Текст книги "Су́чки. Секс, эволюция и феминизм в жизни самок животных"

Люси Кук
Сучки
Секс, эволюция и феминизм в жизни самок животных

Посвящается всем сучкам в моей жизни –

спасибо за вашу любовь и вдохновение.

© Исаева Н.Ю., перевод на русский язык, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Примечание автора о языке

Язык быстро развивается, и в наши дни много говорят об объединении терминов пола и гендера. Очень важно использовать эти термины верно и не путать их. Большинство ученых сходятся во мнении, что нечеловекоподобные животные не имеют чувства гендерной идентичности. В этой книге термины «самка» и «самец» относятся к биологическому полу животного. В какой-то степени это, конечно, антропоморфизация. Порой подобное происходит из-за того, что такие термины укрепились исторически. Например, я могу назвать гениталии животного маскулинизированными или мозг феминизированным, поскольку это было в первоначальном научном описании. В современных научных кругах нет необходимости и даже нежелательно прибегать к подобным гендерным терминам в описании половых характеристик и поведения животных. Также я использую гендерные термины вроде «мать» и «отец» для описания животных, потому что этими терминами оперировали ученые, о которых пойдет речь. Большинство моих читателей поймут, что или кого я имею в виду под этими понятиями, – например, «мать» может означать родителя, откладывающего яйца или дающего жизнь новой особи. В некоторых случаях я использовала антропоморфные выражения, например «роковая женщина», «королева», «лесбиянка», «сестра», «леди» и «стерва», в целях приукрашивания повествования; читателям не рекомендуется переносить эти ярлыки в свои академические работы. Я осознаю, что подобное очеловечивание может иметь непреднамеренные последствия в виде гендерной путаницы. Цель этой книги – показать, что пол чрезвычайно разнообразен и что гендерные идеи, основанные на бинарном поле, абсурдны. Я искренне надеюсь, что мне удалось донести свои намерения до читателей.

Вступление

Изучение зоологии заставляло меня чувствовать себя жалкой неудачницей. Не потому, что мне нравились пауки и я получала удовольствие от препарирования мертвых существ, найденных на обочине дороги, или могла с удовольствием покопаться в экскрементах, чтобы выяснить, что ело животное, оставившее их. У всех моих сокурсников были в той или иной степени похожие интересы, так что мне не было неловко за мои. Нет, меня беспокоил мой пол. Быть женщиной означало заведомо потерпеть поражение.

«Самку эксплуатируют, и фундаментальной эволюционной основой эксплуатации является тот факт, что яйцеклетки крупнее сперматозоидов», – написал мой преподаватель в колледже Ричард Докинз в своей эволюционной библии-бестселлере «Эгоистичный ген».

Согласно зоологическому закону, нас, производительниц яйцеклеток, предали собственные же большие гаметы. Наши предки вытянули короткую соломинку в первобытной лотерее жизни, и с тех пор генетическое наследие вкладывается в богатые питательными веществами яйцеклетки, а не в миллионы подвижных сперматозоидов. Будто женщины обречены вечно играть вторую роль в произведениях с разделенными полами, где главный герой всегда эдакий мачо.

Меня учили, что это, казалось бы, тривиальное неравенство половых клеток заложило железные биологические основы полового неравенства. «Другие различия между полами можно интерпретировать как вытекающие из этого базового, – пишет Ричард Докинз. – Эксплуатация женщин начинается здесь».

Самцы животных ведут безбашенную и свободную жизнь. Они сражаются за лидерство или за право обладания самкой и кувыркаются со всеми подряд, ведомые биологическим зовом распространить свое семя как можно больше. Они социально доминируют – там, где верховодят самцы, самки покорно им подчиняются. Изначально роль особи женского пола заключалась в том, чтобы быть самоотверженной матерью, причем любые материнские усилия считались одинаковыми: ни одна из нас не имела никаких конкурентных преимуществ. А секс был скорее обязанностью, чем проявлением желания.

Что касается эволюции, то именно мужчины были за рулем машины перемен. Женщины же могли прокатиться благодаря общей с мужчинами ДНК, да и то если обещали вести себя тихо и мирно.

Как студент, изучающий эволюцию яиц, я не видела своей роли в этом ситкоме о половых ролях пятидесятых годов. Была ли я каким-то отклонением от женской нормы? Ответ, к счастью, меня порадовал.

