Текст книги "Первое королевство. Британия во времена короля Артура"

Стоит, наверное, на время забыть про Гильду, Ненния, Беду, «Англосаксонскую хронику», «Галльскую хронику 452 года», древнейшие своды английских законов и многочисленные краткие упоминания о событиях в Британии в континентальных текстах, а также оставить пока в стороне лингвистику, – и «возвратиться к истокам», вдуматься в суть археологических доказательств миграции и вторжения. Моды, архитектурные стили и похоронные обряды меняются под воздействием многих социальных факторов: в этих процессах важную роль играют не только первопроходцы и властители дум, но и представители элиты и государственные чиновники. Никто не пытается объяснить присутствие миллионов «римских» артефактов и «римских» культурных практик в Британии тем, что, начиная с I века н. э., туда массово переселялась италийская элита. На самом деле в Британии известно только одно погребение римского периода, в котором захоронен человек, действительно родившийся в Риме[233]233
  Adams 2018, 14.


[Закрыть]. Повальное распространение по всему миру американских напитков и фастфуда или японских автомобилей не свидетельствует ни о массовой миграции, ни о завоевании. Пример бывших европейских колоний также весьма показателен, поскольку позволяет выявить больше нюансов во взаимодействии иноземцев и местного общества. В Южной Америке, Индии и Африке, например, присутствие немногочисленной элиты, включавшей гражданских чиновников, коммерсантов и военных, – помимо того, что принесло много зла, – способствовало пересмотру местных законодательных норм, внедрению новых технологий и значительным изменениям в языке. Однако начавшаяся в XVII веке массовая иммиграция европейцев в Новый Свет привела к маргинализации местных культур оседлых земледельцев, охотников-собирателей, племен Великих Равнин и пуэбло и их последующему исчезновению в результате агрессии, ассимиляции и узаконенного угнетения. И все же на это потребовались столетия, а не несколько коротких десятилетий.

В противовес этим историческим – никоим образом не прямым! – аналогиям исследователи предложили целый ряд гипотез, позволяющих объяснить, почему часть населения Британии приняла новые (или возродила старые) похоронные обряды, позаимствовала новые типы построек, покинула виллы и города, а также более плодородные земли, где прежде было множество романо-бриттских поселений.

Самая популярная гипотеза, в целом соответствующая сведениям Гильды и «Истории бриттов» (и вдохновленная этими свидетельствами), предполагает, что предводители германских военных дружин (чьи погребения идентифицируются по оружию) прибыли в Британию и через брачные союзы породнились с влиятельными местными семьями[234]234
  Краткий обзор принятых в настоящее время гипотез см.: Oosthuizen 2019.


[Закрыть]. Они совершили политический и социальный переворот, в результате которого местная бриттская элита оказалась в подчиненном положении; и при этом повсеместно вошли в обиход германские топонимы: Родинг, Бейзинг, Баркинг и т. д[235]235
  См. главу 8. Например, Родинг (Roding) происходит от древнеанглийского *Hroðingas, то есть «народ Хроты» (звездочка указывает на то, что форма слова реконструирована).


[Закрыть]. Некоторые археологи, в частности Дж. Н. Л. Майрс, считают появление новых типов керамики и «военных» поясных пряжек убедительным доказательством того, что в римских городах и ключевых береговых поселениях уже в конце IV века были расквартированы германские федераты[236]236
  Myres 1986.


[Закрыть]. Поселение в Макинге над эстуарием Темзы в его первоначальном виде хорошо укладывается в эту схему, предвосхищающую более позднюю и гораздо лучше задокументированную историю появления скандинавской военной элиты в Северной Британии в первую волну викингских нашествий (приблизительно 796–950).

Другие исследователи – сторонники гипотезы о более масштабной миграции – стремятся найти подтверждения рассказу Беды о переселении, в котором участвовали три народа: англы, саксы и юты[237]237
  Беда упоминает эти три народа в своей «Церковной истории народа англов» (I.15), но позднее в том же труде (V.9) добавляет фризов, ругиев, данов, гуннов, старых саксов и бруктеров.


