Текст книги "Россия. Наши дни. I. Гипноз"

– Да! Именно Раппота допросил Володю – водителя и Мишу – охранника, как так случилось, что они оставили шефа одного и уехали. Те что-то блеяли насчет личного распоряжения Григория Викторовича не сопровождать его, но я хорошо знаю своего мужа – он никогда бы не пошел один, а потом это грубое нарушение инструкции со стороны охраны! И Раппота им обоим об этом напомнил, но они продолжают стоять на своем. Что же там на самом деле произошло?!

– Да! Ксюша! Я совсем забыла, зачем к тебе пришла!!! – взволнованно сказала Екатерина и поднесла руку ко лбу, как будто высвобождая из памяти застрявшую в голове информацию. – Мне звонила Света Колесниченко! У нее есть выход на заместителя директора института имени Сербского44
  Национальный медицинский исследовательский центр психиатрии и наркологии имени В. П. Сербского.


[Закрыть] Зураба Келидзе. Он самый лучший в нашей стране специалист по возвращению памяти. Она с ним переговорила, и он уже согласился поработать с Гришкой. Она дала мне его телефон, так что надо его набрать и договориться о встрече, – Екатерина протянула Оксане бумажку с номером и вопросительно уставилась на невестку.

Та, недолго думая, быстро набрала одиннадцать цифр на своем мобильном телефоне. Долго слушая гудки в трубке, она спросила свекровь:

– Вы уверены, что мы вправе отдать его мозгоправам на растерзание?

– В любом случае надо поехать к нему и поговорить. Хуже от этого точно не будет. А там на месте разберемся! – решительно ответила Екатерина.

В трубке послышался мужской голос с легким кавказским акцентом:

– Я вас слушаю!

– Зураб Ильич?! – спросила Оксана.

– Да, это я. С кем я говорю? – ответил Келидзе.

– Здравствуйте! Меня зовут Оксана Тополева. Ваш номер мне дала Светлана Яковлевна Колесниченко. Мой муж потерял память…

Глава 2. Великий мастер

В десять часов воскресного утра весь экипаж черного «Вольво» высадился в тихом московском дворе рядом с Садовым кольцом, напротив неприметного маленького кирпичного особнячка, выкрашенного в приятный светло-голубой цвет, с большими белыми окнами и единственным входом в виде простой железной двери посередине фасада. Никаких вывесок или опознавательных табличек не было, поэтому Екатерина и Оксана с большой долей подозрения отнеслись к точности записанного вчера в разговоре с профессором адреса и попросили Богдана нажать на звонок, чтобы первым принять удар на себя в случае их ошибки. В динамике устройства вызова раздался приятный женский голос, который поинтересовался, кто и по какому вопросу подошел.

– Доброе утро! – поздоровался Бадик. – Скажите, пожалуйста, этот адрес нам дал Зураб Ильич Келидзе. Мы правильно приехали?

– Да. Все верно, – ответила девушка. – Заходите, вас ждут. Поднимайтесь на третий этаж.

Магнитный замок негромко щелкнул, и дверь открылась. По высоким и довольно крутым пролетам лестницы все четверо прошли до самого верха, где их ждала симпатичная медсестра в белом халате.

– Доброе утро! Присаживайтесь, пожалуйста, здесь, – она указала на стулья, стоящие в маленьком предбаннике. – Зураб Ильич выйдет к вам через минуту.

Ждать действительно долго не пришлось. Из темного коридора на свет вышел высокий рыжий, довольно симпатичный мужчина лет пятидесяти. Он был весь как сгусток положительной энергии, и как показалось Олегу – даже светился радужным, приятным светом, как батюшка в шатурской церкви. Веснушки на его лице придавали его образу больше мягкости и доброты, а легкая загадочная улыбка – завесу таинственности и волшебства. Голубые глаза пронизывали собеседника насквозь, так что казалось, что он знает все и про всех. Келидзе окинул своим пытливым взглядом посетителей, сразу вычислил в Грише своего потенциального пациента и подошел к нему, минуя остальных. Взяв своими большими ладонями кисти Тополева, он пристально посмотрел на него и застыл в этой позе. Не отрываясь взглядами друг от друга, они простояли так не меньше минуты, после чего профессор отпустил Гришу и сделал шаг назад.

