Текст книги "Красный цветок (сборник)"

Вилен уже и подходящие названия придумал для будущих чудодейственных средств: «Вика-инь» и «Вика-ян». Первый слог этих слов означает его имя и фамилию, а второй взят из древней китайской философии: «инь» означает женское начало, а «ян» – мужское. Замечательные названия!

Только бы не опоздать. Надо спешить. В науке постоянно идёт гонка: кто первым запатентовал новое открытие, тот и выиграл.

Правда, в нашей стране вряд ли можно гордиться подобным достижением. О половых проблемах у нас не принято говорить открыто. Хотя множество людей сознают свою ущербность именно в этом плане и испытывают от этого сильные душевные страдания. И стали они слабыми по разным причинам, в разных местах: на секретных заводах, на атомных полигонах, на химических предприятиях. До настоящего времени их не учитывали, жалости к ним не проявляли и лекарств не давали. Но так не может продолжаться вечно. Дай только народу свободно вздохнуть, наряду с другими проблемами человеческого существования возникнет и эта. И спрос на чудодейственное средство подскочит мгновенно. Надо быть готовым к этому.

Вилен отвернул застёгнутый на дорогую запонку рукав белой накрахмаленной рубашки и посмотрел на золотые часы. Ба, уже первый час пошёл! А эксперимент назначен на час. Надо бы успеть перекусить!

Он сложил журналы в ящик стола и позвонил по телефону:

– Начинайте ровно в час. Я буду.

В коридоре ему навстречу попался мужчина небольшого роста, лет пятидесяти. Он всегда так выскакивает из своей комнаты, как только услышит шаги.

– Здравствуйте, Вилен Шаяхметович! Обедать идёте?

– Добрый день, Губай Не… Насипович.

У Вилена с языка чуть не сорвалось вместо «Насиповича» «Неусыпович». За глаза этого типа все называли именно так, потому как было известно, что он глаз не смыкает – следит за сотрудниками, всё видит и всё слышит.

– Что-то вы рановато сегодня… Обычно ходили ближе к двум.

– Потом надо идти по делам.

Вилену пришлось остановиться перед дверью, подождать, пока охранник, почтительно наклонившись, как прислуга перед хозяином, открывает запор. Неусыпович тоже встал рядом.

– Важное совещание, наверно?

– Важное исследование.

– Да-а? Это очень хорошо… Желаю удачи. Всех вам благ. И где это?

– В одном закрытом учреждении.

– Ну, конечно, так и должно быть. И когда будут результаты?

– Да мы сообщим вам. Непременно.

Вилен потрепал привязчивого дядю по плечу и ринулся вниз по лестнице.

Хотя этот зануда и числился «научным сотрудником», все хорошо знали, что он отношения к науке не имел. Догадывались, для чего он сюда поставлен, и считали, что при нём надо быть особенно осторожным. Охранник возле двери по сравнению с ним был невинный котёнок – прошёл мимо него, кивнув головой, и всё. От Неусыповича же спасенья нет. Он и в коридоре подкараулит тебя, и без приглашения в комнату зайдёт. Суёт свой тупой нос в бумаги…

Одно хорошо – он непроходимый тупица. Ни в химии, ни в фармакологии ничего не кумекает. За это полезнейшее качество и ценили его здесь. Ни в чём ему не перечили, ни о чём с ним не спорили. А то, не дай Бог, пришлют кого другого, более смыслящего в науке и морали. В один момент вычислит, чем тут попутно со своими основными обязанностями занимается старший научный сотрудник Канчуров. Поэтому Неусыповича надо было беречь как зеницу ока.

По пути в столовую встретилась коллега из нижнего этажа – Анфиса. Вилен в отличие от других позволял себе некоторые вольности и не прошёл мимо неё молча. Остановился, поздоровался, о делах справился.

Короче говоря, в назначенное место он чуток опоздал.

