Текст книги "Невербальная коммуникация"

Как бы то ни было, практика судебных разбирательств, связанных с демонстрацией оскорбительных жестов, по вполне понятным причинам у нас в стране практически отсутствует. Хотя известно, что большое число бытовых ссор и скандалов, уличных столкновений, особенно в молодежной среде, приведших к тем или иным уголовным преступлениям, часто спровоцированы именно некоторыми непристойными жестами. Пожалуй, можно привести только примеры публичных скандалов по этому поводу из мира спорта. Несколько лет назад В. Радимов, известный футболист питерского «Зенита» после гостевого матча с одной московской командой показал ее фанатам средний палец. Его поступок вызвал публичное неодобрение, а дело получило общественный резонанс. В итоге футболист был оштрафован Контрольно-Дисциплинарной Комиссией РФС и дисквалифицирован на несколько игр, а позднее принес публичные извинения общественности. В его оправдание необходимо отметить, что группа радикально настроенных фанатов устроила ему во время матча настоящую обструкцию, провоцируя оскорбительными выкриками. Или более свежий пример. В ноябре 2006 г. КДК РФС оштрафовала игрока подмосковного «Сатурна» ганца Баффура Гьяна на 100 тыс. руб. за неэтичные действия (демонстрацию среднего пальца болельщикам) во время матча чемпионата России против московского «Спартака». Т. е. говоря юридическим языком, спортсмен понес административное наказание в полном соответствии с правовой регламентацией[66]66
  К слову сказать, инцидент получил широкий резонанс. А руководители ФК «Сатурн» в связи с этим обратились даже с открытым письмом к Президентам РФС и РФПЛ, опубликованным в газете «Спорт-Экспресс» 10 ноября 2006 г., где высказали буквально следующее: «Мы возмущены расистскими выходками, имеющими место на наших стадионах. Б. Гьян не впервые сталкивается с таким хамством в нашей стране. Его жест в адрес трибун был, разумеется, ответной и вполне естественной для живого человека реакцией. (На жесты у нас внимание обращают, а слова, даже самые оскорбительные, пропускают мимо ушей)».


[Закрыть].

Однако в мировой практике имеются прецеденты и уголовного преследования за оскорбления жестом. Так, например, в середине 90-х годов прошлого века один американский автомобилист был остановлен за нарушение правил дорожного движения. Когда инцидент был исчерпан, водитель был оштрафован и уже уезжал с места событий, он показал средний палец полицейскому. За что был арестован, а впоследствии осужден за нанесение оскорбления представителю правоохранительных органов при исполнении. Случай освещался в российской прессе того времени, впрочем, в разряде курьезных.

Но какими бы редкими ни были факты правовой ответственности за оскорбление жестом, потенциально такая возможность существует. Во многом это обусловливается тем, что различные выразительные проявления человека обладают большой силой и эффективностью воздействия в социальном взаимодействии. Главным же коммуникативным средством, вокруг которого концентрируется неречевое общение, обмен экспрессивными «сообщениями» и невербальный «диалог», является, подчеркнем еще раз, именно жест.

1.4. Паралингвистический дискурс

Рассмотренные выше коммуникативные средства в своей совокупности составляют определенную знаковую систему – «язык», что и делает возможным обмен информацией посредством значений отдельных элементов этой системы и позволяет говорить об этом как процессе невербальной коммуникации. По сути, три указанных выше средства перекрывают весь обширный спектр задействованных в этом процессе явлений и отдельных деталей – все, что имеет значение в общении людей, но не выраженное словами, можно классифицировать либо как иконическое изображение (знак), либо как символ или жест.

