Текст книги "Первое королевство. Британия во времена короля Артура"

Чарльз Томас, ведущий исследователь раннего христианства в Британии, предложил разделить буквы в этом названии по-другому, предположив, что в процессе бытования текста Патрика в течение столетий была допущена ошибка – что само по себе вполне логично[182]182
  Thomas 1981. P. 310ff.


[Закрыть]. Он предложил более понятный вариант – Banna venta B(e)rniae[183]183
  Надо отметить, что исправление m на n, а также u на e филологам не нравится.


[Закрыть]. Venta – центр города или рынок – часто встречающийся в топонимах элемент (ср. происхождение названий Винчестер, Кервент и др.). Banna – вполне убедительное бриттское слово, обозначающее отрог или уступ, вроде того, на каком располагался форт Бердосвальда, а слово Berniae или Burniae, которое выглядит как родительный падеж от названия области, указывает, где именно искать эту Банну.

На самом деле место с названием Bannaventa известно: это Уилтон-Лодж (Whilton Lodge) в Нортгемптоншире, неподалеку от Уотлинг-Стрит и современного города Давентри. Томаса смущает, что в этом случае villula, принадлежавшая семье Патрика, окажется так далеко от берега моря, что непонятно, откуда там могли взяться ирландские пираты. Он предпочитает другую Банну – форт Бердосвальд, расположенный в области, которая позже стала частью северного королевства Берниция (элемент bern в данном случае обозначает перевал или проход, вроде того, что находится около Гринхеда). Карлайл, расположенный примерно в 25 километрах к западу от Банны, был столицей цивитата, – именно там в VII веке святому Кутберту показывали достопримечательный римский фонтан. Кальпурний мог быть там гражданским чиновником (декурионом), а ирландские пираты вполне могли совершать набеги на побережье в этих краях и грабить поселения вдоль Стейнгейта. Где именно располагалось поместье семьи Патрика – вопрос другой.

Несмотря на то что лишь небольшое количество находок поддается уверенной датировке, археологи со все большей определенностью отмечают признаки жизни в городах, виллах и крепостях Британии конца римского периода. Но, опираясь на эти свидетельства, невозможно исчерпывающе описать жизнь большей части бриттов V века; картину существенно усложняют появляющиеся во второй четверти этого загадочного столетия постройки, захоронения, артефакты и поселения нового типа на юго-востоке бывшей провинции. Может, это и есть неоспоримые свидетельства присутствия в Британии нечестивых германских пиратов, о которых пишут Гильда и Беда, мифических врагов артуровских героев?

4
О землянках, урнах и изотопах

Урна Ситебед. – Человек из Спонга. – Уоспертон. – Палки в колесах. – Землянки. – Три важнейших места археологических раскопок. – Мигранты, завоеватели, местные

Sïþæbæd / þicþ / hlaf

Кремационная урна V века с холма Лавден-Хилл (Линкольншир) – одно из 1790 кремационных захоронений. Руническая надпись (одна из самых ранних в Англии), вероятно, содержит имя женщины – Sïþæbæd (þ – древнеанглийская буква thorn (торн) – обозначает межзубный звук «th», как в слове think)[184]184
  Следуя традиции, в настоящем издании межзубный звук «th» передается как «т», независимо от того, глухой он или звонкий, «æ» в начале имен и названий передается как «э», в остальных случаях – «е». – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Смысл надписи можно интерпретировать несколькими способами, в том числе – «Ситебед, служанка, ее могила»[185]185
  Findel, Kopar 2017.


[Закрыть]

Местной элите городов, вилл и крепостей, гражданской администрации, церкви, армии и торговле нужно было быстро приспосабливаться к новой политической и социальной обстановке в бывшей провинции. Представители римских властей удалились на континент, где военачальники, епископы, философы и купцы еще сопротивлялись напору неукротимых носителей перемен. Вместе с власть имущими исчезли связи покровительства и ответные обязательства. Со второй четверти V века определяющими факторами в процессах упадка и трансформации центральной и местной власти в Британии стали экономические реалии, сила оружия и специфика отдельных областей и регионов.

