Текст книги "Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020"
Автор книги: Людмила Зубова
Жанр: Языкознание, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц)
А в тексте Николая Голя слово были как существительное и как глагол вполне могут меняться местами в восприятии читателя:
Синкретичное имя как результат обратного словообразования
Многие поэты извлекают синкретическое имя или непосредственно существительное из совокупности современного прилагательного и древнего имени, застывшего в идиомах, наречиях, безличных предикативах. В стихах появляются разные падежные формы существительных пусто (← попусту), поздно (← допоздна), светло и светла (← засветло), темно (← затемно), давно (← издавна), сухо (← досуха, насухо, посуху) и т. п.:
Заветный дом – светло замрожено
От крыши тень – крылом. Стучу в светло
перепелом – там ждут меня давно —
Ноэтоневозметоневозмо!..................
На дверь и стены зырит как в трюмо —
и там – я сам – портрет и натюрмо
Бумага стерпит и не то. Позор забудется под утро.
Заснет, согнувшись у стола, печальный кукольник забав.
Сложилось в землю шапито. Луна, забытая, как кукла,
плеснет хрустального светла, дорогу солнцу угадав.
В подобных, достаточно многочисленных случаях обратного словообразования (редеривации) невозможно и не нужно искать единственную мотивирующую основу неологизма, воспроизводящего древнее синкретичное имя. Авторское преобразование формы не просто происходит на фоне всей парадигмы, хотя бы и дефектной, но и восполняет эту парадигму. Поэты частично достраивают разрушенные парадигмы, осколки которых сохранились только в наречиях:
всё из каменного пара, всё из ртутного стекла…
нерушимое упало, пылью музыка всплыла, вся
из дышащего тела, из эфирных кристаллид – вся
свернулась и истлела, только музыка стоит, вся
из тучного металла, вся
из выпуклого тла…
…содрогнулась и упала, только музыка: ла ла
Пока пишу я, оживаю, меня танцует Саломея,
ее светла сторожевая, еще, еще как я умею,
но вот сегодня не могу, как кровь на утреннем снегу,
как солнце в мясе переплета бескнижных, страшных облаков,
как глаза выпитая сота, как перекрестие полета,
как судорожно звал кого-то из комнаты для стариков.
На прочтение безличного предикатива как краткого прилагательного может влиять порядок слов:
При обычном порядке слов во фразе всё время темно тоже, конечно, можно понимать слово темно как определение к слову время, но инерция восприятия сочетания всё время как обстоятельства, синонимичного наречию всегда (а именно такую функцию оно имеет в первой строке приведенного фрагмента), все же диктует, что темно – безличный предикатив. Инверсия время всё темно существенно меняет восприятие.
В ряде случаев возникает вопрос: почему поэтам недостаточно тех признаковых существительных, которые имеются в общеупотребительном языке – Ахмадулиной не подошло нормативное слово темнота, Яснову и Бобышеву — пустота, Рябинову – сухость, Волохонскому – желтизна? Вероятно, причина здесь обнаруживается не только в производности (исторической вторичности) нормативных слов, но и в их словарной определенности, в самом факте фиксированного абстрактного значения, а также в том, что словарные существительные частично утратили живую связь с прилагательными. На эту мысль наводит словоформа светлом из стихов Бобрецова: автору понадобилось заменить исторически первичное непроизводное слово свет суффиксальным, содержащим элемент прилагательного. То есть поэтам понадобилось именно синкретичное обозначение предмета и признака.
Наиболее выразительны примеры синкретизма в таких контекстах, в которых нельзя однозначно определить часть речи.
Например, у Всеволода Некрасова:
Строки В комнате тепло / В окне стекло позволяют видеть в слове тепло и безличный предикатив, и существительное (в параллелизме со словом стекло, если его воспринимать как существительное). Но слово стекло читается и как безличный глагол. Примечательно, что в этом тексте появляется сентенция Ничего не понятно.