Биология полнится сексистскими мифами, из-за которых наше восприятие самок животных сильно искажено. В мире природы женские типы и роли значительно варьируются, охватывая интереснейший спектр анатомии и поведения. Да, среди них есть «любящая мать», но еще есть птица якана, которая бросает свои яйца и оставляет их на воспитание гарему самцов, которым наставила рога.

Самки могут хранить верность, но только 7 % видов сексуально моногамны, что означает наличие огромного количества самок-донжуанок, ищущих секса с разными партнерами.

Не у всех видов животных любой ценой доминируют самцы; в разных классах в результате эволюции появились альфа-самки, и их манера доминировать варьируется от доброжелательной (бонобо) до жесткой (пчелы). Самки могут конкурировать друг с другом так же ожесточенно, как и самцы: антилопы топи свирепо сражаются своими огромными рогами за доступ к лучшим самцам, а матриархи сурикатов – самые кровожадные млекопитающие на планете, убивающие детенышей своих конкуренток и подавляющие таким образом их размножение. Есть еще «роковые женщины»: самки пауков-каннибалов, которые пожирают своих любовников после или даже до полового акта, и ящерицы-лесбиянки, потерявшие потребность в самцах и размножающиеся путем партеногенеза.

За последние несколько десятилетий в нашем понимании того, что значит быть женщиной, произошла революция. Этому и посвящена данная книга. Я познакомлю вас с разномастными и интереснейшими самками животных и учеными, которые их изучают. Эти ученые не только сделали открытия относительно самок разных видов, но и переосмыслили силы, которые влияют на эволюцию.

* * *

Чтобы понять, как мы пришли к такому косному взгляду на мир природы, нужно вернуться во времени в викторианскую Англию и встретиться с моим кумиром из научного мира Чарльзом Дарвином. Теория эволюции путем естественного отбора объясняла, как богатое разнообразие жизни произошло от общего предка. Организмы, более приспособленные к окружающей среде, с большей вероятностью выживут и передадут дальше гены, способствовавшие их успеху. Этот процесс с течением времени приводит к изменению и разделению видов. Часто неправильно цитируемое выражение «выживание наиболее приспособленных», придуманное философом Гербертом Спенсером и только под давлением включенное Дарвином в пятое издание «Происхождения видов» (1869), – идея столь же блестящая, сколь простая, и справедливо считается одним из величайших интеллектуальных прорывов всех времен.

Каким бы изобретательным ни был естественный отбор, он не способен объяснить все, что мы находим в природе. В эволюционной теории Дарвина было несколько зияющих дыр из-за таких сложных животных черт, как оленьи рога или павлиний хвост. Подобные излишества не приносят никакой пользы и скорее даже служат помехой, поэтому они не могли появиться в результате естественного отбора. Дарвин это понял и долгое время задавался соответствующими вопросами. Он сделал вывод, что должен быть задействован другой эволюционный механизм с иными задачами. В конце концов Дарвин осознал, что причиной является совокупление, и назвал это половым отбором.

Для Дарвина эта новая эволюционная единица стала объяснением подобных ярких животных черт: их единственная цель – завоевание или привлечение противоположного пола. Чтобы подчеркнуть их несущественную природу, Дарвин окрестил эти побочные эффекты «вторичными половыми признаками», отделяя их от «первичных половых признаков», таких как репродуктивные органы и гениталии, которые необходимы для продолжения жизни.

Спустя чуть более десяти лет после того, как Дарвин представил миру теорию естественного отбора, он опубликовал свой второй шедевр: «Происхождение человека и половой отбор» (1871). В этом увесистом томе излагалась его новая теория полового отбора, которая объясняла глубокие различия между полами. Если естественный отбор – борьба за выживание, то половой отбор, по сути, борьба за партнеров. Дарвин считал, что эта конкуренция была в основном прерогативой самцов.

«У самцов почти всех животных половое влечение сильнее, чем у самок. Следовательно, именно самцы сражаются между собой и старательно демонстрируют свои достоинства перед самками», – пишет Дарвин. «Самка же (за редчайшими исключениями) более терпеливая, чем самец. Она застенчива и обычно “требует, чтобы за ней ухаживали”».