Внутреннее содержание этих процессов окончательно проявляется только к концу VI века, когда становятся видны их результаты и нашим взорам предстает общество с совершенно иным политическим и социальным устройством. Насколько эти эпохальные события затронули бо́льшую часть населения – другой вопрос. Письменные источники, как правило, молчат о судьбах обычных людей, но их жизнь фиксируется в мелких археологических свидетельствах, не всегда поддающихся дешифровке: жилища, погребения, произведения искусства, ремесленные изделия доносят вести об этих людях, как море выносит на берег послание, запечатанное в бутылке. В настоящее время это послание расшифровано лишь частично; но кое-что уже ясно – в нем говорится, что жители Британии не были пассивными жертвами краха империи, а совместными усилиями творили новую культурную и социальную реальность.

Представить себе жизнь мужчины или женщины тех времен, или сообщества, к которому они принадлежали, – все равно что пытаться воссоздавать портрет из тысячи поблекших кусочков мозаики. Кем была женщина по имени Ситебед, чье имя когда-то в V веке было написано рунами на урне высотой 15 сантиметров, найденной на кремационном кладбище на холме Лавден-Хилл (Loveden Hill) в Линкольншире? Может, она изготовила эту урну? Или в ней захоронены ее останки? Или и то и другое?

Эти руны – одна из древнейших германских рунических надписей, найденных в Британии. Их наносил правша, плавно поворачивая сосуд по часовой стрелке после каждой руны, пока глина оставалась в кожетвердом состоянии. Две полоски отграничивают горлышко урны, чуть ниже выдавлен орнамент из повторяющихся элементов – кругов, в каждый из которых вписан крест. Урна сформирована из жгутов[186]186
  Метод создания керамических изделий вручную: из глины скатываются жгуты, которые потом накладываются друг на друга, и таким образом изделию придается нужная форма. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]; она сделана из глины, которая не встречается рядом с местом погребения. Ее обожгли на костре при сравнительно невысокой температуре. Широкое горлышко – всеми признанное отличие женских погребений, а форма выбрана так, чтобы руны и узор были видны при взгляде сверху.

В течение веков были обнаружены тысячи таких сосудов: иногда – в борозде из-под плуга, иногда – благодаря стараниям любознательных антиквариев или при раскопках перед началом коммерческого строительства в исторических центрах. Довольно часто их находят при снятии почвенного слоя перед добычей гравия: похоже, для того чтобы селиться и хоронить умерших, в V веке выбирали более податливые и хорошо дренированные почвы Восточной Англии и долины Темзы. За несколькими исключениями, практически все находки кремационных урн (в том числе крупные кладбища, как на Лавден-Хилл) относятся к восточным и центральным областям Южной Англии, лежащим между рекой Тис и эстуарием Темзы, то есть в центральной части бывшей римской провинции. Появление кремационных урн в начале V века[187]187
  Точная датировка – вопрос спорный.


[Закрыть] отражает новые (или возрожденные старые) представления о том, как нужно упокоить и почтить умершего. Кремационный погребальный обряд радикально отличался от имперской практики ингумации (захоронения в земле в могиле), характерной как для языческих, так и для христианских кладбищ позднеимперского периода, – хотя в более ранние эпохи кремацию в Британии практиковали довольно часто[188]188
  Хотя, как указывают Хиллс и Люси, позднеримские погребальные обряды были более разнообразны – и не так хорошо задокументированы, как принято считать. Cм.: Hills, Lucy 2013, 300.


[Закрыть].

Кремационные захоронения могут многое рассказать об отношении общества к жизни и смерти, если мы сумеем расшифровать полученные свидетельства. Путь урны от гончарной мастерской до погребения следует круговороту природных начал: трансформации жизни – в смерть, земли – в огонь, повседневного – в небесное. Прежде было принято считать, что кремационные урны V–VI веков изготавливались специально для погребений; такие сосуды редко обнаруживают на территории поселений: их там гораздо меньше, чем простых неукрашенных горшков, кувшинов и мисок. Однако о том, как изготавливалась посуда и для каких целей ее использовали, известно многое: керамика – хлеб насущный археологов, особенно при отсутствии монет. Современные специалисты по керамике утверждают, что многие (или даже почти все) урны использовались для чего-то другого, прежде чем стали вместилищем праха. Новые методы исследования керамики позволяют гораздо больше узнать о жизни таких людей, как Ситебед.

