Текст книги "Таинства Египта. Обряды, традиции, ритуалы"

Глава 7
ТАИНСТВА ДРУГИХ СТРАН

Вопрос о существовании таинств в других странах очень важен для изучающих оккультизм и магию. Дело не только в том, что такие таинства иллюстрируют возможное египетское происхождение этих обрядов и церемоний. Они также фиксируют аналогичные обстоятельства, которые могут пролить свет на египетский мистицизм и тайные практики. Почти во всех частях света мы находим примеры существования мистико-религиозных обществ, которые по своему характеру так сходны, что их общее происхождение не может оспариваться. В Греции, Африке, Австралии, Америке эти тайные общества настолько процветали, что было бы глупо и абсолютно ненаучно не связать их с каким-то общим источником.

Эту связь я уже проследил в главе, которая касается источника таинств. Остается лишь описать те вне египетские системы, которые, наиболее вероятно, могут помочь в понимании египетской школы. Работы Фукара и Море достаточно ясно показывают, что греки почерпнули идею элевсинских таинств и таинств культа Диониса из Египта, хотя Джевонс и Фарнелл сходятся во мнении, что это произошло посредством западноазиатских верований. Однако г-н Фукар все же восхитительно доказал, что Де-метра из элевсинских таинств – это эллинизированная Исида[13]13
  С этой теорией не был согласен покойный Эндрю Ланг, считавший, что подобные грубые аналогии можно провести практически для всех эллинских культов.


[Закрыть].

Связь между Египтом и древней Элладой доказана надписями на памятниках XVIII династии, которые свидетельствуют о том, что в XVI веке до н. э. и позже чиновники царя Тутмоса III и его преемников часто посещали острова Эгейского моря. Поклонение Деметре, возможно, имело чисто эллинское происхождение, но оно приобрело ту же окраску, что и поклонение Исиде, и примерно в VI веке до н. э. безусловно впитало в себя все идеи культов Исиды и Осириса. Мое перо говорит, что «нет необходимости быть египтологом, чтобы узнать Исиду в богине, носящей греческие одежды, покровительнице плодородной земли, урожая и хлеба, которая награждает своих последователей той же судьбой, какую она обеспечила своему мужу Осирису и которая ведет их к сияющему раю через ужасы тьмы, ожидающей их за границей жизни».

Откровения, приготовленные для посвящаемого в элевсинские таинства, были доступны для всех, кого сочли достойным, и состояли в традиционных обрядовых откровениях о жизни и за ее гранью. Они включали в себя элементы драмы, раскрывающей тайны священных предметов и некоторые формулы заклинаний. Разыгрываемая драма включала изнасилование Коры, или Персефоны (римская Прозерпина), Аидом, богом Подземного царства, горе ее матери Деметры, ее странствия в поисках дочери, ее союз с Целевсом и рождение Евбола и способ, которым Триптолем родил свою сводную сестру Кору. В следующих сценах иерофант и жрицы Деметры разыгрывали свадьбу Зевса и Деметры и демонстрировали зрителям конечный результат – раскрытое ножом зерно, продукт земли и неба. Эти сцены разыгрывались в священном потаенном месте, под сводами храма. Декораций было очень мало, а каких-то сложных механизмов вообще не использовалось.

«Молчание ночи, – говорит этот знаток таинств, – изменения света и тени, волшебный голос сакрального глашатая, пышные одежды жрецов и иерофантов, участвующих в торжественной процедуре, пение хора – то жалобное, то торжественно-радостное – оказывали огромное влияние на чувства и воображение. Сердце, уже взволнованное подготовкой к инициации, уносилось на крыльях впечатления, произведенного таинствами, в священные пределы. Обещания и полупризнания наставника, которому было поручено подготовить новичка к инициации, уход в афинский Элевсин, пост, регулярные обряды очищения и жертвоприношения, шествия с песнями и танцами из Афин в Элевсин, выкрики «Iacchos!» (то есть Иакх, или Дионис. – Ред.), прибытие священного огня в город и, самое главное, нетерпеливое ожидание откровения и всегдашняя склонность человека к сильным эмоциям.