Таким образом, в глазах Дарвина половой диморфизм также распространялся на поведение каждого пола: сексуальные роли были столь же предсказуемы, как и физические характеристики. Самцы берут на себя эволюционное лидерство, сражаясь при помощи «оружия» или собственных чар, чтобы завладеть самкой. А конкуренция заключается в том, что самцы значительно различаются в репродуктивном успехе, и этот половой отбор стимулирует эволюцию лучших черт. У самок меньше потребности в разнообразии; их роль заключается в повиновении и передаче лучших характеристик самцов. Дарвин не мог точно сказать, в чем причина этого различия между полами, но предполагал, что его можно проследить до половых клеток: самка энергетически истощается из-за материнства.

Помимо мужской конкуренции, по мнению Дарвина, механика полового отбора включает в себя собственный выбор самки. Такое утверждение отводило самкам слишком большую роль и объяснению не поддавалось. В викторианской Англии подобное не приветствовалось и, как мы обнаружим во второй главе, делало теорию Чарльза Дарвина о половом отборе куда менее привлекательной для научного патриархата. Поэтому Дарвин изо всех сил старался преуменьшить влияние особей женского пола, заявив, что оно проявляется «сравнительно пассивным» и не представляющим угрозы способом: самки «стоят в стороне в качестве зрителей», пока самцы меряются силами.

Предложенное Дарвином разделение полов на активный (мужские особи) и пассивный (женские особи) оказалось настолько эффективным, как если бы было разработано многомиллионной маркетинговой компанией с неограниченным бюджетом. Это похоже на своего рода четкое деление – правильное и неправильное, черное и белое, друг и враг. Подобное деление нравится человеческому мозгу, потому что он интуитивно чувствует его верность.

Но столь удобную половую классификацию придумал, скорее всего, не Чарльз Дарвин. Вероятно, он позаимствовал ее у Аристотеля, отца зоологии. В четвертом веке до нашей эры древнегреческий философ написал первый в истории трактат о животных «О возникновении животных», посвященный размножению видов. Дарвин, безусловно, читал эту основополагающую академическую работу, что, возможно, объясняет сходство идеи о разделении полов в его работе с идеей Аристотеля.

«У тех животных, у которых… два пола… самец эффективный и активный… а самка… пассивна».

Стереотипы о женской пассивности и мужской силе так же стары, как сама зоология. Испытание этого предположения временем предполагает, что с ним соглашались поколения ученых, но это еще не значит, что так оно и есть. Чему нас научила наука во всех областях, так это тому, что интуиция часто вводит нас в заблуждение. И основная проблема этой четкой двоичной классификации заключается в том, что она неверна.

Попробуйте объяснить необходимость быть пассивной доминирующей самке пятнистой гиены, и она рассмеется вам в лицо, после того как откусит его. Самки животных точно так же неразборчивы в связях, конкурентоспособны, агрессивны, доминантны и подвижны, как и самцы. У них столько же прав управлять машиной перемен. Просто Дарвин вместе с группой джентльменов-зоологов, которые помогли обосновать его аргументы, не могли или, возможно, не хотели этого видеть. Величайший шаг вперед во всей биологии – возможно, во всей науке – был совершен группой викторианских мужчин в середине девятнадцатого века, и этот шаг контрабандой принес с собой определенные суждения о природе гендера и пола.

Справедливо будет сказать что, если бы Дарвин был участником конкурса Mastermind, его специализированным предметом не стал бы противоположный пол. Чарльз Дарвин – мужчина, который женился на своей двоюродной сестре Эмме только после составления списка плюсов и минусов женитьбы. Этот откровенный романтичный список, нацарапанный на обороте письма другу, к стыду Дарвина, был сохранен; таким образом, его самые сокровенные мысли оказались выставлены на всеобщее обозрение навсегда.

В двух небольших колонках – «Жениться» и «Не жениться» – Дарвин выплеснул все свое внутреннее смятение. Его главным беспокойством было то, что он станет пропускать «беседы умных мужчин в клубах» и, следовательно, может поддаться «тучности и безделью» или, что еще хуже, «изгнанию и деградации с праздной вялой дурой» (возможно, Эмма предпочла бы, чтобы любимый жених описал ее несколько иначе). Однако, с другой стороны, в графе «Жениться» значилось: «Кто-то, кто будет заботиться о доме», а «Милая, покладистая жена на диване» была «в любом случае лучше, чем собака». Итак, Дарвин решился на этот смелый шаг.

