Текст книги "Энн из Зелёных Крыш"

Глава 9
Миссис Рейчел Линд приходит в ужас

Энн жила в Зеленых Крышах уже две недели, когда миссис Рейчел Линд пришла впервые посмотреть на нее. Надо отдать справедливость, вины миссис Рейчел тут не было. Сразу после визита в Зеленые Крыши эту достойную даму сразил жестокий не по сезону грипп. Миссис Рейчел редко болела, испытывая презрение к тем, кто уступает болезням. Однако грипп занимал особое место – его, по ее глубокому убеждению, посылал перст самого Провидения. Как только доктор разрешил ей выходить из дома, миссис Рейчел первым делом отправилась в Зеленые Крыши. Она сгорала от любопытства – так не терпелось ей поскорее взглянуть на сиротку, которую приютили Мэтью и Марилла. О той в Эйвонли ходило много разных слухов и догадок.

Энн старалась не упустить ни одного мгновения из этих двух недель. На новом месте она перезнакомилась со всеми деревьями и кустарниками. За яблоневым садом Энн обнаружила тропу в рощице и прошла по ней до конца. По дороге ей попадались настоящие сокровища – ручей, мостик, пихты, арка из диких вишен, заросли папоротника, сплетения веток клена и рябины.

Она подружилась с родником в долине – ледяным и кристально-чистым, его, обложенного гладким красным песчаником, окаймлял папоротник с большими, как у пальмы, листьями. Бревенчатый мост приглашал ее перейти через ручей.

Этот мост привел быстрые ноги Энн к лесистому холму, где под густыми и стройными елями и пихтами царил вечный полумрак. Единственными цветами здесь были ландыши, воздух был пропитан их нежным ароматом, среди ландышей затерялось лишь несколько бледных, воздушных цветков лапчатки, словно души прошлогодних цветов. Паутинки серебряными нитями оплетали деревья, и казалось, что еловые ветви и шишки по-дружески болтают между собой.

Эти восхитительные открытия свершались Энн в часы, отведенные для отдыха, и, вернувшись, она вполголоса пересказывала свои впечатления Мэтью и Марилле. Мэтью ничего не говорил, но каждый раз слушал ее рассказы со счастливой улыбкой на лице. Марилла разрешала девочке «болтать», но потом, заметив, что сама начинает с интересом вслушиваться в «болтовню», быстро ее осаживала, приказывая держать язык за зубами.

Когда пришла миссис Рейчел, Энн была в саду, наслаждаясь бесцельной прогулкой среди густой, колышущейся травы, озаренной красноватым светом заходящего солнца. В ее отсутствие почтенная дама рассказала во всех подробностях историю своей болезни, с таким удовольствием смакуя каждое болезненное ощущение, каждое изменение пульса, что Марилла подумала: «Оказывается, и в гриппе могут присутствовать приятные моменты». Исчерпав все свое красноречие, миссис Рейчел заговорила об истинной цели своего визита.

– До меня дошли удивительные вещи, касающиеся вас и Мэтью.

– Я сама до сих пор удивляюсь, – ответила Марилла. – Только сейчас начинаю привыкать.

– Жаль, что произошла такая нелепая ошибка, – сочувственно произнесла миссис Рейчел. – Но разве вы не могли отправить девчонку обратно?

– Наверное, могли бы, но не отправили. Она запала Мэтью в душу. Да и мне она нравится, хотя, признаю, что у нее есть свои недостатки. Наш дом совсем изменился. Энн согрела его и словно внесла в дом солнышко.

Марилла увидела в глазах миссис Рейчел явное неодобрение и поняла, что сказала больше, чем намеревалась.

– Вы взяли на себя большую ответственность, – мрачно проговорила гостья. – Тем более что у вас нет опыта обращения с детьми. Вы ничего толком не знаете ни о ней, ни о ее склонностях. Кто знает, что вырастет из такого ребенка? Я не хочу пугать вас, Марилла.

