Текст книги "Социализм. Экономический и социологический анализ"

Теория классовой борьбы постоянно путает понятия «сословие» и «класс»[309]309
  Кунов (Cunow, Die Marxsche Geschichts-, Gesellschafts– und Staattheorie, II. Bd., Berlin, 1921, S. 61 ff.) [Кунов Г. Марксова теория исторического процесса, общества и государства. Т. 2. М., 1930. С. 61 сл. ] пытался защитить Маркса от обвинений в смешении понятий «класс» и «сословие»[471]471
  Генрих Кунов (1862–1936) – немецкий историк, социолог, этнограф. В целом стоя на позициях теории марксизма, критиковал как продиктованные не научным анализом, а политическими интересами взгляды Маркса и Энгельса на государство, революцию, диктатуру пролетариата.


[Закрыть]. Но его собственные замечания и приводимые им цитаты из Маркса и Энгельса показывают, насколько оправданно это обвинение. Прочтите, например, первые шесть абзацев первой главы «Манифеста Коммунистической партии», которая озаглавлена «Буржуа и пролетарии», – и вы убедитесь, что здесь понятия «сословие» и «класс» не различаются. Мы уже говорили, что позднее, в Лондоне, когда Маркс ближе познакомился с системой Рикардо, он отделил понятие «класс» от понятия «сословие» и связал его с тремя факторами производства в рикардианском учении. Но он так и не разработал новую концепцию класса. Точно так же ни Энгельс, ни какой-либо другой марксист не пытались показать, что же на самом деле сплачивает конкурентов – а ведь именно таких людей «однородность доходов и источников дохода» соединяет в концептуальное целое – в класс, вдохновляемый общностью интересов.


[Закрыть]. Сословия представляли собой правовые установления, а не результат хозяйственной жизни. Каждый от рождения принадлежал к какому-либо сословию и оставался в нем обычно до своей смерти. Через всю жизнь человек проносил принадлежность к сословию, членство в определенном сословии.

Человек был господином или слугой, свободным или рабом, помещиком или крепостным, патрицием или плебеем не в силу того, что он занимал определенное положение в хозяйственной жизни, но в силу принадлежности к определенному сословию. Предполагается, что сословия первоначально были экономическим установлением в том смысле, что, как и любой другой общественный порядок, они возникли в конечном итоге из необходимости поддерживать общественное сотрудничество. Но лежавшая в основе этих установлении теория общества была существенно иной, чем либеральная теория, поскольку все сотрудничество между людьми мыслилось таким образом, что одни только «берут», а другие только «дают». Для этой теории было невообразимо, что «давать» и «брать» можно взаимно и это будет выгодно для всех. В следующую эпоху под влиянием либеральных идей система сословий начала терять престиж, стала выглядеть как антиобщественная и несправедливая, основанная на одностороннем обременении низших сословий. Тогда в оправдание сословного устройства были выдвинуты искусственные конструкции взаимообусловленности сословий: высшие сословия обеспечивают низшим защиту и поддержку, предоставляют им землю и пр. Но само возникновение этой доктрины свидетельствует о начавшемся упадке сословной системы. Такого рода идеи были совершенно чужды и враждебны системе сословной организации в период ее расцвета. Тогда сословные разграничения виделись в неприкрашенном свете как отношения насилия, как отношения свободных и несвободных. Сам раб воспринимал рабство как природное установление. Но не следует думать, что он не бунтовал и не пытался бежать, потому что считал рабство установлением справедливым, равно благоприятным для господина и раба. Нет, он попросту избегал смерти за неповиновение.

Предпринимались попытки, превознося историческую роль рабства, опровергнуть либеральное понимание института личной зависимости, лежащего в основе сословного деления. Утверждалось, что рабство есть шаг в прогрессе цивилизации, поскольку захваченных в плен врагов перестали убивать, а стали обращать в рабство. Без рабства общество с разделением труда, в котором ремесло отделено от сельского хозяйства, не смогло бы развиться до тех пор, пока сохранялась незанятая земля; ведь каждый предпочитает быть вольным хозяином на собственной земле, а не безземельным переработчиком добываемого другими сырья, а тем более неимущим батраком на чужом поле. С этой точки зрения рабство имеет свое историческое оправдание, поскольку высшая цивилизация невозможна без разделения труда, которое обеспечивает части населения досуг, освобождает его от повседневных забот о хлебе насущном[310]310
  Bagehot, Physics and Politics, London, 1872, p. 71 ff.