Однако, несмотря на длительную практику исследований и применяемые методологические подходы, проблема исчерпывающего анализа и научного описания этого процесса остается не решенной. На наш взгляд, одна из причин такого положения дел заключается в том, что по сравнению с классической триадой «язык – речь – вербальная коммуникация» в описании процесса коммуникации невербальной выпадает ключевое звено. Семиотика позволяет выделить и изучать искусственный (невербальный) «язык», а если точнее, целый ряд таких языков: «язык тела», «язык символов», «язык иконических изображений» и др., а также, так называемых, «языков культуры» – «язык живописи», «язык музыки», «язык танца», «язык архитектуры» и т. п., а далее, опираясь на эти знаковые системы, обычно сразу переходят к описанию выполняемой ими коммуникативной функции и процесса коммуникации (в основном, его результата) на их основе. Но вот аналога понятию «речь» (хотя бы даже в условном, самом общем виде) в этом процессе до настоящего времени не выделяется. В то время как «речь» означает процесс пользования языком. Поскольку нет понятия, то практически нет и исследований «процесса пользования невербальными языками». (В данном случае имеется в виду методологический, концептуальный аспект). А, как известно, лингвистика – наука о языке – во многом развивалась именно как исследование речи.

Конечно, исследователи, пытаясь сопоставить общение при помощи невербальных средств с речью, сталкивались с некоторыми принципиальными отличиями этих двух способов передачи информации и полностью решить задачу выделения важного структурного элемента невербальной коммуникации не могли. Если речь дискретна и линейна, то неречевое общение синкретно и тяготеет к континуумной структуре. С помощью вербальной системы коммуникации информация передается сукцессивно, а в визуальной передается целостный смысл симультанно. Речь может быть зафиксирована письмом, фиксирование же, например, «языка тела» графически громоздко и неудобно в пользовании, а по целому ряду причин сделать это исчерпывающе вообще невозможно.

Речь универсальна и может описать уникальные невербальные проявления и само общение на их основе, а вот обратный «перевод» без существенной потери смысла практически невозможен (особенно тяжело бывает изобразить, например, некоторые свойства предметов). Добавим к этому также полисенсорный характер системы неречевого общения и наличие не одного, а целого ряда искусственных языков, которыми в жизни человек с легкостью пользуется одновременно, а вот определить координирующую доминанту достаточно трудно. Но, пожалуй, главными характеристиками невербальной коммуникации, затрудняющими выделение универсалий процесса пользования ее средствами, являются ситуативность и индивидуальность (даже самый простой жест в различных ситуациях трактуется по-разному, а в исполнении разными людьми имеет свою неповторимую стилистику).

В итоге, можно отметить, разные исследователи пытались ввести в оборот, например, такие понятия, как «невербальный диалог», «выражение» в невербальном общении (условно сопоставимое с предложением в речи), «набор неречевых знаков», их «кодирование и декодирование», «репертуар» и «паттерны» невербального поведения и т. п. А с развитием структурализма в лингвистике, когда понятие «текст» значительно расширило свои границы (например, культура трактуется как текст), все чаще стало встречаться выражение «паралингвистический текст». И хотя все эти термины (большей частью заимствованные из лингвистики) и пытались приблизить «процесс пользования знаковыми системами» к аналогу речи, но сами по себе были локальными и решали задачу лишь частично.

Наиболее же удачным в этом плане оставалось только лишь сопоставление использования невербальных средств с устной разговорной речью[67]67
  Отметим, что некоторые современные лингвисты сам термин «разговорная речь» считают условным, полагая, что следовало бы говорить о «разговорном языке». См.: Фрумкина P. M. Психолингвистика. М., 2001. С. 209.


[Закрыть]. Ю. М. Лотман отмечал, что устная речь органически включается в синкретизм неречевого поведения, а мимика, жест, внешность, даже одежда и тип лица – все, что дешифруется с помощью различных видов зрительной и кинестетической семиотики – с ней сопоставимы, и даже выступают как ее органические части. В этом отношении, по его мнению, устная речь ближе всего к знаковой системе кинофильмов: «Устная речь удаляется от логических конструкций, приближаясь к иконическим и мифологическим. При этом разные типы знаков – словесные, изобразительные, жестовые и мимические, изобразительно-звуковые и т. п. – входят в устную речь и как элементы разных языков, и в качестве составляющих единого языка»[68]68
  См.: Лотман Ю. М. Статьи по семиотике культуры/В 3 томах. Т. 1. Таллин, 1992. С. 187.