– Я не из пугливых, – сухо ответила Марилла. – Когда я что-то начинаю, то довожу дело до конца. Наверное, вы хотите увидеть Энн? Сейчас я ее позову.

Энн сразу же прибежала. Лицо ее восторженно светилось после прогулки в саду. Смутившись от присутствия в доме постороннего человека, она нерешительно застыла у порога. Вид у нее был весьма невзрачный – из-под короткого, тесного, приютского платьица неприглядно торчали худые, казавшиеся чересчур длинными ноги. Веснушки никогда в таком количестве раньше не высыпали у нее на лице и были заметнее обычного. Ветер растрепал на непокрытой голове волосы, которые прежде никогда не казались настолько рыжими.

– Да, тебя явно выбрали не из-за красоты, – категорично заявила миссис Рейчел. – Она была из числа тех милейших людей, которые гордятся тем, что всегда говорят в лицо правду, какой бы неприятной та не была. – Она просто кожа да кости. И еще страшненькая. Подойди ближе, девочка, дай на тебя посмотреть. Бог мой, она вся в веснушках! А волосы рыжие, как морковь! Говорю тебе, подойди ближе!

Говоря «подойди ближе» – миссис Рейчел не ожидала того, что случилось. Одним прыжком Энн преодолела кухню и встала с пылающим от гнева лицом перед миссис Рейчел. Губы девочки дрожали, худенькое тело била дрожь.

– Я вас ненавижу, – проговорила она сдавленным голосом и топнула ногой. – Как я вас ненавижу… ненавижу… – Девочка с каждым выкриком топала все сильнее. – Как вы смеете называть меня костлявой и некрасивой? И еще – веснушчатой и рыжей. Вы грубая, невоспитанная, бесчувственная женщина!

– Энн! – воскликнула Марилла в ужасе.

Но Энн продолжала бесстрашно смотреть в лицо миссис Рейчел, глаза ее пылали, руки сжаты в кулачки – вся она излучала страстное возмущение.

– Как вы смеете говорить обо мне такие вещи? – яростно вопрошала она. – Вам бы понравилось услышать такое о себе? Что вы толстая, неуклюжая и начисто лишенная воображения тетка? Если я оскорбила ваши чувства, знайте, мне до этого нет дела. Надеюсь, что оскорбила. До вас никто не делал мне так больно, даже муж миссис Томас, беспробудный пьяница. Этого я вам не прощу! Никогда! Никогда!

И Энн снова топнула ногой.

– Ну и характер! – воскликнула испуганная миссис Рейчел.

– Энн, иди в свою комнату и не выходи, пока я тебя не позову, – велела Марилла, с трудом обретая дар речи.

Обливаясь слезами, Энн бросилась к двери, захлопнув ее за собой с такой силой, что стоявшая на полках посуда сочувственно задребезжала. Вихрем промчавшись по коридору, она взлетела вверх по лестнице. Снизу было слышно, как дверь в ее комнату с грохотом захлопнулась.

– Да, вам не позавидуешь! Трудно воспитывать такую штучку! – проговорила миссис Рейчел с не поддающимся описанию величием.

Марилла открыла рот, не зная, с чего начать – с извинений или порицаний. Но то, что она произнесла, стало сюрпризом для нее самой:

– Вам не стоило так колко отзываться о ее внешности, Рейчел.

– Надеюсь, Марилла Катберт, вы не одобряете эту ужасную выходку, свидетельницей которой вы только что стали? – спросила возмущенная миссис Рейчел.

– Конечно, нет, – медленно произнесла Марилла. – Я не оправдываю Энн. Она была неучтивой, и я еще поговорю с ней об этом. Но нужно делать скидку, учитывая все обстоятельства. Ее никогда не учили хорошим манерам. А вы очень жестко вели с ней разговор, Рейчел.

Марилла не удержалась от этого упрека, в очередной раз удивившись самой себе. Миссис Рейчел встала с видом оскорбленного достоинства.