– Так, вы мама, вы папа, а вы жена, правильно? – спросил он присутствующих и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Вкратце мне рассказали вашу историю, но мне нужны все подробности, поэтому заходим по очереди в мой кабинет на разговор. Сперва мать, потом жена. После этого буду беседовать с молодым человеком. Пойдемте! – скомандовал он и пригласил проследовать за ним Екатерину. Остальные присели обратно на стулья в легком шоке от такого молниеносного знакомства.

– Как вас зовут? – спросил Келидзе, сев в свое кресло в маленьком кабинете.

– Екатерина Алексеевна!

– Очень приятно. Расскажите, пожалуйста, что считаете нужным, а я потом задам вам уточняющие вопросы. Договорились?

– Я даже не знаю, с чего начать, и что вы уже знаете? – растерянно отреагировала Екатерина.

– Будем считать, что я ничего о вас не знаю, поэтому начинайте с того, что считаете наиболее важным.

– Значит так, двадцать седьмого июня мой сын поехал в банк на автомобиле с водителем и охранником за большой суммой денег. До банка его не довезли и высадили с другой стороны улицы – она с односторонним движением – и ему пришлось идти пешком. Машина поехала в объезд и встала на парковке у входа в банк. Вернее, там офисное здание, в котором расположено отделение банка. И стали его ждать. Часа через два я стала ему названивать – куда он делся, а телефон был выключен. Я тогда набрала охранника. Тот ответил, что они стоят и ждут. Прошел еще час. Я уже начала сильно нервничать и попросила ребят сходить и проверить, в банке ли Гриша. Им ничего не ответили на охране здания и сказали, что без запроса из правоохранительных органов записи видеокамер показать не имеют права, а в банке вообще отказались давать информацию о своих клиентах. В общем, он пропал. В этот же день я по своим связям попала к начальнику московского уголовного розыска, и он поспособствовал приему у меня и жены Гриши заявления о пропаже. Через неделю нам сообщили, что, судя по камерам видеонаблюдения он в здание не входил. В банке его ждали к определенному времени, но он не пришел. Через десять дней после исчезновения на факс компании невестки пришел запрос из Шатуры о поиске родственников человека, описание которого прилагалось. Оксана позвонила по телефону, указанному в факсе, и узнала по голосу Гришу. Местная милиционерша, занимавшаяся его делом, рассказала, что он ничего не помнит о себе и даже не знает, как его зовут.

– Где его содержали все это время? – взволнованно спросил Келидзе, неожиданно прервав повествование Екатерины.

– В неврологическом отделении местной больницы.

– В психушку точно не возили?! Ничего не кололи психотропного?! – продолжал наседать доктор.

– Нет! Как я знаю, его сразу в районную положили.

– Это очень хорошо! Это даже прекрасно! Значит, есть шанс… – задумчиво произнес Келидзе. – Продолжайте

– Мы приехали в Шатуру. Он нас не узнал. Он помнит только то, что произошло с ним с момента пробуждения в лесу на следующий день после пропажи. Никого не узнает: ни меня, ни жену, ни детей, ни родственников, но при этом все четко понимает и трезво оценивает. Правда, глаза у него и взгляд как у маленького ребенка – такой же наивный и пытливый, как будто мир познает.

– Я тоже это заметил, – отметил профессор. – Какие еще изменения вы в нем наблюдаете?

– Да он вообще другой стал! Как будто ко мне в гости приехал мой очень дальний родственник из глубинки, всего стесняется и молчит.

– А как вам показалось его поведение в доме? Как в знакомом ему пространстве или как будто видит все это впервые? – очень серьезно спросил Келидзе.

– Он первым делом задал вопрос: «А где тут у вас туалет?»

– Еще что-нибудь необычное в быту наблюдали за эти два дня? – продолжил опрос Зураб Ильич.

