Текст книги "Социализм. Экономический и социологический анализ"

Принятая русскими большевиками, итальянскими фашистами и германскими нацистами концепция диктаторской власти неявно предполагает, что не может быть споров о том, кто именно будет диктатором. Мис тические силы, определяющие ход исторических событий, выделяют провиденциального лидера. Все достойные люди не могут не склониться перед несомненным выбором истории и преклонят колени перед троном избранника судьбы. Кто поступит иначе – еретик и презренный негодяй, подлежащий «ликвидации».

На самом деле диктаторская власть достается тому из кандидатов, кто сумел вовремя устранить всех своих соперников и их людей. Диктатор, прокладывая путь к верховной власти, вырезает всех конкурентов. Он защищает свои позиции власти, вырубая всех тех, кто способен оспорить ее. История восточных деспотий свидетельствует об этом так же, как и современная история.

Когда в 1924 г. умер Ленин, Сталин вытеснил наиболее опасного из своих соперников – Троцкого. Троцкий покинул страну, провел несколько лет в скитаниях по разным странам Европы, Азии и Америки и был наконец убит в Мексике. Сталин стал абсолютным властителем России.

Троцкий был ортодоксальным марксистским интеллектуалом. В силу этого он пытался представить свою личную вражду со Сталиным как результат принципиального расхождения. Он клеймил политику Сталина как измену святым заветам Маркса и Ленина. Сталин отвечал в том же духе. Фактически, однако, этот конфликт представлял собой соперничество двух лиц, а не конфликт антагонистических идей и принципов. Были небольшие разногласия в вопросах тактики. Но во всех основных вопросах Сталин и Троцкий занимали общие позиции.

До 1917 г. Троцкий жил в эмиграции и был в той или иной степени знаком с основными языками Запада. Он держался как эксперт по международным вопросам. На самом деле он ничего не знал о цивилизации Запада, о политических идеях и политических условиях. В качестве странствующего изгнанника он общался исключительно с другими изгнанниками. Единственными иностранцами, с которыми он порой встречался в кафе и клубах Западной и Центральной Европы, были радикальные доктринеры, которые сами по себе – в силу одержимости марксизмом – были отделены от реальности. Его единственным чтением были марксистские книги и периодика. Все другое он презирал как «буржуазную» литературу. Он был абсолютно неспособен видеть мир иначе, чем с точки зрения марксизма. Подобно Марксу он был всегда готов истолковать любую крупную стачку или маленькую заварушку как знак начала последней великой революции.

Сталин – плохо образованный грузин, ни в малейшей степени не знакомый ни с одним иностранным языком. Он не знал ни Европы, ни Америки. Даже его достижения как марксистского литератора сомнительны. Но именно тот факт, что он не был марксистским начетчиком, хотя и был при этом несгибаемым борцом за коммунизм, обеспечил ему превосходство над Троцким. Сталин мог видеть вещи как они есть на самом деле, не обманываясь хитросплетениями диалектического материализма. При столкновении с проблемой он не искал истолкований в писаниях Маркса и Энгельса. Он доверял своему здравому смыслу. Ему хватило здравомыслия, чтобы признать, что политика мировой революции, начатая Лениным и Троцким в 1917 г., полностью провалилась за пределами России.

В Германии коммунисты, возглавлявшиеся Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург, потерпели поражение от регулярных армейских частей и националистических отрядов в кровавой схватке на улицах Берлина в январе 1919 г. Коммунистический насильственный захват власти в Мюнхене весной 1919 г., бунт Гельца в марте 1921 г. точно так же окончились поражением[380]380
  6 января 1919 г. в Берлине началась всеобщая политическая забастовка рабочих. Созданный в тот же день революционный комитет, в который вошли независимые социал-демократы и коммунисты, призвал рабочих взять власть. В течение 10–12 января правительственные войска силой оружия подавили восставших. 15 января руководители коммунистов Карл Либкнехт (1871–1919) и Роза Люксембург (1871–1919) были арестованы группой офицеров и в тот же день убиты. В Баварии 7 апреля 1919 г. левые социал-демократы провозгласили Советскую республику. 13 апреля власть перешла в руки коммунистов, которые удерживали ее до 27 апреля. Против Советской республики были двинуты правительственные немецкие войска, и к 1 мая она была разгромлена. В марте 1921 г., когда начались вооруженные столкновения рабочих с полицией в Саксонии, ветеран Первой мировой войны коммунист Макс Гельц (1889–1933) организовал в Средней Германии партизанские отряды, сражавшиеся с правительственными войсками и жандармерией. Его отряды потерпели поражение, а сам он был арестован и приговорен к пожизненному заключению.


