Текст книги "Красный цветок (сборник)"

– Какой же я, по-вашему? В чём хуже других?

– Нет, конечно, не хуже! Для меня ты в тысячу раз лучше других. Но всё же, как доктор, настоятельно рекомендую, будь внимателен к своему здоровью и не ленись. Прошу вместо матери. Запомни мои слова!

А сама влажными, умоляющими глазами смотрит прямо в зрачки Муртазы и словно бы через них, как через лупу, видит тайную болячку глубоко внутри, которую сам он старается не замечать.

Он повернулся к ней спиной.

– Конечно… Запомню. Не забуду. Прощайте!

* * *

Выйдя во двор, Муртаза шагнул с асфальта на траву, прислонился спиной к высокому тополю. У него стучало в висках, словно колотили молотком. Что это за головоломка? Что за инъекцию сделали его матери? И отчего этот старый доктор интересуется его здоровьем, беспокоится даже? Почему она смотрит так, как будто просвечивает всё нутро Муртазы? Или догадывается об изъяне, скрытом в глубине его существа? Но как, каким образом?

Да, есть у Муртазы горькая тайна. Можно сказать, унизительный изъян. Но об этом никому нельзя говорить. Даже самому близкому другу. Посмеётся. Если даже внешне вида не подаст, но про себя наверняка будет насмехаться: «Да ты, братец, оказывается, уродец!» Не дай Бог ещё кому-нибудь проговориться, тогда пиши пропало – всю жизнь будут шушукаться за спиной.

Девственность украшает только юных, в двадцать семь лет хвастаться этим не пристало даже девушке: её сочтут никому не нужной старой девой. А про парня что скажут?

Раза три он пытался доказать, что не хуже других мужчин. Первый раз это случилось во время службы в армии, в далёком гарнизоне в Сибири. В таких местах у офицерских жён житьё не очень весёлое. Мужья целыми днями солдат пасут, а их благоверные скучают, не зная, как убить время. А сердца молодые рвутся куда-то, крови кипят… То и дело воинские части уходят в марш-броски, мужья-офицеры совсем отдаляются… А как без мужчины в хозяйстве? Вот и приходится обращаться к дневальным с просьбой то прибить гвоздь, то передвинуть шкаф…

Так вот однажды и пригласила Муртазу боевая супруга одного офицера. Это была женщина лет тридцати, подвижная и улыбчивая. Оказывается, постирала много белья, развесить надо. Мокрое бельё – оно же тяжёлое. как женщине одной управиться? И понёс Муртаза таз с мокрыми простынями по крутой лестнице на чердак. Впереди поднималась она, показывала дорогу.

Наверху было темно.

– Ты уж помоги мне развесить, – дрогнувшим голосом шепнула женщина. И правда, одной справиться трудно – простыни да пододеяльники, они же большие. Муртаза старался работать аккуратно, чтобы не запачкать белое бельё о грязный пол, а женщина, прижавшись грудью к его спине, протянув руки к верёвке, распрямляла складки. И обжигала его шею дыханием. У Муртазы закружилась голова, всё тело охватил жар. Не помня себя, он, как настоящий мужчина, решительно повернулся и прижал женщину к груди. Бельё соскользнуло с верёвки, на него упала женщина, а на неё – он… Но… сколько бы она ни ласкалась, сколько бы он ни старался, не получилось того, чего оба жаждали…

К счастью, женщина оказалась не грубой, не чёрствой какой-то, а деликатной, жалостливой. Хотя настроение у неё было испорчено, парня не осмеяла и даже не упрекнула.

– У тебя это первый раз, что ли? – спросила, вытирая пальцы о подол.

– Да-а… В первый…

– Иногда бывает и такое, мальчики невинные прибывают, – сказала она как бы утешая. – Да ты не бери в голову… Ещё всё наладится…

Но как она ни старалась быть мягкой и участливой, Муртаза уловил в её голосе разочарование.

– Ты иди спускайся. И смотри по сторонам, как бы кто не увидел. Я тут сама справлюсь…

Больше в ту квартиру Муртазу не приглашали. Туда зачастил другой солдат и каждый раз возвращался довольный.