[Закрыть].

Отмечая справедливость высказывания отечественного мэтра семиотики и культурологии, нельзя не обратить внимание, что он не столько говорит о сопоставлении устной речи с невербальным языком, сколько о включение последнего в нее. И это характерная черта лингвоцентризма (хотя именно Ю. М. Лотман его не придерживался) – рассматривать паралингвистические коммуникативные средства как включенные в речь дополнительные и вспомогательные (возможность их самостоятельного существования и использования на практике принципиальную позицию не меняет). Парадоксально, но главным «способом» использования невербальных языков в процессе коммуникации становится речь, которая выполняет тем самым свою метаязыковую функцию. И в этом есть определенная логика. Именно язык служит мощной основой и поддержкой для формирования абстрактных понятий, наличие которых, в конечном счете, ведет к развитию и невербальной коммуникации как таковой.

Кроме того, по мнению психолингвиста Р. М. Фрумкиной, «реальность идеального так долго отрицалась в отечественной науке, что все идеальное представлялось чем-то, что мы вот-вот сумеем свести к материальному, т. е. следствием временного незнания… Поэтому, в частности, предполагалось, что в диаде мысль – слово подлинно „реально“ именно слово: оно слышимо и видимо. Отсюда становится понятным, почему в науке о языке и мышлении акцент всегда делался на изучении именно вербального мышления. Но если задуматься, то станет ясным, что в норме мышление как процесс никогда не является ни полностью вербальным, ни полностью невербальным»[69]69
  Фрумкина P. M. Психолингвистика. М., 2001. С. 36–37.


[Закрыть]. Как бы там ни было, отметим, что лингвоцентризм характерен не только для советской науки. Сегодня приоритет вербального мышления (и, соответственно, речи) многими даже не оспаривается. В приложении к невербальной коммуникации это означает, что и «руководит» этим процессом именно речь, хотя в реальной действительности это не совсем так.

Возьмем, к примеру, коммуникацию посредством языков культуры и искусства. Исполнение длительных музыкальных произведений происходит часто без участия речи. Осуществляется ли в этот момент коммуникативный процесс? Безусловно. И это не только передача информационного содержания, зафиксированного языком музыки в прошлом, но и передача значимой современной информации. Подтверждением этого является музыкальное сопровождение к современным событиям, например, в документальном или художественном кино (как принято говорить сейчас, саундтрек).

Конечно, язык музыки более всего подходит к передаче «психологизированной» информации, т. е. «скорее не для передачи конкретных смысловых квот, а для информации о состоянии внутреннего мира человека, группы людей или целого общества, под влиянием событий извне. Иногда музыку еще называют языком чувства. Но чувственный фон, отраженный в музыке, есть результат интеллектуальной работы с той информацией, в потоке которой оказался человек. Поэтому язык музыки имеет ценность исторического резервуара событийной ткани нашей жизни»[70]70
  Тинякова Е. А. Язык как форма существования культуры и концепция нелингвистического позитивизма. М., 2003. С.21.


[Закрыть], т. е. проще говоря, имеет коммуникативное значение.

Кстати, на примере, музыки хорошо видно, как невербальная знаковая система может быть вполне сопоставима с речью и в этом смысле изучена. Язык музыки обладает рядом характеристик, присущих не только невербальному способу передачи информации, но и речи. В разных музыкальных жанрах может проявляться и «стяжение „многого“ в одно», «уплотнение» заключенного в содержании смысла (синкретизм), и «расчлененность» на отдельные смысловые части (дискретность). При этом смысловой эффект восприятия музыки может возникать одномоментно, симультанно, но может происходить и последовательное, все более и более глубинное проникновение в заложенный в содержании смысл. Язык музыки универсален и обладает своей письменностью, хотя исполнение отдельных произведений бывает уникальным, неповторимым. А многие музыкальные термины (как структурные единицы этого языка) вполне определенно, а не условно соотносятся с речью: нотная грамота, музыкальные фразы и цитаты и т. д. Существует также, хотя и несколько специфическая способность языка музыки быть переведенным, воплощенным в другие языки культуры: языки тела, пластики, балета, танца как искусства и танца как обыденного явления сферы развлечений; или в языки изобразительного искусства, живописи (широко известно творчество художника Чюрлениса, рисовавшего музыку). Это даже применимо в определенном смысле и к речи – многие стихи были написаны, положены на уже созданную музыку, т. е. ассоциативно ею навеяны.