[Закрыть]. В Венгрии в 1919 г. коммунисты были разбиты частями румынской армии, а также отрядами Хорти и Гембеша[381]381
  21 марта 1919 г. была провозглашена Венгерская Советская республика как государство диктатуры пролетариата. В апреле началось наступление румынских войск, поддержанных добровольческими венгерскими формированиями, возглавленными бывшим габсбургским контр-адмиралом Миклошем Хорти (1868–1957). Дьюла Гембеш (1866–1936) занимал пост государственного секретаря военного министерства в антикоммунистическом сегедском венгерском правительстве. 1 августа 1919 г. Венгерская Советская Республика пала.


[Закрыть]. В Австрии многочисленные коммунистические заговоры провалились в 1918 и 1919 г.; свирепый бунт в июле 1927 г. был легко усмирен венской полицией[382]382
  15–17 июля 1927 г. в Вене всеобщая забастовка и демонстрации переросли в уличные бои рабочих с полицией.


[Закрыть]. В Италии в 1920 г. захват предприятий окончился полной неудачей[383]383
  Массовый захват итальянских предприятий рабочими начался 31 августа 1920 г. по призыву профсоюза металлистов в ответ на объявленный предпринимателями локаут. Движение, носившее в целом экономический характер, радикально настроенной частью рабочих и интеллигенции воспринималось как начало революции. 19 сентября при посредничестве правительства было достигнуто соглашение, согласно которому рабочие покидают предприятия, а предприниматели повышают ставки заработной платы на 10–20 % и обещают допустить профсоюзный контроль над производством.


[Закрыть].

Во Франции и в Швейцарии коммунистическая пропаганда казалась очень влиятельной в первое время после окончания войны в 1918 г., но очень скоро истощилась. В Великобритании в 1926 г. общая стачка окончилась полным поражением[384]384
  С 4 по 12 мая 1926 г. по призыву конференции исполкомов профсоюзов в Великобритании прошла всеобщая стачка. Стачка проводилась в поддержку бастующих горняков. 11 мая Верховный суд объявил ее незаконной. По следам стачки 28 июля 1927 г. был принят Закон о промышленных конфликтах и тред-юнионах, запретивший всеобщие стачки и стачки солидарности. Он просуществовал до 1946 г. На следующий день после того, как стачка была объявлена Верховным судом незаконной, генеральный совет тред-юнионов ее отменил.


[Закрыть].

Троцкий был настолько ослеплен собственной ортодоксальностью, что отказался признать провал большевистских методов. Но Сталин сделал это очень скоро. Он не оставил идею подготовки революционных взрывов во всех странах мира и установления повсеместной Советской власти. Но при этом хорошо сознавал, что агрессию нужно отложить на несколько лет и что нужны новые методы ее осуществления. Троцкий был неправ, приписывая Сталину удушение коммунистического движения за пределами России. Сталин просто использовал другие методы для достижения все тех же целей, общих для всех марксистов.

Как истолкователь марксистских догм, Сталин, конечно же, уступал Троцкому, но он превосходил своего соперника как политик. Тактические успехи большевизма на мировой арене – заслуга Сталина, а не Троцкого.

В области внутренней политики Троцкий прибегал к испытанным традиционным трюкам, которые марксисты всегда использовали для развенчания социалистической политики других партий. Что бы Сталин ни делал, это не были истинные социализм и коммунизм, но, напротив, чудовищное извращение благородных принципов Маркса и Ленина. Все катастрофические результаты общественного контроля над производством и распределением, проявлявшиеся в России, толковались Троцким как результат мелкобуржуазности политики. Они не были неизбежными следствиями коммунистических методов. Они были печальными порождениями сталинизма, а не коммунизма. Исключительной виной Сталина было объяснено все: что в стране правила совершенно безответственная бюрократиями привилегированные олигархические группы купались в роскоши, в то время как массы жили на грани голода; что террористический режим уничтожил старую гвардию революционеров и обрек миллионы на рабский труд в концлагерях; что тайная полиция была всевластной; что профсоюзы были бессильными; что массы были лишены всех прав и свобод. Сталин не был лидером эгалитарного бесклассового общества. Он возглавил отход к худшим методам классового господства и эксплуатации. Новый правящий класс, втянувший примерно 10 процентов населения, безжалостно подавлял и эксплуатировал громадное большинство пролетарских тружеников.