[Закрыть]. Они ссылаются на очевидное уменьшение населения в исконных землях этих племен на континенте и одновременное появление их культурных атрибутов в Восточной Британии в начале и середине V века. Явные региональные различия в типах керамики, тканей и металлических изделий, а также в погребальных обрядах говорят в пользу этой гипотезы, хотя точные датировки, необходимые для ее окончательного подтверждения, отсутствуют.

Одним из следствий появившегося в XX веке интереса к теории миграций и сопутствующего ему изучения исторических примеров эмиграции (например, из Европы в Америку или из Азии в Европу) стало возникновение концепции так называемой «цепной миграции»: за немногими мигрантами-первопроходцами переселяются их родственники и социально зависимые от них люди; это долгий процесс, иногда растягивающийся на несколько поколений: не столько революция, сколько эволюция. Такие мигранты старательно сохраняют культуру и обычаи своей родины, поддерживая ощущение собственной национальной идентичности, и очень медленно перенимают местные культурные практики (если вообще это делают), не стремясь к интеграции. При реализации такого сценария может оказаться, что дети и внуки мигрантов говорят на языке, едва понятном их бабушкам и дедушкам. Такая гипотеза позволяет разносторонне трактовать крайне сложные и противоречивые свидетельства, полученные при раскопках поселений и кладбищ. Но она не учитывает реакцию местного населения на новых соседей.

Самая радикальная гипотеза предполагает, что никакой иммиграции с континента вообще не было (или она была пренебрежимо мала), а социальные и культурные нововведения V века порождены крахом империи, а также общественными и природными изменениями, определявшими их динамику[238]238
  Pryor 2005.


[Закрыть]. Недавно высказанная идея о существовании некой «торговой зоны Северного моря» со свободным перемещением населения и германским языком в качестве лингва франка показывает, что для разрешения множества очевидных парадоксов, с которыми сталкиваются археологи и историки, несомненно, требуется воображение[239]239
  Oosthuizen 2019.


[Закрыть]. И наконец, можно предположить, например, что большие группы германских воинов и сопровождавших их зависимых людей приходили в Британию на какое-то время, достаточное, чтобы оказать определенное воздействие на культурные практики местного населения, а затем уходили (причем это могло повторяться неоднократно), на что указывает отрывок из сочинения Гильды, на который редко обращают внимание[240]240
  Гильда Премудрый. Указ. соч., 25.


[Закрыть].

Отличительной чертой этих очень разных гипотез, каждой из которых предстоит выдержать сопоставление со все увеличивающимся количеством новых археологических свидетельств, кажущихся несовместимыми, видится не то, что все они могут быть ошибочными, а то, что все они могут оказаться правильными. Похоже, ни одна из гипотез или даже их комбинаций не может объяснить все имеющиеся данные. Для большей части споров, разворачивающихся в археологическом сообществе, характерно стремление участников идти от частного к общему: каждый предлагает одну модель, исключая из рассмотрения все остальные. С учетом того, что климат, почвы, обычаи, коллективная память и ощущение идентичности в Британии существенно изменяются от места к месту, логично предположить, что у каждого сообщества бывшей римской провинции имелись свои проблемы, свои возможности и свои способы выживания. При отсутствии прямого принуждения люди часто принимают новые культурные ценности и материальные выражения идентичности просто потому, что считают это социально выгодным. Воины, пираты, беженцы, экономические мигранты и переселяющиеся следом их родичи – все занимают свое место в формирующихся местных сообществах Британии раннего Средневековья. Нынешнее неистребимое (буквально родственное одержимости) стремление рассматривать все происходившие процессы в терминах этничности (либо местной, либо германской) уже само по себе интеллектуально нездорово: оно попахивает ментальностью конца Викторианской эпохи, зацикленной на происхождении формирующихся «наций» и рас. А почти повсеместное использование терминов «древние англосаксы», «бритты», «период миграции» при описании археологии Восточной Британии V и VI веков уже загоняет исследователей в слишком жесткие рамки.

