Текст книги "Су́чки. Секс, эволюция и феминизм в жизни самок животных"

«Это оскорбительно», – заявил он по телефону, находясь у себя дома недалеко от города Остин во время одной из наших многочисленных увлекательных и продолжительных бесед. Стандартная парадигма, по его мнению, отжила свой век. Она ориентирована на млекопитающих, чрезмерно упрощена и недооценивает роль эстрогена как организующего и активирующего полового гормона. «Самки так же дифференцированы (активны), как и самцы. Я пытался подчеркнуть это несколько раз. Мой вывод заключался в том, что самка появилась раньше самца. Сдается мне, этому есть немало доказательств».

Круз сосредоточил свою карьеру на изучении разнообразия самого по себе и того, как оно на самом деле контролируется одними и теми же механизмами. Изучение всего, что сохранилось в современном хаосе, – ключ к открытию того, что было изначально. Этот подход позволил Крузу разработать альтернативную эволюционную перспективу для предположений о половой дифференциации. Той, которая была бы основана на самом происхождении полов.

«Первые существа, вне всяких сомнений, были воспроизведены путем клонирования, – рассказал он мне. – Самый ранний репродуктивный организм должен был быть способен откладывать яйца, и это была самка».

Исследования Круза показывают, что 600–800 миллионов лет назад единственными существами, обитавшими на земле, были клонирующие яйцекладущие. Самцы появились на эволюционной сцене только на заре разделения полов, когда гаметы разошлись по размеру, что, по оценкам Круза, произошло примерно 250–350 миллионов лет спустя. С этим расхождением возникла необходимость в дополнительном поведении, чтобы облегчить объединение этих гамет разного размера; особи должны были находить друг друга, испытывать половое влечение и размножаться. Таким образом, развился половой диморфизм, который был активирован андрогенами.

«Маскулинность эволюционировала как адаптация к феминности, – сказал Круз. – Самцы появились для того, чтобы облегчить самкам размножение: стимулировать и координировать нейроэндокринологические процессы, лежащие в основе выделения гамет. Самцы появились благодаря бихевиористской эволюции».

Если самцы являются производным полом, который развился из самки, логично предположить, что они должны содержать эволюционные следы производителей яиц, и ведь так оно и есть! Круз обнаружил активные следы древней феминности в самом средоточии маскулинности: в яичках.

«Мы опубликовали первые микрофотографические снимки, показывающие, что в яичке есть рецепторы эстрогена», – сказал он мне. Эстроген, основной женский половой стероидный гормон, оказывается, играет фундаментальную роль в развитии мужских яичек и сперматозоидов.

Круз сотрудничал с Джо Торнтоном, профессором генетики Чикагского университета, чтобы совершить некоторое молекулярное путешествие во времени и воскресить наследственный рецептор эстрогена у древнего моллюска. Работа Торнтона над этим и другими примитивными животными вроде миноги впоследствии показала, что рецептор эстрогена является самым древним фактором транскрипции (белком, функция которого заключается во включении и в выключении генов) у позвоночных – намного старше, чем считалось ранее, с происхождением от 600 миллионов до 1,2 миллиарда лет назад. Гены рецепторов андрогенов не эволюционировали еще 350 миллионов лет.

«Эстроген должен быть первоначальным стероидным гормоном, потому что ранние животные производили только яйца, а яйца содержат эстроген, – объяснил Круз. – Рецептор эстрогена нужен практически каждой ткани организма. Не могу вспомнить ни одной ткани в организме, у которой не было бы рецептора эстрогена».

Организационная концепция как будто была сосредоточена на всемогуществе тестостерона, хотя эстроген оказался столь же могущественным. Было даже продемонстрировано, что на раннем этапе развития он дает тот же формирующий эффект, что и тестостерон, обладая способностью вызывать смену пола у лягушек. Круз также сумел изменить пол развивающихся самок ящериц, используя блокаторы эстрогена. Очевидно, эстроген играет фундаментальную роль в организации полового развития как у самок, так и у самцов, а также в активизации полового поведения впоследствии. Мало того, что «феминный» половой гормон необходим для создания семенников и сперматозоидов, считается, что у некоторых видов он также стимулирует мужское копулятивное поведение.