Троцкий не мог объяснить, как всего этого сумел достичь один-единственный человек со своими прислужниками. Где же были «материальные производительные силы», столь много обсуждавшиеся в Марксовом историческом материализме, которые «независимо от воли индивидуумов» определяют ход человеческой истории «с неотвратимостью законов природы»? Как могло случиться, что один человек изменил «правовую и политическую надстройку», которую единственным и неизменным образом определяет экономическая структура общества? Даже Троцкий был согласен, что в России больше не существует частной собственности на средства производства. В империи Сталина производство и распределение безраздельно контролируются «обществом». Согласно основным положениям марксизма в такой системе надстройка должна быть подобием земного рая. В марксистской доктрине не предусмотрена возможность, чтобы индивидуальными усилиями можно было извратить благодать общественного контроля над хозяйством и обратить жизнь в ад. Последовательный марксист – если бы последовательность была совместима с марксизмом – должен бы признать, что политическая система сталинизма есть необходимая форма коммунистической надстройки.

Программа Троцкого разрешала все существенные вопросы в точности так же, как это делала и реальная политика Сталина. Троцкий оправдывал индустриализацию России. Именно к этому стремился пятилетний план Сталина. Троцкий оправдывал коллективизацию сельского хозяйства. Сталин создал колхозы и ликвидировал кулаков. Троцкий считал нужным создание большой армии. Сталин создал такую армию. Пока Троцкий сохранял власть, он не был демократом. Напротив, он фанатично требовал диктаторского подавления всех «саботажников». Верно, конечно, что он не предвидел, что диктатор отнесется к нему – Троцкому, автору марксистских трактатов и ветерану славной революции, – как к худшему из саботажников. Подобно другим адвокатам диктатуры он предполагал, что либо он сам, либо кто-нибудь из его близких друзей будет диктатором.

Троцкий был критиком бюрократизма. Но он не предлагал никакого другого способа ведения дел в социалистическом обществе. Нет другой альтернативы ориентированному на прибыль частному бизнесу, кроме бюрократического управления[506]506
  Mises, Bureaucracy, Yale University Press, 1944 [Мизес Л. фон. Бюрократия // Мизес Л. фон. Интервенционизм и бюрократия. М.; Челябинск: Социум, 2015. С. 297–425].


[Закрыть].

Истина в том, что Троцкий нашел у Сталина только одну ошибку: тот стал диктатором вместо Троцкого. Оба были правы в своей взаимной вражде. Сталин был прав в том, что его режим был воплощением истинных коммунистических принципов. Троцкий был прав в том, что сталинский режим обратил российскую жизнь в ад.

Троцкизм не исчез полностью со смертью Троцкого. Буланжизм во Франции также на какое-то время пережил генерала Буланже[385]385
  Французский генерал Жорж Буланже (1837–1891) в конце 80-х годов возглавил движение средних слоев, получившее его имя. Буланжизм представлял собой сплав националистических реваншистских идей с лозунгами борьбы против финансовых и промышленных магнатов, чьи интересы защищают коррумпированное правительство и парламент.


[Закрыть]. В Испании до сих пор есть карлисты, хотя линия Дон Карлоса вымерла[386]386
  Дон Карлос-старший (1788–1855) – один из сыновей испанского короля Карла IV. В прошлом столетии Испания дважды сотрясалась гражданскими войнами, спровоцированными попытками возвести на престол сначала Дон Карлоса-старшего, а потом его внука – Дон Карлоса-младшего. Карлисты как наиболее консервативно-клерикальная ветвь монархистов играли видную роль в испанской истории и в XX веке. Они, в частности, активно поддержали генерала Франко.


[Закрыть]. Такие посмертные движения, конечно, обречены.

Но во всех странах есть люди, которые – при собственной беззаветной преданности идеям всестороннего планирования, т. е. общественной собственности на средства производства, – приходят в ужас при столкновении с реалиями коммунизма. Эти люди разочарованы. Они мечтают о райском саде. Для них коммунизм или социализм означает легкую жизнь – в достатке и полном наслаждении всеми свободами и удовольствиями. Они не в силах осознать противоречивость собственного представления о коммунистическом обществе. Они некритично восприняли все лунатические фантазии Шарля Фурье и все нелепости Веблена[387]387
  В произведениях французского утопического социалиста Шарля Фурье (см. комм. 98) детально разработано устройство будущего гармонического общества. Фурье утверждал, что неизменно присущие человеку страсти, подавляемые в современном ему обществе, получат полный простор в проектируемых им фаланстерах (фалангах) – общежитиях счастливых людей, где будет господствовать свобода любви. (см. с. 77, 143, 145, 147 сн. 1, комм. 145) Торстейн Веблен (1857–1929) – американский экономист, один из основоположников институционализма. Для Веблена характерны элементы критически-утопического подхода к буржуазному обществу. Он выдвигал проекты преобразования капитализма, например путем создания совета техников как органа руководства производством.