Да, у нас имеются доказательства, что в тех районах, где археологи находят землянки и большие общие кремационные кладбища, – то есть в Восточной Англии, Западном Мидленде, Линкольншире и Эссексе, – в течение ста лет, начиная с 400 года, возникали постоянные поселения мигрантов, родиной которых были земли за Северным морем, – вот и все, что можно сказать. Это немного; но сказать больше – значит выдавать желаемое за действительное.

Жители восточных, центральных и южных областей бывшей римской провинции нашли для себя много привлекательного – и знакомого – в воинских ценностях, идеологии и материальной культуре народов, живших по другую сторону Северного моря, находившихся в постоянном противостоянии с Римской империей, но не испытавших на себе всей тяжести ее навязчивого колониального интереса и непомерных налогов. Эти народы торговали и смешивались с бриттами и до римского вторжения в I веке н. э., и в период расцвета римской Британии, и впоследствии. Историк культуры Майкл Дж. Энрайт убедительно показывает, что так называемые кельтские и германские народности имели много общего – и в социальной сфере, и в материальной культуре; они заимствовали друг у друга представления, мифологию и формы их материального воплощения[241]241
  Enright 1996.


[Закрыть]. Культурные связи между народами Северной Европы и жителями северо-западных островов были столь же прочными и древними, как связи между народами Средиземноморья.

Кардинальный поворот в истории Восточной Британии V века мог быть обусловлен не столько добровольным принятием или насильственным насаждением скандинавской и германской культуры, сколько отторжением того, что ассоциировалось с Римом: городской жизни, вилл, демонстрации собственного богатства и статуса, броской роскоши, непомерных налогов, военного правления, коррупции и хозяев, годами не посещавших свои владения. Недовольство имперской политикой, проводившейся в ущерб местным интересам, возможно, и стало основной мотивацией, определившей отношения жителей острова и их континентальных соседей. При нынешнем уровне наших знаний об этом интереснейшем и загадочном периоде после краха Римской империи мы не можем детально описать происходившие процессы и осознать их суть. Но в их частных проявлениях – в истории отдельных вилл, городов и крепостей, – очевидно, сокрыта хотя бы часть возможных ответов.

Политическое и культурное отторжение Рима не решило проблем, возникших в экономике и инфраструктуре Британии после прекращения монетного обращения, исчезновения государственного налогообложения, профессиональной армии и имперской администрации. Если на востоке Англии, в рамках небольших сообществ, в горниле истории постепенно зарождались политические реалии раннего Средневековья, то в северных и западных регионах, где прежде антипатии к Риму были сильнее всего, латинская римская культура в итоге парадоксальным образом обрела вторую жизнь. Пути начали расходиться в V и VI веках; эти явления оставили свои следы: едва заметные – в некоторых труднообъяснимых археологических находках и более явные – в историях, искаженные версии которых дошли до нас в повествованиях Патрика и Гильды, в преданиях, которые записали Беда и составитель «неннианских» текстов. Это – истории о гражданской войне, вероломстве, таинственных и мифических событиях, подпитывающие непреходящий интерес к поискам истоков средневековой Британии.

5
О гладе, мече и огне

Гильда. – Сделка с дьяволом. – Лжесвидетели. – Патрик. – «История бриттов». – Ландшафты конфликта. – Хорошие ограды, хорошие соседи?

GÆGOGÆ MÆGÆ MEDU

Английский диск: золотая подвеска V века, созданная по образцу монеты Константина Великого, найденная в окрестностях Лейкенхита (Суффолк). Эта руническая надпись считается самой древней на Британских островах. Не поддающаяся переводу надпись начинается с (предположительно) военного клича или проклятия, затем следует фраза, означающая нечто вроде «воздаяние за родичей»

Представим себе ландшафт Британии ближе к концу V века. На обширных равнинах и пологих холмах раскинулись прекрасные пастбища и плодородные поля, дающие обильный урожай, луговые цветы своими красками радуют глаз, вода чистых ручьев питает реки, струящиеся с нежным лепетом. Картину всеобщего благоденствия дополняют многочисленные города, защищенные стенами и башнями с надежными воротами, застроенные прочными домами. Это – Британия, не ведающая бедствий войны, мора и глада; родина, где путник, прилегший на берегу озера или реки с освежающим током живой воды, может спокойно наслаждаться сладким сном.