«“Феминный” половой стероид играет решающую роль даже у самцов, потому что изначально они были самками», – пояснил Круз.

Итак, евангелие от Круза: Ева не была сотворена из ребра Адама – все было с точностью до наоборот. Вначале была самка, и она породила самца. С этой альтернативной эволюционной точки зрения окончательный ответ на вопрос, что же такое самка, таков: она – изначальный древнейший первый пол. Остатки этого первичного яйцеклеточного слоя существуют во всех нас по сей день. И это должно дать мужчинам новый импульс к изучению своей феминной стороны.

Глава 2
Тайны выбора партнера: робоптица спешит на помощь

Далеко не у всех животных ухаживания столь же странны или, откровенно говоря, столь же глупы, как ухаживания большого шалфейного тетерева (Centrocercus urofasianus). Эта североамериканская птица размером примерно с крупную курицу влачит скромное существование на западе Великих равнин, питаясь полынью. Ранней весной одинокие самцы шалфейного тетерева со своими блистательными остроконечными веерообразными хвостами собираются большими группами в специально отведенных местах полынных прерий, чтобы посоревноваться за пару. В зоологических кругах эти места известны как леки, то есть места для совместных брачных демонстраций. Подобные мероприятия, по сути, являются массовыми дискотеками шалфейных тетеревов: битва за спаривание происходит в виде танца – самцы расхаживают с важным видом и воспроизводят необычные звуки, что несколько напоминает битбоксинг.

У самцов большого шалфейного тетерева сильно растянут пищевод, который они могут раздувать, набирая полный рот воздуха: выглядит это как два раздувшихся спереди мешка оливково-зеленой кожи, похожие на груди без сосков. Это довольно сильно привлекает к себе внимание. Контролируя воздух при помощи впечатляющей сети грудных мышц, самцы могут хлопать своими оливковыми переполненными воздухом мешками друг о друга, издавая еще более впечатляющий громкий и пронзительный звук, который звучит так, как если резко натягивать резиновую ленту над водой.

В целом это выглядит как нечто из Монти Пайтона,[4]4
  Группа из пяти человек, прославившаяся своим новаторским абсурдным юмором.


[Закрыть] и возникает вопрос: эволюция, о чем ты думала? Какая извращенная сила могла создать такую нелепость? Ответ: женский выбор.

* * *

Самки животных в ответе за многие причудливые черты самцов. Почему у самца носача такой длинный и отвисший нос? Что ж, видимо, это нравится самкам. У стебельчатоглазых мух глаза расположены на длинных стебельках (которые бывают длиннее, чем само тельце), а большие самцы шалфейного тетерева танцуют верхний брейк-данс, чтобы привлечь внимание самок. Женский выбор – самая причудливая из эволюционных сил, приложившая руку к некоторым наиболее экстравагантным творениям природы. Попытки точно понять, кого и как выбирают самки, сформировали одну из самых динамичных областей эволюционной биологии за последние годы. Дело помогли прояснить методы, порой столь же сюрреалистичные, как и сами шалфейные тетерева.

Один из лидеров в этой области, Гейл Патричелли, молодой профессор эволюции и экологии с сияющими глазами из Калифорнийского университета в Дэвисе, основную часть своей десятилетней научной карьеры посвятила изучению большого шалфейного тетерева. Прежде чем я отправилась на встречу с Гейл в ее лабораторию, она великодушно предоставила мне желанный билет на шоу шалфейных тетеревов, дав контакты одного из своих аспирантов, Эрика Тимстра, который помогал ей проводить долгосрочные исследования этих странных птиц в восточной части калифорнийской Сьерры. Мы с Эриком списались по электронной почте, чтобы договориться о встрече в близлежащем аэропорту Мамонт Йосемити.