Более подробно останавливаться на языке музыки и акустической подсистеме невербальной коммуникации здесь не будем, поскольку это не входит в задачи настоящего исследования. Правовой аспект работы подразумевает, в первую очередь, анализ визуальных средств. Некоторые же другие языки искусства будут рассмотрены ниже. Но пример музыки демонстрирует не только то, что невербальная коммуникация успешно может осуществляться без участия речи, функционально независимо от нее, но и то, что невербальные языки могут быть системно исследованы, описаны и классифицированы по аналогии с речевой коммуникацией.

Новые перспективы такого исследования появились, на наш взгляд, с введением в научный оборот ключевого понятия современной лингвистики – дискурс (М. Фуко, Э. Лакло, Ш. Муфф, Н. Фэркло, Ж. Деррида, Ю. Кристева и др.)[71]71
  Подробнее см.: Foucault M. The Archeology of Knowledge. London. 1972; Laclau E., Mouffe C. Hegemony and Socialist Strategy. Towards a Radical Democratic Politics. London. 1985; Fairclugh N. Critical Discourse Analysis. London. 1995; Derrida J. Structure, sign and play discourse of the human science // The structuralist controversy. Baltimore. 1972; Kristeva J. Word, dialogue and novel // in T. Moi (ed.) The Kristeva Reader. Oxford. 1986.


[Закрыть]. Это довольно сложное понятие (от фр. discourse – речь, выступление), которое в конце XX века активно разрабатывалось вначале структуралистами, а позднее – постструктуралистами и конструктивистами, сегодня стало несколько размытым (используется с разными значениями в различных контекстах), при этом даже стало модным и довольно широко применяется в обиходном разговоре в смысле достаточно далеком от научного. В науке под словом «дискурс», в первую очередь, подразумевают идею о том, что язык организован в соответствии со структурами, свойственными высказываниям людей в различных сферах социальной жизни. При этом термин применяется в трех аспектах – как способ использования языка, т. е. как социальная практика; как разновидность языка в пределах определенной области (например, политический или научный дискурс) и как способ говорения.

Таким образом, дискурс – это особый способ общения и понимания окружающего мира, который не только отражает этот мир (и социальные взаимоотношения), но, напротив, играет активную роль в его созидании и изменении. Эта роль заключается в том, что в отличие от положений классической лингвистики, по мнению посттруктуралистов, «знаки не могут быть установлены однозначно и окончательно»[72]72
  См.: Филлипс Л., Йоргенсен М. Дискурс-анализ. Теория и метод. Харьков, 2004. С.49.


[Закрыть], применяя язык, производя дискурс, люди устанавливают отношения между знаками так, чтобы они могли приобретать новые значения. Т. е. каждая дискурсивная практика не является точным повторением ранних, предыдущих структур и значений, а включает элемент изменения, пусть даже и минимальный.

Введение нового понятия было вызвано стремлением преодолеть кризис, который испытывала лингвистика в середине XX в., – невозможностью преодолеть концептуальное противоречие в исследованиях языка как абстрактного понятия и речи как вполне конкретного. Парадокс лингвистических концепций того времени заключался в том, что, изучая «язык человека», она оказывалась наукой «без человека». Чем глубже изучалась система языка, чем больше выявлялось и описывалось фактов речевой деятельности, тем очевиднее становилось противоречие между постулируемой теорией и реальной практикой. Необходимо было ввести, как отмечает отечественный психолингвист Л. В. Сахарный, «фактор человека» (говорящего и слушающего) и «фактор ситуации»: «Человек всегда говорит и слушает в определенной ситуации, которые подвижны, динамичны и вариабельны. Поэтому, если при классическом противопоставлении языка и речи все ситуативное относилось исключительно к речевому, окказиональному, а языковая система, узус, рассматривались не просто как нечто устойчивое, но и как независимое от ситуативного момента, то из нового подхода вытекает, что сложный и динамический фактор ситуации так же принципиально неустраним не только из речи, но и из языка, как и фактор человека»[73]73
  Сахарный Л. В. Введение в психолингвистику. М., 1989. С.8.


