Текст книги "Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020"
Автор книги: Людмила Зубова
Жанр: Языкознание, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)
Аномальная сочетаемость форм числа
Во многих текстах встречается аграмматизм числовых форм. Нескоординированность подлежащего и сказуемого может указывать на абсурдность этикетных форм числа при употреблении местоимения вы, адресованного одному человеку:
Моха чёрная летела
выше прочей мелюзги.
Утомилася и села
на высоком берегу.
<…>
«Вот какая вы большая! —
говорили мужики. —
Мы вас очень уважаем
за величественный рост.
Сколько скушали компосту!
Сколько съели мармелад!
Хорошо, что вас немного!
Хорошо, что вы одна!
В следующем контексте несогласованность каждого из подлежащих со сказуемым сидят можно понимать двояко: как стилизацию под архаическое социально-этикетное просторечие (употребление «множественного числа общественного неравенства» – Есперсен 1958: 223) и как синтаксически опережающее обобщение всех подлежащих одним сказуемым:
Михаил Юрьич сидят за столом.
Александр Сергеич сидят за столом.
Марина Иванна сидят за столом.
Анна Андревна сидят за столом.
Осип Эмильич сидят за столом.
<…>
Михаил Юрьич щиплет ус.
Александр Сергеич в бакенбарды врос.
Марина Иванна курит «Беломор».
Анна Андревна рукой подперлась.
Осип Эмильич корочку жует.
Лев Лосев пародирует «докторское мы»:
Вот мы лежим. Нам плохо. Мы больной.
Душа живет под форточкой отдельно.
Под нами не обычная постель, но
тюфяк-тухляк, больничный перегной.
Чем я, больной, так неприятен мне,
так это тем, что он такой неряха:
на морде пятна супа, пятна страха
и пятна черт чего на простыне.
Возможно что, как предположил А. Э. Скворцов, на эти строки повлияло стихотворение Н. Заболоцкого «Метаморфозы» со словами Как мир меняется! И как я сам меняюсь! / Лишь именем одним я называюсь, – / На самом деле то, что именуют мной, – / Не я один. Нас много. Я – живой (Скворцов 2005: 170)422422
Более подробно о стихотворении Л. Лосева «Местоимения» см.: Зубова 2010: 38–41.
[Закрыть].
У Виктора Сосноры единственное число сказуемого сдружилось при подлежащем в виде перечислительного ряда объясняется образом единства субъектов, что обозначено и графически: перечислением не с запятыми, а с объединяющими дефисами:
Вот как исторически в силу общественных обстоятельств
сложилось.
Я-ты-мы-они – по-товарищески сдружилось.
Результат налицо:
не без желтизны но никто никому не пленник естественное
единство ни мяса ни мести…
Вот как хорошо когда на холме как ветряная мельница каждый
бежит на своем месте.
Ирина Машинская нарушает координацию подлежащего со сказуемым, вероятно, устанавливая системную корреляцию мы – вы вместо внесистемной я – этикетное вы:
На коряги, на ковриги наступали мы в лесу.
Мы не жгли плохие книги, мы не мучили лису.
<…>
Отчего так много пятен, очень много синевы?
Мы невнятен и, наверно, незанятен, как и вы.
<…>
Мы не будем разрываться, внутри нету ничего,
только эху разрыдаться мимо дома ничьего.
Снизу желтый, сверху синий, фиолетовый венец.
Мы спокоен, мы свободен, мы спокоен наконец.
Нескоординированность форм числа в следующем тексте, возможно, вызвана представлением о том, что выражение мы с тобой обозначает единое целое:
Похожая ситуация видится и в таком тексте:
Множественное число вместо единственного может быть связано не только с психологическим единством личностей, но и с разделением одной личности на несколько:
куда деваться мне, когда меня не надо?
меня почти не надо никаких.
и в паузах-то в сих? – которых большинство
где не-быть, чем молчать, какое исчезтво
восчувствовать, явить? Но чтоб потом вступить
на маленький шажок, на звук один (но тот)
не «быть или не быть», а «то не быть, то быть»
как?