Потом, уже на гражданке, Муртаза сделал ещё две-три попытки в объятьях опытных женщин. В последний раз пышная дама ближе к сорока посмотрела на него с жалостью и сказала: «Тебе, миленький мой, никакая женщина не поможет. Надо посоветоваться с врачом. Теперь ведь есть очень хорошие специалисты. Хочешь, познакомлю?»

Муртаза от стыда готов был провалиться сквозь землю. Ничего не говоря, он ушёл с поникшей головой.

И всё же до сих пор думал, что не обрёл настоящую мужественность, потому как не встретил ещё свою единственную. Ведь эти женщины не трогали его сердца, они были чужие и Муртаза не чувствовал себя с ними уверенно, а наоборот, заранее одолевали сомнения, что не справится. Настоящая, взаимная любовь избавит от страха и сомнений, придаст силы… Такими мыслями он тешил себя.

Острый взгляд старого доктора Эльзы Бруновны, её слова, полные намёков, скальпелем полоснули по внутреннему нарыву…

Он оторвался от ствола дерева, повернулся к дороге. В глаза его бросилось бельё, вывешенное чуть поодаль, на длинные верёвки, протянутые между железными столбами. Простыни кажутся снежно-белыми в лучах солнца, концы их чуть колышутся от лёгкого ветерка. Чьи сладкие тайны впитали они в себя? В укромной комнате, под чёрным пологом волшебной ночи какая влюблённая пара, сотворив из этих покрывал белые крылья, пролетала над морями наслаждений и взлетала выше облаков?

На одной из верёвок висят ползунки: белые, голубые, пёстренькие. Как флаги влюблённых пар. Неужто никогда, никогда не будут вывешены такие флаги из дома Муртазы?

Да ведь это счастье даётся каждому человеку просто так, по праву рождения. Для этого не нужно ни высшего образования, ни высокого положения, ни достижений в спорте. Есть и поговорка: каждой твари по паре. Каждый находит свою пару. С женщиной спит всякий, будь то неуч или лодырь, детей делает любой недотёпа. За это орденов не дают. Наоборот, мужчин ветреных, волочащихся за каждой юбкой, распускающих слюни при виде голых ляжек, осуждают.

Но это так кажется только на первый взгяд. Мужчины любят хвастаться подвигами, совершёнными на белых простынях. Когда сообразят на троих и сладко затянутся сигаретой, разговоры непременно переходят на амурные темы. Обязательно со смешком и шуточками. Нет лучше лекарства для поднятия настроения, чем обмен мнениями по женской части: вмиг забываются все жизненные невзгоды.

«Ну как дела?» – «Пока ещё крепко стоят дела! Позавчера целый день рубил дрова. Устал как собака, осталось только хвост пришить. Рука ложку еле ко рту подносит. А тут благоверная моя начала бузить, как с цепи сорвалась. То пнёт кошку, то шлёпнет по затылку сына. Сначала я никак не понимал, с чего бы это. Потом дошло. Позвал я её в сарай, повалил на сено и, собрав последние силы…» – «Неужели справился?» – «Уж постарался. Вернулась в дом, как солнышко утреннее. Стало светло и весело: и молоко в миску кошке налито, и макушка у сынка приглажена». – «Ну, когда жена под боком, это удобно. Мне вот приходится ездить в другой город на месяц, а то и больше. Учусь я там заочно. В прошлый раз два экзамена провалил, пришлось остаться ещё. Сидишь-сидишь над книгой, голова пухнет, ничего не соображает. А тут ещё снизу покоя нет… Приходится принимать меры. Иду в магазин, беру бутылку и направляюсь по одному из знакомых адресов». – «Да неужели у тебя адресов таких много?» – «Ходить к одной и той же чревато. Она может неправильно понять. А мне семью рушить нельзя, жена хорошая». – «Женатому удобно! А холостому как? Идёшь по улице, а навстречу тебе писаная красавица с подолом чуть ниже попки. И у тебя моментально портится фигура. Шагать нормально невозможно. Так и стоишь возле столба с объявлениями, выставив одну ногу вперёд и жуя сигарету».