[Закрыть].

Попутно отметим, такие сугубо психологические термины, как «ситуативность» и «личность коммуниканта», введение которых в лингвистику требовала сама практика, всегда были присущи, например, «языку тела» и более того, как подчеркивалось выше, считались признаками его «ущербности», некими неискоренимыми ограничениями для изучения и описания по аналогии с речью и по законам вербальной коммуникации.

Необходимость смены парадигмы в языкознании была, таким образом, связана с тем, что, по мнению психолога Н. Д. Павловой, классическим объектом исследований лингвистов выступал «изолированный» текст (замкнутое в себе двуединство языка и речи), как результат исключительно последовательного развертывания замысла говорящего, т. е. взятый вне реально существующей системы процессов социального взаимодействия. Изучение смысла текста приводит к тому, чтобы характеризовать само содержание – как оно формируется и от чего зависит. Этот вопрос не мог быть решен без выхода за рамки текста, включения его в систему коммуникативных отношений. Такой «погруженный в коммуникацию» текст, или дискурс, и стал в последние годы важным объектом исследований в лингвистике, психолингвистике и психологии[74]74
  Павлова Н. Д. Коммуникативная парадигма в психологии речи и психолингвистике // Психологические исследования дискурса. Сб. н. тр. ИП РАН. М., 2002. С. 7–17.


[Закрыть].

В свою очередь, проработка понятия «дискурс» специалистами разных сфер научного знания позволяет, на наш взгляд, вполне уместно и эффективно применить его для исследования и описания невербальной коммуникации (в качестве «недостающего» прежде звена в отношениях «системы искусственных знаков – коммуникация», на что указывалось выше), т. е. как процесса, реализующегося посредством особых, «паралингвистических» дискурсивных практик.

Известно, что люди, вступая в межличностные взаимодействия, во многом опираются на невербальные средства коммуникации. Например, когда нужно вынести суждение об истинности или ложности высказывания собеседника, определяющим выступает именно его неречевое поведение. В некоторых случаях можно даже говорить о вербальном компоненте невербального общения: партнеру намеренно сообщается какая-либо информация с целью увидеть его непосредственную реакцию. По внешности, телесной экспрессии и жестикуляции другого – производимым им неречевым знакам – судят о его характере и психологических особенностях, пытаются распознать намерения, смысл высказываний и др. Опираясь на такие знаки, человек может пользоваться бытующими или собственными физиогномическими приметами, интерпретировать экспрессивные движения, позы, интонацию и т. д. В этом случае, как принято считать, внешность, последовательность жестов, мелодика речи, позно-тоническая активность и другие невербальные проявления выступают своеобразным «паралингвистическим текстом», который и пытаются «прочесть» большинство людей. Но при опоре на такие дискретные, статические моменты (в том числе и при исследовательском анализе и описании) практически не учитываются не только личностные различия поведения и понимания, но и многие социальные детерминанты восприятия, да и сама непосредственная ситуация невербального общения. Т. е. даже вполне определенный жест – демонстрируемый неречевой знак – каждый человек осуществляет по-своему и по-разному в различных ситуациях. То же самое происходит и при восприятии и понимании таких знаков партнером. Не случайно, значение «паралингвистических текстов» во многом создается в процессе их интерпретации.