Возьмем, к примеру, материалы, использованные при изготовлении сосуда. Глину в Британии можно найти практически везде: это наследие ледникового периода. Она различается по качеству, текстуре, цвету и поведению при обжиге. В первой половине V века, после прекращения массового гончарного производства, керамические изделия изготавливали местные мастера, без гончарного круга, и обжигали их без специальных печей – по сути, на костре. Для того чтобы глина стала более пластичной и могла выдержать перепад температуры при обжиге, в нее добавляли крупный песок, мякину, помет, кремневую крошку или другие измельченные минералы. Все это в Британии также имеется повсюду, но явно выраженные местные и региональные характеристики этих материалов дают археологам возможность определить и нанести на карту места добычи глины и изготовления посуды. Горшок из «чужой» глины, с «чужими» минеральными добавками, очевидно, переместился туда, где был найден, из места своего изготовления; а поскольку сами по себе горшки не передвигаются, – значит, перемещались люди.

Как ни странно, гончары V века и более поздних времен не всегда использовали самые лучшие из доступных материалов. Изучение местных приемов смешивания глины и формования изделий, подкрепленное большим количеством этнографических исследований по всему миру, показывает, что выбор формы, материала и способа декорирования определялся утилитарными нуждами, эстетическим вкусом и традицией: мы делаем так, потому что принято делать именно так. В этом можно углядеть и социальный консерватизм, и скромную демонстрацию региональной, местной и, возможно, даже семейной идентичности[189]189
  Blinkhorn 1997.


[Закрыть]. Порой в одном и том же поселении – но в разных его концах – можно найти керамические изделия, совершенно не похожие друг на друга по методу изготовления и декору. Люди не только пассивно воспринимали традиционные приемы, но и сами активно выбирали, что им нравится, а что нет. То же можно сказать и о местных и региональных традициях ткачества и прядения. Люди стремились выразить свою идентичность и принадлежность к определенному сообществу в зримых, материальных вещах и ремесленных приемах.

Наличие керамики не считается непременным признаком оседлой жизни, о чем свидетельствуют поселения и хутора в других районах Британии, где не было найдено ни одного раннесредневекового черепка. Однако изделия из глины – этого удивительно полезного пластичного искусственного камня – можно использовать для самых разных нужд, и к IV веку жители центральной части провинции привыкли задешево покупать разнообразные сосуды. Граждане римской Британии могли выбрать любую керамику: дорогую столовую посуду, ступки для перетирания и смешивания, амфоры для хранения и транспортировки жидкостей, чаши, кубки и кувшины для вина и эля, горшки всевозможных форм и размеров.

Изделия, которыми пользовались их потомки, тоже были удобными и разнообразными, но не такими броскими и эффектными: их изготавливали кустарными методами. В V–VI веках люди подвешивали над очагами в домах большие котлы с ручками, готовили и смешивали ингредиенты для кушаний в мисках, хранили зерно, сушеные припасы и жидкости в кувшинах. По объему горшков, форме края и основания, ширине горлышка можно судить не только о новой эстетике, но и об использовании посуды в хозяйстве. Из больших горшков с широким горлом было удобно разливать похлебку или доставать сухие продукты, например муку или горох. Из горшков с узким горлом и отогнутым краешком медленнее испарялась жидкость, их можно было накрыть тканью, закрепив ее бечевой, чтобы до содержимого (особенно жидкого) не могли добраться насекомые, домашние животные или чьи-нибудь шаловливые руки. Такие горшки могли пригодиться и для упаковки ценных продуктов – например, соли, если ее везли на продажу. Посуду с плоским дном было удобно ставить на твердый пол или на стол, посуду с округлым дном – нагревать на огне или поставить остужаться на холодную землю. У некоторых сосудов (не только у тех, что во множестве находят на территории поселений, но и у погребальных урн) в стенках ближе ко дну имеются небольшие отверстия: видимо, эти сосуды использовали для сцеживания – к примеру, сцеживания обрата из створоженного молока.