– Мы сейчас на даче живем, в разных домах, поэтому про быт лучше Оксану спросите, она вам точнее сможет рассказать. Хотя вот вчера я ему экскурсию по нашему старому дому устроила, так он сначала смотрел на него отрешенно и без интереса, а потом вдруг вспомнил, как этот дом выглядел двадцать лет назад, когда он был маленьким. И в таких подробностях, которые мы сами уже забыли, вплоть до цвета стен, и кто в какой комнате жил, пока дом был одноэтажным.

– А как он вас называл раньше, до исчезновения, и как сейчас?

– Мамуля или мама! А сейчас «Скажите, пожалуйста» или «А можно спросить?».

– А жену и детей?

– По именам.

– Он сам их вспомнил?

– Нет, мы его с каждым членом семьи заново познакомили. Но, как я заметила, он не все имена запомнил, поэтому старается по имени не называть, а просто выкает старшим или тыкает детям и жене. И то с ней то на «вы», то на «ты».

– А что он делал эти два дня?

– В пятницу мы из Шатуры приехали уже поздно. Провели его по дачному участку, познакомили с родственниками, но не стали мучить, разрешив идти спать. В субботу с утра, после того как он вспомнил старый дом, каким он был в его детстве, мы поехали в Москву к дому, где он жил до двадцати пяти лет, где прошла большая часть его жизни. Там мы ходили по знакомым ему местам, и он даже вспомнил несколько моментов из совсем раннего своего детства – когда ему было года три-четыре, ну максимум пять. Затем мы прогулялись по Тверской, зашли в его школу, но больше уже он ничего не вспоминал. Затем поехали на мою квартиру на Плющиху. Там тоже ничего. Затем вернулись на дачу.

– Он сам чем-то интересуется? Что-то спрашивает или куда-нибудь сам ходит?

– Нет! Такое впечатление, что он стесняется, так как все время спрашивает разрешения и ждет от меня или жены указания, что ему надо делать.

– А раньше? Он также себя вел?

– Нет, что вы! Он был очень самостоятельным и независимым. Разрешения точно не спрашивал! Был светским, любил посплетничать со мной и папаней – моим мужем, знал множество анекдотов. В общем, был веселым, жизнерадостным человеком и душой компании, а сейчас молчит и смотрит своими грустными глазами пытливо, как будто хочет спросить что-то, но боится.

– Хорошо. А чем он занимался в жизни до исчезновения? Род деятельности, профессия, увлечения, хобби?

– У него довольно большой бизнес в аэропорту Шереметьево. Холдинг целый. Десять компаний, или даже больше. Более семисот человек в подчинении.

– Проблемы, стрессы, травмы головы в последнее время были?

– У нас сейчас большие неприятности на работе! Рейдерский захват бизнеса происходит, и Гриша, естественно, весь на нервах был последнюю пару месяцев, хотя старался вида не показывать. Вот он и за деньгами поехал в тот злополучный день, чтобы часть привезти мне и раздать вкладчикам инвестиционной компании. А вкладчики в основном – это близкие наши друзья, поэтому в первую очередь хотелось бы, чтобы он вспомнил, где деньги и как их получить. Если это, конечно же, возможно. Вы поймите меня! Я последние две недели нахожусь в жутком состоянии. Двадцать шестого июня у меня день рождения, и в этот же день умирает моя свекровь, с которой мы жили вместе с мужем. Двадцать седьмого пропадает мой сын. Двадцать восьмого похороны. Все клиенты, а они же и близкие друзья и знакомые, приходят на поминки и ждут от меня какой-нибудь информации по деньгам, а мне им и сказать нечего. Мы большинству до сих пор не рассказали, что Гриша нашелся. Боимся, что не поверят в то, что память у него пропала.