Слушая подобные байки, Муртаза смеётся со всеми, иногда и сам вставляет анекдотик. А в глубине души чирей растёт и ноет, ноет…

…И вот он заныл опять пуще прежнего. Не зря беспокоится старая врачиха. По всему видно, грызут её сомнения: а не навредил ли тот препарат Загиде до такой степени, что не только привёл к тяжёлой болезни её саму, но и нарушил в организме очень важные процессы для будущего потомства.

Что же с ней сделали? Кто скажет? Не тот ли Канчуров, который принёс тогда противоядие? Кто же он? Где его найти?

* * *

Эльза Бруновна сомневалась не зря: Вилен Канчуров никаким адвокатом не был. Работал он в научно-исследовательском институте, а именно в его престижном 1-м отделе.

Труды работающих здесь учёных, имена-фамилии их считались совершенно секретными, подобно тем, кто делал атомные и водородные бомбы, кто строил подводные корабли или запускал спутники. Здесь создавались очень важные, совершенно необходимые для нашей разведки вещества.

Отдел располагался на верхнем, шестом этаже белокирпичного институтского здания, за толстой железной дверью. Туда можно войти только открыв кодовый замок и предъявив специальный пропуск стоящему внутри охраннику. Здешние работники совсем не общаются с коллегами из других отделов, в праздники не организуют общих с ними застолий, даже не спрашивают о здоровье, остановившись на минутку при встрече. Они держат себя так, как будто на голову выше тех, кто трудится на нижних этажах, потому что, судя по дорогим костюмам, сверкающим часам и блестящим штиблетам, получают несравненно больше. По чётким шагам, раздающимся в институтском коридоре, по высоко поднятым головам, по холодному, жёсткому блеску устремлённых в одну точку глаз, можно было сразу догадаться, что они с верхнего этажа.

Правда, в одно время после того, как был разоблачён культ личности Сталина, весенние ветры середины пятидесятых годов ворвались и в эти коридоры и встряхнули высокомерных мужчин: плечи у них как бы опустились и шеи согнулись. Но только на короткое время. Прошло несколько лет и к тому времени, когда Вилен Канчуров с красным дипломом о высшем образовании пришёл сюда на работу, стрелка политических часов переместилась по кругу почти на прежнее место. Особенно воспряли духом разведка и контрразведка, потому что передний край год от года усиливающейся «холодной войны» проходил прежде всего по их линии.

Ни для кого не секрет: основной стимул, толкающий науку вперёд, – это война. Многие открытия, потрясшие весь мир, сделаны именно там, где лучшие умы человечества создавали новые или совершенствовали старые виды оружия, изо всех сил стараясь сделать их всё более разрушительными.

Нечто подобное происходит и в некоторых областях химии. Если серьёзно задуматься, в голове не умещается: какие только яды не придумали обладатели редких умственных способностей, считающие себя учёными, для уничтожения людей, то есть себе подобных! Они придумывают, заводы многими тоннами вырабатывают, поезда во все стороны развозят. В конце концов посчитали и, как говорят, прослезились: оказывается, выработано столько ядовитых веществ, что можно уничтожить всё живое на земле. А ещё и останется! То есть, если пустить всё по назначению, то на земном шаре не останется даже микробов. А яды будут!

На это нам, то есть народу, вернее, интересующейся политикой части его, сведущие люди глаза открыли. Но много есть ещё такого, что хранится в строжайшей тайне. Например, в области разведки. Тут особой утечки секретов нет, потому что в данном случае для перемещения нужных продуктов железнодорожных вагонов не требуется.

То, что необходимо для разведки, иногда помещается на кончике иглы. Иголку эту можно закрепить на верхушке зонтика. И ты, когда идёшь по многолюдной улице, нечаянно спотыкаешься на ровном месте и машинально взмахиваешь этим зонтом. Его верхушка тычется в бок случайного прохожего. Он, вздрогнув, оборачивается. Ты вежливо, с улыбкой, извиняешься. Он улыбается в ответ. Потирает уколотый бок и, уже забыв о досадном случае, продолжает свой путь.