[Закрыть]. Они простодушно верят утверждению Энгельса, что социализм будет царством неограниченной свободы. Они винят капитализм во всем том, что вызывает их неудовольствие, и полностью убеждены, что социализм избавит их от всех неприятностей. Собственные неудачи и поражения они приписывают бесчестности этой «безумной» системы конкуренции и надеются, что социализм обеспечит им достойное положение в обществе и высокий доход, которые им положены по праву. Это просто Спящие Красавицы, ждущие принца-спасителя, который сумеет по достоинству оценить их добродетели и заслуги. Для них утешение – проклинать капитализм и восхвалять коммунизм. Так можно скрыть от себя собственную неполноценность и взвалить на «систему» собственные неудачи.

Призывая диктатуру, такие люди всегда надеются на диктатуру собственной клики. Требуя планирования, они всегда подразумевают собственные планы, а не планы других. Они никогда не признают, что социалистический или коммунистический режим представляет собой истинный социализм или коммунизм, если только им не обеспечены высшие статус и доход. Для них основной чертой настоящего и истинного коммунизма является то, что все происходит согласно их собственной воле, а все несогласные принуждаются к повиновению.

Это факт, что большинство наших современников поражены идеями коммунизма и социализма. Однако это не означает, что они единодушны в планах национализации средств производства и общественного контроля над производством и распределением. Напротив. Каждая социалистическая ячейка фанатически враждебна планам всех других социалистических групп. С наибольшим ожесточением социалистические секты воюют именно друг с другом.

Если бы случай с Троцким – как и аналогичная история с Грегором Штрассером в нацистской Германии – были только единичными примерами, их не следовало бы и рассматривать. Но это не случайные явления. Они типичны. Их изучение открывает психологические причины и популярности социализма, и его нереализуемости.

История человечества – это история идей. Именно идеи, теории и доктрины направляют действия людей, определяют конечные цели человека и выбор средств для достижения этих целей. Сенсационные события, возбуждающие страсти и приковывающие к себе внимание поверхностных наблюдателей, – в сущности лишь завершение идеологических изменений. Не бывает резкого и внезапного преобразования всей жизни. То, что называют (вполне запутывающим образом) «поворотной точкой истории», – есть просто момент выхода на сцену сил, которые уже давно работали подспудно. Новые идеологии, которые уже задолго до этого скрытно вытесняли старые, сбрасывают последнюю оболочку, и даже самые непроницательные оказываются лицом к лицу с новизной, прежде ими не замечавшейся.

В этом смысле захват Лениным власти в октябре 1917 г. был, конечно, поворотной точкой. Но ее значение вовсе не то, какое обычно приписывают коммунисты.

Эта победа сыграла не столь значительную роль в движении к социализму. Просоциалистическая политика промышленных стран Центральной и Западной Европы в этом плане имела куда большие последствия. Введенная Бисмарком система социального страхования играла куда большую роль в этом движении к социализму, чем экспроприация отсталых заводов России. Государственные железные дороги Пруссии дали единственный пример государственного предприятия, которое, по крайней мере временно, не стало жертвой финансового краха. Британия уже до 1914 г. воспроизвела основные элементы германской системы социального страхования. Во всех промышленных странах правительства являли преданность идеям государственного вмешательства в экономику, идеям, ведущим напрямую к социализму. В ходе войны большинство правительств вело политику, названную военным социализмом. Программа Гинденбурга (Германия), которая, разумеется, не могла быть выполнена полностью из-за поражения в войне, была не менее радикальна и к тому же лучше составлена, чем широко известные пятилетние планы России[388]388
  Пауль Гинденбург (1847–1934) – с 1916 г. фактически верховный главнокомандующий Германии. Возглавляемые им милитаристские круги активно добивались государственного регулирования экономической жизни. Под их влиянием производство было жестко регламентировано, запрещены стачки, введена обязательная трудовая повинность для мужчин от 17 до 60 лет, организовано нормированное снабжение продовольствием и одеждой.


[Закрыть].