– В амнезию! – поправил Зураб Ильич. – Эта болезнь, если все так, как вы рассказываете, называется амнезия. Я переговорю еще с вашей невесткой, а потом с сыном и после этого смогу точно вам сказать, прикидывается он или нет. – Келидзе развел руками и улыбнулся Екатерине, заметив ее злой взгляд после его предположения о мошенничестве сына. – Простите меня, конечно, но я тут такого в институте насмотрелся, таких историй наслушался, что вам и в голову даже прийти не может! Поэтому в первую очередь нам надо исключить вопрос лжи с его стороны, потому что если это так, то ему нужны другие специалисты. Хотя, судя по его пустым глазам, скорее всего, он мой пациент. Позовите, пожалуйста, невестку, мне надо теперь с ней переговорить тет-а-тет.

Екатерина вышла из кабинета, не закрыв за собой дверь, и вернулась в предбанник ко всем остальным. Оксана тут же вскочила, увидев свекровь, и пошла к ней навстречу.

– Ну что?! – спросила она немного растерянную мать мужа.

– Иди к нему! Он теперь с тобой хочет говорить. У него такой взгляд тяжелый и пытливый. Я так устала от разговора с ним, как будто смену в забое отстояла, – произнесла Екатерина и плюхнулась без сил на стул рядом с сыном.

– Оксана!!! – зазвучал громкий голос Келидзе из кабинета. – Я вас жду!

– Бегу! – крикнула в ответ она и поспешила на разговор.

– Заходите и закрывайте дверь! – распорядился Зураб Ильич. – Расскажите, пожалуйста, как чувствовал себя Григорий в день исчезновения? Может быть, вы заметили что-нибудь необычное в его поведении в тот день?

– Нет, ничего необычного не было! Он вел себя, как всегда. Шутил, был на подъеме, очень хотел поскорее все закончить в Москве и вернуться обратно на дачу. Он так долго ждал этой сделки в банке, так к ней долго готовился, что в это утро прямо летал от счастья, что наконец-таки сегодня все закончится и можно будет вздохнуть с облегчением. Вы поймите, на нем мертвым грузом висела ответственность перед родственниками и их друзьями за деньги, которые они внесли в его инвестиционную компанию и, которую у него забрали недруги во время захвата бизнеса. Поэтому он решил отдать клиентам свои личные сбережения из офшора и спокойно продолжить бороться, без пятой колонны у себя в тылу.

– Что вы имеете в виду?

– Клиенты грозились написать на него заявление в милицию, а нам этого совсем было не надо, потому что это сильно бы осложнило наши переговорные позиции с противоборствующей стороной.

– А кто эта противоборствующая сторона? Я спрашиваю не из любопытства, а для того, чтобы понимать, на какие рычаги мне давить в разговоре с вашим мужем, чтобы вызвать у него ответную реакцию и воспоминания.

– Его бывшие друзья и соучредители объединились и захватили его компании.

– То есть для него это было серьезным ударом и стрессом?!

– Конечно! Он очень сильно переживал по этому поводу. Он этим людям верил на все сто, а они его предали.

– С этим понятно. Расскажите, как он отреагировал, когда увидел вас два дня назад? Где, кстати, это произошло?

– В одном из кабинетов отделения милиции в Шатуре. Нас туда пригласила сотрудница, которая занималась делом Григория. Он стоял у окна, и когда я вошла, посмотрел на меня с большим недоверием, как на абсолютно незнакомого человека. А когда я его обняла, почувствовала, что он сторонится меня, как будто я ему неприятна.

– Прошу заранее простить меня за следующий вопрос, Оксана, но мне, как врачу, ваш откровенный ответ на него просто необходим. У вас близость с мужем уже была после его возвращения?

– Да… Вчера ночью… – немного стыдливо ответила Оксана. – Но я бы назвала это не близостью, а сексом.

– Я понимаю, о чем вы говорите, но хотел бы услышать это именно от вас, – пытливо всматриваясь в женские глаза, сказал Келидзе.

– Это больше походило на справление нужды, чем на акт любви. Я понятно изъясняюсь?

– Абсолютно. Картина вырисовывается потихоньку. Да, кстати, вы не в курсе, где он жил эти десять дней в Шатуре?

– В больничной палате еще вместе с пятью пациентами.

– Его точно в психиатрическую больницу не возили или в камере больше суток не держали?

– Нет! А почему вы спрашиваете?