И когда наконец жрец раскрывал ему заветные двери в непознанное, разве мог он не чувствовать себя ближе к богам, как будто ему дозволено лицом к лицу увидеться с богами».

Тео из Смирны весьма убедительно доказывает, что существовало пять этапов посвящения в элевсинские таинства. «Первый из них – это предварительное очищение, потому что никогда мистическое и тайное не доверяется всем, кто хочет прикоснуться к нему; однако есть некоторые, которым голос ведущего не дает продолжить инициацию, – это люди с грязными руками и невыразительным голосом. Ведь необходимо, чтобы все допущенные к инициации прошли через ритуал очищения, после чего обрядовая часть таинства продолжается. Третий этап называется проверкой. А четвертый этап, который является завершением и целью проверки, заключается в возложении короны на голову инициируемого. Посредством этого инициируемый мог получить возможность делиться с другими своим знанием о священных обрядах, в которые он был посвящен. После этого он становился «факелоносцем» или толкователем таинств или поддерживал нормальное функционирование одного из священных мест. Но пятый этап, следующий из всех вышеперечисленных, – это этап дружбы с божеством и наслаждение от общения с ним». С этим сходна традиция политических споров, которым предшествует некое ощущение или упражнение в соответствующих математических дисциплинах с ранней юности. Именно поэтому Эмпедокл утверждает, что необходимо очиститься от грязных мыслей, нарисовав пять фонтанов с веслом из нерастворимой латуни; однако, согласно Платону, очищение может быть лишь результатом пяти математических дисциплин: арифметики, геометрии, стереометрии, музыки и астрономии. При этом философская традиция доказательства теорем – логических, политических и физических – аналогична инициации. Но он (то есть Платон) называет проверкой испытание на подлинность – людей и идей. Он считает обвязывание головы, или коронацию, символом силы, которую получает человек от его наставников, силы, которая дает ему возможность вести других к вершинам познания. А пятый этап – это чистая и высшая радость и, по Платону, «ассимиляция в божественном настолько, насколько это подвластно человеку».

Джевонс объясняет, почему элевсинские таинства приобрели в Греции такую популярность. По его мнению, неудовлетворенность местной религией, которая практически не оставляла человеку надежды на будущее существование за пределами мрачного Аида, вынудила человека отправиться на поиски «большей надежды», как назвали бы это теологи конца XIX века. Греки VI века до н. э., жаждущие существования счастливого загробного царства, откликнулись на чужеродную идею лучшего будущего и стали искать священные места, где все еще сохранились таинственные древние обряды (почти все они были «иностранного производства»). Элевсин оказался местом, где эти обряды с абсолютной точностью удовлетворяли требованиям людей: они предлагали афинянам именно то, что они искали, а в гимне Деметре греки нашли необходимую мифическую или историческую основу, которая и придавала этим обрядам законную силу.

Элевсинская богиня представала в образе зерна пшеницы, а само растение изначально было тотемным растением этого района. Обряды, связанные с поклонением богине, были мрачными, таинственными и очень впечатляющими. Миф о богине «объяснял», как ее дочь Кора, зерно, приходила на землю, чтобы две трети года жить со своей матерью, а остальное время она жила с Аидом, царем Подземного царства, не только по природе самого растения, поливаемого сверху и прорастающего из земли, но из-за своего замужества за Аидом, что дало ей власть над будущим людей после смерти. Все это в целом было не только аллегорическим рассказом о жизни растения, но и символизировало воскрешение человека. Жизнь, смерть и новое рождение пшеничного зерна для древнего человека было лучшей аллегорией его собственного существования здесь и потом.