«Как я тебя узнаю?» – немного взволнованно уточнила я. Однако причин для беспокойства не было: «Я буду в бирюзовой одежде и с ирокезом», – написал как отрезал Эрик.

Как и было обещано, он оказался таким же жизнерадостным, как и предметы его изучения: легко найти и, обладая чувством юмора, так же легко наладить контакт. По дороге на полевую площадку он изложил мне варианты наблюдения за птицами. Я могла встать в час ночи и присоединиться к нему, ловя и помечая птиц, или ненадолго прилечь отдохнуть и встать в четыре утра, чтобы посмотреть, как они танцуют на леке.

«Что значит “помечать”?» – уточнила я. Сначала, объяснил Эрик, нужно найти птицу, просветив полынь фонариком и отыскав среди нее пару светоотражающих сетчаток, поблескивающих в темноте. Шалфейные тетерева «довольно глупые», поэтому свет временно их оглушает, позволяя Эрику и его коллеге подойти и захватить птицу сетью. «Большинство людей включают белый шум, чтобы заглушить звук шагов, когда приближаются к птице, – сказал мне Эрик, – но я использую AC/DC». Как я могла устоять?

И вот я приехала, чтобы провести свою первую ночь в горах, пробираясь несколько миль по толстому снегу при минусовой температуре и пытаясь не отставать от Эрика и его столь же спортивного коллеги, пока мы осматривали кусты в поисках светоотражающих глаз. Я была довольно вялым компаньоном, шаркавшим в нескольких слоях одолженной одежды, огромная и неповоротливая, не привыкшая к высоте (примерно 3 км) и плохо сидящим снегоступам, из-за которых я постоянно падала лицом в несезонные сугробы из снега глубиной по бедра. Учитывая тяжкий груз моего присутствия, неудивительно, что в ту ночь нам не удалось никого поймать, но Эрик был очень мил и не позволил мне расстроиться по этому поводу.

Около пяти утра, когда было по-прежнему темно, мы позабыли свои прежние неудачи и втиснулись в крошечную двухместную палатку для наблюдения за птицами, чтобы подготовить бинокли, монокуляры и несколько камер для наблюдения и записи действий на леке. «По сути, мы порнитологи, – пошутил Эрик. – Наша работа – снимать, как птицы спариваются».

Перед рассветом небо из черного стало синим и птичий оркестр начал разминку, подогревая свою аудиторию пугающими повторяющимися чпокающими резиновыми звуками. К тому времени, когда восходящее солнце окрасило окружающие нас заснеженные горы в розовый цвет, мне удалось разглядеть вдалеке кучу черных вышагивающих пятен. Шоу началось, и оно того стоило.

Сцена, разыгравшаяся перед нашим «укрытием», как я и предполагала, оказалась очень странной. Около тридцати самцов шалфейных тетеревов танцевали на участке земли размером примерно с две площадки для игры в нетбол. Горы, окрашенные восходом солнца, служили естественным амфитеатром для их выступления, позволяя звуку разноситься на расстояние до трех километров и призывать противоположный пол. Начнем с того, что изначально самок на леке не было, но самцов это не остановило – они продолжали танцевать, растворившись в атмосфере сольного выступления. Выглядело это как тяжелый труд без какого-либо поощрения, хотя и было заметно, что самцы обращают внимание друг на друга. Время от времени вспыхивала драка: шквал на удивление жестоких ударов крыльями заставлял одного самца замолкнуть, в то время как победитель устраивал перед ним победный танец.

Не только я наслаждалась абсурдностью этих птиц. «Одна из вещей, которая мне нравится в изучении шалфейных тетеревов, – это то, как они серьезно к себе относятся, – призналась мне Гейл в своей лаборатории в Калифорнийском университете в Дэвисе. – То, чем они занимаются, просто нелепо, даже непристойно, но для них это смертельно серьезно». В этом суть эволюции.

Гены должны передаваться следующему поколению. Выживание и спасение от хищников без спаривания не имеет никакого смысла с точки зрения эволюции, потому что это ее основа.