Сегодня уже доказано, что на демонстрацию невербальных коммуникативных проявлений и их интерпретацию оказывают влияние такие факторы, как личностная и социальная идентичность взаимодействующих, их психологические особенности и когнитивные структуры – знания, социальные представления, установки, воображение, наблюдательность, опытность и т. д. Невербальная коммуникация тем успешнее, чем точнее человек понимает саму ситуацию взаимодействия, привлекая все наличные знания и умения для ее оценки. Кроме того, нельзя забывать, и это вполне наглядно доказывает опыт и специальные исследования, что ментальные процессы и категории образуются в результате дискурсивных практик. Причем наши способы понимания и категоризации не универсальны (как трактует когнитивная психология), а условны и во многом зависят от социальных факторов. Это отчасти подтверждают элементы рассогласованности между речью и неречевыми коммуникативными проявлениями, а также, что даже важнее в данной проблематике, между различными выразительными движениями, и уж тем более существующие различия в их интерпретации наблюдателями.

Таким образом, невербальные «сообщения» в «живом» непосредственном взаимодействии – способ их специфической организации – можно назвать особым «паралингвистическим дискурсом» в отличие от «паралингвистического текста» – невербальных знаков и сигналов, воспроизводимых и воспринимаемых независимо от различных ситуативных или личностных особенностей, например, последовательно предъявляемых жестов в языке глухонемых. При этом паралингвистический дискурс уместнее рассматривать не как некую абстрактную систему, а как ситуативное использование невербальных коммуникативных практик в определенных контекстах взаимодействия. Паралингвистический дискурс по существу всегда лишь временная или частичная фиксация значения невербальных проявлений в некой определенной ситуации. Причем создание таких значений, как правило, ограничено диапазоном паралингвистических ресурсов, доступных конкретному индивиду на основании его социального и культурного положения, статуса и опыта. Таким образом, использование невербального языка (а точнее даже языков) является контекстуально связанным, или зависимым от обстоятельств, окказиональным. Именно такое использование языка дискурсивные психологи называют дискурсом.

Дискурсивная психология – это новый подход к социальной психологии, суть которого в использовании специального типа дискурсивного анализа для исследования способов формирования и изменения личности человека, его мыслей и эмоций в процессе социального взаимодействия. При этом такой анализ концентрируется на риторической, а не лингвистической организации текста и общения. Ставятся и решаются, главным образом, следующие вопросы. Как происходит процесс общения? Каковы механизмы того факта, что отдельные мнения становятся устойчивыми, реальными и стабильными представлениями? Каковы представления людей о мире, и как они разрушаются альтернативными версиями? И так далее. Становление дискурсивной психологии, во многом опирающейся на работы Дж. Поттера и М. Уэззерелл, происходило как противостояние когнитивной психологии. Принципиальное отличие от когнитивизма заключается в том, что устная и письменная речь рассматривается как конструкции, принадлежащие внешнему миру и ориентированные на социальное действие.

Важно также и то, что различные дискурсы (в том числе и паралингвистические) не отражают какой-то абстрактный внешний мир, как это делают схемы или стереотипы (по мнению когнитивистов), а создают его. С позиций дискурсивной психологии некоторые атрибуты личности (качества и способности), речь и невербальные коммуникативные средства не являются канонами, которые просто и ясно описывают психологическую сущность, скорее субъективные психологические реальности создаются посредством различных дискурсов.

Опираясь на основные положения дискурсивной психологии, и в соответствии с разрабатываемой концепцией[75]75
  Разработке метода, в частности, посвящен ряд авторских публикаций: Анализ процессов невербальной коммуникации как паралингвистики // Психологический журнал. Т. 16. 1995, N 5. C. 115–121; Невербальная коммуникация: стратегическая обработка паралингвистического дискурса // Вопросы психологии. 1999. № 6. С. 89–100; Психолингвистические и правовые проблемы использования невербальных компонентов в газетном дискурсе // Проблемы психологии дискурса. Сб. н. тр. ИП РАН. М., 2005. С. 147–161 и др.