Томас Тейлор, последователь Платона, предлагает нам глубоко мистическую теорию о высших объектах, задействованных в элевсинских таинствах. «Малые таинства, – пишет он, – были созданы древними теологами, чтобы через оккультное передать состояние нечистой души, заключенной в земном теле и соединившейся с материальной природой, или, другими словами, чтобы дать понять, что такая душа в этой жизни погибает, насколько она вообще может умереть; и что после растворения земного тела, находясь в состоянии нечистоты, она [душа] испытывала смерть еще более глубокую и окончательную». Филолог Макробий, не проникая в темные глубины древних, тем не менее, по их описаниям инфернальных покоев, сделал вывод, что они почитали лишь сиюминутное тело. Для него было абсолютно очевидно, что душа, пока она не проходила очищение философией, переживала смерть через союз с телом. Однако это совершенно абсурдно, поскольку все соглашаются в том, что древние теологические поэты и философы принимали и подробно описывали идею о будущей жизни, где каждому воздается свое – и награда, и наказание. В это же время они через оккультное доказывали, что смерть души была не чем иным, как глубинным союзом души с губительными узами тела. Действительно, если эти мудрые люди верили, что в будущем человеку воздастся по его делам, и одновременно считали связь с телом смертью души, то отсюда неизбежно следует, что наказание души и последующее ее оздоровление не что иное, как продолжение ее состояния в настоящем и перемещение от сна ко сну и «от видения к видению».

Единственное возражение, которое можно выдвинуть против этой точки зрения, – это то, что она в некоторой степени противоречит египетской идее о воскрешении самого материального тела. Одной из главных целей египетских таинств и египетской религии в целом было сохранение материального тела в возвышенной форме, и нельзя сомневаться в том, что та же самая идея – сохранение материального тела через придание ему необходимого запаса еды после смерти – пронизывала и элевсинские таинства. Также нет сомнения в том, что постепенно эта идея приобрела более глубокое и более оккультное аллегорическое значение.

Орфические таинства, или таинства культа Диониса, представляют собой постепенное проникновение религиозных церемоний из Малой Азии и Египта, которые отличаются от общих церемоний в Греции. Они носили не только чисто ритуальный характер, но и определенную эстетическую нагрузку. Так культ Орфея запрещал употребление животной пищи, а в особых случаях и ношение шерстяной одежды, причем оба этих запрета были введены египетскими жрецами.

В поэзии Гомера и другой ранней поэзии Греции Дионис (Иакх) и Деметра упоминаются крайне редко. Однако позже растущая популярность таинств поставила этих божеств в первые ряды греческого пантеона богов. То, что эти культы были переплетены друг с другом или, по крайней мере, связаны, следует из генеалогического родства между основными богами, поскольку, согласно с орфической теорией, Загрей, первый аватара Иакха, или Диониса, был сыном Персефоны, дочери Деметры, и позже воскрес из-за путаницы в связи с его убийством как Диониса.

Изменение в эллинских теориях произошло в начале VI века до н. э., когда Египет впервые по-настоящему распахнул свои двери перед греками. Безусловно, это произошло благодаря связям Греции как с Египтом, так и с Фригией, и другими царствами. Дионис и Деметра постепенно стали ассоциироваться с Осирисом и Исидой, поэтому все культовые обряды поклонения этим богам, заимствованные из египетских таинств, естественным образом стали использоваться в культах их греческих аналогов. Именно фригийский элемент этих культов придал им тот разнузданный и резкий характер, столь несвойственный египетским таинствам.

Среди обрядов и оргий, привнесенных в Грецию, были обряды культа Зевса на горе Ида на Крите, культа Деметры в Элевсине, культа кабиров (богов-спасителей) на островах Самотраки, Лемнос и Имброс (переименованный турками в Гёкчеаду) и Диониса (или Иакха, римский Вакх) в Дельфах на горе Парнас или Фивах. То, что такие обряды имели схожий характер, доказывается тем, что они во многом перепутались в умах тех, кто писал о них. Ну а то, что они фактически имели ограниченный набор практик, доказывается случаем с престарелой жрицей, которая сначала отправляла обряды культа Деметры, потом – кабиров, а потом – Кибелы.