– Я вижу, Марилла, что теперь мне нужно тщательно следить за своими словами, ведь нежные чувства сирот, привезенных бог весть откуда, учитываются в первую очередь. Прошу, не волнуйтесь – я нисколько не обиделась. Мне просто очень жаль вас. Вы еще натерпитесь с этим ребенком. Последуйте моему совету (в чем я сомневаюсь, хотя я воспитала десять детей и двух схоронила) и сопроводите ваш «разговор» березовой плеткой. Это как раз то, что нужно для такого ребенка. Ее норов подстать огненным волосам. Ну, доброго вечера, Марилла. Надеюсь, вы будете, как прежде, заглядывать ко мне. Но от меня в ближайшее время визита не ждите – здесь могут наброситься с оскорблениями. Для меня это что-то новенькое.

После того как миссис Рейчел выплыла из дверей – если так можно сказать о тучной женщине, которая всегда ходила вперевалочку, Марилла, приняв очень серьезное выражение лица, направилась в комнату под крышей.

Поднимаясь по лестнице, Марилла не могла толком понять, как себя вести. Она очень переживала из-за случившегося. Особенно неприятен был тот факт, что Энн показала свой характер именно перед Рейчел Линд. Марилла упрекала себя за то, что ее больше заботит отношение соседки к досадной сцене, чем изъяны в воспитании Энн. Неясно также, какое наказание следует применить. Дружеское предложение использовать плетку (эффективность которой доказывал пример детей миссис Рейчел) не привлекал Мариллу. У нее в голове не укладывалось, как можно отхлестать ребенка. Нет, нужно отыскать другой способ наказания – Энн должна осознать чудовищность своего поступка.

Войдя в комнату, Марилла увидела, что Энн лежит на кровати лицом вниз и горько плачет. Девочка не сняла грязные ботинки, и они замызгали чистое покрывало.

– Энн, – мягко окликнула ее Марилла.

Никакой реакции.

– Энн, – уже строго обратилась она к девочке, – сейчас же встань с кровати и выслушай меня.

Энн неуклюже сползла с кровати и села рядом на стул. Она сидела прямая, как струна, – лицо опухло, слезы размазаны по щекам, глаза буравят пол.

– Ты показала себя во всей красе. Неужели не стыдно?

– У нее нет права называть меня рыжей уродиной, – с вызовом ответила Энн.

– А у тебя нет права впадать в такую ярость и дерзить взрослым. Мне было стыдно за тебя, Энн, очень стыдно. Я ждала, что ты будешь вести себя вежливо с миссис Линд, а ты меня опозорила. Не понимаю, за что ты так взъярилась на нее – ты ведь сама часто называешь себя рыжей и некрасивой.

– Это большая разница. Одно дело – говорить самой такие вещи, а другое – слышать, как посторонние люди так тебя называют, – проговорила, всхлипывая, Энн. – Ты знаешь, что так оно и есть, но надеешься, что другие этого не замечают. Вы, наверное, считаете, что у меня ужасный характер, но я просто не могла с собой совладать. Когда она произнесла эти грубые слова, кровь бросилась мне в голову и дыхание перехватило. Я уже не могла себя сдерживать…

– Да уж, показала ты себя в наилучшем свете. Представляю, что миссис Линд наговорит соседям, а, поверь мне, она не преминет это сделать.

– А какие чувства испытали бы вы, если б вас при всех назвали костлявой уродиной, – проговорила Энн со слезами в голосе.

Далекие воспоминания пробудились вдруг в душе Мариллы. Она была еще совсем маленькой девочкой, когда услышала, как одна из ее теток сказала другой: «Какая жалость, что малышка такая некрасивая». Боль от этих слов жила в Марилле до пятидесяти лет и только потом притупилась.