* * *

Там же, куда Вилен направился, по его выражению, в «закрытом предприятии» всё шло чётко по расписанию, как было приказано. Хотя накануне пришлось поволноваться, теряться в догадках. Распоряжение, поступившее в тот день сверху, привело в большое смятение главного врача больницы Сергея Матвеевича Грачёва и лечащего врача Эльзу Бруновну Гельмс. Вчитывались в текст несколько раз, искали между строк тайный смысл. Как будто это была шифровка разведчика. Хотя ведь было ясно написано: «Для испытания нового лекарственного препарата подобрать молодую, здоровую, чистую женщину». Но какого препарата? От какой болезни? На что обратить особое внимание? Да разве переспросишь у тех, кто наверху, чего они в самом деле хотят?

Смущало это ещё и потому, что до сих пор ничего такого им не поручали. Оно, конечно, если особо не вдумываться, ничего противоправного здесь вроде и нет. Новые лекарственные средства синтезируются и сначала испытываются на животных. После долгих наблюдений и заключений принимается решение испытывать их и на людях. А как же иначе? Необходимо исключить все риски. И молодой Сергей, и юная Эльза, будучи студентами, сами вызывались стать таким подопытным человеческим материалом, потому что за это на экзаменах повышали оценку на один балл.

Одна сложность – молодую, здоровую найти будет нелегко. Да и как понять «чистую»? Пусть помоется, что ли? Зачем же об этом писать на такой серьёзной бумаге? И сами догадались бы отвести в баню и выдать чистое бельё. Наверняка в этом кроется что-то другое. А может, девственницу хотят? Ну-у, такую в этих местах вряд ли найдёшь. Такие сюда не попадаются, а если и попадутся, долго «чистыми» не продержатся.

Конечно же, высокое тюремное начальство голову ломать не стало: вопрос для него был слишком мелкий. Спустили по инстанции с припиской «Исполнить!» Чины пониже тоже особенно не стали вникать, посчитали, что требуемая кандидатура в колониях и тюрьмах найдётся вряд ли. Так дело дошло до СИЗО. Ломать голову пришлось тамошним врачам. Но думай не думай, приказано исполнять. Посмотрели по списку и остановились на Кадерметовой. Именно она отвечала всем требованиям. Дело было срочное, тут же привели её в больницу. Расспросили о самочувствии, прослушали грудь, померили давление. Гинеколог уже ушла, и Эльзе Бруновне самой пришлось отвести девушку за ширму.

Видно было по всему, что девушка до сих пор такой проверке не подвергалась. Сердце хотя и много повидавшей, но не очерствевшей докторши дрогнуло. Что ожидает эту юную, невинную красавицу? Снова в душе зашевелился червь сомнения: кому срочно понадобилась такая «кандидатура»? А может, испытание нового средства – просто предлог? И не хочет ли какой-нибудь большой начальник полакомиться только что созревшей сладкой ягодкой? А может, угостить хочет того, кто сидит повыше? Здесь всего можно ожидать. Какие только слухи не ходят в народе о нравах верхушки карательных органов. Послушаешь, кровь в жилах стынет. Про Берию, например. Какой был могущественный человек! Кому в голову могло прийти, что он творил что-то противозаконное?

Но вот его арестовали, разоблачили. Осудили за шпионаж. Попутно выяснились и его амурные дела. Оказалось, к нему доставляли красавиц иногда прямо с улиц. Идёт девушка, не о чём не подозревает, вдруг возле неё останавливается машина, её хватают, насильно в машину сажают и прямиком к министру в постель… Это как?!

«Да за это убить мало! – скажут некоторые. – Судить и расстрелять!» С простым человеком так бы и поступили – не миновать бы ему самого сурового наказания за похищение человека и за изнасилование. Но закон писан не для тех, кто сидит на самом верху. И это они считают вполне естественным. К этому привыкают. Тот же Берия, уже сидя в тюрьме, говорят, требовал: «Принесите вина и бабу!»

Да, конечно, в конце концов он был наказан. Но воспитанные на его примере кадры остались. И нравы их не изменились. Правда, после низведения и уничтожения грозного министра многие поджали было хвосты. Но в последние годы заметно, что стали они опять дышать свободно. Система осталась та же, порядки те же, работа такая же. Ничего не будет удивительного, если они примутся за прежние забавы. Так думала Эльза Бруновна. И ещё она знала, что начальство строго соблюдает гигиену. Любят чистоту. Они как в прошедших веках помещики: первая ночь крепостных невест принадлежит им… А испытание нового лекарства может быть просто поводом для проверки. И в ампуле может быть обычный болеутоляющий новокаин.