У Владимира Строчкова в строке где темно в углу – на фоне отчетливых существительных, образованных транспозицией безличных предикативов:
Ночью время тихое
тюкает в стекло.
Сколько там натикало,
сколько натекло,
горстку ли накрапало,
налило с ведро,
чтобы там на краткое
набралось светло.
Тьма густеет, тянется,
вязнет на полу,
даже днем останется,
где темно в углу,
по полу, по стеночке
как там не тяни,
тенькая застенчиво,
стянется в тени —
и темнит, и копится
лужицей темна,
сохнуть не торопится
тёмная стена;
а светло летучее,
веселящий газ,
с первой темной тучею
вытекает враз.
А пока по капельке
в тонкое окно,
в дом бессрочной каторгой
цедится темно,
и, пугаясь тиканья,
съёжилось тепло.
Ночи время дикое
тычется в стекло.
У Игоря Булатовского в строке и цветно у нас темно слова цветно и темно могут читаться и как существительные-субъекты, и как краткие прилагательные-предикаты:
Наличие в современном языке наречий типа досуха, затемно, попусту не является обязательным условием для преобразования наречия или безличного предикатива в существительное:
Авторские полные прилагательные, образованные от существительных
Не менее интересным явлением воссоздания именного синкретизма является процесс, имеющий противоположную направленность. Если предыдущие примеры показывали разные пути и результаты ретроспективной субстантивации (деадъективации и деадвербиализации), то следующая группа примеров демонстрирует преобразование не признаковых, а предметных существительных в прилагательные. При этом трансформация осуществляется прибавлением к существительным адъективных флексий, но не суффиксов прилагательных:
Чудесно – в гроб меня улечь!
Твоя мечта, о том и речь,
должна цвести, ронять кирпич,
когда иду я челку стричь.
Ax, ты мой зайчик, друг поэтый,
сто лет живи с мечтою этой,
не мрачен будь и не болей, —
с такой мечтою жить светлей,
налей мне кофе с мышьяком,
с мечтой о чем-нибудь таком…
Куколка ты моя, куколь, чучелко, человечико,
неприличико, величинка, толикое околичие,
буква «зю» моя, зюзелица, символичико,
недотыкомка-жуколица, ногомногое многотычие,
стой на слове своем, многоярустно наступай
на горлó буты́лое, бóтлое собственно песне,
на язык-миногу. Светлый сказочный расстебай
испечешь и язык проглотишь. Хоть тресни,
насухую стой на слове своем, пускай свое место знает,
пусть хоть сдохнет, но помнит, кто в доме его хозяин.
Удобряй свой мартиролог, мальчик:
пусть растет развесистым и клюквым,
чтобы, знаешь, эдак сесть в тенёчке
среди тех, кто сраму не имеет,
чтобы эдак ягодкою кислой
закусить того, кем закусилось
пополам с каким-то серым хреном
под холодным небом Вустерлица.
Жираф-гумилефф из Африки заглянет в лицо лазурное,
в ночные зрачки подвижные, в двоящийся трепет век,
и скажет «привет» приветливо, с во рту полуголой веткою,
пятнистый, как все жирафые, улыбчивый человек.
Когда мы были как привив…
Мы были как прививки оспы
И кожиц наших некрасив
пейзаж шероховат и рыхл
как апельсин в презерватив
свалилось солнце в мглую осень.
Испуг погас, застыв как гипс.
Мы стали то ли писком, то ли
терпеньем. Неминуем смысл.
В игровом тексте Ольги Арефьевой прилагательные из существительных получаются при обмене слов слогами:
Собачка колбасатая,
Вернее, полосатая,
А с ней пятниска кисая
(ну вот – наоборот!)
Обедали мясисками,
Вернее, колбасисками,
И невозможно высказать,
Как было вкусно им!
Кормил их дедый седушка
(опять я что-то путаю!),
Зелёнка травенелася,
И пахло чесноком.
На лизыке растаяли
Куски собачьей радости…
Но тут мясиски кончились —
И сказочке конец!