В стихотворении Гали-Даны Зингер аномалии грамматического числа, вероятно, связаны с образами расстроенного сознания, на что указывает и тематическая, и вербальная сбивчивость, а также смешение искаженных интертекстуальных элементов, в том числе отсылка к «Горю от ума» А. С. Грибоедова (первоначальное название пьесы было «Горе уму» – см.: Пиксанов 1971: 303):
он – кремень из непращи
он – ремень из непроще
в нём тебе мы не прощаю
потому что не хотят
громким голосом кричат
приходите тётя мама
нашу лодку раскачать
потому что потому
что кончается на у
на углу проспект Науки
и Гражданского уму
будет горе мы поплачем
и поборемся мы с ней
Иногда к архаическому местоимению первого лица единственного числа аз присоединяется окончание множественного числа:
У Гали-Даны Зингер есть текст, в котором местоимение аз не только приобретает окончание множественного числа, но оно же читается и как название первой буквы алфавита, и как слово азы – ‘основы, начала чего-либо’:
логический мир «тот свет»
отличает
офсет
имеем лево – песнь заводим
имеем право – ревизскую сказку сказываем
пердит наш мыловаренный заводик
пропало наше прачешное предприятие
азы воем: буки! ведь и буки у нас все
счётные.
зеваем над ними
аж скулы сводит
В стихотворении Владимира Строчкова «Записки на рукавах кимоно (из черновиков Тосё)»432432
Тосё – вымышленный японский поэт, мистификация В. Строчкова, основанная на созвучии с русскими местоимениями. Строчков приписывает этому поэту многие свои стихотворения с японскими образами и мотивами.
[Закрыть] имеется тотальная раскоординированность в числе подлежащих со сказуемыми:
любованье на девиц
мастера Утамаро433433
Сведения из Википедии: Китагава Утамаро (<…> 1753–1806) – японский художник, один из крупнейших мастеров укиё-э, во многом определивший черты японской классической гравюры периода её расцвета в конце XVIII в. <…> Его имя при рождении – Нобуёси, а Утамаро – псевдоним, который художник стал использовать с 1781 г. <…> Утамаро обращался к сюжетам из жизни ремесленников, создавал пейзажи, изображения фауны и флоры (альбомы гравюр «Книга о насекомых», 1788, и др.), однако прославился произведениями, посвященными гейшам квартала Ёсивара (альбом гравюр «Ежегодник зелёных домов Ёсивара», 1804 (https://ru.wikipedia.org/wiki-Китагава_Утамаро).
[Закрыть]
поражает удивить
кистью тонкой как перо
мы смотрел из всех внутри
как рисует Хокусай434434
Сведения из Википедии: Кацусика Хокусай (<…> 1760 <…> – 1849 <…>) – широко известный японский художник укиё-э, иллюстратор, гравёр <…> Хокусай использовал не менее тридцати псевдонимов на протяжении своей жизни. Несмотря на то что использование псевдонимов было обычной практикой у японских художников того времени, по числу псевдонимов он существенно превосходит других известных авторов (https://ru.wikipedia.org/wiki–Кацусика_Хокусай).
[Закрыть]
что от зависти умри
или локти покусай
я читали каково
хайку на какэмоно435435
Сведения из Википедии: Какэмоно <…> – вертикально висящий свиток из бумаги или шелка, наклеенный на специальную основу, обрамленный парчовой каймой и снабженный по краям деревянными валиками. Может содержать рисунок или быть иероглифическим. Является элементом архитектурного стиля сёин-дзукури, сложившегося в Японии в XV–XVI веках. Как правило, свиток помещается вместе с композицией из цветов в специальной нише – токонома, предназначенной для украшения интерьера (https://ru.wikipedia.org/wiki/Какэмоно).
[Закрыть]
слезы мокрым рукавом
утирали кимоно
благородный господин
полон чувств как водоем
мы пришли вполне один
а ушел весьма вдвоем
полны благородных чувств
много боле чем на треть
я пошли после искусств
на природу посмотреть
распускаются на миг
дивной сакуры цветы
а из вечности на них
смотрит Фудзи с высоты
осмотрев венец искусств
я решили в знак Пути
в подношенье многих чувств
восхождение взойти
у подножия внизу
однородный глинозем
мы улитка и ползу
я устали но ползем 436436
Аллюзия на повесть братьев Стругацких «Улитка на склоне», которая предваряется эпиграфом из хайку японского поэта Кобаяси Исса: Тихо, тихо ползи, улитка, по склону Фудзи, вверх, до самых высот!