Британия в этом описании не случайно похожа на Землю обетованную: автор, описывающий подобным слогом свою родную страну, мыслит образами Ветхого Завета. При известных допущениях такую идиллию, наверное, можно соотнести с некоторыми картинами, которые позволяет увидеть археология, – с отдельными «кадрами» из жизни обитателей Вест-Хеслертона, Макинга и Вест-Стоу, деятельных и скромных, как и положено жителям блаженных земель. Но такая картина совершенно не вяжется с длинным перечнем бед и разрушений, которые тот же автор приводит в жесткой отповеди, адресованной его современникам.

«О погибели и покорении Британии» – сочинение, написанное на латыни бриттским монахом, известным под именем Гильда, – основной письменный источник по истории Британии послеримского периода[242]242
  Наиболее объемный и содержательный сборник исследований, посвященных Гильде, – Lapidge and Dumville 1984. Сочинение Гильды сохранилось в рукописи Cotton MS Vitellius A VI, датируемой концом IX – началом X века.


[Закрыть]. Оно представляет собой отчасти проповедь, отчасти – аллегорическую биографию нации, отчасти – историю о божественном возмездии. Гильда повествует о том, как упрямые бритты, отринувшие цивилизованную мощь Рима, стали легкой добычей для завоевателей, как они восставали и как были обращены в рабство. Он рассказывает, как в Британии расцвели ереси и тирания, за которыми последовали разорение, глад и мор, и пламя разрушения охватило остров от моря до моря.

Подобно Констанцию, который, создавая Житие Святого Германа и, возможно, черпая вдохновение в стенных росписях, предпочитал яркие образы точным историческим фактам, Гильда, не смущаясь, давал волю своему непомерному воображению, – и нужно приложить определенные усилия, чтобы отделить плевелы его вымысла от зерен исторической истины. На основе семи (из 110) коротких глав, в которых якобы описывается судьба бриттов после крушения империи, поколения историков сотворили великолепную драму – и перенесли риторику Гильды на страницы научных трудов. Краткое содержание сочинения Гильды, очищенное от библейских аллюзий и риторических фигур, выглядит следующим образом.

После ухода римской администрации «мерзейшие банды» скоттов (из Аргайла или с другого берега Ирландского моря, из Ибернии) и пиктов (из Каледонии) начали грабить северную часть Британии; они приставали к берегу на своих «курахах» (ладьях), горя жаждой кровопролития[243]243
  . Гильда Премудрый. Указ. соч., 19.


[Закрыть]. Они овладели севером острова «до самой стены». Защитники Британии, слишком ленивые, чтобы сражаться с врагами, погибли. После этого города были разграблены; горожане, покинув свои разоренные жилища, бежали; начался голод. Затем «жалостные оставшиеся» бритты написали римскому главнокомандующему в Галлию, умоляя о помощи. Гильда якобы цитирует это письмо: «Агицию, трижды консулу, – стон британцев». Далее следует жалоба: «Варвары гонят нас к морю, гонит море к варварам; мы зарезаны или утоплены между этими двумя родами погибели!» Однако помощи они не получили[244]244
  Там же, 20.


[Закрыть].

В стране свирепствовал голод. Затем, после нескольких лет грабежей, бритты одержали победу, умерив тем самым наглость своих врагов. Ирландские пираты вернулись на родину, а пикты «успокоились в отдаленнейшей части острова». Теперь страна жила в изобилии и роскоши, однако развратных бриттов постигло наказание за их грехи – блуд, убийства, ложь, пьянство: «чумное поветрие смертоносным образом поразило глупый народ», и умерло столько людей, «сколько живые не могли похоронить»[245]245
  Там же, 22.


[Закрыть].

Tum omnes consiliarii una cum superbo tyranno («затем все советники вместе с надменным тираном») решили призвать саксов, которые были «введены, словно волки в овчарню, на остров для сдерживания северных народов»[246]246
  Там же, 23.