Окончание прилагательного добавляется даже к неопределенному местоимению нечто, к архаическому союзному слову иже:
Следующий пример буквально воспроизводит механизм образования полного прилагательного (причастия), хотя окончание -я здесь не артиклевого происхождения, как в древности, а сначала является результатом ритмического акцентирования слова, а затем то же звучание дублируется личным местоимением:
Карамелизированный мир!
Тайные конфеты-карамели.
Мой пресладкий-сладкий-сладкий пир
В радостной конфетной карусели!
Карамелизированна-я – Я! —
Сладкая-пресладкая конфета —
Я – в обёртке – золотиста-я – Я,
Как в лучах полуденного света!
И возможно, я – уже не я…
Исчезаю с карамельным стоном…
Там, в Конфетной вазе Бытия,
Я откликнусь карамельным звоном!
Авторские формы сравнительной и превосходной степени, образованные от разных частей речи
Именной синкретизм проявляется и в том, что сравнительная степень образуется от существительных. А. А. Потебня приводил примеры образования компаративов непосредственно от существительных: бережее (от берег), скотее (от скот), зверее (от зверь) и объяснял это тем, что в древнерусском языке «существительное, будучи названием определенной субстанции, было в то же время качественнее, чем ныне» (Потебня 1968: 37).
У современных поэтов подобных примеров очень много:
Колю дрова
напротив бензоколонки.
Меня смущает столь откровенное сопоставление
полена, поставленного на попа,
и «кола» в «колонке».
Я пытаюсь вогнать между ними клин,
я весь горю,
размахиваюсь,
химичу:
– Дровоколонка! —
Но с каждым ударом меня сносит влево,
и я становлюсь все дровее и дровее.
Вот скульптор ваяет большого солдата
Который как вылепится – победит
Чего ему скульптору больше-то надо
А он уже в будущее глядит
И там представляет другого солдата
Поменьше, но и со звездой на груди
Еще там такая же женщина рядом
Что глиняного им дитятю родит
И так заживут они не сиротее
До вечности предполагая дожить
А глядь – у творца уж другая затея
И в глиняной яме их прах уж лежит
Непотребная тварь, я молчу, опуская глаза,
опуская слова, от которых глаза опускают,
отпуская тебя – это отпуск, каникулы, зал
аплодирует мне, я сегодня играю, как в сказке,
и чем дальше, тем волче, волчее, зубее, глазей
опускаю глаза, потому что в них отсветы пляшут
этой яростной лжи, разрывающей собственный зев,
потому что здесь страшно, как в сказке про красненьких пашек.
Согласно исследованию, выполненному Е. О. Борзенко, в современном русском языке начиная с 90‐х годов ХХ века подобные компаративы очень активны в интернет-коммуникации, в художественной литературе, публицистике, разговорном языке, детской речи (Борзенко 2012; Борзенко 2018)102102
Примеры существительных в сравнительной степени из статьи Е. О. Борзенко: центрее, звездее, ведьмее, жизнее, травее, змеее, докторее, углее, рыбее, ветрее, сахарее, пчелее, метрее, соснее, гуглее, дылдее, журналистее, водее, небее, мымрее, землее, кремлее, орлее, гитлерее, сухарее, принцессее, швабрее, брежневее, побочее, хлебее, мерседесее, пылесосее, сентябрее, лунее, портнее, лесее, кэгэбее, морее, озерее, сталинее, мавзолее, арбатее, декабрее, мясее, яндексее, ноябрее, солее, чаее (Борзенко 2012: 13).
[Закрыть]. Причем нередко встречается сравнительная степень не только существительных, но и местоимений, числительных, причастий, даже глаголов и служебных частей речи (Борзенко 2018)103103
Некоторые примеры Е. О. Борзенко: Я хотее всех хочу!; около нуля, и чем точнее … тем околее нуля; увы – ещё увее!!! (Борзенко 2018: 16).
[Закрыть].