Когда самки наконец пришли, все стало еще веселее. Присутствие более мелких и невзрачных шалфейных тетеревов побудило самцов поднять свою головокружительную демонстрацию на новый уровень. И все же самки выглядели донельзя незаинтересованными. Они сбивались в группы и время от времени клевали землю, не обращая внимания на безумные вышагивания и хлопки вокруг. Самцы усугубили эту беспорядочную сцену тем, что сбились с ритма; они начали поворачиваться к самкам спиной и направлять свои завлекающие брачные хлопки в другую сторону.

«Одна из вещей, которая заинтересовала меня в шалфейных тетеревах, – это то, что они как будто являются воплощением всех ваших викторианских стереотипов, не так ли? – спросила Гейл. – Демонстративно агрессивные самцы дерутся друг с другом, устраивают шоу, в то время как самки пассивны и застенчивы».

В описаниях леков шалфейных тетеревов и правда воплощены патриархальные традиции. Птицы эффектно дебютировали на орнитологической сцене, когда самец продемонстрировал свои раздутые мешки на обложке журнала Nature в 1932 году. Автор статьи Р. Брюс Хорсфолл с большим удовольствием описал «странные выходки» самцов и предположил, что их «резиновые шлепки» должны быть направлены друг на друга, а не на самок. Эта точка зрения поддерживалась на протяжении большей части двадцатого века, когда в научных статьях велись длительные дискуссии об иерархии доминирования самцов, а «неприметное и пассивное» поведение самок не привлекало ничье внимание.

«Это и правда было отражением идеи, что все вертится вокруг самцов, – объяснила Гейл. – Все эти танцы были средоточием самцов, соревнующихся друг с другом, и никто не связывал это с женским выбором».

* * *

В наши дни выбор самки может быть одной из самых горячих тем в эволюционной биологии, но так было далеко не всегда. Дарвин впервые рассмотрел эволюционную силу женской симпатии как часть своей теории полового отбора, которую он подробно изложил в книге «Происхождение человека и половой отбор». Второй великий эволюционный принцип Дарвина был призван заткнуть некоторые неприятные дыры в его теории естественного отбора – те, которые были созданы диковинными чертами и половыми проявлениями некоторых самцов животных.

В ставшем знаменитым письме к видному американскому ботанику Эйсе Грею в 1860 году – через год после публикации «Происхождения видов» – Дарвин признался: «Любопытно, что я хорошо помню то время, когда мысль о глазах бросала меня в дрожь, но я преодолел эту стадию, и теперь мелкие детали строения организмов просто доставляют мне большие неудобства. Всякий раз, когда я смотрю на павлиний хвост, мне становится дурно!» Тошнота Дарвина была связана с необузданным легкомыслием павлиньего хвоста, которое как будто совсем не шло на пользу общему стремлению птицы к выживанию. На самом деле это может даже оказать негативное влияние, мешая павлину прятаться или улетать от опасности. Так как же и почему эта черта была сформирована утилитарной силой естественного отбора?

Революционная идея Дарвина состояла в том, что подобные «вторичные половые признаки» могут быть объяснены двумя причинами: конкуренцией между самцами за самок, которая привела к появлению оружия вроде огромных рогов жука-носорога; и выбором самки, который сформировал у самцов украшения вроде хвоста павлина.

«Это подтверждается различными фактами… Самка, хотя и сравнительно пассивна, делает выбор, предпочитая одного самца другим». Позже Дарвин продолжает описывать последствия такой прихоти: «Предпочтение самкой более привлекательных самцов почти наверняка ведет к их модификации, и такая модификация со временем может увеличить любую черту до любой степени, совместимой с существованием вида».

Викторианский патриархат без особых возражений воспринял идею о том, что борьба самцов за право спариваться с самкой является мощной эволюционной силой, хотя большинство утверждало, что это просто подкласс естественного отбора. Спорное утверждение Дарвина состояло в том, что самки не только имеют половую свободу, но и обладают необходимыми условиями и возможностями для принятия решений, определяющих эволюцию самцов. Таким образом, он отвел самкам очень важную роль – роль, которая заставляла большинство биологов (мужчин) испытывать глубокий дискомфорт: ведь мужчины контролировали женщин в викторианской Англии, а не наоборот.