Жизнь оставляет на посуде свои следы: например, сажа на донышке показывает, что горшок когда-то использовали для готовки; многие сосуды за время их существования использовались то для одного, то для другого – до тех пор, пока не разбивались вдребезги. Черепки становились игровыми фишками, подставками, клиньями – или попадали в мусор. Однако сейчас археологи научились распознавать более мелкие признаки износа. Выщербины и мелкие трещинки на внутренней поверхности многих погребальных урн, которые до недавнего времени даже не считали нужным отмечать при описании находок, – указывают на то, что эти сосуды, вообще говоря, не изготавливали специально для погребений, а ранее использовали, скажем, для варки эля, причем не единожды (например, для погребального пиршества), а часто и в течение долгого времени[190]190
  Perry 2013.


[Закрыть]. В других урнах, судя по всему, изначально хранили припасы или готовили еду, а в некоторых, возможно, ставили подходить тесто.

Результаты многолетних научных исследований вкупе со статистическим анализом позволяют с уверенностью утверждать, что, хотя сосуды, в которых происходило захоронение останков после кремации, не изготавливали специально, их тем не менее тщательно подбирали для этой цели. Их форма и декор играли ключевую символическую и функциональную роль в продуманной системе обрядов, элементы которых удается лишь косвенным образом восстановить по тем крупицам, которые не сгорели в жарких погребальных кострах. По сути, исследующий кремационное кладбище археолог творчески переосмысляет судебную медицину.

Кремация умершего члена сообщества требовала эмоциональных, материальных и социальных вложений в ритуал, превращавший упокоившегося человека в нечто стихийное, затем – неосязаемое, затем – вновь материальное. Проводился ли обряд на определенном месте у хутора, на маленьком кладбище при деревушке или на большом общем кладбище, которое использовали сразу несколько поселений, – в любом случае он требовал строгой организации и должен был проводиться согласно определенному порядку. После смерти покойника облачали в соответствующие одежды. К поясу подвешивали нож, на рубахе закрепляли мелкие личные вещицы: гребень, заколки, возможно, фибулы. Вещи должны были соответствовать возрасту и полу умершего, возможно, его статусу в доме, а также семейным традициям. Затем тело перемещали – на похоронных носилках, телеге или повозке – к месту, где был сложен погребальный костер, который готовили очень тщательно: чтобы тело полностью сгорело, аккуратно сложенные поленья и хворост должны были дать очень высокую температуру и при этом не развалиться. Сцена сожжения ярко изображена в поэме «Беовульф»: воины вместе собирают дрова для костра, густой черный дым поднимается в небо, плач и горестные песни смешиваются с ревом пламени[191]191
  Строки с 3110 и далее.


[Закрыть]. Кто именно принимал участие в зажигании погребального костра, мы не знаем, но судя по тому, сколько нужно было затратить на это времени и материалов, и по тому, что огонь и дым должны были быть заметны с большого расстояния, очевидно, что такой погребальный обряд считался общезначимым событием, знаменующим преображение, завершение и нескончаемый круговорот жизни, смерти и возрождения. В представлениях провожавших умершего людей V века пламя погребального костра разрушало тело и жизнь, а керамический сосуд, сам рожденный в огне, собирал их вновь[192]192
  Williams 2011. P. 249.


[Закрыть]. Похороны были поводом продемонстрировать чувство общности, идентичность и статус, свои чаяния и горе и заодно – подумать о собственной смертности.

Умершего часто возлагали на костер вместе с каким-нибудь животным: коровой или собакой, изредка – лошадью; кости этих животных нередко обнаруживают в урнах. Иногда находят остатки того, что могло быть всего лишь куском мяса. Вероятно – и этнографические исследования говорят в пользу этой гипотезы – похороны сопровождались тризной, то есть общей трапезой, во время которой люди ели, пили, давали и получали подношения, демонстрировали свое богатство, преданность и родственные связи. Не исключено, что некоторые личные и ценные вещи, надетые и помещенные на тело покойного, представляли собой дары умершему от его родственников, от тех, кто пользовался его покровительством, и от других членов местного сообщества. Когда костер прогорал и остывал, кости человека и животного, украшения, дары и, возможно, дополнительно добавленные вещи (часто – небольшие предметы для личного пользования) собирали и укладывали в подходящую урну. Что-то участники похорон могли оставить себе на память. Сколько времени проходило до того, как урну закапывали в землю, – неизвестно; но мы очень редко находим следы погребальных костров на кладбищах или поблизости от них: каждая часть ритуала требовала собственного пространства и проводилась на своем месте. Урну помещали в землю и над ней возводили небольшой каирн из камней или холмик из земли и дерна. Место захоронения на кладбище определялось принадлежностью к определенному роду или поселению, либо выбиралось по иному, неизвестному (нам) признаку. Но по сути своей кремация, сопровождавшаяся ритуальным общением и потреблением, была социальным актом, во время которого формировалась память сообщества, укреплялась групповая и семейная идентичность.