[Закрыть]. Саксы приплыли на трех «киулах» (длинных кораблях); следом прибыл второй, более многочисленный отряд, после чего войско саксов запустило «ужасные свои когти» в восточную часть острова. Какое-то время наемники получали регулярные ежемесячные пособия (Гильда использует три специфических латинских термина – epimenia, annonae и munificentia). Вскоре они обнаружили, что этого недостаточно, и, «приукрашивая отдельные случаи своей хитростью», пригрозили мятежом. Мятеж перерос в грабеж: города были разрушены, пожары распространились по всему острову до западных берегов. «И ничего не было вообще, кроме руин домов, погребений внутри чрев животных и пернатых»[247]247
  Там же, 24.


[Закрыть].

После этого кто-то из бриттов оказался в рабстве, другие бежали в горы или эмигрировали. Затем, когда «жесточайшие хищники отступили домой», выжившие объединились под предводительством человека по имени Амвросий Аврелиан, чьи родители, «одетые, бесспорно, в пурпур», были убиты во время конфликта. Народ собрался с силами, бросил вызов врагам – и победил. Война, судя по всему, продолжалась несколько лет, в течение которых обе стороны то одерживали победы, то терпели поражения, вплоть «до года осады Бадонской горы» и «немалой резни преступников»[248]248
  Там же, 26.


[Закрыть]. Гильда говорит, что «теперь» (спустя сорок три года после его рождения в год той самой осады) в стране все спокойно, но тем не менее города покинуты и лежат в руинах: эта картина являет собой яркий контраст идиллическому описанию Британии во введении к исторической части его книги.

Текст Гильды настолько сложен для интерпретации, что над ним бьются уже многие поколения ученых. Кто такой Агиций, которого, казалось бы, несложно идентифицировать по упоминанию о его третьем консульстве? Если знаменитая битва у Бадонской горы состоялась за сорок три года до «теперь», то какой год «теперь»? Кто такие «надменный тиран» и его неразумные советники? Командовал ли Амвросий Аврелиан бриттами у Бадонской горы? Где происходили битвы, чьи армии в них сражались? Какова была численность войск? До какой степени можно верить свидетельствам Гильды, если он так туманно излагает события, но так щедро украшает рассказ мелодраматическими деталями? И почему нет упоминаний об Артуре, которого позднейшие бриттские историки представляли как архетипичный образ местного военного вождя?

Начнем с главного: Гильда – ненадежный свидетель, поскольку в своем путаном рассказе о римской Британии он демонстрирует откровенное невежество. Он не был профессиональным историком, и, даже если в его распоряжении были какие-то хроники или летописи, он обращался с ними весьма вольно. Он знал о Магне Максиме и упоминает о чем-то похожем на рескрипт Гонория 410 года, в котором тот призывал бриттов позаботиться о себе собственными силами, – но при этом Гильда относит строительство Адрианова вала (построенного в начале II века) к тому же периоду. Однако утверждения Гильды о прямой связи между уходом римлян и появлением ирландских и пиктских пиратов могут быть основаны на воспоминаниях, передававшихся из уст в уста. Есть все основания предполагать, что хорошо засвидетельствованные набеги конца IV века продолжались и в V веке: история святого Патрика, увезенного в Ирландию (если принять, что это произошло в первой половине V века), подтверждает, что заморские пираты действительно посещали Британию. Безусловно важно, что Гильда упоминает о письме с прошением к римским властям в связи с набегами с севера, а не с какими-либо пиратскими экспедициями через Ла-Манш. География конфликта в этой части его исторического повествования исключительно северная.

Много внимания уделялось письму к Агицию[249]249
  См., например, Higham 1994. P. 120ff.


[Закрыть]. Единственный известный нам Агиций (точнее – Эгидий), живший в тот период, – это magister militum per Gallas (главнокомандующий Галлией) и возможный правитель Суассонского королевства, автономной римской территории в Северной Галлии в окружении варварских племен. Эгидий умер примерно в 465 году; однако он никогда не был консулом. Большинство историков полагают, что Гильда – или один из переписчиков на одном из этапов бытования текста[250]250
  Самая ранняя сохранившаяся рукопись сочинения Гильды – Cotton MS Vitellius A VI, датируемая рубежом IX–X вв., – сильно пострадала в пожаре 1731 г. До этого с нее был сделан список.