Поразительная оригинальность новой теории Дарвина также не способствовала ее признанию в науке и культуре. В то время как теория эволюции путем естественного отбора была предвосхищена многими мыслителями восемнадцатого и девятнадцатого веков и была открыта Альфредом Расселом Уоллесом, понятие полового отбора как эволюционной силы не имело научного прецедента. Что еще хуже, Дарвин не предложил никакого адаптивного объяснения предпочтений самок в спаривании, вместо этого он приписывал выбор самки «вкусу к прекрасному». Хотя Дарвин пускается в пространный анализ того, какие животные обладали достаточными умственными способностями для принятия таких решений (насекомые – да, черви – нет), создается впечатление, что для полового отбора животным требуется человеческое чувство эстетики.

Это дало викторианским влиятельным лицам кнут, которым можно было исполосовать новую теорию Дарвина. Согласно мышлению того времени, только высшие классы могли по достоинству оценить искусство или музыку, поэтому казалось совершенно абсурдным, что женщина, не говоря уже о скромной паве, может быть наделена эстетическим вкусом. Красота была дана Богом, поэтому идея о том, что половые предпочтения самок послужили основным фактором ее эволюции, была равносильна ереси.

Дерзкая новая теория Дарвина была открыто высмеяна и отвергнута. Его самым влиятельным недоброжелателем был Альфред Рассел Уоллес, который не видел необходимости в глупой новой эволюционной теории для объяснения украшений и ухаживания самцов, что, по его мнению, было просто результатом «избытка маскулинной и жизненной силы, а также способности к развитию». В своем недвусмысленно озаглавленном эволюционном томе «Дарвинизм» (1889), опубликованном через несколько лет после смерти великого ученого в 1881 году, Уоллес предпринял смелый шаг, подвергнув цензуре наследие Дарвина. «Отказываясь от… выбора самки, я настаиваю на бóльшей эффективности естественного отбора. Это в первую очередь дарвиновская доктрина, поэтому я рассматриваю свою книгу как работу защитника чистого дарвинизма».

Уоллес, может, и проиграл сражение в вопросе о главенствующей роли естественного отбора в эволюции, но выиграл войну, когда дело дошло до моделирования дарвинистского мышления в двадцатом веке. Его разгром идеи о выборе самки означал, что вторая великая теория полового отбора Дарвина стала «сумасшедшей теткой на эволюционном чердаке дарвиновской теории», которой, помимо парочки исключений, не разрешалось покидать его в течение ста лет. Крупнейшие биологи-эволюционисты двадцатого века, обсуждая экстравагантные черты самцов, считали, что они отпугивают хищников или помогают самкам найти партнера подходящего вида.

Теперь все иначе. Сексуальная революция 1970-х годов и влияние феминизма на эволюционную биологию помогли пробудить смелую идею Дарвина от векового сна. Идея о том, что самки – от птиц до рыб, от лягушек и до мотыльков – способны делать сенсорные оценки и отдавать предпочтение конкретному партнеру, была научно доказана и принята. Многочисленные исследования показали, что самки разных видов предпочитают более яркие цвета, более громкие крики, более сильные запахи и более быстрые танцы. За последние тридцать лет выбор самки стал одной из «наиболее динамичных областей» эволюционных исследований, а такие виды, как большой шалфейный тетерев, представляют собой образец конкурентоспособных самцов и разборчивых самок.

* * *

Леки – самый экстремальный рынок соблазнения, где несколько счастливчиков-холостяков будут доминировать на сцене спаривания: 70–80 % совокуплений в таких местах приписываются лишь 10–20 % самцов – от насекомых до млекопитающих.