– Я не на стороне миссис Линд – ей нельзя было такое говорить, – сказала Марилла, смягчив тон. – Рейчел бывает очень несдержанная. И все-таки это не служит тебе оправданием. Она незнакомый тебе человек, пожилая и к тому же моя гостья – вот три причины, по которым тебе следовало бы проявить к ней уважение. Ты была грубой и дерзкой, и – тут Марилле пришла спасительная мысль насчет наказания – ты должна пойти к ней, извиниться за плохое поведение и попросить прощения.

– Ни за что, – упрямо, с мрачной решимостью проговорила Энн. – Придумайте мне любое другое наказание. Засадите в темное, сырое подземелье, полное змей и жаб, держите на хлебе и воде, и вы не услышите от меня ни слова жалобы. Но просить прощения у миссис Линд я не стану.

– У нас не заведено сажать людей в темные, сырые подземелья, – сухо произнесла Марилла, – тем более что в Эйвонли их трудно найти. А вот извиниться перед миссис Линд придется, и ты будешь сидеть в своей комнате до тех пор, пока не скажешь мне, что готова это сделать.

– Значит, я буду сидеть здесь вечно, – сказала Энн печально, – потому что у меня язык не повернется сказать миссис Линд, что я сожалею о моих словах. Как я смогу? Я нисколько об этом не жалею. Мне грустно, что я вас расстроила, но я рада, что все ей высказала. Это большое облегчение. Ведь не могу же я сказать, что сожалею, если это неправда? Даже представить такое не могу.

– Возможно, к утру у тебя воображение разыграется, – сказала Марилла, поднимаясь, чтобы уйти. – В твоем распоряжении ночь, чтобы подумать о своем поведении и образумиться. Ты говорила, что постараешься быть хорошей девочкой, если мы оставим тебя в Зеленых Крышах, но сегодня вечером в это верится с трудом.

Пустив парфянскую стрелу в мятущуюся душу Энн, Марилла вернулась на кухню. Ум ее был в беспокойстве, душа – в смятении. Она злилась на себя не меньше, чем на Энн, потому что всякий раз, когда она вспоминала растерянное лицо миссис Рейчел, на ее губах дрожала улыбка, и она с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

Глава 10
Энн приносит извинения

Вечером Марилла ни словом не обмолвилась Мэтью о случившемся. Но наутро, когда Энн продолжала упорствовать, отказываясь приносить извинения, ей пришлось объяснить Мэтью, почему девочка не вышла к столу. Марилла в подробностях рассказала, как было дело, стараясь донести до брата всю чудовищность проступка Энн.

– Я рад, что Рейчел Линд дали от ворот поворот. Назойливая старая сплетница, – такова была одобрительная реакция Мэтью.

– Ты меня удивляешь, Мэтью Катберт. Поведение Энн перешло все границы, и все-таки ты принимаешь ее сторону. Может, хочешь сказать, что ее и наказывать не надо?

– Ну… не совсем так, – заерзал Мэтью. – Немного наказать можно. Только не переусердствуй, Марилла. Не забывай – ее некому было воспитывать. Ты ведь дашь ей чего-нибудь поесть?

– Неужели я заставлю девочку голодать, чтобы добиться хорошего поведения? – возмутилась Марилла. – Энн будет регулярно получать еду – я сама буду ей относить. Но пока она не извинится перед миссис Линд – из комнаты выйдет. Так и знай, Мэтью.

Завтрак, обед и ужин прошли в полном молчании – Энн не сдавалась. Марилла каждый раз относила наверх поднос со всякой снедью и приносила потом назад почти полным. После ужина Мэтью заволновался. Неужели Энн ничего не ест?

Когда Марилла пошла вечером загонять коров, Мэтью, улучив момент, тихо, как грабитель, прошмыгнул в дом и бесшумно поднялся по лестнице. Обычно Мэтью перемещался в пространстве между кухней, коридором и комнатой, где он спал. Редко, когда на чай приходил священник, он робко проскальзывал в гостиную. А наверх поднялся лишь однажды, когда помогал Марилле клеить обои в гостевой комнате. С тех пор минуло четыре года. Пройдя на цыпочках по коридору, Мэтью остановился перед комнатой под крышей, и прошло несколько минут, прежде чем он решился тихонько постучать, а потом приоткрыть дверь и заглянуть внутрь.