[Закрыть]
по Пути что состоял
из ничтожества шажков
сном из многих одеял
сшитых множеством стежков
очевидно до седин
так ползти и будем я
незавидный господин
одинокий как семья437437
Обратим внимание на то, что собирательное существительное семья в форме единственного числа обозначает нескольких человек в их родственном и социальном единстве.
[Закрыть]
чтоб на крайней высоте
там где некуда идти
скромной чашечкой сакэ
завершить конец Пути
Идея этой грамматической игры оказывается основанной на весьма серьезной рефлексии Строчкова над психологией и социальностью. Автор так комментирует это стихотворение:
<…> темы безумия, опьянения и вообще изменённых состояний сознания – и вместе с ним языка – всегда меня чрезвычайно интересовали.
Что касается «Из черновиков Тосё» («Записки на рукавах кимоно») добавились немного позже из контаминации двух воспоминаний: о «Записках у изголовья» Сэй Сёнагон и булгаковских «Записках на манжетах» <…>), то я вообще давно с большим интересом отношусь к дальневосточной и особенно японской культуре, а в ступинском «пустынничестве» одной из генерирующих стала довольно назойливая мысль о том, как в натуре японцев уживаются почти муравейниковый коллективизм с совершенным подавлением личности в трудовой деятельности – и крайняя интровертность личностного существования и поведения. По моим представлениям, у среднего представителя европейской цивилизации, ориентированного, напротив, на индивидуализм и одновременно на – как минимум, показную – экстраверсию, такое существование должно было бы вызывать сильнейшее психическое расстройство439439
Электронное письмо Владимира Строчкова, адресованное автору. В первой части письма Строчков пишет о вынужденном отъезде из Москвы в заброшенную безлюдную деревню Ступино летом 2010 г., когда многие москвичи спасались от смога.
[Закрыть].
В стихотворении «Уплытие» Строчков изменил все нормативно координированные формы (публикация в «Живом журнале»440440
Строчков 2012.
[Закрыть]) на аномальные (публикация в сборнике «Времени больше нет»):
Я уходим в дальний рейд,
мы не ведаю, в какой.
Машет с пристани нам Фрейд
очень пристальной рукой.
Паруса подняв чуть свет,
я уходим к мысу Горн,
и с причала нам вослед
грустно машет доктор Бёрн.
Мне, презревшим штормы вьюг
и самумов ураган,
с пирса машет доктор Юнг,
как отпетым дуракам.
Может, ждет нас всех каюк,
может, я акулий корм,
если машут доктор Юнг,
доктор Фрейд и доктор Бёрн,
доктор Адлер машет тож
и другие доктора,
машут крыльями ладош
санитар и медсестра.
Нам не надо докторов,
я лечиться не хотим,
мы психически здоров,
я здоровы как один.
Я тут все за одного,
мы тут весь один за всех,
ничего, что мы того,
знаю мы, нас ждет успех.
Не беда, что шквал и шторм,
выйдем в море поскорей,
поднимая парус штор,
занавески якорей.
За кроватью ляжем в дрейф,
там экватор. Юных юнг
бросят в море доктор Фрейд
доктор Бёрн и доктор Юнг.
Строчки Я тут все за одного, / мы тут весь один за всех, которые содержатся в обеих редакциях, подсказывают, что замена основана на девизе один за всех и все за одного. А имена психоаналитиков и строчки Нам не надо докторов, / я лечиться не хотим, / мы психически здоров, / я здоровы как один мотивируют сумасшествием грамматические аномалии в обозначении субъектов. В таком контексте и заглавие «Уплытие» становится метафорой сумасшествия.
Об этом стихотворении В. Строчков пишет так (в том же письме автору):
Поскольку мысли о безумии и раздвоении личности меня надолго не покидали, примерно месяцем позже появилось на свет и «Уплытие» – уже чисто «европейская» версия темы. Что же до изменений в местоимениях – поначалу мне казалось, что безумие героя должно проявиться не сразу, но позже я понял, что упоминание с самого начала Фрейда, Бёрна и Юнга всё равно сразу раскрывает карты в отношении его психики, и предпочёл тотальную игру местоимений сомнительным нюансам раскрытия темы.