Возникли вопросы, а ответов не было. Хотя совесть врачей мучили сомнения – языки их остались под замком. Не было никакой возможности уклониться от выполнения приказа.

На следующий день, ближе к обеду, уже после того как Кадерметову повели в процедурный кабинет, главному врачу принесли ещё одну секретную бумагу. Он прочитал и посерел лицом…

* * *

…Вилен остановил свою белую «Волгу» на парковке возле парка. Нужное ему здание находилось на другой стороне, где парковка была запрещена.

Он вышел из машины и быстрым шагом пошёл через парк. Пришлось остановиться: аллею пересекала группа детишек, держащих друг друга за подолы. Видимо, из ближайшего детского сада. За длинным столом под берёзой старики бьются в домино, поодаль около круглого фонтана на диванчиках сидят-воркуют бабушки.

Как ни спешил, но просто так пройти мимо прохладных струй Вилен не смог. Протянул руку под томно дрожащие, сверкающие капли, улыбнулся Амуру-шутнику с луком и стрелой, полюбовался очаровательно нежными, чистыми и невинными, как юная девушка, нарциссами. В голову пришла неожиданная мысль: и всё же странно устроен этот мир. Рядом с этим райским садом стоят громоздкие здания, хранящие в своих недрах ужасные секреты и наводящие на людей страх. Не тут ли придумана поговорка «Дорога в ад вымощена благими намерениями»? Поистине, рай и ад рядом…

Следуя за мрачного вида сержантом через скрипучие, ржавые железные двери, Вилен всей кожей почувствовал, что попал из рая, если и не прямо в ад, то уж в чистилище – точно. Вот они вошли в коридор, где сильно пахло хлороформом. Ни слова не говоря, сержант открыл одну из одинаковых белых фанерных дверей. Вилен шагнул внутрь.

Напротив, возле покрытого белой тканью маленького стола, сидела девушка в белом платье. Голова её была повёрнута в сторону окна, стёкла которого снизу окрашены белой краской, а через верхнюю часть проникали лучи солнца. Левой ладонью она сжимала правую руку повыше локтя. В комнате были ещё две женщины в белых халатах и шапочках. Одна помоложе, похоже, что медсестра, держала в руках маленький подносик, на котором лежал шприц и комочек ваты. Вторая сидела у стола наклонившись и что-то писала. По всему видно было, что инъекцию уже сделали.

При виде входящего она встала. Это оказалась женщина средних лет с усталым лицом. Она вопросительно и строго смотрела на вошедшего печальными серыми глазами.

– Добрый день. Я из лаборатории, – сказал Вилен.

– Здравствуйте. Я врач, Эльза Бруновна. Вот сделали инъекцию. Две минуты только прошло…

Она была несколько растеряна. Этот крупный мужчина с соломенными, коротко остриженными волосами, дышащий здоровьем и уверенностью в себе, от всего вида которого – от пронзительного взгляда синих как лезвие меча глаз, от надетой под светло-серым пиджаком белоснежной рубашки исходили непреодолимое обаяние и властность. Он будто явился сюда – в тесные холодные подвалы, где обитали люди с мрачными лицами в неприглядных одеждах, – из широкого, светлого, свободного мира. Так, наверное, бывает, когда на грешную землю сходит с небес архангел Гавриил.

Девушка в белом оторвала взгляд от солнечных лучей и медленно повернула голову. И плавным движением встала. Вилену она показалась совсем юной, почти подростком. Вот она, тряхнув головой, откинула чёрные кудри со лба, вот чуть раскрыла полные губки, показав жемчужины зубов. И, позабыв сомкнуть густые ресницы, остановила взгляд на лице Вилена. В карих глазах её отразилось безмерное удивление, потом мольба. Затем зажглись искорки радости. Они усилились, зажгли румянец на кругленьком личике, высветили улыбку на уголках рта.