Достаточно ясно, что в возникновении этих культов были задействованы не только египтяне. Правда, не следует забывать о псевдоразнузданном характере праздников в честь Исиды в Бусирисе, которые описал Геродот и в ходе которых египтяне якобы нещадно били друг друга (или себя?). Вот что говорит по этому поводу Гроут: «Обряды стали более яростными, почти экстатическими. В ходе их достигалось высшее возбуждение – телесное и умственное. Легенды стали более грубыми, более трагическими и менее патетическими. Женщины реагировали на происходящее особенно остро, хотя их религиозная чувственность часто считалась неуправляемой. Они везде проводили собственные религиозные церемонии отдельно от мужчин – правда, в случае колонистов (особенно азиатских) именно женщины правили страной и поэтому сохранили большую часть неэллинских практик и ощущений. Бог Дионис, который, по легенде, был одет в женскую одежду и вел за собой войско возбужденных женщин, вызывал в зрителях временный экстаз. Те же, кто сопротивлялся внешнему воздействию, поскольку были склонны к неповиновению, наказывались либо особым приговором, либо умственными кошмарами. Те же, кто давал полную волю своим чувствам в означенное время и со всеми соответствующими ритуалами, удовлетворяли свои желания и считали, что обеспечили себе спокойное и безоблачное будущее. Толпы женщин, одетых в шкуры молодых оленей, несли в руках освященные жезлы Диониса. Во время священного периода они собирались неподалеку от Кифрона, проводили там ночь с факелами и отдавались демонстрации отчаянного возбуждения, танцуя и взывая к богу. Говорят, что они раздирали животных на части, чтобы поесть сырого мяса, и резали себя, чтобы ощутить боль порезов. Мужчины при этом давали выход своему возбуждению на улицах, играя в цимбалы и тамбурины и пронося по улицам изображения бога».

Судя по всему, Геродот был уверен, что культ Диониса был заимствован из Египта. Кадм, изобретатель греческого алфавита, привез его в Грецию и научил этому культу Мелампия, который привнес в него вакхические пляски с их фанатическим возбуждением. Более того, миф о расчленении Загрея, первого воплощения бога Диониса, в точности совпадает с аналогичным мифом об Осирисе, а плач и траур вакханок, которые мы находим в мифе о Пентее, разорванном на куски его собственными матерью и сестрами (вместе с толпой вакханок), вызывают в памяти печаль Исиды, когда та узнала о смерти Осириса, а также само расчленение бога и рыдания Исиды и Нефтиды над его останками.

Позже фракийский Орфей стал, так сказать, своего рода Моисеем секты, которая особенно тщательно соблюдала все обряды культа Диониса (Иакха), а не только некоторые правила, касающиеся еды и одеяния. Геродот и пифагорейцы считали, что эти правила также заимствованы в Египте.

Если мы перейдем к описанию отдельных мистических систем Греции, то элевсинские таинства, как считалось, были основаны самой богиней Деметрой. По элевсинской легенде, Деметра прибыла с Кипра, и ее охватила глубокая печаль, поскольку Аид (с согласия Зевса) унес ее дочь Персефону (Кору) в свое Подземное царство. Деметра искала ее днем и ночью, но безуспешно, а потом Гелиос раскрыл ей истинный смысл ее потери. Она пришла в Элевсин и стала няней у Демофона, сына царя Келеоса, как Исида была няней у сына царя Египта. Подобно Исиде, она по ночам клала Демофона в священный огонь, но в конце концов ей не дала это сделать испуганная царица Метанейра, которой Деметра и раскрыла свою божественную сущность. Она повелела царице возвести в ее честь храм и алтарь, где она и стала жить.