Вполне прозрачное интертекстуальное основание грамматических аномалий содержится в таком тексте:
Грамматические аномалии бывают связаны и с дистрибутивным употреблением формы единственного числа:
Когда придут годины бед
Стихии из глубин восстанут
И звери тайный клык достанут —
Кто ж грудею нас заслонит?
Так кто ж как не Милицанер
Забыв о собственном достатке
На нарушителей порядка
Восстанет чист и правомерн
И. Б. Голуб указывает на то, что во фразах типа Бунтовщики потупили голову; Повелено брить им бороду «замена единственным числом множественного вполне допустима и специальной стилистической нагрузки не несет» (Голуб 2001: 229).
В приведенных примерах дистрибутивное единственное число вызывающе аграмматично, может быть, потому, что лексическое наполнение грамматических конструкций далеко от стандарта. Во втором из этих контекстов аномалия форм числа двойная: я смотрю <…>, как ребята и решили стать отцом.
У некоторых поэтов встречается и такое явление, которое можно было бы назвать антидистрибутивом:
Леонид Аронзон приписывает детям реплику, в которой форма множественного числа семантически соотнесена с множественным субъектом речи, но при этом крик Маменьки, как страшен! (помещенный в кавычки) оказывается абсолютно нереалистичным, хотя вполне нормативно было бы ой, мамочки448448
В возгласе ой, мамочки существительное употребляется не столько в вокативной, сколько в в междометной функции, а у Л. Аронзона это именно обращение.
[Закрыть].
Александр Левин и Владимир Строчков демонстрируют объективное противоречие между грамматикой и семантикой: местоимением единственного числа каждый обозначается дистрибутивное множество. Числовые аномалии этого текста (Скоро будут каждый пуцли / властелины резерваций) определяются и тем, что имя Вицли-Пуцли (бога солнца, плодородия и войны у ацтеков) по буквенно-звуковому составу омонимично русским формам множественного числа. В заключительной строке Хау! Мы усё сказал! местоимение мы оказывается одновременно и «мы императорским», и мы, обозначающим «мудрейшин», и мы, относящимся к соавторам текста. При любой из названных референций здесь отчетливо выражено противоречие между семантикой единичности и множественности.
Аномальное множественное число в уподоблениях, вероятно, тоже можно воспринимать как антидистрибутив:
В таких случаях грамматика сравнений может быть интерпретирована как синтаксический эллипсис: И чья-то тень крадется, словно (*крадутся) воры; Я на диване лег, как в речке (*легли) крокодилы; Раскачивается толстая (*какими бывают) мамонты, змея.
Пример подобной грамматической аномалии вне сравнения:
У Виктора Сосноры есть такие строки:
Я пишу, но это не «я»,
а тот, кто во мне, задыхаясь, пишет, —
Гусь перепончатый, за решеткой груди сидящ
то на одном, то на другом стуле.
То на одном, то на другом суку кишок
клювами водит, макая в печень,
то забирается в мозг и выглядывает в мой глаз,
то сжимает и разжимает когтями сердце.
Здесь форму множественного числа клювами можно понимать как обозначение интенсивности совмещением метафорического сравнения и синекдохи: ‘клюет так сильно и часто, как будто у него несколько клювов’. Такой образ подобен технике мультипликации454454
Подробнее об этом тексте см.: Зубова 2010: 112–115.
[Закрыть].
У Андрея Полякова представлен конфликт грамматики с лексикой – в форме множественного числа стоит слово с семантикой единственности:
Сочетание в единственных садах здесь производно от строк Анны Ахматовой о Летнем саде Петербурга: Я к розам хочу в тот единственный сад / Где лучшая в мире стоит из оград. / Где статуи помнят меня молодой, / А я их над невскою помню водой («Я к розам хочу в тот единственный сад…»). Не случайно у А. Полякова это метафорические сады словесности. Выражение в единственных садах означает в стихотворении Полякова ‘только в этих садах’.