Но он не должен уходить далеко. Он должен упасть. И больше уже не подниматься.

Пока прохожие будут суетиться и галдеть вокруг него, пока приедет машина «скорой помощи», пока врачи будут щупать его пульс, пройдёт немало минут. Тем временем лежащий на тротуаре сомкнёт веки навеки.

Предполагается, что такое случится не в нашей стране. У нас нет никакой необходимости возиться с такими тонкостями, как яд, иголка, зонтик. Кого надо прижмут к ногтю по-простому, без излишней мороки. Ведь в каждом случае при себе давно испытанное, безотказное средство – увесистый кулак! Если этого мало – девять граммов свинца всегда найдётся.

Итак, это случится за бугром. А там жизнь человеческая ценится высоко. Возникнет переполох: почему да отчего здоровый мужчина вдруг ни с того ни с сего отдал Богу душу? Пойдут разговоры, расследования. Вот тут, когда криминалисты возьмутся за свои пробирки и микроскопы, следы яда, который был на кончике иглы, не должны быть обнаружены. На всех заключениях должна незыблемо стоять запись: «Этиология не выяснена». То есть причину смерти установить не удалось.

Значит, яд должен быть сильным, моментально действующим и очень быстро выводящимся из организма.

Над синтезированием таких веществ и работал 1-й отдел этого института. И то, что имена и фамилии учёных голов, выжимавших из себя все силы и соки ради дальнейшего развития этой отрасли науки, засекречены, было вполне объяснимо. Авторы сделанных в этих стенах великих научных открытий обречены были оставаться безвестными многие годы, скорее всего, всю жизнь, а может и навсегда.

Вот с этим-то обстоятельством никак не мог смириться молодой учёный Вилен Канчуров. Не хотел он пребывать всю жизнь за непробиваемой железной дверью безвестности, душа его рвалась на простор, ввысь. Это неизбывное, горячее желание, порыв души и отклонил его от прямо проложенной гладкой дороги в стороночку. И тропиночка привела к Загиде.

А началось это так. В ту волшебную пору, когда весна переходила в лето, когда всё живое росло и расцветало, а душа, можно сказать, пела и плясала, Вилен сидел в скучном кабинете своего научного руководителя – профессора Рассекаева.

– Твой новый препарат даёт вторичный эффект, – говорил профессор. – Совершенно неожиданный, можно сказать. Ты, наверное, и сам этого не предполагал… Мы тут обсудили с медиками… До сих пор такого не наблюдалось…

И он, опустив очки на кончик тупого носа, поверх толстых стёкол впился в лицо своего ученика. В его тусклых серых глазах, глубоко сидящих под поседевшими широкими бровями, отразилось шутливое восхищение. Сидевший напротив него у стола Вилен вздёрнул подбородок. Его белое свежее лицо осветилось многозначительной улыбочкой. Полноватые, сочные губы раскрылись, сверкнули белизной крепкие, тесно поставленные зубы, глаза заблестели. Он как бы весь окутался светом, влекущим и в то же время пугающим. «Силён! – подумалось профессору. – Далеко пойдёт. Но упаси Бог оказаться у него на пути. Сгрызёт и выплюнет… И сам не заметит». Он увидел в зрачках голубых глаз ученика своё изображение: там отражался старичок с опущенными плечами в потрёпанном пиджаке. Сердце профессора укололо чувство зависти… Он постарался подавить его: ничего не поделаешь, молодость и силы уходят с годами. А вот накопленные знания и опыт можно и нужно сохранить и оставить после себя, передав ученикам. Вполне возможно, что вот именно этому, чем-то напоминающему вольного дикого зверя, молодому человеку суждено нести накопленное богатство в будущее, потому что это самый хваткий, целеустремлённый и упорный из его учеников.

– Ты почему не спрашиваешь, какой это эффект? – нарушил молчание профессор.

– Я уверен в одном: он действует сильнее и исчезает быстрее прежних.

Голос Вилена был твёрдым и уверенным.