Кажущийся внезапным переход от ингумации к кремации в восточной части Британии порождает массу вопросов: кто придумывал, организовывал и проводил эти обряды и каков их скрытый смысл (или смыслы), пока ускользающий от внимания археологов и антропологов? И относительно Ситебед стоит повторить уже заданный вопрос: была ли она гончаром, изготовившим сосуд, на котором начертано рунами ее имя? Или горшок сделали ей в подарок, – и, если так, то был ли он сделан с пониманием того, что однажды перестанет быть вместилищем молока или эля и будет хранить ее останки и память о ее жизни в V веке?

Почти нигде в научной литературе не обсуждается вопрос о том, кто изготавливал погребальные урны: мужчины, или женщины, или и те и другие. Мы с уверенностью говорим, что изготовлением тканей занимались преимущественно женщины; по наблюдениям антропологов и этнографов, в большинстве доиндустриальных обществ гончарным ремеслом также занимаются женщины[193]193
  Paul Blinkhorn, личная беседа.


[Закрыть]. Можно даже представить себе, что именно женщины-ведуньи V века, чьи захоронения порой удается идентифицировать, выбирали и продумывали основные детали погребального обряда – ритуалы, погребальный инвентарь, путь процессии к месту кремации (то есть исполняли роль, которую позже взяли на себя христианские священники, а затем – похоронные бюро)[194]194
  См., например: Adams 2018. P. 105ff.


[Закрыть]. Можно вспомнить, что в англосаксонской поэзии именно женщины подносят воинам мед и эль в пиршественном зале. Может быть, Ситебед была местной ведуньей, организовывавшей церемонии прощания с умершими?

Если урна Ситебед интригует, то глиняная фигурка, изображающая сидящего мужчину в круглой плоской шапке, найденная на самом большом из известных кремационных кладбищ Британии (содержащем более 2000 захоронений), – Спонг-Хилл (Spong Hill) в Норфолке, – просто ставит в тупик. «Человек из Спонга» (Spong Man), как его принято называть, сидит выпрямившись на крепком стуле (или троне). Опершись локтями на колени, он поддерживает голову обеими руками и смотрит прямо перед собой, чуть подняв взгляд. У него крупный нос и глубоко посаженные глаза. По форме основания, на котором стоит стул, можно понять, что это – крышка погребальной урны с узким горлышком.

Скульптурные фигурки, датируемые периодом раннего Средневековья, в Британии находят редко. Кэтрин Хиллс, главный эксперт по Спонг-Хилл, проводившая там раскопки[195]195
  Кладбище Спонг-Хилл располагается на расстоянии чуть менее километра от деревни Норт-Элмхэм (North Elmham) в Норфолке. Оно содержит не меньше 2259 кремаций и 57 ингумаций, что предполагает существование поселения численностью приблизительно 750 человек со второй четверти V века. См.: Hills, Lucy 2013.


[Закрыть], отметила, что стул «человека из Спонга» по форме напоминает полноразмерное кресло, вырезанное из цельного обрубка ольхового ствола, найденное при раскопках корабельного погребения римского офицера в Фоллварде (Fallward) близ Куксхафена в Нижней Саксонии. Резные украшения кресла (или трона) из Фоллварда смотрелись бы вполне уместно на погребальной урне[196]196
  Hills 2006. P. 107.