И тут комната осветилась невидимым простому глазу светом, всё вокруг изменилось. Как будто она ждала Вилена уже очень долго. С невыносимой тоской, с терзанием сердца тосковала по нему. Уже отчаялась его увидеть, уже звезда надежды стала угасать за тенью туч. И вот наступило мгновенье, тучи разверзлись и звезда засияла и растопила в душе тьму отчаяния и безнадёжности.

Душа её, каждая клеточка устремилась к нему. В этом устремлении были и восхищающая красота весеннего цветка в ясный день, и зовущий огонь жаркого костра в тёмной ночи. Из глаз лился свет небесно-чистой, трепетной души, а из телесного существа, из каждой клеточки его поднялись невидимые, влекущие волны и окутали Вилена всего, с головы до ног, таинственным, сказочным туманом.

И душа и тело молодого мужчины ответили на это таким же волнением и страстью. Такое единение происходит вне воли человека, вопреки разуму и правилам.

Девушка наклонила стан вперёд и протянула ему руки. Она могла упасть, но не испугалась, потому что не сомневалась в том, что он поднимет её. Какое человеческое существо взирает с таким упоением, радостью на другого? К кому тянется так доверчиво и уверенно? Может, сказочные браться Сак и Сок после долгого времени вынужденной разлуки, после многих пролитых слёз и ожиданий, наконец, встретившись, познали бы такое счастье. С такой упоительной радостью встречает мать своего сына, вернувшегося с полей жестоких битв. И сестра испытывает вострог, обнимая брата своего.

Всё это было в её взгляде, жестах, движениях. И была ещё горячность Лейлы, встречающей своего Меджнуна. Это был порыв истерзанной души и созревшего, тоскующего по ласке тела.

Чувства разноцветные пробудились в душе Вилена, в них были и родственная, духовная близость, и земное, телесное тяготение.

Найти объяснение этому состоянию невозможно. Никакой науке ещё не удавалось раскрыть тайну этих волн, никакому учёному – измерить их силу или увидеть их свечение. Нет таких весов и микроскопов. Но нет в мире и сил и средств, способных остановить их.

Вилен забыл, где он находится и зачем сюда пришёл. Не понимая, что делает, он шагнул вперёд, распахнув объятья, и поднял девушку на руки. И тут же почувствовал, как всё её тело обессиленно расслабилось, как подёрнулись чёрной пеленой влажные глаза.

– Укол! Сделайте сейчас же укол! – крикнул он.

– Укол? Какой?

– Вы что, врач или овца какая? Где антидот?

– Какой антидот?

– Вам же присылали!

Лицо врача побелело. Она выбежала из комнаты.

А глаза девушки всё более тускнели, только точки в центре зрачков не хотели гаснуть и были устремлены в лицо Вилена. Он прижимал её к груди, всем существом желая передать ей силы своего сердца. Вот открылась дверь, вошла врач и виновато сказала:

– Нам была доставлена только одна ампула. Больше ничего не было.

– Посмотрите хорошенько! Он был прислан вам раньше!

– Я не знаю… Сергей Матвеевич, наш главный врач, говорит… – испуганно бормотала женщина.

– Но ведь в прошлый раз я сам прислал вам антидот с запасом!

– Я не знаю… При мне это впервые…

Вилена охватила ярость. Да как же она не понимает, антидот у них должен быть!

– Я сейчас вернусь, а вы помогите ей! – приказным тоном сказал он. – Что угодно делайте, но чтоб была жива! Головой отвечаете. Где у вас главврач? Покажите! – повернулся он к оторопевшей медсестре.

…Она повела Вилена по коридору и показала рукой на среднего роста мужчину, нервно шагающего в дальнем конце взад-вперёд. Он был в белой шапочке, в голубом клеёнчатом переднике поверх халата. В руках сжимал резиновые перчатки. Увидев Вилена, резко остановился и уставился на него с ненавистью.

– Вы тут главный врач?

– А вы кто? Что тут делаете?

– Я из лаборатории… Моя фамилия Канчуров…

– Да, я тут главный врач… Жду вот результатов вашего труда… – Он говорил злобно, глядя в сторону, словно не желая видеть непрошеного посетителя. – Мне приказано быть наготове!