«Во время пика спаривания тетеревиные леки – это сумасшедший дом», – сказала Гейл Патричелли во время моего визита в ее лабораторию. Бóльшая часть спариваний происходит всего за три дня, при этом самки часто участвуют в одной большой схватке, сражаясь друг с другом за свое положение рядом с главным доминантом. Патричелли поделилась со мной легендой о Дике, доминирующем самце тетерева из Вайоминга, который спарился сто тридцать семь раз за сезон в 2014 году, причем двадцать три из этих совокуплений происходили в течение двадцати трех минут подряд.[5]5
  Гейл и ее команда назвали птиц в честь узоров, которые идут от белых кончиков до хвостовых перьев и которые так же уникальны, как отпечаток пальца. Перья Дика напоминали форму пениса, поэтому они окрестили его Диком, не зная заранее, насколько доминирующий самец будет соответствовать своему имени.


[Закрыть]

Что делает леки такими особенными для изучающих половой отбор, так это то, что самки продолжают растить потомство в одиночку. Таким образом, их выбор партнера не основывается на богатстве ресурсов территории самца или его потенциальных родительских навыках – самки охотятся за хорошими генами.

Поскольку победивший самец передаст гены, которые лежат в основе его поведения, большинству своих потомков, сила выбора самкой партнера для формирования впоследствии новых диковинных черт и проявлений ухаживания самцов необузданна.

«Дик ответственен почти за все переданные гены в том сезоне. Поэтому борьба за его место так велика», – объяснила Гейл. Животные на леках совершают одни из самых безумных поступков, которые можно увидеть в естественном мире, потому что отбор просто зашкаливает. Он – причина, по которой вы видите гордо вышагивающих райских птиц, павлинов и шалфейных тетеревов.

Вопрос на миллион долларов: что именно сделало Дика таким привлекательным?

«Дик и правда был необыкновенным, – сказала мне Гейл. – Он все время очень важно расхаживал. Со стороны казалось, что у него неиссякаемая энергия».

Битбоксинговые танцы шалфейных тетеревов выглядят столь же напряженными, сколь причудливыми. Трудно сказать, сколько энергии у самцов на это уходит, но недавнее исследование большого бекаса (у этих птиц тоже есть леки), который ухаживает за самками, барабаня крыльями, показало, что они теряют почти 7 % массы тела после каждого ежедневного сеанса ухаживания. Таким образом, самцам шалфейного тетерева это, вероятно, стоит серьезных энергетических затрат, особенно если учесть, что полынь, которой они питаются, низкоэнергетична. Вдобавок ко всему, как сказал Эрик, листья кустарника очень токсичны, поэтому самцы, по сути, энергично танцуют с птичьим эквивалентом сильного похмелья.

По мнению Гейл, требуя, чтобы самцы исполнили этот изнурительный танец, самки хотят убедиться, что получат высокопородного самца с генами класса А. «Нет соревнований, где спортсмен мирового класса соревнуется с любителем, не так ли?» Учитывается аэробная выносливость, метаболическая эффективность, иммунная система, способность добывать, переваривать и превращать в энергию пищу и так далее; шалфейные тетерева стараются изо всех сил, совершая сложные вещи, чтобы доказать, что они в хорошей форме.

Было бы легко предположить, что это конец истории – самый яркий самец с наибольшей выносливостью получает самку. Многие ученые так и сделали. Но Патричелли была заинтригована демонстративно застенчивым поведением самок. Действительно ли они были так пассивны, как казалось со стороны?

Для выяснения Патричелли почерпнула вдохновение у коллег из Корнеллской лаборатории орнитологии Марка Данцкера и Джека Брэдбери, сделавших замечательное открытие: акустика битбоксинга самцов имела странную четырехстороннюю структуру звукового излучения – их крики звучат тише всего непосредственно перед выступающей птицей и громче всего по бокам и позади. Таким образом, несмотря на то, что напыщенный самец поворачивается спиной к самке, на самом деле самый громкий звук приходится именно на нее. Это заставило Гейл задуматься: если поведение самца не такое, каким кажется, то, возможно, и самки не такие скучные, какими кажутся.