Примеры нестандартной сравнительной степени от разных частей речи, уподобленных существительным или прилагательным, из современной поэзии:
Вот старушка – церковная соня —
Собирает огарки свечей,
А между тем она – храм Соломонов,
Весь позолоченный
И ничей.
Вот одинокая колокольня —
Ни у кого нет от ней ключей,
А между тем она – храм Соломонов
Или прекраснее,
И ничей.
Вот на вершине сидит ворона,
Ежась под войском зимних ночей,
А между тем она – храм Соломонов,
Еще прекраснее
И ничей.
ЯЗУНДОКТА… ты одна мне осталась.
Сколько снега утекло, пока до тебя я добрался,
<…>
Яее тебя нет самого меня.
Явность твоя теперешняя – тайна выцветания этих чувств.
Твоим восклицательным именем нареку я дочь моих сублимаций.
Яко верною осталася в иерархии, где кто
сказал Агапит, должен сказать и Борис.
Ты яйцом в конце лежала, а теперь оно разбито, —
знать, не зря моя бежала мышь по краю алфавита.
Мне тут нечего делать.
Я есть инвалид Четырёх Мировых Великих.
Свое существование мне оправдать не удаётся
без оправдания не удаётся существовать,
а без существования не оправдаться.
Я скоро займусь вплотнее моей смертью!
В современной поэзии встречается и суперлатив (превосходная степень) существительного:
Любезный брат и друг духовных выгод,
когда я вижу мост, я мыслью выгнут,
а сердцем серебрюсь, как под мостом
течение малейшим лепестком.
Великотрепетный мой друг светлейший
(немедля назовем ветлу ветлейшей,
а то ещё бесследно расхотим),
приветствую тебя, ты мне родим!
Многочисленность поэтических неологизмов типа птицая, веснее, ветлейшей впечатляет и заставляет задуматься о том, почему же поэты, пишущие в разных стилях, принадлежащие к разным поколениям, живущие в разных городах и странах, так настойчиво образуют авторские прилагательные от существительных, компаративы существительных и экспрессивные тавтологические конструкции с разными частями речи на месте прилагательных или наречий? Может быть, причина в том, что поэтам (а значит, поэзии, а следовательно, и языку) нужна именно эта ощутимая связь между предметами, признаками, обстоятельствами, действиями?
Если волей поэтов появляются такие полные прилагательные, как птицая, куклая, поэтый, клюквых, гондолых, бутылое, калеких, тыщий, кошие и мн. др., то сама система языка диктует, что слова птица, кукла, поэт, клюква, гондола, калека, тыща, коша можно воспринимать как краткие прилагательные. В таком случае почти любое непроизводное существительное (т. е. не осложненное суффиксами) является потенциальным прилагательным, следовательно, сохраняет в себе способность быть синкретическим именем.
Кроме того, поэзия показывает, что любое предметное существительное имеет тенденцию стать признаковым114114
Вспомним ранее процитированное высказывание А. А. Потебни о большей признаковости существительных в древности. В таком случае применительно к современному употреблению можно говорить о реставрации признакового значения существительных на новом этапе развития языка.
[Закрыть], так как в процессе функционирования языка оно получает разнообразные коннотации. Например, слово весна может употребляться в сравнительной степени потому, что в сознании человека это не только один из сезонов года, но и время потепления, оживления природы и чувств; слово метро – это не только вид городского транспорта, но и пространство подземной архитектуры. В строке Е. Хорвата Чем мертвее мы, тем церквее земля форма церквее мотивирована тем, что на земле каждая могила с крестом подобна церкви и по внешнему виду, и потому, что это место общения с потусторонним миром. Коннотации появляются не только у существительных, но и у других частей речи. Компаратив местоимения я в строке Хорвата Яее тебя нет самого меня может быть понят примерно так: ‘ты в большей степени я, чем я сам’; формы никогдее у Е. Клюева и никудее у Н. Азаровой вызваны тем, что отрицанию как явлению логики сопутствует эмоция безнадежности.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