[Закрыть]. Вспоминаются и другие образы: трон короля Хротгара, хозяина Хеорота из поэмы «Беовульф», или так называемый «престол мира» (Frith stool)[197]197
  Каменное кресло, датируемое предположительно VII в. Считается, что оно было изготовлено по повелению епископа Вилфрида ок. 674 г. и служило епископским престолом. Его название происходит от др. – англ. frith, «мир, безопасность», использовавшегося также для обозначения гарантий безопасности, дававшихся королем, а также права церковного убежища. Очевидно, этот престол был самым безопасным местом для беглецов, прятавшихся в церкви от преследователей. – Прим. науч. ред.


[Закрыть] в аббатстве Хексхэм в Нортумберленде[198]198
  Owen-Crocker 2017.


[Закрыть]. Если «человек из Спонга» сидит именно на троне, то кого изображает эта одинокая задумчивая фигура? Чей прах вмещала ныне утраченная урна? Может быть, это староста небольшого поселения? Или великий воин, отправленный в изгнание? Поскольку урна была утрачена еще в древности, любые попытки связать фигурку на крышке с реальной личностью будут лишь игрой воображения: цепочка распалась.

Человек из Спонга: крышка погребальной урны с кладбища Спонг-Хилл в Норфолке – загадочная глиняная фигурка

Если отбросить эмоции, то можно задаться вопросом: зачем люди намеренно кладут ценные вещи в могилы своих близких? Это представляется как минимум пустой тратой драгоценных ресурсов: в могилы клали инструменты и украшения, которые можно оставить на память, передать по наследству – или переплавить, в конце концов. Отличные ножи, оружие и посуда – казалось бы, с ними непросто расстаться. Археолог Мартин Карвер предположил, что, помещая ценные личные вещи в могилы и на погребальные костры (а также съедая большое количество пищи на тризнах), родичи и соплеменники умершего выплачивали тем самым некие добровольные подати или налоги[199]199
  См. главу 11.


[Закрыть]. Карвер считает, что после того, как далекие богоподобные императоры перестали править Британией и централизованно облагать ее налогом, ее жители, ощущая желание и потребность быть причастными к действию сил, управляющих плодородием, здоровьем и богатством, стали отдавать часть появившихся у них излишков в пользу иного мира. Если так, то огромные общественные кладбища, такие как Спонг-Хилл, были своего рода коллективным вложением населения в общее благополучие – своего рода духовной ставкой на максимальный выигрыш. При этом жители послеримской Британии воспроизводили похоронные практики своих предков бронзового века, погребавших усопших вместе с аналогичными вещами в курганах, которые во времена раннего Средневековья еще присутствовали и в окружающем ландшафте, и в коллективной памяти. Захоронения с погребальным инвентарем вновь исчезают в конце VI века, и это изменение хронологически совпадает с возобновлением официального сбора податей в пользу постепенно укрепляющейся центральной власти в соответствующих регионах.

В большей части Центральной Британии эти новые (или возрожденные старые) способы погребения не получили распространения. К настоящему моменту самые западные из обнаруженных кремаций найдены в поселении, которое было настолько римским и «центральнобриттским», насколько это вообще возможно. Деревушка Уоспертон (Wasperton; от др. – англ. «грушевый сад на заливном лугу») расположена на излучине реки Эйвон в нескольких километрах к северо-востоку от Стратфорда (Уорикшир). Римское поселение, располагавшееся на этом месте[200]200
  Оно имело долгую историю, уходящую корнями в доисторическое прошлое.


[Закрыть], ближе к Фосс-Уэй, раскопали в 1980-х годах, когда начали рыть котлован для добычи гравия[201]201
  Carver, Hills, Scheschkewitz 2009.


[Закрыть]. Поблизости на прямоугольном поле (к счастью, заброшенном) было обнаружено ингумационное кладбище конца IV века. На его территории несколькими группами, – видимо, по принципу родства или принадлежности к одному дому, – расположены 23 захоронения. Здесь мы встречаем множественные следы языческих практик, включая ритуальное обезглавливание и погребение умерших в подбитых гвоздями сапогах. Ориентация тел различная, но в основном с севера на юг.