[Закрыть].

Вопрос об оправданности тех или иных исторических установлении может возникнуть лишь для тех, кто смотрит на историю глазами моралиста. Факт появления чего-либо в истории свидетельствует о том, что были некие силы, достаточные для его осуществления. Единственный вопрос, который может задать ученый, – действительно ли рассматриваемое установление выполняло приписываемые ему функции. При таком подходе ответ в данном случае должен быть безусловно отрицательным. Личная зависимость не расчистила путь для общественного производства на основе разделения труда. Напротив, она была препятствием на этом пути. Рост современного промышленного общества с его развитой системой разделения труда не мог начаться, пока не уничтожили личную зависимость. Существовали свободные, пригодные для поселения земли – и это не помешало ни возникновению обособленного ремесла, ни образованию класса свободных наемных работников. Ведь пустующие земли надо сначала сделать пригодными к обработке. Прежде чем они станут плодоносными, они нуждаются в улучшении. Эти земли почти всегда хуже уже обрабатываемых: нередко – по плодородию, почти всегда – по расположению[311]311
  Даже сегодня существует много бесхозной земли, которую может занять каждый желающий. Однако европейские пролетарии не переселяются во внутренние области Африки или Бразилии, а продолжают дома работать за заработную плату.


[Закрыть]. Единственно необходимым общественным условием для развития системы разделения труда является частная собственность на средства производства. И для ее развития не было никакой нужды в порабощении работников.

Существуют два характерных типа отношений между сословиями. Во-первых, отношение между феодальным властителем и оброчным крестьянином. Феодальный властитель стоит совершенно вне процесса производства. Он появляется на сцене, когда урожай уже собран и производство завершено. Тогда он и получает свою долю. Для понимания природы таких отношений нам нет нужды знать, возникли ли они в результате покорения прежде свободных крестьян или в результате заселения земли, принадлежавшей властителю. Значение имеет лишь то, что эти отношения лежат вне сферы производства, а значит, и не могут исчезнуть в результате экономического процесса, такого, как превращение рентных платежей и десятины из натуральной формы в денежную. Если рента может быть переведена в денежную форму, вместо отношений зависимости возникают отношения по поводу прав собственности. Вторым типичным отношением является отношение господина к рабу. Здесь господин требует труда, а не готовых благ, и получает требуемое без оказания ответных услуг рабу. Ведь предоставление пищи, одежды и убежища не есть ответные услуги, но всего лишь необходимые затраты, если только господин не хочет потерять труд раба. При последовательно проводимой системе рабства раба кормят лишь до тех пор, пока его труд приносит больше, чем стоит его содержание.