[Закрыть] – неправильно услышал или записал имя: возможно, имелся в виду Аэций, знаменитый римский полководец, который в конце 420-х – начале 430-х годов отвоевал для императора бо́льшую часть Галлии. Аэций действительно был консулом трижды: в 432, 437 и 446 годах. Если Гильда цитирует реальное письмо, то его можно датировать 446 годом или несколькими годами позже – по сроку третьего консульства Аэция. Эта общепринятая датировка текста, который сейчас традиционно называют «Письмом к Аэцию», задает удобный terminus post quem для истории о саксонских наемниках. Однако, скорее всего, Гильда знал о письме только из чьих-то рассказов: авторами письма были «жалостные оставшиеся» бритты, а не какие-либо поименованные официальные лица. Единственное, что мы можем сказать с уверенностью: прошение к Аэцию, скорее всего, было отправлено после того, как он в 430 году установил контроль над Западными провинциями. Обращение к Аэцию в письме как к «трижды консулу» может быть просто позднейшей интерполяцией.

Действительно, с учетом визитов Германа в Британию в конце 420-х и в 430-х годах, первое консульство Аэция (432 год, когда казалось, что Рим сможет вернуть себе Галлию) – вполне подходящий момент для того, чтобы просить о помощи. Впервые с 410 года Британия могла надеяться на военную помощь империи в борьбе с набегами с севера и востока, как это не раз бывало в прошлом[251]251
  Higham 1994. P. 137.


[Закрыть]. В 420-х годах бриттские дипломаты еще пересекали Ла-Манш, – о чем свидетельствует обращение епископов из Британии к своим галльским «коллегам». Однако в данном случае надежда на помощь оказалась напрасной. Если гражданские и военные власти Равенны, подобно церковным властям в Риме, имели какие-то планы по возвращению Британии, им это сделать не удалось.

Альтернативный вариант решения проблем, вставших перед бывшей провинцией, – размещение на острове федератов для защиты – был опробован еще в IV веке. Саксы славились как умелые и бесстрашные моряки и пираты, услуги которых можно было купить. Однако сомнительно, чтобы саксонских федератов наняли для защиты Британии от пиктов и ирландцев, орудовавших на севере. Гарнизоны, еще стоявшие в фортах Адрианова вала или за ним, имели позиционное преимущество и больший опыт участия в подобных операциях; археологические данные из Бердосвальда указывают на то, что по крайней мере часть гарнизонов сохраняла боеспособность. Кроме того, Гильда утверждает, что к тому времени, когда совет «надменного тирана» пригласил отряд саксов, прибывших на трех «киулах», угроза на севере была устранена. Скорее угрозу представляли пираты (включая самих саксов), приплывавшие через Ла-Манш и Северное море с побережий от Ютландии до Бретани. В Житии Германа говорится, что он якобы защитил бриттов от пиктов и саксов. Римские власти, надо полагать, стремились, насколько возможно, сделать Ла-Манш безопасным для торговли и путешествий.

Сидоний Аполлинарий, галльский дипломат и поэт второй половины V века, наследие которого включает в себя также множество писем, писал своему другу, командиру военного корабля, адмиралу Наматию:

В течение нескольких часов разговора о тебе я достоверно от [вестника] узнал, что вы подали сигнал флоту о выступлении и что ты, то как матрос, то как солдат, блуждаешь по извилистым берегам Океана против изогнутых саксонских миопаронов[252]252
  Миопароны – легкие каперские суда. – Прим. науч. ред.


[Закрыть], на которых скольких бы ты ни насчитал гребцов, всех их считай главарями морских разбойников: все они приказывают, подчиняются, учат и учатся разбою. Из-за этого я теперь и убеждаю тебя всеми силами всячески беречься. Этот враг из всех врагов самый свирепый. Нападает он неожиданно, ускользает, коль ждешь его; ты наготове, он не готовится, беспечных поражает; проследит, коль преследует, коль бежит, убегает. К тому же кораблекрушения его изощряют, а не страшат[253]253
  Пер. Ф. А. Петровского. Текст цит. по изд.: Памятники средневековой латинской литературы IV–IX веков. М.: Наука, 1970. — Прим. науч. ред.