– Это хорошо. Но он имеет и неожиданное для нас свойство: очень сильно влияет на спинной мозг. Точнее, на его некоторые центры.

– Да ведь перед нами именно такая задача поставлена. Сильнее, быстрее. Разве плохо, что препарат так действует и на спинной мозг?

Перед хозяином кабинета сидел настоящий упрямец. Но профессор гнул своё:

– Наблюдается чрезмерная активность определённых нервных узлов, так говорят медики.

– Надеюсь, покойники не вскакивают и не пускаются в марафонский бег?

– А ты губы не распускай. Дело серьёзное. Лежать-то они лежат. Но некоторые их органы сохраняют подозрительную активность.

Вилен сжал губы, лицо стало строгим. Он смотрел на старика как бы с высоты своей молодости и силы, чуть смежив густые золотистые ресницы, испытующе и пренебрежительно.

«Да, тебе палец в рот не клади, – думал старик. – Но ведь здесь у нас мямлям не место. Что поделать, нужны крепкие, зубастые парни».

– Твоя правда, поставленную задачу мы выполнили. – Профессор подвинул очки на место, упёрся взглядом в столешницу. – Препарат начинает действовать через пятнадцать-двадцать минут, и реакция происходит очень бурно. Это именно то, что от нас требовалось. Но вот побочный эффект… Он вызывает неудовольствие.

– Почему? Чем они там не довольны?

Вилен наклонился вперёд, уставился на профессора требовательным взглядом. Было ясно, что он знал про нежелательный эффект. Но хотел услышать об этом от профессора.

– Препарат стимулирует эрекцию. Очень устойчивую. – Профессор повернул голову и устремил взгляд в угол. – Получается так, как в скабрезной частушке: «У нашего покойника выше подоконника…» Это удивило и полковника Канчурова. Он выразил своё неудовольствие. Это, говорит, совершенно лишнее, мы не такого от вас ждём.

При словах «полковник Канчуров» в голосе профессора прозвучала нотка уважения и опасения. Вилен же усмехнулся:

– Но если человек в последние минуты жизни испытывает наслаждение, что плохого разведке от этого?

– А об этом вы поговорите с полковником сами, – сдвинул брови Рассекаев. – Как-никак он ваш родной дядя.

– Ну что ж, что дядя, – сказал Вилен рассеянно. Было видно, что он думал о другом. – А покажите мне какой-нибудь препарат или лекарство без побочного эффекта! А тут речь ведь идёт о приятном! О чём думает, чего желает человек перед кончиной? Пришла к нему смерть с косой, а он не видит её. Перед его глазами женщина, подобная ангелу! Он жаждет обнять её! Медики утверждают, что это самый сильный эмоциональный взрыв! Любовь сильнее смерти, твердят поэты… Кому от этого плохо?

– Патологоанатомы в своих заключениях не пишут, что чувствовал и чего желал покойник перед концом. А вот на эрекцию обращают особое внимание, подчёркивают жирной чертой. Санитарам возня: как натянуть брюки, как в гробу устроить. Ладно, у нас в местах заключения после наших испытаний тело покойного умудряются родственникам не выдавать. Сообщат, что кремирован, и выдадут горшок с золой. Или дадут бумажку, что похоронен в таком-то кладбище. Но такие номера в других странах не проходят! Прежде всего потому, что дело происходит не в тюрьме, а на воле. Если кто-то в чём-то засомневается, начнут копать, могут докопаться и до разведки. А нам это совсем не нужно, говорит полковник Канчуров.

Слушая этот длинный монолог, Вилен нетерпеливо ёрзал на стуле, наконец вскочил. Прошёлся до двери и обратно, вдруг остановился в задумчивости:

– Значит, правы поэты: любовь и смерть рядом. Интересно, а как это у женщин?