Однако Деметра не позволила зернам злаков прорастать в почве, и человечество могло бы погибнуть, если бы встревоженный Зевс не послал Гермеса к Аиду (Гадесу), чтобы вернуть Персефону. Однако Аид сумел заставить жену проглотить зернышко граната (пищи умерших), что сделало для Персефоны пребывание на земле в течение всего года невозможным.

Перед возвращением на Олимп Деметра раскрыла Ке-леосу, Триптолему, Диоклу и Эвмолу природу обрядов и церемоний, которые должны были соблюдаться в ее честь, и таким образом возникли священные таинства Элевсина. Менее значимые таинства совершались в феврале в честь Персефоны, а более значимые – в августе в честь самой Деметры.

Как показывает мисс Джейн Харрисон в своей книге «Вступление к изучению греческой религии», «древние праздники урожая» элевсинских таинств почерпнули почти все свое духовное значение из культа Диониса.

Серьезные сомнения возникают относительно характера Больших и Малых элевсинских таинств. Малые таинства, судя по всему, были посвящены Персефоне, а не ее матери Деметре и появились несколько позже. Ученый в пьесе Аристофана «Плутос» говорит: «В течение года отмечаются два вида таинств – Малые и Большие…Большие были посвящены Деметре, а Малые – Персефоне, ее дочери». Малые таинства представляли собой нечто вроде очищения для других, говорит он. Стефан Византийский добавляет, что «Малые таинства, совершаемые в августе, были имитацией того, что происходит с Дионисом». Таким образом, Дионис разделил Малые таинства с Корой, или Персефоной.

Джордж Фукар настолько глубоко изучил элевсинские таинства, что все, что он может сказать относительно их значения, имеет огромную ценность при рассмотрении предмета таинств в целом. В отличие от покойной мисс Джейн Харрисон, чьи теории рассматриваются в этой главе чуть позже, он не согласен с тем, что культ Орфея имел в практике элевсинских таинств больше чем символическое значение.

Он утверждает, что Малые таинства совершались весной в Афинах в храме Агоры. Это происходило за несколько месяцев до празднования Больших таинств. Им предшествовал подготовительный этап, который длился пятьдесят пять дней. Как уже было сказано, само празднество происходило не в Элевсине, а в Агоре на левом берегу реки Илисс, где стоял храм Деметры и Коры, или Персефоны, а сами обряды отправлялись жрецами, двое из которых были из старинных элевсинских родов Эвмолпидов и Кериков. Существовала каста женщин, чья деятельность состояла в том, чтобы собирать загрязненные вещи и уносить их к морю для очищения или уничтожения.

Во время Малых таинств члены культа совершали очищающие омовения в реке Илисс. Стефан Византийский говорит нам, что Малые таинства состояли из «имитации истории Диониса», части его мифа, которая была не известна всем и которая могла бы помочь им лучше понять откровения Больших таинств. Рождение бога, а также его смерть, возрождение и союз с Корой происходили прямо на их глазах. Что касается Малых таинств, то это – все, что мы можем наверняка сказать о них.

Большие таинства проходили частью в Афинах, а частью – в Элевсине. 14-го числа месяца Бодромиона священные предметы переносились из Элевсина в Афины. Они помещались в священной часовне храма в Агоре в специальные ящики. Переносили их жрицы из рода Эвмолпидов. Процессия заходила в долину, где расположены озера, образующие своего рода границу между Элевсином и Афинами. Это были священные озера Деметры и Коры, а рыба, которая водилась в них, предназначалась только для жрецов Элевсина. Позднее процессия выходила на морской берег, и там ее встречали совет и граждане Афин.

Алтарь в Агоре, как и в Элевсине, был окружен высокими стенами, которые должны были оградить его от взоров непосвященных.

Торжества начинались 15-го числа месяца Бодромиона, с восходом молодой луны. Первый день, который назывался Агирмос, был отмечен сбором всех мистиков в святилище, которое располагалось прямо у Элевсина. В этот момент перечислялись все, кто по определению не мог принимать участия в таинствах, – преступники, грешники, убийцы и варвары. Затем определялось, как и во что должны были быть одеты мистики.