Совершенно неоправданно было бы сравнивать эти два типа отношений с теми, которые существуют в свободной экономике между предпринимателем и работником. Исторически свободный труд по найму частично вырос из труда рабов и крепостных. Потребовалось немало времени, чтобы исчезли все следы такого происхождения, и он стал тем, что он есть в капиталистической экономике. Но ставить рядом на одну доску экономически свободный труд по найму и труд подневольный – значит совершенно не понимать капиталистической экономики. С позиций социологии можно провести сопоставление этих двух систем. Ведь обе они включают разделение труда и общественное сотрудничество, а потому являют немало общих черт. Но социологическое исследование не должно проходить мимо того факта, что экономическая природа двух систем совершенно различна. Использование аргументов, почерпнутых при изучении рабского труда, для экономического анализа свободного труда не может иметь никакой цены. Свободный работник в виде заработной платы получает то, что экономически вменено его труду. Владелец раба тратит столько же на поддержание существования раба и на уплату работорговцу цены, которая соответствует текущей или будущей разнице между заработной платой свободного работника и расходами на содержание раба. Эта разница между заработком свободного и ценой содержания раба идет человеку, который обращает свободного в раба – охотнику на рабов, а не работорговцу и не рабовладельцу. В рабовладельческой экономике эти двое не извлекают какого-либо специфического дохода. Отсюда ясно, что каждый, кто пытается оправдать теорию эксплуатации ссылкой на условия рабовладельческой экономики, просто не понимает существа проблемы[312]312
  «Источник прибылей рабовладельца, – говорил Лексис (при обсуждении работы: Wicksell, Über Wert, Kapital und Rente // Schmollers Jahrbuch, XIX Bd., S. 335 ff.), – несомненен, и это, может быть, можно сказать и об «эксплуататоре». При нормальных отношениях между предпринимателем и работником нету такой уж эксплуатации, но скорее наличествует экономическая зависимость со стороны работника, которая, бесспорно, воздействует на распределение продукта труда. Не имеющий собственности работник должен добывать «ежедневный хлеб», иначе он погибнет. В общем случае он может найти применение для своего труда только в производстве «будущих благ». Но и это не главное, поскольку даже когда он производит (подобно подсобному рабочему в пекарне) блага, которые потребляются в тот же день, его доля в доходе обусловлена неблагоприятными для него обстоятельствами: он не может независимо выбирать методы использования своего труда, но вынужден менять его на более или менее достаточные средства к жизни, тем самым отказываясь от участия в прибыли. Это тривиальные утверждения, но я уверен, что для непредвзятого наблюдателя они всегда будут убедительными в силу своей непосредственной самоочевидности». Нельзя не согласиться с Бём-Баверком и с Энгельсом, что в этих идеях, которые, впрочем, всего лишь воспроизводят взгляды, господствующие в немецкой «вульгарной экономии»[472]472
  Политическая экономия после Рикардо с легкой руки Маркса широко стала именоваться вульгарной экономией (от лат. vulgaris – простой, обыденный). Ее родоначальником считается Жан Батист Сэй – комментатор и вульгаризатор Адама Смита. Немецкая вульгарная экономия, начинающаяся с Адама Мюллера и Фридриха Листа, получила развитие в форме исторической школы.


[Закрыть], содержится признание, выраженное в тщательно отобранных словах, социалистической теории эксплуатации (Böhm-Bawerk, Einige strittge Fragen der Kapitalstheorie, Wien und Leipzig, 1900, S. 112 [Бём-Баверк Е. Основы теории ценности хозяйственных благ. СПб., 1903. С. 115 сл. ]; Engels, Vorwort zum dritten Bande des «Kapital», S. XII [Энгельс Ф. Предисловие к третьему тому «Капитала» // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 25. Ч. I. С. 13]). Теоретическая неудовлетворительность теории эксплуатации нигде не видна яснее, чем в этой попытке Лексиса подвести под нее базу[473]473
  Вильгельм Лексис (1837–1914) – немецкий статистик и экономист. В 1885 г. он выступил с критикой «Капитала» Маркса, но при этом защищал положения, фактически приводящие к признанию эксплуатации рабочих и переливу части созданной ими стоимости в руки капиталистов. Поэтому Энгельс назвал Лексиса «марксистом, облачившимся в костюм вульгарного экономиста» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 25. Ч. 1. С. 14). Мизес приводит раскавыченную цитату из Энгельса о тщательно отобранных Лексисом словах.


[Закрыть].


[Закрыть].

В обществе, разделенном на сословия, все члены тех сословий, которые не обладают полнотой прав, имеют один общий интерес: они борются за улучшение правовых позиций своего сословия. Все прикрепленные к земле стремятся облегчить бремя оброка; рабы стремятся к свободе, т. е. к состоянию, когда они смогут распоряжаться своим трудом. Общность интересов всех членов сословия тем сильнее, чем менее способен индивидуум подняться над правовыми рамками своего сословия. Не имеет большого значения, что в отдельных редких случаях особо одаренные индивидуумы с помощью счастливого случая способны стать членами высших сословий. Массовые движения не возникают из-за неудовлетворенных желаний и надежд изолированных индивидуумов. Привилегированные сословия позволяют талантам подняться по социальной лестнице не ради сглаживания общественного недовольства, а для обновления собственной силы. Одаренные индивидуумы, которым перекрыли путь наверх, могут стать опасными только в том случае, если их призыв к насильственным действиям найдет отклик в широких слоях недовольных.

