и подобие согласных. Таким образом, в этом тексте фонетика, художественный троп (сравнение) и грамматика сливаются в единый поэтический аргумент достоверности высказывания – об уходящем времени и о таланте, печальным образом воплощенном чисткой сапога. Печаль соединена с оптимизмом ощущения того, что музыкант остается музыкантом при любых обстоятельствах.
Настоящее историческое время в лингвистике называется и настоящим изобразительным. Второй термин больше подходит для такого текста Али Кудряшевой, в котором формы настоящего времени отнесены к гипотетическому будущему:
Когда-нибудь мы сидим с тобой вшестером – ты, я и четыре призрачных недолюбка и лунный свет, и моя голубая юбка, и дымный и негреющий костерок. Когда-нибудь мы сидим с тобой у огня и ты говоришь мне: «Слушай, кто эти люди?» И я отвечаю: «Это все те, кто любят или любили неласковую меня». (Аля Кудряшева. «Сто дней, сто ночей…»)502502
Кудряшева 2018.
[Закрыть].
Любопытен пример маркирования времени неоднократным изменением географического названия: Помню кое-что. Помню, как Спиридониевка была Спиридониевкой еще до того, как она нынче стала Спиридониевкой. И я там жил (Д. А. Пригов. «И это все происходило при мне»503503
Пригов 1999-б: 199.
[Закрыть]). Темпоральная оппозиция была … еще до того – нынче стала как будто теряет смысл, поскольку новое качество не отличается от старого. Но идентичность знака (топонима) в начальной и конечной точках времени представлена как следствие исторических перемен. В последовательности переименований, о которых рассказывает Пригов, не фигурирует вытесненное название улица Алексея Толстого. Собственно, именно этот пропуск и значим. Создается значительное напряжение между постоянством явления и его трансформацией, между статикой и динамикой, между старым и новым. Прошлое становится настоящим, а настоящее прошлым. Текст утверждает, что бурные события в истории нужны как будто только для того, чтобы осталась неизменной сущность явления, данная в его знаке.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