[Закрыть] «дискурсивного анализа невербальных сообщений» можно описать процесс неречевой коммуникации – как производство и обработку (создание и понимание) «паралингвстического дискурса» – примерно следующим образом. Партнеры по взаимодействию, демонстрируя друг другу те или иные экспрессивные движения (мимика, жесты, позы и др.), надеются на их правильное понимание. Т. е. они опираются не только на свои собственные представления, но также учитывают и складывающуюся ситуацию общения, и, что важно, предполагают наличие у другого навыков прочтения выразительных проявлений. Во многом такие предположения базируются на особенностях внешности и экспрессивного репертуара другого. Кроме того, это относится не только к осознанным невербальным коммуникативным действиям, но и к слабо осознаваемым выразительным движениям, поскольку последние в первую очередь вызваны эмоциональным состоянием в ситуации взаимодействия, т. е. той или иной реакцией на партнера и обстоятельства.

Люди, искушенные в «языке тела», как правило, обладают высоким творческим потенциалом, а также коммуникативной пластичностью во взаимодействии с другими. Используя невербальные «сообщения» (в терминах нового подхода – «паралингвистические дискурсивные практики»), особенно если ситуация неоднозначна, они стремятся избежать двусмысленности и определиться в интерпретации и понимании поведения партнера. Значения отдельных невербальных проявлений определяются ситуативно и контекстуально, а не дешифруются (кодируются и декодируются), поскольку они не заданы изначально. Значения можно определить лишь частично и временно, на основании ситуативного комбинирования невербальных проявлений – элементов различных знаковых систем, которое задает этим элементам новую идентичность, новый смысл. Значения, таким образом, всегда производятся именно в результате конкретных паралингвистических дискурсивных практик. В этом заключается основное отличие дискурсивного анализа от подхода с точки зрения семиотики[76]76
  Подчеркивая отличия дискурсивной психологии от семиотики, когнитивизма и критического дискурсивного анализа в лингвистике, нельзя не отметить, что эти концепции, также впрочем, как и символический интеракционизм, стали базовыми для самого ее возникновения.


[Закрыть].

В процессе невербальной коммуникации, как уже отмечалось выше, строятся целостные предварительные интерпретационные стратегии, которые могут изменяться на основе дополнительной информации и плавно переходить друг в друга. Применяемые стратегии похожи на эффективные рабочие гипотезы относительно правильной структуры сообщения и значений его фрагмента, дальнейший анализ может их не подтвердить. Не случайно, некоторые представители дискурсивной психологии, исследуя проблему понимания связного текста, нередко использовали вместо понятия «дискурс» термин репертуары интерпретации[77]77
  Буквально: «Под репертуаром интерпретации мы подразумеваем хороню распознаваемые группы терминов, описаний и отражений речи, часто сконцентрированных в метафорах или ярких образах». Wetherell M., Potter J. Mapping the Language of Racism: Discourse and the Legitimate of Exploitation. Hemel Hempstead. 1992. P. 92.


[Закрыть]. (определение, которое наиболее часто применяется как раз при анализе невербальной коммуникации), чтобы подчеркнуть, что дискурсы (естественно, в том числе и паралингвистические) являются гибким ресурсом в социальном взаимодействии. По образному выражению Дж. Поттера, «дискурс-анализ предполагает существование доступной „хореографии“ шагов интерпретации, из которых отбираются особенные, наиболее эффективно соответствующие определенному ситуативному контексту»[78]78
  Цит. по: Филлипс Л., Йоргенсен М. Дискурс-анализ. Теория и метод. Харьков, 2004. С. 169.


[Закрыть].

Во многом аналогичные (хотя и с неизбежно присутствующей спецификой) процессы неречевого общения проходят и на массовом коммуникативном уровне. Причем дискурсивный анализ и в этом случае представляется релевантным. Читатель газеты обязательно обращает внимание и на обширно представленный иллюстративный материал, который он интерпретирует по указанной выше модели как особый своеобразный дискурс. Так же и те, кто создает эти изображения (фотографы, художники и т. д.), руководствуются в своем творчестве – «коммуникативном сообщении» посредством изображения – представлениями о возможных вариантах их «прочтения» потребителями, рассчитывают на бытующие стереотипы, социокультурные традиции, знание ситуативного контекста, а также особенности восприятия своей потенциальной аудитории. По сути, своими рисунками – производимым паралингвистическим дискурсом – они создают новое видение социального мира. А цель дискурсивного анализа здесь показать связь между конкретной паралингвистической дискурсивной практикой и более широкими социальными и культурными событиями.