Устранение отдельных межсословных конфликтов не разрешало противоречий между сословиями до тех пор, пока сохранялась идея сословного разделения общества. Даже когда угнетенным удавалось сбросить ярмо, это не устраняло всех сословных различий. Только либерализм смог разрешить фундаментальный конфликт сословного общества. Он сделал это, борясь со всеми формами личной зависимости – опираясь на то, что свободный труд производительнее несвободного, и превратив свободу выбора места работы и профессии в фундаментальное требование рациональной политики. Ничто лучше не характеризует неспособность антилиберальной критики понять историческое значение либерализма как попытки преуменьшить значение этого действия, представляя его продиктованным «интересами» отдельных групп.

В борьбе между сословиями все члены каждого сословия сплочены общей целью. Как бы ни различались они во всем другом, это одно их объединяет. Они стремятся к улучшению правовых позиций своего сословия, с чем обычно связаны и экономические преимущества. Ведь различия в правовом статусе сословий поддерживаются как раз ради того, что при этом экономические преимущества одних создаются за счет экономической несправедливости по отношению к другим.

Но в теории классовой борьбы «класс» – это совсем иное. Теория, утверждающая неразрешимость классовых конфликтов, поступает нелогично, когда делит общество только на три или четыре класса. Доведенная до логического конца, эта теория должна была бы дробить общество на группы с общими интересами до тех пор, пока не выделились бы группы, члены которых выполняют одни и те же функции. Недостаточно разделить собственников на землевладельцев и капиталистов. Дифференциация должна продолжаться до тех пор, пока не будут вычленены такие группы, как производители хлопковой пряжи такого-то номера, или производители черной козлиной кожи, или легкого светлого пива. У таких групп и на самом деле есть только один общий интерес: они жизненно заинтересованы в благоприятных условиях сбыта своего продукта. Но этот общий интерес узко ограничен. В свободной экономике никакая отрасль не может в длительной перспективе получать прибыль больше средней и в то же время не может работать в убыток. Общий отраслевой интерес, таким образом, не выходит за пределы краткосрочных тенденций рынка. В остальном же в группе господствует конкуренция, а не групповая сплоченность. Особые интересы делаются могущественнее конкуренции, когда экономическая свобода так или иначе ограничена. Чтобы защитить теорию борьбы между классами и соответственно внутриклассовой солидарности, следовало бы показать, что конкуренция не столь важна даже в условиях свободной экономики. Нельзя обосновать теорию классовой борьбы ссылками на солидарность землевладельцев против городского населения в вопросе о тарифной политике или на конфликт землевладельцев и горожан по вопросу политического руководства. Либерализм не отрицает ни того, что вмешательство государства в хозяйственные вопросы порождает особые интересы, ни того, что в результате вмешательства возникают привилегии для отдельных групп. Он просто говорит, что особые привилегии малых групп ведут к жестоким политическим конфликтам и постоянным нарушениям мира, что сдерживает развитие общества. Либерализм утверждает, что, когда такие особые привилегии делаются общим правилом, они обращаются в несправедливость для всех, поскольку при этом одной рукой забирают то, что дает другая, и единственным постоянным результатом оказывается общий упадок производительности труда.