Для социалистов сильно индустриализованных стран Запада русские методы были вполне бесполезны. Для этих стран производство на экспорт было непременным условием выживания. Они не могли принять русскую систему экономической автаркии. Россия никогда не экспортировала промышленные товары в сколь-нибудь заметных количествах. В советский период они почти совсем исчезли с мировых рынков зерна и сырых материалов. Даже фанатичные социалисты не могли не признать, что Западу нечему учиться у России. Очевидно, что превозносимый большевиками технологический прогресс есть просто топорная имитация того, что производилось на Западе. Ленин определил коммунизм так «Советская власть плюс электрификация». Что ж, электрификация – это западная идея, и страны Запада обогнали Россию в области электрификации не меньше, чем во всех других.

Реальное значение ленинской революции следует видеть в том, что она явила миру пафос неограниченного насилия и принуждения. Она несла с собой отрицание всех политической идеалов, в течение трех тысячелетий направлявших развитие Запада.

Государство и правительство есть не что иное, как общественный аппарат жестокого насилия и принуждения. Такой аппарат, власть полиции необходимы для того, чтобы антиобщественно настроенные индивидуумы и группы не разрушили систему общественного сотрудничества. Жестокое предотвращение и подавление антиобщественной активности благотворны для всего общества и для каждого из его членов. Но жестокость и насилие сами по себе есть зло и развращает тех, кто их осуществляет. Необходимо ограничивать власть тех, кто находится при должности, чтобы они не стали совершенными деспотами. Общество не может существовать без аппарата насилия и принуждения. Но точно так же оно не может существовать, если власть имущие становятся безответственными тиранами и вольны расправляться со всеми неугодными.

Социальная функция законов в том, чтобы ограничивать произвол полиции. Законы ограничивают со всей возможной тщательностью произвол полицейских чиновников. Они строго ограничивают их возможности действовать по собственному разумению и, таким образом, очерчивают сферу жизни, в которой граждане вольны делать что угодно, не опасаясь правительственного вмешательства.

Свобода и вольность – это всегда свобода от полицейского вмешательства. В природе нет таких вещей, как свобода и вольность. Там есть только неуклонность законов природы, которым человек должен безусловно подчиняться, если желает достичь хоть чего-нибудь. Не было свободы и в воображаемом райском существовании, которое согласно фантазии многих писателей предшествовало установлению общественных отношений. Где нет правительства, каждый оказывается в зависимости от более сильного соседа. Свобода возможна только в рамках государства, способного помешать бандиту убивать и грабить тех, кто слабее его. Но только господство закона не позволяет власть имущему самому превратиться в худшего из бандитов.

Законы определяют нормы легитимных действий. Они устанавливают процедуры, необходимые для изменения или отмены существующих законов и принятия новых. Подобным же образом они устанавливают процедуры применения законов в определенных случаях, должный процесс правосудия. На законах держатся суды и трибуналы. Таким образом, они нацелены на то, чтобы не возникало ситуаций, в которых индивидуум оказался бы во власти произвола администрации.

Смертный человек склонен к ошибкам, а судьи и законодатели смертны. Вновь и вновь может повторяться ситуация, когда достойные законы или их толкование судами не позволяют исполнительным властям прибегнуть к предположительно благим мерам. Это, впрочем, не большая беда. Если законодатели осознают недостатки достойных законов, они могут изменить их. Скверно, конечно, что преступник может порой избежать наказания из-за дыры в законах или оттого, что прокурор пренебрег какими-либо формальностями. Но это меньшее зло, если сравнить его с последствиями неограниченной произвольной власти «доброжелательного» деспота.

Именно этого и не могут понять антиобщественные индивидуумы. Такие люди проклинают формализм должного правового процесса. Почему закон препятствует правительству использовать благотворные меры? Разве это не фетишизм – подчинить все верховенству закона, а не целесообразности? Они требуют перехода от правового государства (Rechtsstaat) к государству благосостояния (Wohlfahrtsstaat). В этом правовом государстве патерналистское правительство должно иметь возможность сделать все необходимое для блага населения. Никакой бумажный хлам не должен мешать просвещенному правителю в его стремлении к общему благу. Все противники должны быть безжалостно сокрушены, чтобы не мешали благотворной политике правительства. Никакие пустые формальности не должны их больше защищать от заслуженного наказания.