– Просто если это было, то шансов на восстановление памяти будет гораздо меньше. Это необъяснимо, но, по моему богатому опыту, именно так и происходит.

– Нет, он точно в палате лежал. Я была там с ним. Мы вещи его забирали и документы для оформления подвозили. Его там все называли Олегом.

– Почему Олегом? – заинтересовался профессор.

– Он такое имя себе выбрал сам.

– Это имя связано с кем-то из ваших родственников или друзей?

– Да! У нас сын Олег и близкий друг семьи тоже Олег, – пояснила Оксана.

– Мне ваша свекровь сказала, что вы живете в разных домах, поэтому относительно поведения Григория в домашних условиях лучше поинтересоваться у вас. Это так?

– Да. Гриша сам построил этот дом рядом с родительским и очень его любит. Мы там живем впятером – дети и еще няня.

– Екатерина Алексеевна сказала, что он спросил, где у вас тут туалет. Так?

– Да. Он вообще дом не вспомнил. Пришлось ему экскурсию устраивать.

– А зубную щетку он какую выбрал, когда умывался? – прищурившись, спросил Келидзе.

– Он с собой из Шатуры привез и щетку, и пасту, и только ими чистит зубы. Положил их отдельно, в сторонке от нашего стакана, а когда я поставила его щетку утром в стакан, вечером заметила, что он ее оттуда вытащил и положил отдельно. А про полотенце спросил у меня, каким ему можно пользоваться.

– Значит, он Олег?! А как он на свое имя реагирует?

– Как на чужое. Не сразу. А когда я сына зову, он сразу оборачивается или подходит ко мне.

– А как вы его нашли в Шатуре-то? Его по телевизору показывали, что ли?

– Да, показывали, но только по местному шатурскому. И после этого показа каждый день приезжали разные женщины и пытались в нем опознать своих сыновей или мужей. Поэтому, скорее всего, он так настороженно и ко мне отнесся, когда увидел.

– Очень интересно… – задумчиво произнес доктор.

– А! Вот еще! Ему гипноз делали в Шатуре. Местная врач-психотерапевт. После этого сеанса и вылезли некоторые подробности его биографии, и милиция смогла сделать рассылку по компаниям в Шереметьеве. Так ко мне на факс и попала ориентировка по нему, и я позвонила, мне дали услышать его, и я его по голосу опознала.

– А это еще интереснее! – заерзав на стуле и явно встрепенувшись, отреагировал Келидзе. – И что же он под гипнозом сказал?

– Он сказал, что живет на улице Горького – он там жил в детстве и юности, вспомнил про свою школу рядом с домом и про то, что из окна его кабинета виден большой глобус. У него действительно окна офиса на Садовом кольце выходят на Новый Арбат, и видна реклама «Аэрофлота». Ну, видели наверняка! Большой земной шар крутится, а маленький самолет как будто летит вокруг него.

– Да, конечно же, видел! – подтвердил Зураб Ильич.

Про то, что муж вспомнил еще и про Сырникова во время гипноза, она решила пока умолчать и, уж естественно, не проронила ни звука про блок-схемы, которые Гриша нарисовал по памяти Ольге и которые хранились теперь дома в сейфе на всякий случай.

– Картина мне более-менее ясна. Теперь я хочу пообщаться с Григорием, потом снова приглашу вас обеих и оглашу свой вердикт. Пойдемте, я вас провожу и попробую войти с ним в контакт. У меня к вам просьба! Улыбайтесь, когда мы вместе с вами войдем в приемную. Он должен видеть, что у вас хорошее настроение после разговора со мной – я для него безопасен.

– Хорошо, Зураб Ильич! Я все поняла.

В предбаннике, который профессор деликатно называл приемной, не общаясь друг с другом, тихо сидели Олег и через несколько стульев от него мама с отчимом, поэтому громкое и веселое появление Келидзе вместе с Оксаной, которой он рассказывал смешной анекдот про врачей, быстро растормошило загрустивших посетителей.

– Ну что, Григорий, пойдем пообщаемся?! Или мне тебя лучше Олегом называть? – весело спросил профессор.