В длительной перспективе солидарность интересов внутри группы и противоположность межгрупповых интересов всегда являются результатом ограничений права собственности, свободы торговли и свободы выбора профессии. Только ненадолго такие результаты могут возникнуть как отражение условий самого рынка. Но если даже в малых группах, члены которых занимают идентичное положение в хозяйственном процессе, нет такой общности интересов, которая бы противопоставляла их всем другим группам, тем более не может идти речь о такой солидарности интересов в больших группах, члены которых занимают не идентичные, а просто сходные позиции в экономике. Если уж нет особой общности интересов внутри группы изготовителей хлопковой пряжи, ее не может быть у всех занятых переработкой хлопка или у прядильщиков и машиностроителей. Интересы прядильщиков и ткачей, интересы машинострои телей и тех, кто использует машины, весьма и весьма различны. Общность интересов возникает только при исключении конкуренции, например у владельцев земли определенного качества и местоположения.

Теория, которая делит все население на три или четыре большие группы, ошибочно полагает всех землевладельцев единым классом с общими интересами. Никакой определенный интерес не соединяет владельцев земли, пригодной к возделыванию, владельцев лесов, виноградников, рудных месторождений или участков городской земли, если только им не приходится защищать право частной собственности на землю. Но как раз этот интерес характерен не только для землевладельцев. Тот, кто осознал важность системы частной собственности на средства производства, даже если он и не владеет ничем, должен защищать этот принцип так же, как собственник свое владение. У землевладельца же особые интересы возникают только в тех случаях, когда бывает затронута свобода приобретения и продажи собственности.

Также не существует общего интереса и у продающих труд. Однородный труд так же абстрактен, как и универсальный работник. Труд прядильщика отличен от труда шахтера и от труда доктора. Теоретики социализма и неустранимого классового конфликта говорят так, как если бы действительно существовал некоторый абстрактный труд, который под силу каждому, а вопрос о квалификации вообще не имел значения. На деле никакого «абсолютного» труда не существует. Да и неквалифицированный труд вовсе не однороден. Подметальщик улицы – не то же, что носильщик. Более того, даже в чисто количественном отношении неквалифицированный труд занимает много меньшее место, чем предполагает ортодоксальная классовая теория.

Когда мы анализируем основы теории вменения, у нас есть право говорить просто о земле и о труде. При этом подходе все блага высших порядков имеют значение только как элементы хозяйства. Сведение бесконечного многообразия благ высшего порядка к нескольким большим группам оправдано удобствами выработки теории, которая, разумеется, направлена к определенным целям. Часто высказывают сожаление, что экономическая теория имеет дело с абстракциями; но как раз эти сожалеющие забывают, что понятия «труд» и «рабочий», «капитал» и «капиталист» и т. д. есть всего лишь абстракции, а потому и бестрепетно переносят «рабочего», созданного построениями экономической теории, на картинку, которая предположительно изображает реальную общественную жизнь.

Члены класса – конкуренты друг другу. Если численность рабочих уменьшается, а предельная производительность труда соответственно растет, тогда растут и заработная плата, и уровень жизни рабочих. Профсоюзы здесь ничего изменить не могут. И когда профсоюзы, предположительно созданные для борьбы с предпринимателями, ограничивают рост своих членов, как это делали средневековые цехи, они тем самым признают этот факт[225]225
  Средневековые цехи – профессиональные объединения ремесленников; в целях устранения конкуренции между своими членами всячески ограничивали прием новых мастеров в цех, регламентировали число подмастерьев и учеников у мастера.


[Закрыть].

Рабочие конкурируют между собой за продвижение на более высокие должности и за лучшие места работы. Члены других классов вполне могут позволить себе безразличие к тому, кто же именно займет место мастера, кто входит в это относительное меньшинство, которое сумеет перейти в более высокий слой, до тех пор, пока это будут самые способные. Но для самих рабочих этот вопрос очень важен. Каждый конкурирует со всеми другими. Конечно, каждый заинтересован и в том, чтобы должность мастера во всех других случаях доставалась самым способным и самым подходящим. Но при этом каждый желает сам занять доступную ему вакансию мастера, даже если он лично и не является самым подходящим для этой работы. И это его личное преимущество перевешивает ту малую долю неблагоприятных последствий неверного выбора, наносящего ущерб всем вместе.