Профессор снова опустил очки на кончик носа, в его глазах мелькнула опаска. Да, далеко пойдёт этот парень! Да что там далеко, поднимется высоко. Крылья размашисты, сильны. Да и времена меняются. А то ведь раньше как было: слишком своенравным ясным соколам остригали крылья. Чтоб высоко не взмывали да и с глаз не исчезали. А вот теперь ножницы у стригалей вроде как притупились. Да и рука мохнатая, толкающая вверх эту пташку, сильна. Хотя профессор при каждом случае и хвастается талантливым и трудолюбивым учеником, вовсе не он таким его воспитал. Всю жизнь трепетавший от страха быть обсуждённым и осуждённым, а то, не дай Бог, и заключённым; привыкший беспрекословно подчиняться приказам, посвятивший Богом данный талант исследователя не тому, к чему душа тянулась, а тому, что было велено сверху – как он мог воспитать такого вольнолюбивого сокола?

Вот он мельтешит перед ним, не соблюдая приличий, и всё талдычит своё. Бабы у него на уме! Вот подошёл к столу и, наклонясь, упёрся зрачками в лицо своего наставника.

– Фёдор Кузьмич, а что пишут патологоанатомы про женщин?

– Испытаний на них не проводили. Ими в этом плане контрразведка, возможно, и не интересуется. Для женщин у них, надо полагать, припасены другие средства.

– Надо поговорить с дядей. – Вилен ещё раз прошёлся по комнате. – Это же очень интересно в научном аспекте! Разве не так, Фёдор Кузьмич?

– Вполне возможно, – пробормотал под нос профессор, словно жуя паклю. – Можно поэкспериментировать. Если уж очень хочешь, подадим заявку, пусть подберут для чистоты эксперимента подходящий материал. Подготовь бумагу. Я подпишу…

– Да-да, надо идти к дяде с готовым письмом.

Вилен был скор в таких делах: что подумал, то и сделал без лишних проволочек. А чего ждать? Он не любил откладывать дела в долгий ящик и потянулся к чёрному телефонному аппарату, стоящему на столе. Рядом лежала бумажка, на которой крупными буквами было написано: «Все разговоры прослушиваются». Это предупреждал КГБ.

Бездельники! Пусть слушают, о чём говорят Канчуровы меж собой. Они не боятся никого и ничего!

Так думал молодой Канчуров.

* * *

В кабинете полковника Канчурова всё было сделано как для сказочного богатыря Алып батыра – крупно, добротно и крепко. На противоположной к двери стене висит портрет худощавого, усатого, с козлиной бородой мужчины в фуражке и френче – Феликса Дзержинского.

Под ним за п-образным столом в просторном кресле сидит хозяин кабинета – крупный блондин в лёгком бежевом костюме:

– Что случилось? Уж не обижает ли кто? – встретил он племянника и, не поднимаясь с места, рукой показал на стул напротив себя.

Вилен не спеша, удобно расположился на мягком сиденье, из чёрного портфеля-дипломата вынул лист бумаги и подвинул его по столу в сторону дяди.

– Это ещё что такое? – сдвинул густые соломенные брови тот.

– Прошение профессора Рассекаева, – таинственно улыбнулся Вилен.

– Почему же он сам прямо не обращается?

– Да ты прочитай сначала.

Прошение было короткое, полковнику хватило мгновения, чтобы понять суть дела, но он довольно долго глаз от бумаги не отрывал. Было видно, что просьба профессора ему не понравилась.

– Опять вы чешете там, где не зудит!

Он поднял голову, посмотрел племяннику прямо в глаза, такие же синие, как у него, но более зоркие и ясные.

– Скажи прямо: это ты придумал? Зачем это тебе?

– Фёдор Кузьмич говорит, что тебе уже доложили о побочном эффекте нашего последнего препарата.

– Ну так что? Устраняйте его. Не нужен нам такой ваш эффект. Мы вам такого не заказывали.

– Но чтобы улучшить препарат, требуется всестороннее исследование. Не только на мужчинах, но и на женщинах, например.

– На женщинах?! Этот ваш побочный эффект? – Полковник, многозначительно усмехнувшись, покачал головой. – Тоже мне учёные! Да для них давно всё изобретено! Вас не дожидались. Сам могу тебе порекомендовать. Ведёшь милашку в ресторан, наливаешь в фужер хорошую дозу шампанского, добавляешь небольшую дозу водочки и угощаешь душечку от души. Эффект будет совсем не хуже, чем от твоего препарата. После двух-трёх доз сама поведёт тебя в укромное место.