Точку зрения защитников государства благосостояния принято называть «социальной» в отличие от «индивидуалистической» и «эгоистической» точек зрения тех, кто стоит за верховенство законов. На деле, однако, сторонники государства благосостояния не кто иные, как антисоциальные и нетерпимые фанатики. Их идеология неявно предполагает, что правительство будет исполнять как раз то, что они считают правильным и благотворным. Они совершенно не задумываются о возможности возникновения разногласий в том, что считать правильным и благим, а что – наоборот. Они восхваляют просвещенный деспотизм, но убеждены, что просвещенный деспот во всех случаях будет согласен с ними в вопросе о нужных мерах. Они одобряют планирование, но всегда предполагают, что это будет их собственный план, а не планы других сограждан. Они хотят устранения всех оппонентов, т. е. всех, кто несогласен с ними. Они совершенно нетерпимы и не склонны допускать какое-либо разномыслие. Каждый сторонник государства благосостояния и планирования – потенциальный диктатор. Он планирует всегда одно – как ограничить права других людей и присвоить себе и своим друзьям неограниченные полномочия. Он отказывается убеждать своих сограждан. Он предпочитает «ликвидировать» их. Он презирает «буржуазное» общество, которое боготворит закон и правовые процедуры. Сам-то он боготворит насилие и кровь.

Несовместимость этих двух доктрин – правового государства и государства благосостояния – была в центре всех сражений за свободу. Это была долгая тяжкая эволюция. Вновь и вновь торжествовали вожди абсолютизма. Но в конце концов правовое государство стало преобладающим в западном мире. Верховенство закона или правительства, ограниченные конституциями и биллями о правах, – характерные меты этой цивилизации. Именно верховенство закона сделало возможным замечательные достижения современного капитализма и его, как сказали бы последовательные марксисты, «надстройки» – демократии. Именно это обеспечило постоянно умножающемуся населению беспрецедентное благосостояние. Широкие массы в капиталистических странах наслаждаются сегодня уровнем жизни более высоким, чем у зажиточных слоев населения в предыдущие эпохи.

Все эти достижения не останавливают адвокатов деспотизма и планирования. Правда, для апологетов тоталитаризма было бы крайней неосторожностью раскрывать неизбежные последствия своих планов. В XIX веке идеи свободы и верховенства законов обрели такой престиж, что открытая атака на них казалась бы безумием. Общественное мнение было совершенно убеждено, что деспотизм потерпел поражение и возврата к старому быть не может. Даже царь варварской России разве не был вынужден уничтожить рабство, дать своей стране суд присяжных, даровать ограниченные свободы печати и уважать закон?

Социалисты прибегли к трюку. В своих замкнутых кружках они продолжали обсуждать грядущую диктатуру пролетариата, т. е. диктатуру идей каждого из социалистических авторов. Но на широкую публику они выступали иначе. Социализм, заклинали они, принесет истинные и подлинные свободу и демократию. Он устранит все формы принуждения и насилия. Государство «отомрет». В процветающем мире социализма не станет со временем ни судей, ни полиции, ни тюрем, ни казней.

Большевики первые сорвали маску. Они были совершенно уверены, что настал день их окончательной и несокрушимой победы. Дальнейшее притворство стало и ненужным, и невозможным. Стало возможным открыто служить кровавую мессу. И это вызвало энтузиазм у всех опустившихся журналистов и салонных интеллектуалов, которые годами бредили идеями Сореля и Ницше[389]389
  О Сореле см. комм. 225, о Ницше см. комм. 294. В противоречивом наследии Ницше Л. Мизес акцентирует внимание на мифе о «сверхчеловеке» – сильной личности, отвергающей буржуазный мир и преодолевающей его, отбросив моральные запреты и не останавливаясь перед насилием.


[Закрыть]. Интеллектуалы предали разум, и плоды этого предательства созрели. Молодежь, вскормленная идеями Карлейля и Рескина[390]390
  Томас Карлейль (1795–1881) – английский историк и философ. В его взглядах особое место принадлежит концепции героев и толпы: историю творят отдельные герои, тогда как масса тупа и инертна. В действиях героев Карлейль подчеркивает жестокость, деспотизм, необходимые для блага пассивной массы, отвечающей на них культом героя. Только герои могут низвергнуть пошлое царство буржуазии и создать новую организацию труда. Джон Рескин (1819–1900) – английский историк, искусствовед, публицист. Выступал с резкой критикой буржуазных отношений, противопоставляя им средневековые феодальные порядки, организацию производителей в ремесленные гильдии (цехи).


[Закрыть], была готова взять власть в свои руки[507]507
  Benda, La trahison des clercs, Paris, 1927 [Бенда Ж. Предательство интеллектуалов. М.: ИРИСЭН, 2009].