Создается впечатление, что, несмотря на то что Дарвин был отцом десяти детей, им двигали скорее умственные, чем плотские побуждения. Может, он был очень хорошо знаком с женским полом или вообще им не интересовался. Так что шансы на то, что он стал бы пересматривать эволюцию с точки зрения полов, были невелики даже без учета общества, в котором он родился.

Даже самые оригинальные и дотошные ученые не застрахованы от влияния культуры, а патриархальное понимание полов Дарвином, без сомнения, было сформировано преобладающим шовинизмом той эпохи. У женщин из высшего класса викторианского общества была одна главная цель в жизни: выйти замуж, нарожать детей и (в некоторых случаях) помогать мужу в его увлечениях и бизнесе. Это была в значительной степени роль домашней поддержки, поскольку женщины были определены и в физическом, и в интеллектуальном отношении как слабый пол. Женщины во всех аспектах подчинялись мужской власти, будь то власть отца, мужа, брата или даже подросшего сына.

Это социальное предубеждение было удобно обосновано современным научным мышлением. Ведущие ученые умы Викторианской эпохи считали, что мужской и женский пол являются полными противоположностями друг другу. Предполагалось, что у самок задержка развития, потому что они выглядят как детеныши своего вида – меньше, слабее и не такие красочные, как самцы. Там, где мужская энергия идет на рост, женская энергия требуется для питания яйцеклеток и вынашивания потомства. Из-за более крупного телосложения самцы считались сложнее и изменчивее, чем самки, а также превосходящими их по умственным способностям. Преобладало мнение, что все представительницы женского пола обладают средним интеллектом, а мужчины значительно различаются между собой в умственном отношении, включая и уровень гениальности, не наблюдающийся у противоположного пола. По сути, мужчины всегда считались более развитыми, чем женщины.

Все эти идеи были включены Дарвином в книгу «Происхождение человека и половой отбор», в которой, как следует из названия, половой и естественный отбор использовался для объяснения эволюции человека и половых различий, что было поддержано викторианским обществом.

«Главное различие в интеллектуальных способностях двух полов проявляется в том, что мужчина достигает более высокого уровня во всем, чем он занимается, независимо от того, требует ли это глубоких размышлений, обоснования, воображения или даже использования органов восприятия или физического труда», – писал Дарвин. «Таким образом, мужчина в конечном счете стоит выше женщины».

Теория полового отбора Дарвина была инкубирована в женоненавистничестве, поэтому неудивительно, что самка животного вышла деформированной; такой же маргинализированной и непонятой, как домохозяйка Викторианской эпохи. Удивительно и разрушительно то, что это сексистское пятно прочно въелось в полотно науки и так долго держится.

Гений Дарвина не помог. Из-за его богоподобной репутации биологи, последовавшие за ним, были вынуждены страдать от хронического предвзятого отношения. Они искали доказательства в поддержку пассивного женского восприятия и видели только то, что ожидали видеть. Когда они сталкивались с аномалиями вроде распущенного поведения львицы, которая активно спаривается десятки раз в день во время течки, да еще и с разными самцами, ученые старательно отводили глаза. Или хуже (об этом подробнее в третьей главе): результаты экспериментов, которые не вписывались в существующие рамки, были уже привычно подделаны, чтобы заполучить еще бóльшее подтверждение существующей научной модели.

Центральным принципом науки является принцип бережливости (также известный как «бритва Оккама»), который учит ученых доверять доказательствам и выбирать для них самое простое объяснение, поскольку оно, скорее всего, будет правильным. Строгие половые роли Дарвина вынудили отказаться от этого фундаментального научного процесса, поскольку исследователи вынуждены были придумывать все более извилистые оправдания, чтобы объяснить поведение самок, отклоняющееся от стереотипа.

Возьмем перуанскую разноцветную сойку, Gymnorhinus cyanocephalus. Эти представители семейства вороновых цвета кобальтовой сини живут шумными стаями от пятидесяти до пятисот птиц в западных штатах Северной Америки. Высокоинтеллектуальные существа с такой активной социальной жизнью должны иметь какие-то средства упорядочения своего активного общества, иными словами – иерархию, иначе возник бы хаос. Орнитологи Джон Марзлафф и Рассел Балда, которые изучали соек более двадцати лет и опубликовали о них авторитетную книгу в 1990-х годах, много времени посвятили расшифровке их социальной иерархии. Итак, ученые хотели отыскать «альфа-самца».