В конце IV века на кладбище были захоронены две урны с кремационным прахом; судя по всему, эти захоронения ничем не выделялись среди остальных погребений. В V веке еще 37 тел были захоронены в могилах, но без какого-либо погребального инвентаря – преимущественно в юго-восточном углу кладбища и с ориентацией восток – запад. По некоторым признакам можно предположить, что погребения проводились в каменных или деревянных гробах, что считается убедительным, хотя и не бесспорным доказательством того, что усопшие были христианами. В конце V века появляются новые кремационные погребения: они сосредоточены на небольшом участке, отгороженном от основной территории кладбища. В тот же период еще несколько человек были похоронены в могилах. Кладбище продолжали использовать и в VI веке: захоронения этого времени (ориентация преимущественно север – юг) содержат погребальный инвентарь, который принято идентифицировать как «англосаксонский». В 18 погребениях имеется оружие. Одновременно поблизости от кладбища – в очень древних доисторических курганах, предположительно еще заметных в те времена, – появилось несколько новых захоронений.

В процессе исследований был проведен изотопный анализ[202]202
  По составу зубной эмали можно судить о том, какие микроэлементы человек получал с пищей в детстве. По соотношению различных изотопов стронция, которое разнится в зависимости от местности, можно выделить уроженцев разных районов (то есть областей с разным составом почвы).


[Закрыть] скелетов двадцати человек, погребенных в Уоспертоне[203]203
  Carver, Hills, Scheschkewitz 2009. P. 48–49.


[Закрыть]. Чуть больше половины из них происходили из этой местности, еще четверо – предположительно из Западной Британии, и еще четверо (возможно, рабы) – из Средиземноморья. Никто не был уроженцем северо-западной континентальной Европы. Таким образом, несмотря на соблазн расценить захоронения VI века с новым погребальным инвентарем как доказательство того, что в долину Эйвона пришли чужаки-поселенцы, следует признать, что люди, умершие и похороненные в Уоспертоне в этот период, принадлежали к общине, существовавшей без изменений уже многие поколения. Жители Уоспертона пережили наступление новой эпохи и приспособились к радикальным переменам, совершившимся в Британии в V веке, сохранив свою местную и региональную идентичность. Они просто плыли по течению.

Долгое время считалось, что самые древние погребальные урны, найденные в Восточной Британии, имеющие прямые аналоги в Северной Германии и Южной Скандинавии, считаются доказательством этнической связи населения этих двух разделенных морем областей. Отсюда можно перекинуть красивый мостик к «Беовульфу» и апокалиптической истории Гильды. Казалось бы, появление «англосаксонских» кремационных погребений неопровержимо свидетельствует о вторжении германских культурных практик в Британию, то есть о том, что германские воины вытеснили бо́льшую часть местных жителей с их земель, а остальных поработили и угнетали. Это подтверждается и большим количеством археологических находок, в которых явственно прослеживается германское или скандинавское влияние, и неоспоримым фактом принадлежности английского языка к германской языковой группе, и определенно неримскими англосаксонскими законами, и свидетельством Беды, что в его время бритты и англосаксы жили обособленно и часто конфликтовали, соперничая по поводу территорий и власти. В языке англосаксов понятия «бритт» (то есть «валлиец») и «раб» обозначались одним и тем же словом – wealh.

Однако такая простая, удобная и привлекательная схема, лежащая в основе всех традиционных представлений об «английскости», в последние десятилетия многим стала казаться сомнительной. Конечно, мигранты приносят с собой разнообразные вещи и собственные культурные традиции. Однако местные жители могут позаимствовать у них и то и другое в результате более тонких и зачастую неочевидных процессов: за счет торговли, обмена дарами или попыток разного рода искателей социальных выгод уподобиться своим облеченным властью покровителям или влиятельным людям. Порой представления об идентичности и способах ее выражения меняются в силу каких-то непостижимых веяний времени. Возвращение к практике кремации в Британии в конце XIX века не было обусловлено ни чужеземным вторжением, ни действиями властей: причинами были прежде всего изменившиеся представления о гигиене и нехватка мест на церковных кладбищах. Конечно, и сами артефакты V века, и украшающие их орнаменты однозначно указывают на наличие глубинного сходства между сообществами, существовавшими в те времена по разные стороны Северного моря, но природу этого сходства объяснить нелегко: мы не можем просто сказать, что одна культура – порождение другой. Тем не менее уже сейчас можно утверждать с определенной уверенностью: значительные социальные изменения, которые мы отмечаем при раскопках кладбищ и поселений, возникли до начала германской миграции, общепринятая датировка которой основана на утверждениях Гильды, «Истории бриттов» и современных событиям континентальных источников[204]204
  Hills, Lucy 2013. P. 297.