– По документам я Григорий Викторович Тополев, значит, надо звать как по паспорту – Гришей, – практически без эмоций в голосе ответил Олег.

– Пойдем поговорим, Гриша. Твой случай не уникальный! Таких потеряшек, как ты, немало по нашей стране, и у всех одно и то же – ничего про себя не помнят. Я знаю, как это лечить и как тебе помочь, но мне нужна будет и твоя помощь! Согласен мне помогать?

– Я постараюсь…

– Вот и хорошо! Пойдем ко мне в кабинет и там будем стараться вместе. Маму с папой и женой мы оставим здесь, не возражаешь?

– Это не папа, это отчим, – так же спокойно и малоэмоционально поправил доктора Олег, встал и пошел в сторону темного коридора.

Их разговор продолжался не менее часа. Профессор практически сразу понял, что имеет дело не с обманщиком, а с больным амнезией. Так сыграть и подделать своим поведением эту малоизученную болезнь было невозможно. Зураб Ильич за последние годы не раз сталкивался в своей врачебной практике с «потеряшками» и «непомнящими», как Гриша, поэтому четко знал все симптомы и характерные признаки. А кроме него, в стране специалистов по такому редкому явлению в современной России не было, да и похожие случаи в открытом доступе найти было нереально. Все исследования велись секретно, а случаи нахождения таких людей хранились в тайне. Поэтому, ответив себе отрицательно на первый и самый главный вопрос – врет пациент или нет, он перешел к дальнейшему исследованию.

Келидзе в первую очередь интересовала сохранность памяти и целостность рассудка пациента. В отличие от матери и жены пациента, которых он усадил на стул перед его рабочим столом, Григорию он предложил прилечь на кушетку, а сам сел рядом с ней на табурет. В таком положении они начали беседу. Естественно, он расспрашивал Гришу о том, что он помнит о себе и в особенности о чувствах, которые тот испытывал в момент пробуждения в лесу и в последующие часы его «сознательной» жизни. Стало понятно, что самые первые действия и поступки парня были сделаны на подсознании и из чувства самосохранения. Но когда Григорий поведал о том, что первой светлой мыслью в его голове стало применение инструкции американских летчиков для выживания в кризисных ситуациях, с которой Зураб Ильич был неплохо знаком и которую почти близко к тексту процитировал его подопечный, профессор слегка напрягся и сделал пометку в своем блокноте. Повествование Тополева было четким, не расплывчатым и довольно красноречивым. Все детали своего приключения он помнил отчетливо и подробно, а его прекрасный словарный запас дарил надежду на положительный исход лечения. Доктора также порадовал и тот факт, что Гриша четко осознавал, какие ягоды в лесу можно было есть, а какие являлись ядовитыми, что различал флору и фауну и помнил названия большинства растений и животных, что не стал пить воду из канав и луж и дотерпел до жилых построек и попросил напиться там. При этом его память была абсолютно не сохранна в области автобиографии и происходящих процессов в обществе.

– А скажи-ка мне, пожалуйста, ты знаешь, в какой стране мы живем? – спросил Зураб Ильич после того, как Григорий закончил свой рассказ.

– Мне в больнице в Шатуре соседи по палате рассказали все – и где я, и кто руководит страной, и почему наша жизнь – говно! – спокойно и даже как-то обыденно ответил Олег.

– Третий пункт особенно меня интересует, но об этом мы пообщаемся позднее, – сказал Келидзе и снова сделал пометку в блокноте. – Скажи мне, пожалуйста, а почему ты выбрал себе именно имя Олег? Оно у тебя как в голове появилось? Как ассоциация с чем-то или как теплое что-то, приятное?

– Да, вот вы сейчас сказали про теплое, и у меня все сложилось сразу. Я сам себя неоднократно этим вопросом мучил, а теперь понял, что и вправду что-то теплое по душе проскользнуло. Я даже больше вам скажу, у меня особо и вариантов имени своего не было, кроме «Васьки», которое мне заведующая отделением придумала. Я так на это имя обиделся, что мозг сам выдал в ответ «Олега».