Вилен слушал его со снисходительной улыбкой. Шутит дядя. Знает он, над чем ломает учёную голову племянник, не раз об этом говорили. А хочет он придумать средство, повышающее потенцию.

Много светлых голов в мире бьются над этой проблемой. Идёт гонка, у кого получится скорее и лучше. Отстать никак нельзя. Времена меняются, потребность в новых ядах на глазах уменьшается. Надо думать о будущем молодого учёного, по мере сил помочь ему выйти на широкую дорогу и шагать по ней впереди других.

– А мужчинам что, петрушку со сметаной предложишь? – со смехом спросил Вилен. – А они получше хотят. Ну а о женщинах никто пока и не думает. А ведь точно установлено, что треть из них фригидные. Как бы были они благодарны, если бы избавились от этого недуга. Интересно, кто первым поможет им?

Это убедило полковника: Канчуровы не должны ни в чём отставать.

– Имей в виду, – сказал он, – женщин не осуждают на смертную казнь. Грех на душу не бери, эксперимент свой до конца не доводи.

– Обещаю. Лично буду присутствовать. Жертв не будет.

– Ты лично видел, как умирает человек? Это тебе не полуголых девиц, трясущих ляжками в ресторане, наблюдать.

– Да что ты, абзый? В разных переделках пришлось побывать. Помнишь, четыре года тому назад два пассажирских поезда столкнулись и загорелись. Одними из первых отправили туда нас, студентов-добровольцев…

Да, была тогда страшная трагедия – прорвался подземный газопровод и вытекший газ скопился в низине. Когда два поезда, шедшие навстречу друг другу, поравнялись, от электрической искры газ взорвался. Охваченные огнём вагоны сорвались с рельс, полезли друг на друга.

Что там творилось! Настоящий ад на земле. Впечатлительные студенты, особенно девушки, часто теряли сознание и лежали рядом с покойниками. В первые дни и Вилену еда в рот не шла. Но через неделю у большинства нервы закалились. Слёзы высохли, аппетит восстановился.

«Если ты думаешь, что перед тобой сидит сопливый мальчишка, то глубоко ошибаешься», – говорил насмешливый взгляд Вилена.

– Ах да, запамятовал, там ведь и вы болтались, – сказал старший Канчуров. – Это хорошо. Мужчина должен закаляться. Укреплять не только тело, но и нервы.

– Не беспокойся, абзый. Всё у меня отлично.

Полковник, вздохнув, покачал головой.

– А всё же не лежит у меня душа на такое дело. В разведке другое, там порой без этого обойтись невозможно. Ваши эксперименты иногда ставят нас в положение палача.

– Да я же сказал, сам буду наблюдать за всем! И потом наука, как и искусство, требует жертв.

Лицо полковника оставалось серьёзным, даже сумрачным, но больше спорить он не стал.

Он вызвал адъютанта и велел подготовить два письма в управление мест заключения: одно – с просьбой подобрать здоровую девушку для проведения испытания нового лекарственного средства, второе – с просьбой выдать пропуск профессору Рассекаеву Ф. К., кандидату наук Канчурову В. Ш. Они должны были быть написаны от имени профессора Рассекаева, а полковник Канчуров сделает приписку.

– Лекарственный материал мы пришлём сами, – сказал Вилен.

После его ухода полковнику позвонили, и самому надо было позвонить кое-куда, просмотреть важные бумаги – навалились обычные дела.

И только уже дома он вспомнил о просьбе племянника. И что-то заскребло у него внутри. Этот старый хрыч Рассекаев не раз уже подводил. По секретному распоряжению его препараты могут испытываться только на приговорённых к смертной казни. А ему, видите ли, необходим здоровый организм. А какое здоровье у матёрого преступника? Вот и приходится доставлять к нему какую-нибудь мелкую шпану. Строго предупредив, чтобы летального исхода не допустил. Он клянётся, что в нужный момент даст антидот. Но бывает, что этот самый момент упускает.