По прибытии в Элевсин мистиков окропляли водой из священной вазы, помещенной при въезде в город. На второй день мистики спускались к морю, чтобы совершить обряд очищения под крики глашатаев: «Мистики – в море!»

Следующий день назывался Иакхос – по имени духа или божества Цикла, или мифа о Деметре. В этот день образ этого божества помещался на колесницу и в сопровождении жрецов и жриц храма перевозился в Элевсин, где должны были совершаться главные обряды. Процессия въезжала в селение под восторженные крики и при свете факелов.

Вместе с образом Иакхоса перевозились мистические предметы, которые использовались при обряде инициации. По странному стечению обстоятельств Страбон описывает Иакхоса (Иакха) как «демона Деметры, основателя таинств» и говорит, что именно его имя выкрикивалось посвященными в ходе шествия. Статуя Иакха с факелом стояла в храме Деметры, и, судя по всему, у него были свои собственные жрецы, хотя и не было своего святилища. Как говорит профессор Фарнелл: «Он приходит как незнакомец и гость и уходит в конце священного обряда». Судя по всему, Иакх действительно появился в этой системе таинств довольно поздно, хотя и был в достаточной степени популярен. Может быть, его имя – искаженное Вакх (Дионис)? Ответ будет почти наверняка утвердительным, как нам доказывает трагедия Софокла «Антигона». Он считался сыном Зевса и смертной женщины Семелы и, вероятно, стал частью элевсинских обрядов из-за большой популярности среди афинян.

Как я уже отмечал выше, элевсинские таинства были основаны на принципе строжайшей секретности, но не из-за «религиозной инфекции», а по гораздо более серьезным причинам. Их секретность была установлена законом, и ее нарушение вызвало гнев возмущения в Афинах. Эсхил также пострадал из-за того, что отчасти раскрыл элевсинские таинства в своих трагедиях.

Утром 12-го числа Бодромиона (сентябрь – октябрь) совершался торжественный обряд жертвоприношения Деметре или Коре с целью получения желаемого результата. Движения приносимых в жертву животных и состояние их внутренних органов показывало, будет ли результат благоприятным или нет. Жертвенным животным обычно была свинья, части которой служили пищей на торжественной трапезе. Затем начинался непосредственно обряд инициации. Страбон говорит, что секретная часть таинств придавала им волшебную идею божественности и раскрывала инициируемым природу таинств. Разыгрывалась мистическая часть истории Деметры и Коры, и вполне вероятно, что в этом действе участвовали высшие жрец и жрица. Тертуллиан говорит: «Почему жрица Цереры (или Прозерпины) оказывается похищенной, если не сама Церера переживала то же самое?», а Апулей в своем повествовании о Психее заставляет ее упомянуть о «невысказанных тайнах мистического ящика, крылатых колесницах демонов-посланников, нисхождении Прозерпины – невесты Гадеса, в твоих блужданиях при свете факела в поисках дочери и других тайнах, которые хранит святыня Элевсина». Основываясь на этих свидетельствах, мы можем с уверенностью сказать о том, что великий миф Деметры и ее дочери разыгрывался перед глазами собравшихся в храме таинств (Телестрион). Символические странствия в поисках Персефоны, судя по всему, разыгрывались ночью неподалеку от этого места. Также, практически наверняка, совершался символический обряд бракосочетания, в ходе которого все инициируемые вступали в мистический контакт с божеством, поскольку в представлении древнего человека бракосочетание было теснейшим образом связано с причащением. Однако у нас нет никаких свидетельств того, что в этой аллегории было что-то грубое или непристойное.

Совершенно очевидно, что за этим следовало символическое рождение священного дитяти. Это был один из древнейших эпизодов в греческих ритуалах. Некоторые из древнейших греческих сакральных танцев иллюстрировали эту аллегорию. Я полагаю, что именно об этом говорит Ориген, когда цитирует слова жреца: «Богиня Бримо родила Бримоса, священного ребенка».