[Закрыть]. Археология вставляет историкам палки в колеса.

Если принять, что кремация появилась (или возродилась) в Британии в начале V века, то нужно добавить, что одновременно с ней в восточных, центральных и южных областях появились постройки нового типа – опять же, имеющие аналоги на континентальной родине англосаксов. В V веке в Британии уже не закладывали новые виллы; не возводили новые города; было построено всего несколько новых фортов или укреплений. Свидетельства в пользу того, что позднеримские поселения продолжали существовать, сомнительны из-за проблем с датировкой, поэтому вполне естественно, что в этих новых строениях, появившихся одновременно с кремационными погребениями и в тех же местах, археологи увидели еще одно доказательство германской миграции. Спустя более 130 лет с той поры, как антикварии предположили наличие связи между кремационными захоронениями и древними германцами[205]205
  Arnold 1988. P. 4.


[Закрыть], археологи стали находить и другие, не столь впечатляющие следы «германских» жилищ и поселений. В 1921 году Э. Т. Лидс, проводивший раскопки в Саттон-Кортни (Sutton Courtenay) в Оксфордшире, обнаружил прямоугольные полости со скругленными углами, примерно 4 на 3 метра и глубиной около 1 метра (а порой и большего размера), часто со следами несущих столбов по периметру, – эталонные (для нынешних археологов) следы жилищ, которые принято называть grubenhäuser («ямные дома» или землянки). Предположив, что в этих убогих лачугах обитали деревенские жители, переселившиеся в Британию с континента, археологи принялись искать следы других, более прочных и искусных построек, в которых правители ранней англосаксонской Англии могли веселиться и пировать со своими воинами, как это описано в «Беовульфе».

«Длинные дома» (пусть и не столь внушительных размеров, как ожидалось, и без каких-либо архитектурных излишеств) были в конце концов обнаружены – после того, как появились новые методы проведения раскопок, позволяющие выявить остатки недолговечных органических материалов: следы ям, в которых крепились несущие столбы, следы очагов, тонкий слой отходов. Поразительно, но из этих эфемерных следов можно извлечь огромное количество информации. Почти у любого дома такого типа, построенного в V веке, вход был расположен в середине длинной стены. Такая конструкция не способствует сохранению тепла; но, скорее всего, она отвечала представлениям обитателей дома о должной организации общественного пространства. В некоторых постройках (где по длинным сторонам дома, похоже, имелись одинаковые несущие столбы) для поддержания крыши, скорее всего, использовали стяжки; в других – дополнительные ямы под столбы с наружной стороны стен указывают на применение наклонных подпорок, благодаря которым стены выдерживали давление тяжелой крыши (крытой дерном, соломой или камышом). Очаги, которые удалось обнаружить, как правило, расположены в центре строения: по словам специалиста по этнографии Генриетты Лейсер, «женщины, хлопотавшие у очага в течение дня, могли все видеть и всем распоряжаться»[206]206
  Leyser 1995. P. 151.


[Закрыть], а вечером вокруг очага собирались все члены семьи – пели или рассказывали истории об ушедших временах и чудесах – возможно, даже о далекой континентальной родине. Такие «дома с каркасом» (post buildings) существенно отличаются и от традиционных для Британии круглых домов, и от римских вилл, претенциозная планировка которых была рассчитана на то, чтобы позволить избранным гостям заглянуть в личные покои хозяина, специально предназначенные для демонстрации его влияния и богатства. Дома V века явно принадлежали семьям сельских жителей, ведущих собственное хозяйство; их дома ничем не отличались от домов их соседей. Эта архитектура не предполагает практически никакого личного пространства; здесь ничто не указывает на статус хозяина; и это полностью соответствует характеру кремационных захоронений того же периода, где не прочитывается никаких статусных различий.