[Закрыть].

Ленин был не первым узурпатором. Многие тираны предшествовали ему. Но его предшественники были в конфликте с идеями своих великих современников. Они была в разладе с общественным мнением, поскольку принципы их правления не совпадали с общепринятыми принципами права и закона. Их презирали и ненавидели как узурпаторов. Но ленинскую узурпацию воспринимали иначе. Он был жестокий сверхчеловек, о пришествии которого возвещали псевдофилософы. Он был фальшивым мессией, которого история выбрала для спасения через кровопускание. Не был ли он самым правоверным из адептов Марксова «научного» социализма? Не был ли он предназначен судьбой для воплощения планов социализма – дела, непосильного для слабых государственных деятелей разлагающейся демократии? Все благонамеренные люди алкали социализма; наука устами непогрешимых своих профессоров рекомендовала его; церкви проповедовали христианский социализм; рабочие мечтали об устранении системы заработной платы. Он был достаточно рассудителен, чтобы понимать: нельзя сделать омлет, не разбив яиц.

За полвека до того все цивилизованные люди осудили Бисмарка, когда он заявил, что великие исторические проблемы следует решать железом и кровью. Теперь громадное большинство квазицивилизованных преклонились перед диктатором, который изготовился пролить крови во много раз больше, чем Бисмарк.

Таково было истинное значение ленинской революции. Все традиционные представления о праве и законности были отринуты. На смену верховенству законов пришли неограниченное насилие и произвол. «Узкие границы буржуазной законности», как говаривал Маркс, были отброшены. Не стало каких-либо законов, которые могли бы ограничить власть имущих. Они стали вольны убивать ad libitum[391]391
  Ad libitum – по желанию, как захочется (лат).


[Закрыть]. Врожденное побуждение силой устранять неугодных – импульс, усмиренный долгой и тягостной эволюцией, – было раскрепощено. Демонов выпустили на волю. Настала новая эпоха незаконных захватов. Бандитов призвали к делу, и они повиновались гласу.

Конечно, Ленин не хотел всего этого. Он не желал делиться с другими людьми правами, на которые претендовал сам. Он не намеревался делить с другими привилегию устранять неугодных. Его одного избрала история, и ему она доверила диктаторские полномочия. Он, и только он, был «законным» диктатором – так говорил ему внутренний голос. Ленин не был достаточно догадлив, чтобы понять, что другие люди, обуреваемые другими убеждениями, осмелятся действовать от имени собственного внутреннего голоса. Но в ближайшие несколько лет началось возвышение двух подобных ему – Муссолини и Гитлера.

Важно иметь в виду, что и фашизм, и нацизм являлись разновидностями социалистической диктатуры. И члены коммунистических партий, и многочисленные попутчики заклеймили фашизм, как и нацизм, как высшую, последнюю и самую угнетательскую стадию капитализма. Это отлично согласуется с их манерой честить любую партию последышем капитализма, если она не проявляет безусловного подчинения Москве. Эта судьба не миновала даже социал-демократию Германии, классическую марксистскую партию.

Гораздо важнее, что коммунисты сумели изменить семантическое значение термина фашизм. Фашизм, как будет показано ниже, был ветвью итальянского социализма. Он приспособился к особенностям положения масс в перенаселенной Италии. Фашизм не был изобретением Муссолини[392]392
  Бенито Муссолини (1883–1945) – глава итальянской фашистской партии и фашистского правительства Италии в 1922–1945 гг. Первые фашистские организации были созданы Муссолини в марте 1919 г. как военизированные дружины бывших фронтовиков (от их названия fasci di combattimento – «союз борьбы» произошло наименование политического движения). Мизес имеет в виду, что идеология фашизма закладывалась до Муссолини и не исчезла с его казнью в апреле 1945 г.


[Закрыть] и пережил его падение. С самого начала иностранная политика фашизма и нацизма резко различались. Тот факт, что нацисты и фашисты тесно сотрудничали после войны в Эфиопии[393]393
  Вплоть до 1935 г. между лидерами итальянского фашизма и германского национал-социализма по внешнеполитическим вопросам имели место серьезные трения, связанные в первую очередь с притязаниями на австрийские земли. В октябре 1935 г. Италия начала войну с Эфиопией и в мае 1936 г. оккупировала ее. С лета 1936 г. Италия и Германия тесно сотрудничают во внешней политике: оказывают военную поддержку франкистским мятежникам в Испании, заключают ряд договоров, в том числе «Антикоминтерновский пакт» (1937 г.) и соглашение о военно-политическом союзе (1939 г.).