Теория общности интересов всех членов общества есть единственная теория, которая показывает, как вообще возможно общество; и если отбросить эту теорию, единое общество распадается даже не на классы, а на взаимно враждебных индивидуумов. Конфликт индивидуальных интересов может быть преодолен только в рамках общества, но не внутри класса. Общество не знает других составных частей, чем индивидуумы. Класс, объединенный общим особым интересом, просто не существует, – это изобретение непродуманной теории. Чем сложнее и дифференцированное общество, тем больше в нем групп, члены которых занимают схожие позиции в общественном организме; естественно, что численность членов в каждой группе уменьшается по мере того, как растет число самих групп. Из того факта, что у членов каждой группы есть некоторые общие интересы, не следует полного равенства их интересов. Равенство позиций делает их конкурентами, но не людьми с общими целями. Частичное сходство интересов у членов близких групп также не ведет к полному единству стремлений. В той мере, в какой их групповые позиции близки, они вынуждены конкурировать между собой.

Интересы владельцев хлопкопрядильных фабрик могут до некоторой степени быть параллельными, но это и обостряет конкуренцию между ними. Совершенно сходными будут интересы тех фабрикантов, которые вырабатывают пряжу одних и тех же номеров. Но как раз между ними и будет самая жесткая конкуренция. В некоторых случаях параллельность интересов может охватывать более широкую сферу; это могут быть все работники хлопчатобумажной промышленности, либо все производители хлопка, включая тех, кто его выращивает, либо все занятые в промышленности: группировки зависят от конкретных целей и интересов. Но полное совпадение интересов здесь встречается редко, а когда встречается, то ведет не только к солидарности против третьей стороны, но и к конкуренции внутри группы.

Теории, которая выводит все общественное развитие из борьбы классов, следовало бы показать, что положение каждого человека в обществе однозначно определяется его классовым положением, т. е. его принадлежностью к определенному классу и отношением между этим классом и другими классами. Тот факт, что во всех политических схватках определенные социальные группы конфликтуют друг с другом, никак не доказывает этой теории. Доказательством правоты могла бы быть демонстрация того, что классы стремятся к предустановленным целям и не подвержены влиянию идеологий, независимых от классовых позиций; нужно было бы доказать, что малые группы объединяются в большие, а те – в классы не под влиянием компромиссов и временных союзов, но под давлением общественной необходимости, исходя из однозначной общности интересов.

Рассмотрим, например, составляющие элементы аграрной партии. В Австрии виноделы, хлеборобы и скотоводы объединились в партию. Но никак нельзя утверждать, что их свела воедино общность интересов. У каждой из этих трех групп свои интересы. Их объединение ради достижения определенных мер таможенной политики есть компромисс между конфликтующими интересами. Но такой компромисс возможен только на основе идеологии, выходящей за пределы классовых интересов. Классовый интерес каждой из этих трех групп противоположен интересам остальных. Они могут объединиться, только отодвинув полностью или частично определенные особые интересы на задний план, хотя, конечно, это делается ради более эффективной защиты других особых интересов.

То же самое с рабочими в их противостоянии владельцам средств производства. Особые интересы отдельных рабочих групп также не едины. В зависимости от способности и умений их члены также имеют различные интересы. Пролетариат является однородным классом, конечно же, не в силу его классовых позиций, как это утверждают социалистические партии. Таким его делает социалистическая идеология, которая принуж дает каждого индивидуума и каждую группу отказываться от своих особых интересов. Повседневная работа профсоюзов как раз и заключается главным образом в достижении компромиссов в этом конфликте интересов[313]313
  Даже «Манифест Коммунистической партии» признавал: «Организация пролетариев в класс, и тем самым в политическую партию, ежеминутно вновь разрушается конкуренцией между самими рабочими» (Das Kominunistische Manifest, S. 30 [Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 433]; см. также: Marx, Das Elend der Philosophie, 8 Aufl., Stuttgart, 1920, S. 161 [Маркс К. Нищета философии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 183]).


[Закрыть].