[Закрыть][254]254
  Из письма Сидония Аполлинария Наматию, ок. 480 года. Gali Solii Apolinaris Sidonii epistolae et carmina. Liber VIII. Ep. 6: 13–15.


[Закрыть].

История о том, что для защиты южных и восточных берегов Британии от морских нападений была заключена некая сделка, которая впоследствии сорвалась из-за жадности, недоверия или недопонимания с обеих сторон, кажется вполне правдоподобной. Позднее, в эпоху викингов, такие соглашения заключались неоднократно и практически всегда заканчивались крахом. Поручить вору поймать другого вора – рискованная стратегия; это стратегия отчаявшейся, беспомощной элиты. Однако подобная практика широко применялась в римских военных подразделениях. Саксонских моряков вполне могли нанять, как обычно нанимали военные отряды «варваров» в поздней империи – с соблюдением всех формальностей, с установленным размером выплат и содержания[255]255
  Higham 1994. P. 40.


[Закрыть].

Гильда был религиозным проповедником, консервативным и пристрастным. Его источники кажутся крайне сомнительными, поскольку для самого Гильды события, которые он излагает в апокалиптической риторике Ветхого Завета, были сравнительно отдаленными (и по времени, и по месту). Хронология у Гильды гуляет туда-сюда, конкретных деталей практически нет. Тем не менее – и в расчете на то, что археологические свидетельства это когда-нибудь подтвердят, – по его рассказу можно реконструировать некоторые политические реалии.

После безрезультатного обращения к главнокомандующему Галлии (это событие, если оно действительно имело место, я предположительно отношу к 430-м годам) власти бывшей провинции на общем совете решили нанять небольшую флотилию патрульных кораблей, чтобы защищать опорные пункты на юго-восточном побережье (каковые и по сей день остаются стратегически важными с точки зрения британской военно-морской политики). К наемникам присоединились их соплеменники – возможно, в большом количестве: родственники, прежние соратники и подчиненные, беженцы, спасающиеся от стихийных бедствий и военных конфликтов, потрясавших земли к северу от Рейна. Со временем наемники решили, что могут потребовать более выгодные условия контракта, – не исключено, что они запросили дополнительные ежемесячные выплаты (epimenia) для своих людей, однако с не меньшей вероятностью они могли потребовать земли, где можно будет разместить родных, домочадцев и подопечных, и право самим собирать с местных жителей налоги натурой (annonae). Начавшиеся трения вылились в бунт. На юге Британии уже несколько веков не было собственных войск, поэтому отряды федератов в итоге захватили какие-то области, отстранили от власти местную элиту и стали править сами. Именно так поколение Гильды помнило происходившее в те далекие времена.

В какой-то момент у бриттов появился предводитель, возглавивший сопротивление, – сын аристократа, занимавшего высокий пост в бывшей провинции. Доказательством, что такой человек действительно существовал, становится то, что Гильда называет его по имени, – единственного из бриттов того периода. Гильда не говорит, где жил Амвросий Аврелиан, кто были его соратники и когда он сделал военную карьеру, однако его послужной список, несомненно, был достаточно впечатляющим, раз его имя сохранилось в народной памяти и ему приписали такие важные победы – пусть даже его участие в осаде Бадонской горы ничем не доказано. В последующие века он стал персонажем патриотических легенд, как нежданно явившийся защитник бриттов, отступавших под натиском врагов-саксов[256]256
  Особого внимания заслуживает эпизод с Эмбреисом в «Истории бриттов» (40–42). Амбросий также фигурирует в хронологическом фрагменте под датой, которая соответствует 437 году.


[Закрыть].

Гильда ничего не говорит об Артуре. Это может объясняться одной из трех причин: либо он об Артуре не знал (возможно, Артур был известен лишь в одной местности; или еще не успел прославиться в то время, когда Гильда писал); либо в биографии Артура имелись какие-то неприятные подробности (возможно, исключительная жестокость или вольность нравов, как у тиранов из сочинения Гильды); либо Артур – плод поэтического воображения более поздних веков.