[Закрыть] и были союзниками по второй мировой войне, не устраняет различий между двумя доктринами (так же как союз СССР и США не снял различий между советской и американской экономическими системами). Фашизм и нацизм в равной степени были привержены советскому принципу диктатуры и насилия над несогласными. Если пожелать найти общее в этих режимах, то оба следует отнести к диктаторским режимам, так же как и Советы.

В последние годы семантические новации коммунистов пошли еще дальше. Они называют всех, кто им несимпатичен, даже агитаторов свободного предпринимательства, фашистами. Большевизм, говорят они, есть единственная действительно демократическая система. Все некоммунистические страны и партии в сущности своей недемократичны, а значит, – фашисты.

Примечательно, что порой даже несоциалисты, например последние отпрыски старой аристократии, заигрывают с идеей аристократической революции, моделируемой по образцу диктатуры Советов. Какими же мы были простаками, стенают они. Мы позволили одурачить себя фальшивыми идеями либеральной буржуазии. Мы верили, что недопустимо отступать от законности и уничтожать безжалостно всех, кто оспаривает наши права. Какими глупцами были эти Романовы, давшие своим смертельным врагам блага справедливого суда! Всякий, возбуждавший подозрение Ленина, погибал сразу. Ленин не колебался уничтожить – и безо всякого процесса – не только каждого подозреваемого, но и всех его родственников и друзей. Но цари из предрассудка боялись нарушить правила, записанные на этих клочках бумаги, – законы. Когда Александр Ульянов злоумышлял против жизни царя, он один был казнен; его брата Владимира не тронули. Таким образом, Александр III лично сохранил жизнь Ульянову-Ленину, человеку, который позже безжалостно уничтожил его сына, невестку, их детей и всех остальных членов семьи, до которых он смог добраться.

Однако от фантазий этих старых тори[394]394
  Тори – политическая партия, существовавшая в Англии с конца 70-х годов XVIII в. до середины XIX в. Тори стали нарицательным названием консерваторов-аристократов.


[Закрыть] ничего в мире сдвинуться не может. Они представляли собой малую группу бессильных ворчунов. За ними не стояли никакие идеологические силы, и у них не было последователей.

Идея такой аристократической революции вдохновляла германский Stahlhelm и французский Cagoulards[395]395
  Stahlhelm – «Стальной шлем» (нем.), военизированная националистическая организация, возникшая в Германии в 1918 г. на базе Союза бывших фронтовиков. После прихода Гитлера к власти слилась с штурмовыми отрядами. Cagoulards – кагуляры (фр.), образовавшаяся во Франции в 1936 г., после победы народного фронта на парламентских выборах подпольная фашистская организация. Заговор кагуляров, готовивших военный путч, был раскрыт осенью 1937 г.


[Закрыть]. «Стальной шлем» был просто разогнан приказом Гитлера. У французского правительства всегда была легкая возможность пересажать кагуляров прежде, чем они сумели бы что-либо сделать.

Хорти не был диктатором[396]396
  С 1920 по 1944 г. Хорти был регентом Венгерского Королевства. При нем политика страны была в значительной мере фашизирована, однако продолжали существовать политические партии, действовал парламент.


[Закрыть]. Он был регентом при парламентском правительстве. Венгерский парламент поставил коммунизм вне закона и при этом ревностно охранял свои конституционные прерогативы против регента и его кабинета.

Ближайшим воплощением аристократической диктатуры является режим Франко. Но Франко был просто марионеткой Муссолини и Гитлера, которые хотели заручиться помощью или хотя бы «дружеским» нейт ралитетом Испании на случай войны с Францией. После того как его защитники исчезли, дни Франко также сочтены[397]397
  Баамонде Франсиско Франко (1892–1975) возглавил в 1936 г. военный мятеж против республиканского правительства Испании. При военной поддержке Германии и Италии мятежники одержали победу, и с 1939 г. Франко стал фактическим диктатором Испании. Он был провозглашен пожизненным главой государства («каудильо»). Жизнь показала, что Мизес, как и многие другие, недооценил Франко: тот проявил себя как самостоятельный и умелый политик, проведший постепенную либерализацию режима и подготовивший переход к конституционной монархии. После крушения Гитлера и Муссолини Франко находился у власти еще три десятилетия.


[Закрыть].

Диктатура и жестокое подавление несогласных нынче исключительно социалистическое обыкновение. Это становится ясно, когда мы пристальнее вглядываемся в фашизм и нацизм.