– Но к чему?

– Как «к чему»? Разве сами не знаете? А это что?

Главврач вынул из кармана халата лист бумаги и протянул, почти ткнул в лицо Вилену.

Эта была стандартная инструкция для проведения таких экспериментов: в случае подтверждения летального исхода, немедленно произвести вскрытие и брать анализы.

– Мы обязаны подчиниться. Ну что ж, пойдёмте!

– Куда?

– Вы же пришли присутствовать при вскрытии. Разве не так?

В затуманенной голове Вилена словно зажглась лампочка: этот доктор приготовился вскрыть… тело девушки в белом! Ему так приказали!

– А где антидот? Вторая ампула где? – вплотную подошёл к нему Вилен.

– Какая вторая? И вы её нам прислали?

– В прошлый раз вам было прислано с запасом!

– Какой прошлый раз? Куда прислано? Если хотите знать, у нас это первый случай! Вы поняли? Первый! И будет последним. С нами так нельзя поступать! – горячился доктор, задрав голову, чтобы вонзиться взглядом прямо в зрачки возвышающегося перед ним молодого человека. – Нам только что стало известно, какие эксперименты вы проводите. Хоть бы заранее предупредили! Эту бумажку принесли мне десять минут назад! – Он пошуршал бумагой под носом у Вилена. – Больше не допущу! Здесь вам не крысятник! Вам что мало осуждённых на смертную казнь? Уже и суда не ждут! За женщин взялись! В СИЗО пришли!

На Вилена будто вылили ведро кипятка. Раньше он ни разу не присутствовал при испытаниях, этим занимался его наставник профессор Рассекаев. И ходил он, конечно, в мужскую тюрьму. Туда и были посланы запасные ампулы антидота…

Несколько мгновений Вилен стоял как вкопанный. А главврач всё распалялся, кричал о беззаконии, бесчеловечности. Конечно же, если на месте Вилена был Канчуров старший, или даже хотя бы профессор Рассекаев, он бы язык свой так не распускал. Но при виде молодого и по всей видимости в таких делах неопытного и растерявшегося человека он дал волю своему возмущению.

– Доктор! Помогите ей! – прервал его наконец Вилен умоляющим голосом. – Спасите! Поддержите! Я сейчас вернусь! Сейчас привезу!

– Вас не поймёшь… – сказал врач, снимая передник. – То не мешкая приступай к вскрытию, то спаси!.. Раньше надо было думать. Костьми лягу – больше такого не допущу!

Он побежал по коридору, Вилен же направился к выходу. Переходя улицу, чуть не попал под машину, бегом пробежал через сад и сел в свою «Волгу».

Когда он вернулся, девушка лежала на каталке, рядом стоял штатив для переливания крови. Услышав шаги, Сергей Матвеевич, Эльза Бруновна и медсестра повернулись в сторону двери. По их лицам Вилен понял, что девушка жива, и будто гора спала с его плеч.

– Вот он, антидот, – сказал он, протянув руку. На его ладони лежала ампула.

Как только медсестра сделала укол, Вилен машинально оттолкнул её в сторону и наклонился над девушкой. И не было для него слаще её слабого дыхания и краше чуть порозовевшего лица.

Спустя немного времени он шёл по коридору рядом с каталкой, держа холодную железную стойку штатива.

В палате он сам перенёс девушку с каталки на койку. Она не сводила с него глаз, в которых зажигались искорки, уголки губ тронула улыбка.

– Я знала, что ты придёшь, – шепнула она. – Я так ждала тебя… Так ждала…

– Вот я пришёл. Всё позади. Не о чём не беспокойся. Отдыхай.

Он сидел на низкой табуреточке возле койки и глаз не мог оторвать от лица девушки.

– Я – Вилен, – чётко произнёс он и погладил её тонкие пальцы с перламутрыми ногтями. – А как тебя зовут?

– Загида. Ты сказал «Вилен»? Впервые слышу.