– Так, как бы ты хотел, чтобы я тебя называл? Олегом или Гришей? – пристально посмотрев на пациента, спросил Зураб Ильич.

– Мне, конечно же, «Олег» привычней, но, наверное, правильнее как в документах.

– Молодец! – похвалил доктор. – Это значит, что ты подсознательно готов и хочешь вернуться к прежней жизни, в чем я тебе постараюсь помочь. Для этого мне надо задать тебе еще ряд вопросов. Готов? Или устал уже?

– Готов! – ответил Григорий и слегка поерзал на кушетке.

– Я буду задавать тебе важные для меня вопросы, но тебе они могут показаться неудобными или даже жесткими, поэтому я тебя очень прошу быть со мной откровенным и полностью мне довериться. Хорошо?

– Я постараюсь.

– Скажи мне, что ты почувствовал, когда увидел свою жену в милиции в Шатуре?

– Я подумал, что это очередная женщина, которая приехала меня опознать, и снова я окажусь не тем, кого она ищет.

– То есть ты ее совсем не узнал и тепло не пошло по телу, как было с именем «Олег»?

– Вообще не пошло. Я даже подумал, что это какая-то ошибка, когда Ольга Викторовна подтвердила, что это моя жена.

– Поясни! – попросил Келидзе и прищурился.

– Я подумал в тот момент, что никогда бы себе такую женщину в жены не выбрал. Она мне совсем не нравится! – смущенно и даже как-то виновато прокомментировал Гриша.

– А сейчас что-нибудь поменялось в отношении к ней?

– Нет… Также не нравится… – произнес Григорий и потупил взгляд.

– А как же секс с ней прошлой ночью? – попытался спровоцировать пациента доктор.

– Вы и про это знаете? – совсем обреченно сказал Тополев. – Я думал, что если сближусь с ней в постели, то, может быть, что-то вспомню или хотя бы изменю свое отношение к жене, но нет. Наоборот, даже, по-моему, неприязнь усилилась.

– Ну а сам секс как процесс понравился?

– Не знаю… Мне стыдно было потом, что не по любви.

– Может быть, какие-нибудь ассоциации в связи с сексом всплыли или какой-то образ приятный?

– Ничего, кроме стыда, – немного подумав, ответил Гриша.

– Если ты не хочешь спать вместе с женой в одной постели, то я могу поговорить с ней и тактично объясню, что, пока ты все не вспомнил, вам лучше ночевать в разных комнатах.

– Нет, нет! – испуганно отреагировал Гриша. – Я боюсь спать один в комнате. Мне кажется, что я снова проснусь в лесу, не смогу развязать веревки и меня убьют.

– Кто убьет? – спросил как-то отрешенно доктор.

– Тот, кто связал меня! – ответил с удивлением в голосе Григорий, объясняя собеседнику очевидные для него вещи.

– А к маме какие чувства испытываешь сейчас и в момент встречи? – продолжил задавать вопросы Зураб Ильич, намеренно переведя тему разговора. Он еще не готов был обсуждать с пациентом тему веревок и того, как тот оказался в лесу, поэтому перешел к более простым темам.

– Сперва ко всем было подозрительное отношение. Я, пока ехал из Шатуры домой, все думал, что вот-вот кто-нибудь из них признается, что они ошиблись, и вернут меня обратно в больницу. Но вот вчера вдруг вспомнил маму молодой… и деда!

– В какой момент это произошло?

– Когда по скверу ходил в центре города. Меня вчера привезли к дому, в котором я жил долго, а там рядом двор и сквер, а еще и бульвар большой. Так вот, маму я в этом скверике вспомнил, как у нее на коленях сидел совсем маленьким, а деда на бульваре. Я на лыжах катался, а он меня фотографировал и улыбался. Молодой такой… Сейчас, конечно, он намного старше выглядит.

– Ну, а когда в больнице ты был, воспоминания или образы какие-нибудь появлялись?