Отметим, что в таком виде массовой коммуникации как печатные СМИ в отличие от телевидения, или ситуации межличностного общения, в изображении нет явной динамики – фотография, рисунок фиксируют какое-либо одномоментное смысловое «сообщение», хотя динамика здесь вполне угадывается воспринимающим. Он обычно легко додумывает, «прочитывает», что «предшествовало» изображенному событию и что «последует». Хотя очевидно, что некоторая вариативность «прочтения» изображенного, как правило, присутствует. Автор иллюстрации стремится не только выразить некий общепонятный смысл, но и, опираясь на него, придать своему «сообщению» новое значение, а вот удачно или неудачно это получилось, определяется его мастерством. Но, кроме того, как будет воспринята «картинка» (точность интерпретации ее замысла) зависит и от личностных особенностей воспринимающего, наличия у него важных для «прочтения» социальных знаний, и от учета ситуативного контекста, т. е. от опыта владения паралингвистическим дискурсом. Таким образом, на наш взгляд, проблемы понимания неречевых форм коммуникации, во многом, аналогичны проблемам понимания связного текста и могут быть успешно исследованы и описаны по методике и в терминах дискурсивного анализа.

Однако, предваряя возможную критику, необходимо сделать некоторые важные пояснения. Термин «дискурс» по своему происхождению и области научного применения в первую очередь связан с изучением речи, связного текста, т. е. вербальной составляющей коммуникации. Поэтому использование этого понятия применительно к невербальной коммуникации может быть поставлено под сомнение, все-таки простое сопоставление ее с речью несколько условно, также, например, как и термин «язык тела». С другой стороны, многие исследователи, включают в понятие «дискурс» и паралингвистические средства, считая их важными, но все же дополнительными составляющими речевого общения. С этих позиций есть попытки применения дискурс-анализа и к другим семиологическим системам (например, жестам и моде). Однако в этом подходе существует тенденция анализировать изображения, как лингвистические тексты. Исключением, пожалуй, является опыт зарождающейся социальной семиотики[79]79
  См. Например: Hodge В., Kress G. Social Semiotic. Cambridge, 1988.


[Закрыть], которая пытается развить теорию дискурса и метод для анализа полимодальных текстов, которые наряду с письменной речью используют визуальные образы и звук.

Тем не менее, сегодня целостный подход к коммуникации является преобладающим. Это относится не только к непосредственному межличностному общению, но и к письменной речи, например, публикациям в средствах массовой коммуникации, содержащим неречевые средства – иллюстрации. Разделяя в целом идеи комплексного исследования и понимания процесса коммуникации, аргументируем возможность и уместность именно дискурсивного подхода к его невербальной составляющей, и не только в сугубо исследовательских целях. Во-первых, используя концепцию, методологию и инструментарий дискурсивного анализа, автор опирается также и на ключевую составляющую определения «дискурса»: «форма объективации содержания сознания, регулируемая доминирующим в той или иной социокультурной традиции типом рациональности»[80]80
  См.: Можейко М. А. Дискурс/Постмодернизм. Энциклопедия. Минск, 2001. Интернет-версия.


[Закрыть]. А содержание сознания может не только «артикулироваться вербально», но и реализовываться невербально. Здесь уместно отметить, что французское слово discourse (речь, выступление) происходит от более раннего латинского discere (блуждать). В таком случае акцентируется не столько форма объективации, а сам процесс. Это и дает вполне резонные основания для применения дискурсивного анализа и к неречевым формам и видам коммуникации (соответственно, сомнения в «нерелевантности» разрабатываемого концептуального подхода снимаются).