Это потребовало от них некоторой изобретательности: выяснилось, что самцы перуанских соек – убежденные пацифисты и редко вступают в драки. Итак, предприимчивые орнитологи установили кормушки с лакомствами вроде промасленного попкорна и мучных червей, чтобы попытаться спровоцировать своего рода территориальную войну. Но сойки по-прежнему отказывались вступать в бой. Таким образом, ученые были вынуждены оценивать уровень враждебности этих птиц по едва заметным признакам, например косым взглядам. Если альфа-самец бросал на бета-самца взгляд, который можно было расценить как неодобрительный, бета-самец покидал кормушку. Это вовсе не было похоже на «Игру престолов», но тем не менее исследователи старательно задокументировали около двух с половиной тысяч таких «агрессивных» столкновений.

Когда они решили посмотреть статистику, то были сбиты с толку. Только четырнадцать из двухсот самцов стаи претендовали на высокое место в иерархии доминирования, а сама иерархия оказалась не линейной. Самцы менялись местами, и тогда «подчиненные» проявляли «агрессию» в отношении своих «начальников». Несмотря на необычные результаты и общее отсутствие враждебности со стороны «начальников», ученые продолжали придерживаться прежних убеждений и заявили: «Нет никаких сомнений в том, что взрослые особи мужского пола способны контролировать свою агрессию».

Любопытно, что исследователи наблюдали у соек куда большие проявления агрессии, чем парочка недовольных взглядов. Они задокументировали драматические воздушные сражения, в которых птицы сцеплялись в воздухе и «энергично хлопали крыльями, падая на землю», а также «сильно клевали друг друга». Эти столкновения были «самым агрессивным поведением, наблюдаемым в течение года», но они не были включены ни в какую ступень иерархии доминирования, поскольку были совершены не самцами. Подобное поведение наблюдалось у самок. Авторы пришли к выводу, что это «вспыльчивое» женское поведение обусловлено гормональными факторами. Ученые предположили, что весенний всплеск гормонов вызвал у самок соек «птичий эквивалент ПМС, который мы назвали СПО (синдром предварительного отбора)»!

Не существует такого понятия, как птичий СПО. Если бы Марзлафф и Балда отнеслись к агрессивному поведению самок непредвзято и использовали «бритву Оккама», чтобы отбрить проросшую предубежденность, они были бы близки к разгадке сложной социальной системы перуанских соек. Подсказки о том, что самки весьма конкурентоспособны и играют важную роль в иерархии соек, содержатся в данных, тщательно записанных учеными, которые предпочли их не замечать. Вместо этого они догматично продвигались вперед в поисках «коронации нового короля» и собственных убеждений, что, конечно, так и не состоялось.

Здесь нет никакого заговора, просто зашоренная наука. Марзлафф и Балда – наглядный пример того, как хорошие ученые проигрывают от предвзятости. Орнитологический дуэт столкнулся со сбивающим с толку новым поведением, которое они интерпретировали, загнав в фальшивые рамки. И они вовсе не одиноки в своем чистосердечном заблуждении. Наука, как выясняется, пропитана проявляющимся время от времени сексизмом.

Не помогло и то, что в системе образования преобладали и во многих областях до сих пор преобладают мужчины, которые, естественно, рассматривают животный мир со своей точки зрения. Таким образом, возникающие у них вопросы, которые приводили к исследованиям, были связаны в основном с самцами. Самками большинство просто не интересовалось. Все внимание было сконцентрировано на самцах, и это делало их образцовым организмом – эталоном, от которого отклонилась самка, и стандартом, по которому судили о внешнем виде. Самки животных с их «запутанными гормонами» были чем-то побочным, отвлекающим от основного повествования и не заслуживали такого же уровня научного изучения. Их организмы и поведение остались неисследованными. Возникающий в результате пробел в данных запрограммировал будущее. Представительницы женского пола рассматриваются как инвариантные и инертные помощницы в мужских начинаниях, потому что нет данных, чтобы подать их как нечто иное.