Парадоксальное сочетание все одни в стихах Александра Кабанова основано на синонимии слов один и одинокий:
Тишайший день, а нам еще не светит
впрягать собак и мчаться до оврага.
Вселенские, детдомовские дети,
Мы – все одни. Мы все – одна ватага.
<…>
Овраг – мне друг, но истина – в валюте
свалявшейся, насиженной метели.
Мы одиноки потому, что в люди
другие звери выйти не успели.
В стихах Юлии Кокошко встречаются аномалии координации подлежащего со сказуемым, когда подлежащим является местоимение кто, по правилам требующее единственного числа сказуемого457457
Впрочем, не во во всех случаях: вполне правильно спросить: Кто были эти люди?
[Закрыть]:
Похожее явление есть и в стихах Игоря Булатовского:
Никто не знает, мы ли умерли,
а только знает: кто-то умерли, —
смотря в окно на «Специальную»…
А что смотреть? А что смотреть?
Кого-то в простыне, на прóстыне
обоссанного и обосранного
выносят просто, даже запросто,
как будто мусор – что смотреть?
Такое употребление сочетаний с местоимениями кто, кто-то ясно указывает на нелогичность правила.
Далее следуют примеры замены множественного числа единственным.
В следующих двух контекстах такая замена опирается на системную возможность употребления форм существительных единственного числа в собирательном значении с указанием на нерасчлененное множество называемых объектов:
В первом из этих примеров сочетанием много тонкого ствола обозначены ветки. Обратим внимание на то, что в узуальном сочетании многоствольное дерево денотатом является одно дерево, и от земли начинается обычно один ствол, который затем разделяется, подобно ветвям, на два или несколько. Во втором примере сочетание семикратный слон обозначает комплект статуэток, состоящий из семи предметов разного размера. В узуальном употреблении этот комплект называют слониками. Оба контекста указывают на противоречие между единством и множеством, характерное для семантики собирательности.
Конфликт между грамматикой и лексикой представлен и во многих других стихотворениях того же автора, например:
Что за время за лотое!
Как оно под куртку лезет,
как оно кусает руку
волокущую за ручку
упирающийся толстый
чемодан, набитый книжкой,
ручкой, булкой и тетрадкой,
и газеткой, и таблеткой,
и сосисок полкилом…
Причастие набитый означает ‘заполненный плотно вложенными предметами’. В конструкциях с этим причастием нормативно употребляется только форма множественного числа существительного (или существительных). У Александра Левина множественность объектов выражена не грамматической формой множественного числа, а пространным перечислительным рядом, что вполне соотносимо с реальностью: в набитом чемодане может находиться по одному из названных предметов. Норма и узус предусматривают для таких случаев обобщающее слово, которое должно стоять во множественном числе, однако оно оказывается семантически избыточным.
Следующий текст демонстрирует конфликт между грамматикой и лексикой, связанный с гиперболичностью словоупотребления:
В этом случае можно вспомнить синонимическое узуальное выражение никто кроме… Местоимение никто и означает ‘ни один’. Абсурдность узуальной конструкции обнаруживается при ее дефразеологизации, ведущей к буквальному прочтению.
Авторской критике подвергается и глагол уединиться, который нередко употребляется десемантизированно (они уединились):
вооружась сим спорным утвержденьем,
я в башне из слона уединился,
как свойственно отпетым декадентам,
но не один – с женой, детьми, друзьями,
квартирой, магазинами, работой,
газетами, подругами вождей
(которых избежать не удается,
но это не стесняет мне свободы)
и с музыкой. Ну, иногда стихами.
В стихах Марии Степановой отражено противоречие между семантикой множественности, определяемой числительным два и грамматическим единственным числом существительного:
Этот языковой конфликт, представленный в нормативных сочетаниях типа два уха, вызван рефлексом двойственного числа, то есть переосмыслением формы именительного-винительного падежей двойственного числа существительного уха в форму родительного падежа единственного числа:
Единственное число при таких словах, как два, три и четыре, где ясно указана множественность, представляется на первый взгляд очень странным и является характерным примером того, насколько грамматическое мышление может расходиться с логическим (Пешковский 2001: 438).
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