– А я и есть единственный на всём белом свете. Знаешь, откуда это имя? От самого Владимира Ильича Ленина. Поняла теперь, какой великий человек сидит возле тебя?

Загида слабо улыбнулась на его шутку.

– Ты, наверное, из юридического факультета?

– Почему ты так думаешь?

– Наш декан Василь Кабирович очень хороший человек. Он нам как отец родной. Вот я подумала, что он не оставит меня в беде, посоветуется со своими знакомыми из юридического факультета. И пришлют ко мне адвоката. Правильно я думала?

– Всё верно. Так оно и есть!

Подошёл Сергей Матвеевич.

– Больной нужен отдых. Не засиживайтесь.

Вилен наклонился к самому уху Загиды:

– Я всё-всё тебе расскажу. Завтра.

– А ты придёшь?

– Я приду и уведу тебя отсюда, Загида. Спи спокойно.

Он встал и вместе с главврачом вышел из комнаты.

– Теперь уж, наверное, опасность миновала?

– Если вы скажете, что за препарат был в ампуле, я скажу свой прогноз, – сказал главврач. В ответ было только молчание, но он не стал настаивать на своём. Доктор уже остыл и хорошо понимал, что на всякий случай лучше гладить этого добра молодца по шерсти. Тем более, что вспомнил: и в приказе и на пропуске упоминалась одна и та же фамилия, только звания различались: полковник Канчуров и научный сотрудник Канчуров. Не родственники ли? А может, отец и сын? Вон ведь он как круто держит шею, как уверенно ведёт себя. Сразу чувствуется, что тылы у него крепкие. «Надо быть осторожным, – думал Сергей Матвеевич. – Не судьба ведёт нас по жизни, а Канчуровы…»

– Эта девушка… Она ваша знакомая? – спросил он осторожно. И, не получив ответа, продолжил как бы сожалея: – Жаль, что нас не предупредили…

Он был окончательно растерян. Этот молодой человек ведёт себя так, как будто она ему очень дорога. Но если действительно его подруга, то как могла попасть сюда?

Что-то тут творилось непонятное, не сходились концы с концами. Но если возникнет какое-нибудь недоразумение, то никто наверху вину на себя не возьмёт. Постараются всё свалить на исполнителей.

Что только не творят они там, на самом верху! Теперь вон что только не пишут о деяниях прежних руководителей страны: клеветали друг на друга, отдавали под суд своих соратников, судили, казнили. Да что там соратники, жён своих не жалели! Кто только не томился в тюремных камерах да не топтал дороги колоний: жена всесоюзного старосты Калинина, жена Молотова – министра иностранных дел… Родственники самого Сталина… Вот ведь откуда всё идёт! И кто докажет, что нынешние порядки лучше? Не ведает левая рука, что делает правая.

По коридору они прошли несколько шагов молча. Так и не получив ответа ни на один свой вопрос, доктор проговорил упавшим голосом:

– Как лечить, не зная причину болезни… Тем более в таких случаях.

– Но даже если этиология не выяснена, вы ведь не оставляете больного без медицинской помощи?

– Конечно, конечно… Судя по самочувствию, состояние её не должно ухудшаться. На ночь дежурство организуем…

* * *

Муртаза пришёл в поликлинику к семи утра. Утро было ясное, ветерок – ласковый, но в душе у парня царила хмурая осень с серыми тучами. При виде длинной очереди у окошка регистратуры с этих туч как будто посыпался снег с дождём.

О Аллах, ещё говорят, что после того как покончили с диктатурой пролетариата и правлением коммунистов, жизнь стала налаживаться. Пусть те, кто об этом талдычит, идут в поликлинику. Посмотрят на очереди у каждого кабинета! И на тоскливые лица больных людей! Пусть услышат их сердитые споры: «Сейчас моя очередь!» – «Нет, я раньше занимал!»

Возле двери кабинета с табличкой «Уролог» стояли и сидели почти одни старики. Жизнь научила их терпению и покорности, прошлась по ним катком: в юности – Второй мировой войной, в зрелости – непосильным трудом пятилеток, в старости – очередями в собесе. Ко всему этому ещё и пожизненной нуждой.