Всегда возможны иные, чем уже существующие, коалиции и союзы между группами и их интересами. Те, что существуют, возникли не в результате классового положения групп, но под влиянием идеологии. Сплоченность групп порождается политическими целями, а не идентичностью интересов. Единство особых интересов всегда существует на некотором ограниченном пространстве и уравновешивается или уничтожается конфликтом между другими особыми интересами. И так до тех пор, пока некая идеология не сделает видимую общность интересов фактором более сильным, чем реальный конфликт интересов.

Общность классовых интересов не существует независимо от классового сознания, а классовое сознание не есть простое приложение к уже имеющейся общности особых интересов: оно создает эту общность. В современном обществе пролетарии не представляют собой особой группы, поведение которой однозначно определялось бы классовым положением. Отдельные люди вовлекаются в общие политические действия социалистической идеологией; источником единства пролетариата является не его классовое положение, а идеология классовой борьбы. До социализма пролетариат не существовал как класс. Социалистическая идея сформировала пролетариат как класс, объединив определенных индивидуумов для достижения определенных политических целей. В социализме нет ничего, что делало бы его особенно пригодным для достижения действительных целей пролетарских классов.

С классовой идеологией дело обстоит так же, как с национальной. На деле не существует противоположности между интересами отдельных наций и народностей. Исторически именно национальная идеология создала впервые веру в особые интересы и превратила народы в особые группы, враждующие друг с другом. Национализм разделяет общество по вертикали; социализм разделяет его по горизонтали. В этом смысле две эти идеологии в целом взаимоисключают друг друга. В Германии в 1914 г. националистическая идеология положила социализм на обе лопатки – и неожиданно возник объединенный фронт националистов. В 1918 г. социалисты взяли реванш[226]226
  1 августа 1914 г. Германия объявила войну России, 3 августа – Франции. Германская социал-демократическая партия поддалась националистическому угару. Ее лидеры призвали социалистов встать «на защиту отечества», заключить на время войны «классовый мир», а парламентская фракция социал-демократов голосовала за военные кредиты. В ноябре 1918 г. в Германии произошла демократическая революция, приведшая к власти значительно отрезвевших социал-демократов.


[Закрыть].

В свободном обществе нет классов, разделенных противоположными и непримиримыми интересами. Общество представляет собой единство интересов. Союзы особых групп всегда стремились к разрушению этой сплоченности. По своим целям и по своей сущности они антисоциальны. Особое единство интересов пролетариата существует постольку, поскольку оно обусловлено одной целью – разрушить общество. Та же природа у особой общности национальных интересов.

Поскольку марксистское определение класса расплывчато, его удавалось использовать для выражения весьма разнообразных идей. Когда в одном случае в качестве решающих выдвигают противоречия интересов владельцев капитала и неимущих, затем – интересов городского и деревенского населения, потом – интересов буржуазии, пролетариата и крестьянства, когда говорят об интересах военно-промышленного капитала, алкогольного капитала, финансового капитала[314]314
  Здесь обычно совершенно алогично упускают из виду тот факт, что наемные работники также заинтересованы в процветании своей отрасли производства и своего предприятия.


[Закрыть], когда сначала толкуют о золотом интернационале[227]227
  Это выражение пустил в ход для обозначения международного единства финансовых воротил берлинский муниципальный советник К. Вильманс, опубликовавший в 1876 г. брошюру «Золотой интернационал и необходимость создания партии социальных реформ».


[Закрыть], а затем, не переводя дыхания, заводят речь о том, что империализм есть следствие борьбы между капиталистами, легко понять, что это просто демагогические лозунги, лишенные какого бы то ни было социологического смысла. Даже в центральных моментах своего учения марксизм никогда не поднимался над уровнем уличных демагогов[315]315
  Даже Кунов в своей некритичной апологии марксизма вынужден был признать, что Маркс и Энгельс не только говорили о трех основных классах, но и различали целый ряд подклассов и неосновных классов (Cunow, Die Marxische Geschichts-, Gesellschafts– und Staatstheorle, II. Bd., S. 53 [Кунов Г. Марксова теория исторического процесса, общества и государства. Т. 2. С. 57]).


[Закрыть].