Переключив внимание с видных самцов на скромных самок, Гейл сделала новое открытие.

Лучшие самцы вроде Дика, – не просто самые громкие танцоры на леке; они еще и чутко реагируют на тонкие сигналы, подаваемые самками.

Это означает, что слушать самцам нужно так же хорошо, как и танцевать.

«Я наблюдала, как происходит взаимодействие между самцами и самками. Самка играет гораздо более активную роль – либо вызывая желаемые проявления, либо формируя их, – и самец обязательно должен реагировать, чтобы быть привлекательным, а не просто приметным. И тут на помощь приходят роботы».

Чтобы по-настоящему проникнуть в головы самок шалфейного тетерева и понять, как они делают свой выбор, Гейл создала, пожалуй, единственную более сюрреалистичную птицу, чем тетерев-битбоксер: роботизированную самку шалфейного тетерева. Гейл смастерила своего «фембота», как она ласково ее называет, из таксидермической шкуры самки шалфейного тетерева, комплекта танка с дистанционным управлением и некоторых деталей робота, которые она купила в Интернете, и все это скрепила утягивающим бельем. Благодаря ремесленным навыкам Гейл получившаяся в результате домотканая робоптица оказалась невероятно реалистичной, если не считать колесиков.[6]6
  Гейл считает, что на создание робоптицы ее вдохновили те полтора года, что она провела в качестве «лыжной бродяги» в Колорадо. Чтобы заработать себе на жизнь, она организовывала конференции, а нейроморфная инженерия была ее любимой областью, потому что ее всегда интересовал искусственный интеллект и робототехника. Поэтому, когда у нее появилась идея создать робоптицу, она смогла связаться со своими приятелями по конференциям, один из которых только что разработал системы управления для НАСА и был счастлив взять на себя ее робоптицу в качестве дополнительного проекта. «Изначально это был действительно непростой проект», – сказала она мне. Однако он не развалился благодаря утягивающему белью… «Именно поэтому я всегда советую студентам взять отгул перед поступлением в аспирантуру: никогда не знаешь, что за это время можно узнать и увидеть».


[Закрыть] Однако это, похоже, не побеспокоило не очень-то разборчивых самцов. Гейл видела, как они пытались спариваться с сушеными коровьими лепешками, если поблизости не было самок, – очевидно, планка для подходящего партнера у них довольно низкая. Тем не менее она переживала, что самцам может не понравиться ее фембот, когда она впервые привезла ее на лек. «Это было очень странное первое свидание», – рассказала она мне.

Я просто обязана была запустить фембота, чтобы она сделала кружок по лаборатории. Птицу можно заставить флиртовать или стесняться: приблизиться, повернуть голову и направить взгляд в другую сторону, а также опустить голову и отправиться на поиски пищи, совсем как настоящую самку шалфейного тетерева. Управлять ей в лаборатории на гладком открытом полу значительно проще, чем на бугристом, переполненном птицами леке. Для этого нужны два человека: Патричелли прячется в наблюдательном пункте с приборами управления, в то время как один из ее аспирантов сидит на холме с биноклем и радио, помогая ей ориентироваться на леке. «Это похоже на напряженную игру “Фроггер”, – призналась Гейл. – Настоящие птицы постоянно перемещаются, и нужно двигаться среди них так, чтобы ни в кого не врезаться и не упасть».

Фембот Гейл, должно быть, вела себя как настоящая вертихвостка. Она должна была вызвать интерес у самца, но вовремя сбежать, пока ситуация не усложнилась и не накалилась. «У нас были самцы, которые пытались спариться с роботом, и ничем хорошим это не заканчивалось». Однако бывали и несчастные случаи: однажды фембот потеряла голову во время флирта (как неловко!), но, к счастью, глупого самца это не побеспокоило. «Самцы не знают, как на такое реагировать, поскольку ничего подобного ранее не случалось, поэтому я просто отправила ее назад без головы».