Энн сидела у окна на желтом стуле и печально смотрела на раскинувшийся внизу сад. Она выглядела такой маленькой и несчастной, что у Мэтью к горлу подкатил ком. Он тихо прикрыл за собой дверь и на цыпочках подошел к девочке.

– Энн, – прошептал он, словно боялся, что их подслушивают. – Как ты, Энн?

Энн слабо улыбнулась.

– Ничего. Фантазии помогают скоротать время. Конечно, мне одиноко, но со временем, надеюсь, привыкну.

Представив себе долгие годы заточения, Энн храбро улыбнулась.

Мэтью вспомнил, что надо торопиться сказать, что хотел, пока не вернулась Марилла.

– Послушай, Энн, может, сделаешь, что просят, и покончим с этим? – прошептал он. – Все равно рано или поздно придется уступить – Марилла на редкость упрямая женщина, от нее не отвертишься. Прошу тебя – пойди ей навстречу, и все уладится.

– Выходит, мне надо принести извинения миссис Линд?

– Вот именно. Принести извинения – и не больше, – с готовностью подтвердил Мэтью. – Уладить это дело, так сказать. Как раз это я и хотел сказать.

– Ради вас, я готова согласиться, – задумчиво проговорила Энн. – Будет правдой сказать, что я сожалею о случившемся, потому что так оно и есть. Но вчера все было по-другому. Я просто голову потеряла от бешенства, и это продолжалось всю ночь. Это мне известно наверняка – я три раза просыпалась, и каждый раз меня охватывала ярость. Но утром я успокоилась. Злость отхлынула, я только чувствовала себя опустошенной. Мне стало очень стыдно. Однако я гнала от себя мысль об извинении перед миссис Линд. Это казалось мне унизительным. И решила – лучше останусь здесь навсегда, чем пойду на примирение. Но для вас я это сделаю, если хотите…

– Конечно же, хочу. Без тебя внизу ужасно одиноко. Сделай это, признай свою вину – будь хорошей девочкой.

– Хорошо, – покорно согласилась Энн. – Когда Марилла придет, я скажу ей, что раскаиваюсь.

– Правильно, Энн. Это очень правильно. Только не говори Марилле о нашем разговоре. Она решит, что я влезаю не в свое дело, а я обещал держаться в стороне.

– Буду держать язык за зубами, – торжественно обещала Энн. – Не понимаю, почему так говорят. Язык и так за зубами.

Но Мэтью уже скрылся, боясь, как бы она не передумала. Он поспешил уйти в самый дальний конец пастбища, чтобы Марилла не заподозрила, что он поднимался наверх. А Марилла, придя домой, была приятно удивлена, услышав жалобный голосок зовущий ее сверху.

– Что там еще? – спросила она из коридора.

– Я признаю, что была не права, и готова извиниться перед миссис Линд.

– Очень хорошо. – Марилла постаралась скрыть облегчение, услышав эти слова. Она не представляла, как бы себя вела, если б Энн не пошла на попятную. – После дойки сразу отправимся к ней.

Марилла подоила коров, и они двинулись к дому миссис Линд; одна шла торжествующая, с гордо поднятой головой, другая – понурая и удрученная. Но на полпути Энн, будто по волшебству, неожиданно повеселела. Плечи ее расправились, походка стала легкой, глаза устремились на закатное небо, во всем ее облике ощущалось еле сдерживаемое возбуждение. Марилла с опаской отнеслась к такому перерождению. Энн не выглядела кроткой, полной раскаяния девочкой, какой ей следовало предстать перед обиженной миссис Линд.

– О чем ты задумалась, Энн? – строго спросила она.

– О том, что мне нужно сказать миссис Линд, – задумчиво ответила Энн.