Если бы сочинение Гильды удалось датировать, мы бы смогли существенно уточнить этот схематический очерк политической истории Британии V века. Гильда указывает свой возраст – сорок три года – и пишет, что битва у Бадонской горы (знаменитая победа прославленного командующего Амвросия) состоялась в год его рождения[257]257
  Таково традиционное толкование, однако туманную фразу Гильды можно прочесть и иначе: некоторые историки полагают, что от победы Амвросия до осады Бадонской горы прошло сорок три года, и осада происходила в тот год, когда писал Гильда. См.: Wood 1984. P. 23.


[Закрыть]. Датой смерти Гильды – благодаря упоминанию в «Анналах Камбрии» (компиляция IX века) – принято считать 570 год. В тех же анналах битва у Бадонской горы датируется 516 годом, так что продолжительность жизни Гильды (пятьдесят четыре года) выглядит вполне правдоподобно. Эти даты подтверждает и погодная статья, сообщающая, что во время эпидемии в 547 году умер Маэлгун, король Гвинедда, один из пяти тиранов, которых Гильда бичует за их бесчисленные грехи[258]258
  См. главу 6.


[Закрыть]. Да, все выглядит довольно складно. Однако в последнее время у историков возникли серьезные сомнения относительно достоверности «Анналов Камбрии», как и «Истории бриттов». «Анналы» были составлены спустя несколько сотен лет после событий, о которых они сообщают, в откровенно националистической атмосфере, характерной для Уэльса IX века, и их известия в целом не подтверждаются другими независимыми источниками.

Стоит добавить, что Гильда, похоже, получил классическое латинское образование, какое давали в риторских школах. Его вычурный текст изобилует техническими терминами (например, epimenia, annonae и munificentia), и многим историкам сложно принять, что это писал человек середины VI века. И наконец – если суммировать развернутые аргументы и контраргументы тех, кто многие годы изучал «О погибели Британии», – по рассказу Гильды о северных грабежах, письме в Галлию, гладе, море и мятеже саксов, не складывается ощущение, что все эти события заняли хотя бы столетие, не то что полтора века, особенно если принять 430 год за дату отправки прошения римским властям. Даже если допустить, что война длилась пару десятков лет, за которыми последовало сорок три года мира, вряд ли Гильда жил существенно позднее 500 года[259]259
  Ник Хайем (Higham 1994) выдвинул гипотезу, что Гильда писал в конце V века. Его аргументы не были приняты большинством историков, но тем не менее позволяют усомниться в справедливости общепринятой точки зрения, согласно которой Гильда писал в середине VI века. См. также главу 6.


[Закрыть].

Континентальные источники могут в какой-то мере подкрепить шаткие свидетельства Гильды. «Галльская хроника 452 года» под 441–442 годами сообщает, что бритты, «вплоть до этого времени томимые различными бедствиями и происшествиями, отдаются во власть саксов»[260]260
  Пер. А. С. Козлова. Текст цит. по изд.: Античность и Средние века: Ежегодник. Вып. 35. М., 2004. — Прим. науч. ред.


[Закрыть]. В другой летописи, так называемой «Хронике 511 года», то же событие относят к 440 году[261]261
  По поводу проблемы достоверности этих сведений см.: Wood 1984.


[Закрыть]. В принципе нет ничего невероятного в том, что, не получив ответа от римских властей в начале 430-х годов, бритты разместили на побережье Ла-Манша наемников, которые затем восстали и в течение следующего десятилетия установили свой контроль (пусть и в ограниченных пределах) над некоторыми областями на юго-востоке.

Такой упрощенный рассказ о возникновении английской нации уместен, быть может, в учебнике для начальной школы или в низкопробной националистической брошюре, но он совершенно не согласуется ни с пестрой картиной, какую мы получаем в результате археологических раскопок, ни с косвенными указаниями из жития Германа и «Истории бриттов», свидетельствующими о политической и религиозной разнородности бриттского истеблишмента. Если не пытаться изобразить завоевание Британии как давнишний аналог молниеносного покорения империи ацтеков Эрнаном Кортесом в 1520 году, то нужно предложить версию, учитывающую бо́льшее количество нюансов.