Не любить стариков – большой грех. Но когда перед тобой больше десятка их в очереди, то в душе невольно возникает раздражение. Тем более, многие из них оказались ветеранами и имели право войти к врачу вне очереди.

Муртазе пришлось сидеть долго, невольно слушая их разговоры о недугах, лекарствах, врачах. Они ходят сюда годами, некоторые перенесли операцию, а иногда и не одну. «Простата… Камни в почках… Рак…» Эти слова, хотя и сказанные тихо, резали ухо. «Неужели нельзя организовать работу по-человечески? – думал он. – Мне дали талон на девять часов, у других тоже есть такие бумажки. Почему же не соблюдают? С народом не считаются совсем. Начальники сюда не ходят, для них специальные больницы. Вот там, наверное, порядок!»

Правда, порядок есть и в поликлинике завода, где он работает. Очереди нет, врачи приветливые. Но Муртазе не хотелось светиться там с жалобой щепетильного свойства. Хотя выпускники медицинских институтов принимают клятву Гиппократа, где среди прочего есть слова о сохранении врачебной тайны, но верить им нельзя: сто раз надо подумать, прежде чем вытряхнуть перед ними свой мешок страданий. Да и какая это тайна, если пишется на карточке и кладётся на общую полку! Бери и читай, кто хочет. Да и вообще, как и везде, среди врачей полно болтунов.

Поэтому-то и пришёл Муртаза в районную поликлинику. Сидел, слушал, терпел. Вот из кабинета выскочила молодая девушка, из-под шапочки которой выбивались чёрные кудри. Проходя мимо, она бросила на Муртазу несколько удивлённый, как бы вопрошающий взгляд: «А ты что тут делаешь?»

Он встал и ушёл.

И что теперь делать? Может, попробовать народные средства? В последние годы и в этой области обретена «свобода слова», даже специальные газеты и журналы выпускаются. И чего только там нет! Обо всём пишут откровенно, всех раздевают. Что тебе медицинские издания!

По пути домой Муртаза купил в киоске одну из таких газет – «СПИД-инфо», сразу несколько номеров. Лёг на диван и стал читать. Оказалось, что есть интересные статьи, воспевающие любовь земную, и советы полезные можно найти. Но были и такие заметочки или даже целые рассказы, которые вызывали отвращение, даже брезгливость, потому что пропадал волшебный свет, пребражающий весь мир в рай, окрыляющая сила и озарение, делающее человека ангелом. Исчезала вся лирика, поэтика, эстетика, фантастика, оставалась одна животная похоть.

Хотя почему мы обижаем животных? В пору любви как только они ни прихорашиваются, как только ни танцуют и ласкаются! А как распускают павлины свои хвосты, поют-заливаются соловьи!

А тут нет ни роскошных хвостов, ни соловьиных трелей. Пишут так, как вполне возможно, в будущем будут совокупляться сделанные из железа роботы. Если сотворят их такими, что будут размножаться самостоятельно.