Ответ был обнадеживающим, во всяком случае таким казался. Но Марилла не могла избавиться от мысли, что в задуманном наказании что-то идет не так. Энн не могла выглядеть такой восторженной и сияющей.

Но она оставалась именно такой, пока не предстала перед очами миссис Линд, которая сидела с вязанием у кухонного окна. Здесь радость исчезла с ее лица, сменившись выражением скорбного раскаяния.

Не сказав ни слова, Энн неожиданно рухнула на колени перед изумленной миссис Рейчел и умоляюще простерла к ней руки.

– О, миссис Линд, я так раскаиваюсь, – произнесла она дрожащим голосом. – У меня нет слов, чтобы выразить всю глубину моего раскаяния, их не найдешь ни в одном словаре. Вам придется самой это домыслить. Я ужасно себя повела по отношению к вам и опозорила дорогих Мариллу и Мэтью, позволивших мне остаться в Зеленых Крышах, хоть я и не мальчик. Я испорченная и неблагодарная девочка, заслуживающая строгого наказания и изгнания из общества достойных людей. Как я могла впасть в гнев – ведь вы сказали чистую правду? Каждое ваше слово было справедливым. У меня действительно рыжие волосы, я костлявая, уродливая и вся в веснушках. Я тоже сказала вам правду, но я не должна была ее говорить. О, миссис Линд, пожалуйста, простите меня. Если вы этого не сделаете, я буду скорбеть всю жизнь. Вы ведь простите бедную сиротку, пусть и со скверным характером? Уверена, что простите. Скажите, что это так, миссис Линд.

Энн сложила руки и склонила голосу в ожидании приговора.

Сомнений не было – речь была пронизана искренностью. И Марилла, и миссис Линд это почувствовали. Но что-то подсказывало Марилле, что Энн упивается признанием своей ничтожности и наслаждается тщательной продуманностью такого самоуничижения. В чем тогда смысл придуманного Мариллой наказания, которым она гордилась? Энн превратила его в удовольствие.

Простодушная миссис Линд, не обладающая проницательностью, ничего не заметила. Она считала, что Энн чистосердечно признает свою вину и приносит извинения, и ее, не лишенное доброты, сердце растаяло.

– Встань же, дитя мое, – сердечно произнесла она. – Конечно, я тебя прощаю. Я сама была слишком резка с тобой. Но такой уж я прямолинейный человек. Ты просто не должна на меня обижаться. Твои волосы действительно ярко-рыжие, но я знала одну девочку – мою школьную подругу, кстати, – чьи волосы были того же цветы, что и у тебя, но с возрастом они потемнели и приобрели красивый каштановый оттенок. И я нисколько не удивлюсь, если с тобой произойдет то же самое.

– О, миссис Линд! – Энн глубоко вздохнула и поднялась на ноги. – Вы подарили мне надежду. Я буду всегда считать вас моей благодетельницей. Я готова все вынести – только бы знать, что в будущем мои волосы будут приятного каштанового цвета. Насколько проще быть хорошей, если у тебя красивые каштановые волосы, правда? Скажите, можно мне, пока вы разговариваете с Мариллой, посидеть у вас в саду на скамейке под яблоней? Там мечты будут рождаться сами собой!

– Конечно, дитя. Беги! И, если хочешь, можешь собрать букет нарциссов в дальнем углу сада.

Как только дверь за Энн закрылась, миссис Линд поднялась, чтобы зажечь лампу.

– Да, она действительно необычный ребенок. Сядь лучше на этот стул, Марилла, – он удобнее. А тот я держу для наемных рабочих. Странная девочка, но есть в ней что-то притягательное. Теперь меня не удивляет, что вы с Мэтью решили ее оставить. Я не осуждаю вас. Она может вырасти хорошей девочкой. Конечно, выражается она довольно странно… немного возбужденно, что ли, но это пройдет – теперь она будет жить среди воспитанных людей. Еще эта вспыльчивость… Утешает то, что вспыльчивые люди быстро остывают и не бывают хитрыми или коварными. Храни Господь от хитрых детей. Так что, Марилла, девочка мне скорее понравилась.