Однако существуют некоторые сомнения относительно этого эпизода. Самое удивительное, что практически идентичный обряд существовал в древней Мексике, где на одном из празднеств символизировалось рождение бога маиса (кукурузы), а предшествовал этому обряд священного бракосочетания.

Я не хочу сказать, что между этими двумя обрядами существует какая-то культурная связь, но их идентичный характер слишком бросается в глаза, чтобы его можно было игнорировать, и эта идентичность может укрепить наши предположения относительно Элевсина.

Максим Турий предполагает, что такие праздники, как элевсинские, имели под собой сельскохозяйственную подоплеку, и Варто говорит нам, что «в элевсинских таинствах нет ничего, что не было бы связано с зерном». Таким образом, он встал на сторону антропологов, абсолютно игнорируя конечную цель всех этих церемоний, которая, без сомнения, была связана с познаниями тайн загробной жизни. Я подчеркиваю это, потому что всегда существует опасность упустить из виду эту общую черту таинств.

Теперь пора подойти к более подробному рассмотрению обрядовой стороны таинств. Лишение еды, судя по всему, символизировало пост Деметры. Этот обряд прерывался ритуальным поеданием еды из священных закромов – мяса, меда, вина, сыра и пряностей. Судя по всему, этот сундук был сделан из дерева и имел цилиндрическую форму; имелась также специальная корзина (halathos), где хранились одежды Деметры. «Цицероном» называлась чаша, из которой участники таинства пили вино. Пройдя через все эти элементы обряда, участник таинства венчался миртовым венком.

Затем участникам таинства открывались некоторые священные тайны. Темистий (ок. 317–388, греческий философ-перипатетик) упоминает, что, приближаясь к алтарю богини на этом этапе, неофит чувствовал, как его охватывает тревога, он испытывал печаль и сомнение, с трудом находя вход в святилище. Однако, когда иерофант открывал ворота и приподнимал одежды статуи, демонстрируя ее красоту, когда неофит видел великолепный мрамор, освещенный священным светом, все страхи исчезали, и интеллект неофита поднимался на недосягаемую высоту. Вместе с тенями, которые окутывали неофита, он растворялся в свете. Кажется, что все это связано с чем-то большим, чем прояснение видения смертного, и почти наверняка предполагает, что неофит на этой стадии имел возможность первый раз заглянуть в бессмертие.

Теперь мистик должен был перейти либо символически, либо духовно через мир теней, куда спустилась Кора. Поскольку я подробно описывал этот этап таинств в другой главе, здесь нет необходимости снова останавливаться на этом. Из этого места ужаса и мрака мистик попадал в елисейские поля, пронизанные светом, и созерцал там сакральные предметы, которые мы уже описывали. Далее шло обращение жреца, которым и завершались Малые таинства.

Финал эпоптической (созерцательной) стадии таинств известен нам гораздо хуже, однако специалисты сходятся во мнении, что он практически был связан с обрядом, посвященным колосу и зерну. Это единственный обряд, связанный с Большими таинствами Элевсина, который в большей степени касается Диониса, а не Деметры. Мы видим, что большое количество неофитов останавливались, пройдя первую ступень инициации, а вторая ступень начиналась только через год. У нас имеется достаточное количество свидетельств этому. Так, святой Ипполит говорит, что в молчании всем демонстрировался колос пшеницы (или фаллос. – Ред.), и он говорит об этом так смело и с такой уверенностью, что мы вряд ли можем сомневаться в точности его слов. Его свидетельства помогают нам связать элевсинские таинства второй степени с Египтом. Дионис, или Иакхос (Иакх), был богом-покровителем Больших элевсинских таинств, и нет сомнения в том, что миф о его жизни представлял собой основу для высших таинств. Мы уже говорили об этом мифе и отметили его значение. Я не могу усомниться в том, что этот миф был абсолютно идентичен мифу об Осирисе.