Управление робоптицей во время этих непростых ухаживаний позволило Гейл наблюдать, как изменения в поведении самки влияют на поведение самца. «Мы заметили, что самцы регулируют скорость танцев в зависимости от близости самок. Они на самом деле реагируют на самок и действуют в тех случаях, когда это нужнее всего. Неудачливые самцы растрачивают всю энергию на начальных этапах, а потом, когда дело доходит до финала, у них остается не так много сил, чтобы задать жару. И это является демонстрацией их социальных навыков и здоровья».

Гейл впервые обнаружила важность этих «социальных навыков» у одного из самых искушенных самцов на леке – атласного шалашника из восточной Австралии, Ptilonorhynchus violaceus, которого она изучала для получения докторской степени. Самцы атласных шалашников в животном мире ближе всего к Сальвадору Дали, поскольку создают причудливые, сюрреалистические гнезда из палочек, которые потом украшают разными яркими предметами, чтобы порадовать самку. Стиль и цвет убранства варьируются в зависимости от вида, причем одни гнезда бывают сложнее других.

Например, гнездо крупного атласного шалашника похоже на дом иллюзий: объекты расположены в соответствии с их размерами, чтобы создать ложную перспективу, из-за которой гнездо кажется меньше, а самец больше, чем есть на самом деле.[7]7
  Крупные атласные шалашники могут быть искусными иллюзионистами, однако исследования показали, что попугаи, дрозды, голуби и даже курицы также чувствительны к различным иллюзиям и самцы многих видов демонстрируют себя самкам под характерным углом и на определенном расстоянии; предполагается, что использование иллюзий широко распространено у птиц.


[Закрыть]

Самки атласных шалашников меньше беспокоятся о размере полового органа возможного партнера и больше о его способности находить разные голубые безделушки. Самцы ищут в небе и на земле, чтобы усыпать пол своего гнезда разнообразными синими предметами – от цветов и перьев до крышек от пластиковых бутылок и прищепок для одежды. Это и без того сюрреалистично, а бывали случаи, когда птицы разрисовывали стенки гнезда, удерживая в клюве кусочек коры, покрытый пережеванными ягодами. Дали бы ими гордился.

Как только самец привлек внимание самки голубыми побрякушками, он демонстрирует свое физическое мастерство, раздувая блестящие лазурные перья и исполняя сложный жужжащий танец. Это не так уж сильно отличается от демонстративных боев, которые самцы используют, чтобы запугать друг друга, поэтому неудивительно, что самки немного нервничают на начальной стадии ухаживаний. Гейл заметила, что более уверенные в себе самки делали что-то вроде приседания, и ей стало интересно, обращают ли на это внимание самцы и есть ли от них какая-либо реакция. Она построила робоптицу атласного шалашника, которая могла имитировать это движение, и обнаружила, что успешные самцы действительно были самыми тактичными и внимательными: когда самка приседала, она таким образом сигнализировала, что готова, и самец начинал танцевать еще интенсивнее.

Ранее ученые уже отмечали, что самцы животных обращают внимание на сигналы самок во время ухаживаний, но Гейл была первой, кто показал, что умение слушать и реагировать на сигналы самки напрямую связано с успехом самца в спаривании. Более того, Гейл выяснила, что по крайней мере в случае с атласным шалашником для успеха эти социальные навыки так же важны, как и интенсивность проявлений самца.

Самки шалфейных тетеревов также могут обращать внимание друг на друга. Известно, что молодые самки гуппи подражают старшим (и, возможно, более мудрым) самкам рыб в выборе партнера. Гейл считает, что подобное копирование может способствовать огромной популярности доминирующих самцов шалфейного тетерева вроде Дика. «Если рядом с самцом находится восемьдесят самок, с трудом верится, что все они приняли независимое решение». Еще в 2014 году Гейл пыталась заставить настоящих самок следить за фемботом, проявляющим интерес к недоминирующему самцу, но ей помешала исключительная харизма доминирующего самца того года: «В конце концов, нам не удалось преодолеть магнетизм Дика».