Самое опасное в сексистских предубеждениях – природа бумеранга. То, что начиналось как шовинистическая викторианская культура, было взращено столетием науки, а затем выплюнуто в общество в качестве политического оружия, размноженного Дарвином. Это дало горстке приверженцев новой науки, эволюционной психологии, представленных по большей части мужчинами, идеологическое право утверждать, что множество грубых форм мужского поведения – от изнасилования до навязчивого преследования юбок и мужского господства – были «единственно верными», потому что так завещал Дарвин. Они говорили женщинам, что у них дисфункциональные оргазмы, что они никогда не смогут пробить стеклянный потолок из-за врожденного отсутствия амбиций и должны реализовываться в материнстве.

Подобные эволюционные профанации в самом начале века были подхвачены новым поколением мужских журналов, которые сделали из этой сексистской «науки» мейнстрим. В книгах-бестселлерах и популярной прессе журналисты вроде Роберта Райта заявляли, что феминизм обречен, потому что он отказывается признавать эти научные истины. Райт со своего идеологического пьедестала писал надменные статьи с заголовками вроде «Феминистки, почитайте Дарвина» и наградил своих критиков «тройкой по эволюционной биологии», утверждая, что «ни одна известная феминистка не знает достаточно о современном дарвинизме, чтобы о нем судить».

Но они знали. Вторая волна феминизма открыла некогда закрытые для женщин двери лабораторий: они появились в коридорах ведущих университетов и стали самостоятельно изучать Дарвина. Женщины в полях наблюдали за самками животных с тем же интересом, что и за самцами. Они обнаружили не по годам развитых в сексуальном отношении самок обезьян и вместо того, чтобы проигнорировать их, как это делали их предшественники-мужчины, задались вопросом, почему они так себя ведут. Женщины разработали стандартизированные методы измерения поведения, которые требовали равного внимания к обоим полам. Они использовали новые технологии, чтобы шпионить за самками птиц, и доказали, что самки не были жертвами мужского полового доминирования, а на деле сами правили бал. Женщины повторили эксперименты, на которых держались половые стереотипы Дарвина, и обнаружили, что предыдущие результаты были искажены.

Чтобы бросить вызов Дарвину, нужна небывалая смелость, ведь он больше, чем культовый интеллект; Чарльз Дарвин – национальное достояние Великобритании. Один бывалый профессор сказал мне, что несогласие с Дарвином равносильно академической ереси, а согласие идет из явного консерватизма в нашей доморощенной эволюционной науке. Возможно, именно по этой причине первые семена восстания пришли с другой стороны Атлантики, после чего несколько американских ученых отважились заговорить об альтернативных идеях эволюции, о гендере и поле.

Вы познакомитесь с этими интеллектуальными воинами на страницах этой книги. Я познакомилась с некоторыми из них за обедом на ореховой ферме в Калифорнии, где мы среди прочего обсуждали Дарвина, оргазмы и стервятников. Сара Блаффер Хрди, Жанна Альтманн, Мэри Джейн Уэст-Эберхард и Патриция Говати – современные смутьяны-дарвинисты, поддерживающие матриархат, которые осмелились оспорить научную фаллократию при помощи фактов и логики. Они называют себя The Broads и в течение последних тридцати лет каждый год приватно собираются в доме Хрди, чтобы отделить зерна от плевел среди идей, посвященных эволюции. Мне повезло, и я получила приглашение на этот ежегодный пир ума. Несмотря на то, что сейчас половина из The Broads уже вышла на пенсию, эти профессора-первопроходцы по-прежнему собираются, чтобы поддержать друг друга, обсудить свежие идеи и в целом направлять эволюционную биологию на верный путь. Да, они феминистки, но они прекрасно понимают, какой смысл вкладывается в это понятие: они верят в равноправие полов, а не в незаслуженное доминирование одного над другим.