Когда Марилла собралась домой, Энн вышла из ароматных сумерек сада с букетом белых нарциссов в руках.

– Я хорошо извинилась, правда? – гордо сообщила она. – Я решила, раз уж на то пошло, сделаю это по высшему классу.

– Да, ты все сделала правильно, – ответила Марилла.

Она сердилась на себя за то, что при воспоминании об этом извинении ей хотелось рассмеяться. Казалось, следовало бы отругать Энн за хитрость, но это будет смешно выглядеть! Марилла успокоила свою совесть тем, что строго сказала:

– Надеюсь, тебе больше не придется прибегать к извинениям. Надо учиться контролировать себя, Энн.

– Это было бы нетрудно, если б люди не обсуждали мою внешность, – сказала Энн со вздохом. – Остальное меня не так беспокоит, но от разговоров о цвете моих волос я просто устала и сразу начинаю кипятиться. Как вы думаете, со временем мои волосы действительно станут красивого каштанового цвета?

– Ты слишком много внимания уделяешь своей внешности, Энн. Боюсь, ты очень тщеславная девочка.

– Как я могу быть тщеславной, зная, что я некрасивая? – запротестовала Энн. – Я люблю все красивое, поэтому ненавижу смотреться в зеркало и видеть уродливое отражение. Мне становится очень грустно – так всегда бывает, когда я смотрю на безобразную вещь. Ее всегда жалко.

– Тот хорош, кто для дела гож, – процитировала Марилла пословицу.

– Мне такое уже говорили, но у меня есть некоторые сомнения, – скептически заметила Энн, нюхая нарциссы. – Как сладко пахнут эти цветы! Как мило, что миссис Линд разрешила их собрать. У меня не осталось к миссис Линд никаких недобрых чувств. Когда тебя прощают, на душе становится легко, не так ли? Как ярко сегодня светят звезды! Если представить, что на звездах живут люди, какую вы выберете? Я – вон ту, яркую и большую, прямо над темным холмом.

– Энн, помолчи, – попросила Марилла, уставшая следить за скачками мыслей Энн.

Девочка замолчала и хранила молчание, пока они не свернули на тропу, ведущую к дому. Их лица обвевал легкий ветерок, напоенный пряным ароматом мокрых от росы папоротников. Вдали в сумраке деревьев весело светилось окно кухни в Зеленых Крышах. Энн вдруг прижалась к Марилле, и ее ручонка скользнула в жесткую ладонь женщины.

– Как приятно знать, что ты возвращаешься в свой дом, – сказала она. – Я уже полюбила Зеленые Крыши, полюбила так, как прежде не любила ни одно место. Нигде я не чувствовала себя дома. О, Марилла, я так счастлива! Я могла бы начать молиться прямо сейчас, и мне не было бы трудно.

От ощущения маленькой руки в ладони сердце Мариллы наполнило приятное тепло – чувство материнства, которого ей, возможно, в жизни не хватало. Это непривычное и сладостное чувство ее испугало. Она постаралась вернуть себя в прежнее состояние, прибегнув к привычной морали.

– Если будешь хорошей девочкой, Энн, то всегда будешь счастлива. И тебе не будет трудно читать молитвы.

– Читать молитвы не то же самое, что молиться, – раздумчиво сказала Энн. – Я собираюсь вообразить себя ветром, колышущим верхушки деревьев, а устав, спущусь и нежно пробегусь по папоротникам, потом полечу в сад миссис Линд и заставлю цветы танцевать, а потом, промчавшись над клеверным полем, окажусь у Озера Мерцающих Вод, где от моего дыхания по воде пойдет рябь из искрящихся легких волн. Про ветер много чего можно вообразить. Поэтому я лучше сейчас помолчу.

– Слава Богу! – благочестиво подытожила Марилла.