А как можно быть абсолютно уверенным, что не случится осечка у его ученика? Тем более у такого самоуверенного… Тогда… С женщиной это произойдёт впервые и может привлечь нездоровое внимание. Начнутся проверки…

Надо, чтобы о таком знало как можно меньше людей. Где началось, там пусть всё и закончится – вскрытие, анализы и прочее. Надо застраховаться, бережёного Бог бережёт.

На следующий день он отправил ещё одно секретное письмо – в дополнение к предыдущему.

* * *

Действительно, Вилену, хотя он и не служил в армии, пришлось видеть лицо смерти. Он закалился, но не очерствел. Изувером, получающим наслаждение при виде чужих страданий, он не был. Ему вполне хватало опытов, проводимых на мышах, крысах и свиньях. Что касается предсмертных страданий людей, на которых испытывалась продукция их лаборатории, то не изъявлял никакого желания их наблюдать, удовлетворялся предоставленными медиками справками и сведениями.

Но вот в этот раз у него возник горячий интерес. Какой эффект производит такой препарат на женщину? Это было крайне любопытно. Только и всего. Сама будущая «кандидатура» как личность ему была совершенно безразлична. Молодая или зрелая, красавица или дурнушка, умная или дура – ему было всё равно. Если дошла до тюремной камеры, можно себе представить, какого поля она ягода. Во всяком случае, ставить её в один ряд с собой невозможно. Хотя и двуногая, но это существо совершенно другой породы, как, например, обезьяна или лабораторная крыса.

В то утро Вилен довольно долго сидел в своём рабочем кабинете, просматривая новые журналы. Это были особые издания для специалистов и учёных. Некоторые из них только для узкого круга. Много пишут о новых достижениях учёных, но об открытии Вилена Канчурова нет ни слова и никогда не будет в будущем. Когда он читал статьи других деятелей науки с указанием их званий, наград, когда рассматривал их портреты, нутро его жгла горечь зависти и досады. Имена людей, часто неспособных сделать даже четверти того, что сотворил он, сияют как звёзды в небе, а ему суждено невидимым рыть землю как крот?

От этой мысли перехватывало дыхание. Надо поспешить, надо провести больше опытов. Снять ядовитость препарата, усилить его действие на либидо. В конце концов самые лучшие лекарства делаются из самых сильных ядов.

Тем более, что всё необходимое здесь под рукой. И змеиные яды со всех концов земли, и редкие ядовитые растения. Какие-то доставлены аж из Южной Америки. Потому и сидит здесь Вилен за железной дверью, словно в заточении: для работы созданы все условия, разведка средств не жалеет. Всё зависит только от тебя: напрягай ум, будь в курсе новых открытий, не жалея сил экспериментируй, пробуй. Как гласит татарская поговорка, кто старается, тот и в камень гвоздь вобьёт.

В настоящее время самые большие открытия совершаются на стыке наук. Помня это, он изучил в дополнение к своей основной специальности токсикологию и фармацевтику.

И вот кажется цель близка. Настаёт время задать стрекача. Там, за железными дверями, ждёт целый мир, глянцевые журналы с его портретами, слава и почёт.

И богатство. Да, это открытие принесёт много денег. Тысячи, да куда там, миллионы мечтают об усилении своего либидо. Ведь столько в мире импотентов. А фригидных женщин? Их, бедных, никто и не считал. А сильные мира сего жаждут и в этом быть лучше всех. Самая сладкая победа для них та, что достигается в постели. Ведь вон что вытворяют престарелые миллиардеры, стоящие одной ногой в могиле: они женятся на молодых красотках и хвастаются этим перед всем миром. Не за тем же только, чтоб их гладили по лысине. А если подать им снадобье, дающее сил испытывать неземное наслаждение в объятьях этой девчонки? А саму девчонку раззадорить так, чтоб костлявый старик казался ей красавцем? Чтоб она, забывши обо всём, трепетала и стонала от неземной страсти. Ах, как это прекрасно! И разве это не будет справедливо, если на человека, давшего возможность испытывать такое счастье, посыплется золотой дождь?