Их исследования позволили новой волне биологов взглянуть на самок всех видов как на прекрасных самодостаточных существ; они изучают женские организмы и поведение и задают вопросы о том, как работает отбор с точки зрения дочери, сестры, матери и конкурентки. Эти ученые не побоялись выйти за рамки культурных норм и придерживаться неортодоксальных идей об изменчивости половых ролей, ниспровергая мачизм – преднамеренный или нет – эволюционной биологии. Многие из них женщины, но, как выяснится позднее, этот научный бунт не только женский; все полы и гендеры в нем играют свои роли. На страницах этой книги вы познакомитесь со многими мужчинами-учеными. Новаторские работы Франса де Ваала, Уильяма Эберхарда и Дэвида Крюса (и это лишь некоторые из них) доказывают, что вам не нужно идентифицировать себя как женщину, чтобы быть ученым-феминистом. Свежие взгляды научного сообщества ЛГБТК сыграли решающую роль в том, чтобы бросить вызов гетеронормативной близорукости зоологии и бинарной догме. Биологи вроде Энн Фаусто-Стерлинг и Джоан Рауггарден, так же как и многие другие, обратили внимание на ошеломляющее разнообразие половых проявлений в животном мире и фундаментальную роль этого разнообразия в эволюции.

Результатом является не только прекрасный и более богатый реалистичный портрет самок, но и множество удивительных открытий в запутанной механике эволюции. Это волнующие времена для биологов, изучающих эволюцию: половой отбор переживает серьезную смену парадигмы. Эмпирические открытия переворачивают общепринятые факты с ног на голову, а концептуальные изменения выбрасывают давние предположения на помойку. Дарвин, конечно, не был абсолютно неправ. Конкуренция между самцами и самостоятельный выбор самки действительно приводят к половому отбору, но они являются лишь частью всей эволюционной картины. Дарвин наблюдал за миром природы через викторианскую камеру-обскуру. Понимание женского пола дает нам широкоэкранную версию жизни на земле во всей палитре красок, и от этого история становится еще более увлекательной. В этой книге я отправляюсь в глобальное путешествие, в котором повстречаю животных и ученых, помогающих изменить устаревший патриархальный взгляд на эволюцию и на самок всех видов.

Я отправляюсь на остров Мадагаскар, чтобы узнать, как самки лемуров, наших самых дальних родственников-приматов, стали доминировать над самцами физически и политически. В заснеженных горах Калифорнии я обнаружу, что механическая самка шалфейного тетерева разрушает дарвиновский миф о пассивности самок. На острове Гавайи я встречу влюбленных самок альбатросов, которые долгое время живут вместе, бросив вызов традиционным половым ролям и совместно выращивая своих птенцов. Путешествуя вдоль побережья Вашингтона, я обнаружу сходство с матриархальной косаткой – мудрым старым лидером ее охотничьего сообщества и представителем одного из пяти известных видов, включая людей, у которых самки переживают менопаузу.

Исследуя истории женственности из всех уголков, я нарисую свежий, разноплановый портрет самок и попытаюсь понять, могут ли эти откровения сообщить нам что-либо о нашем собственном виде.

Со времен Эзопа люди смотрели на животных как на иллюстрации и модели человеческого поведения. Многие полагают, по большей части ошибочно, что природа учит человеческие общества тому, что хорошо и правильно. Это натуралистическое заблуждение. Но выживание – несентиментальный вид спорта, и поведение животных охватывает истории поведения самок от сказочно сильных до ужасающе угнетенных. Научные открытия, касающиеся самок, могут быть использованы для разжигания сражений по обе стороны феминистского барьера. Использование животных в качестве идеологического оружия – опасная игра, но понимание того, что значит быть самкой животного, может помочь противостоять ленивым аргументам и утомительным андроцентрическим стереотипам; это может бросить вызов нашим предположениям о том, что естественно, нормально и даже возможно. Если женственность и может определяться чем-то одним, то это будут не строгие устаревшие правила и ожидания, а ее динамичная и разнообразная природа.

Сучки в «Сучках» продемонстрируют, что быть представительницей женского пола означает быть борцом за выживание, а не просто пассивным помощником. Теория полового отбора Дарвина вбила клин между полами, сосредоточив внимание на наших различиях; но эти различия больше в культурном плане, чем в биологическом. Характеристики животных – будь то физические или поведенческие – разнообразны и пластичны. Они могут меняться в соответствии с прихотью естественного отбора, что делает половые признаки подвижными и податливыми. Вместо того чтобы предсказывать качества женщины с помощью хрустального шара, следует обратить внимание на то, что их формирует: окружающая среда, время и контекст. Как мы обнаружим в первой главе, у самок и самцов гораздо больше общих черт, чем различий. Настолько, что порой бывает трудно провести границу.