Муртаза пытался найти в этой куче мусора жемчужину. И вот, наконец, нашлось вроде что-то пригодное для его случая. «Поехал я в Америку на подработку, – писал один горемыка. – Познакомился с женщиной. Понравились мы друг другу, сблизились. Решили пожениться. Перед тем как узаконить отношения, там, оказывается, составляют брачный договор. Я по русской привычке читать эту бумажку не стал, не глядя подмахнул свою подпись. Стали мы жить да поживать. Я как настоящий мужик считал своим долгом содержать семью, старался изо всех сил. А работаю я таксистом. С рассвета, так сказать, до заката кручу баранку, трясусь по дорогам, домой прихожу усталый как собака. А она меня тащит в кровать. Говорю ей, измотался я совсем, сил нет. Однажды она мне говорит: «ты нарушаешь брачный договор, я в суд подам». Какой суд? За что-о? А она мне в нос тычет тем самым брачным договором. А там, оказывается, есть пункт, где чёрным по белому написано: если одна из сторон отказывается от исполнения супружеского долга, то договор этот расторгается и виновная сторона лишается всего совместно нажитого имущества. Крепко я задумался после этого. И принял решение. Работу бросил. Утром супруга уходит на работу, а я остаюсь дома, сил к вечеру набираюсь. Чтоб усилить мужественность, стал применять дедовские средства: пью сметану, жую петрушку. Вечерком, придя с работы, жёнушка попадает прямо в мои горячие объятия. Поначалу она была довольна, потом стала пресыщаться. «Погоди, – говорит, – я приму душ». А я ей: «Ты мне потная сладка…» Одним утром вызвался я подвезти её до работы. Остановил машину в укромном месте возле парка и стал к ней приставать. Она стала отнекиваться, отбрыкиваться, говорить, что опаздывает на работу. Ругалась, кричала, еле отбилась и пешком побежала. А вечером я ей в нос магнитофонную кассету: «Тут записано, как ты отказываешься от исполнения супружеского долга. Я в суд подам!» Она пошла в свою комнату и заперлась там. Назавтра мне звонит её адвокат: «Надо бы решить вопрос без особого шума, – говорит. – Жена ваша не хотела бы ходить по судам, огласка для неё нежелательна. Во сколько вы оценили бы своё согласие на развод по обоюдному согласию?» Короче, теперь я снова холостяк с двумястами тысяч баксов в кармане. Если надумаю жениться, то только на русской. Эти американки ни на что не годны». Смешная вроде бы история, чистый анекдот. Однако был в ней полезный совет: сметана и петрушка.

Муртаза пошёл на базар, принёс и то и другое. Дня три потреблял, сколько в рот лезло. Но улучшения не почувствовал. Он понял, что посещения врача ему не избежать.

И вот наконец он сидит напротив врача. Хорошо, что это оказался пожилой мужчина.

– Слушаю вас, – сказал он, кивком ответив на приветствие. – Что вас беспокоит?

Муртаза бросил взгляд на молоденькую медсестру с чёрненькими кудряшками, выбивающимися из-под белой шапочки, склонившую голову над бумагами. Да, он постарался попасть на приём к мужчине, а вот, что тут будет медсестра, не учёл. Но обратно не пойдёшь, и он, понизив голос, объяснил свой недуг. Ему было ужасно неловко: медсестра, забыв обо всём, уставилась на него.

Доктор же внимательно рассматривал его. Он особо отметил чернеющие, несмотря на тщательную выбритость, щёки, верхнюю губу и подбородок, выступающий кадык на крепкой шее, тёмные завитки волос, видневшиеся из отворота голубой футболки. Обвёл взглядом крепкие плечи, выпирающие из коротких рукавов бугры мускулов. Уловил в его голосе густую бархатистость. Доктор видел перед собой настоящего мужчину.

Муртазе же было ужасно неловко: разве не смешон он со своей «хворью» по сравнению с другими больными, которые страдали от камней в почках, разных опухолей и язв?

Однако лицо доктора осталось серьёзным. Он наклонился к столу и стал писать, один за другим задавая вопросы:

– Чем в детстве болели? Сколько детей было в семье? Родители живут вместе? В роду были неженатые мужчины? А вы сами женаты?

И вот оно, самое больное:

– В каком возрасте начали жить половой жизнью? Венерическими болезнями не болели?

Доктор обратился к медсестре:

– Напиши направление на реакцию Вассермана.

Муртаза знал, что так проверяют на СПИД. Доктор позвал его за белую ширмочку.

Быть на приёме у врача – не в гостях сидеть. Особенно у такого доктора. Проведя несколько неприятных минут за ширмой, опять сели за стол.

– Я думаю, что ничего страшного нет, – сказал доктор. – Через десять дней анализы будут готовы. Потом, возможно, вам придётся пообщаться с психологом.

Заметив, что пациент вздрогнул, он поспешил успокоить:

– Я говорю психолог, а не психиатр. У нас многие не понимают разницы. Вон на Западе каждый регулярно ходит к своему психоаналитику. Теперь и у нас таких специалистов становится больше. Надо бы посоветоваться и с сексологом тоже. В наше время это тоже не проблема, – многозначительно усмехнулся доктор. – Был бы карман не пустой. Они знают себе цену. И лекарств множество появилось…