– А вы знаете, я ведь был уверен, что у меня есть семья и дети, что я не один в этом мире, – вдруг как-то эмоционально отреагировал на вопрос Гриша. – Я как-то чувствовал это. Не могу объяснить – как и почему, но внутренне был уверен, поэтому-то и переживал сильно, что меня никто не ищет.

– А когда нашли, что ты почувствовал?

– Напряжение. Я почему-то ожидал увидеть другие лица, других людей, поэтому даже расстроился, когда понял, что они за мной.

– А кого ты хотел встретить вместо этих?

– Не знаю… Может быть, я был уверен, что сразу вспомню все, как только увижу родных, но этого не случилось.

– Где тебе лучше по ощущениям – в шатурской больнице с незнакомыми людьми тогда или сейчас дома с родными? – пристально глядя в глаза пациенту, спросил Зураб Ильич.

– Они для меня все незнакомые люди… – грустно ответил Гриша и, подумав немного, продолжил: – В Шатуре было лучше… Спокойнее…

– Что значит спокойнее?

– Здесь я чувствую напряженность постоянно. Все от меня что-то скрывают или недоговаривают. Я это ощущаю, и от этого мне некомфортно.

Келидзе не готов был дальше муссировать эту тему, поэтому предложил Григорию закончить на сегодня их общение. Он сопроводил гостя в приемную и обратился к его родным женщинам: «Пойдемте со мной еще немного переговорим, и я вас всех отпущу!» Втроем они вернулись в кабинет. Зураб сел в свое кресло, Екатерина расположилась на стуле, а Оксане досталась кушетка.

– Ну что я вам могу сказать?! – улыбаясь, но при этом сохраняя серьезное выражение лица, начал Келидзе. – Он не врет! Он действительно ничего не помнит! Это хорошая новость.

– Мы в этом и не сомневались! – строго, но с нотками облегчения в голосе отреагировала Екатерина.

– А плохая?! – подключилась к разговору Оксана.

– А плохая состоит в том, что это биографическая амнезия. Он ничего не помнит ни про себя, ни про свое окружение, но при этом совершенно сохранен интеллектуально, а это, поверьте мне, огромный плюс! – произнес профессор и задумался.

– А что же плохого? – прервала его мысли вопросом Екатерина.

– Он не сумасшедший! А это значит, что известных науке методов медикаментозного лечения нет. Но, как я вам уже говорил ранее, я один из немногих, кто знает, что делать в таких тяжелых случаях. Так как мой собственный метод нигде не описан и не задокументирован, то, соответственно, и не разрешен официальными медицинскими учреждениями. Поэтому необходимо ваше согласие и согласие Григория на лечение у меня.

– А что это за метод? – взволнованно спросила Екатерина.

– Я делаю поверхностный гипноз, не погружая пациента в глубокий сон, тем самым имея с ним непосредственный контакт и давая ему возможность помнить все, что было во время сеанса. Гипнотическое воздействие – предмет, не изученный наукой, являющийся, по мнению некоторых врачей, ложной и вредной процедурой. Его воздействие на мозг до сих пор непонятно и не исследовано до конца, поэтому последствия могут быть необратимыми. Но в защиту моего метода могу сказать, что я занимаюсь гипнозом уже более десяти лет и положительного эффекта от него гораздо больше, чем возможного отрицательного. В вашем случае других вариантов я не вижу и больше предложить ничего не могу. Вы, конечно же, можете обратиться к другим врачам, поискать другие мнения и другие клиники, но, уверяю вас, только потеряете столь драгоценное в нашем случае время. Скажу честно, чем быстрее начнем, тем больше шансов на успех у нас будет. Время идет на дни или даже на часы! Через месяц вернуть ему память будет уже намного сложнее, а через три – практически нереально.

– Нам придется оставить его у вас в клинике? – спросила профессора Оксана.

– Нет! Если вы даете согласие, то будете привозить его каждый день ко мне сюда на гипноз на несколько часов. Лучше всего это делать утром, пока организм полон сил.

– А сколько это стоит? – поинтересовалась Екатерина. – Вы же не бесплатно будете им заниматься?

– Не бесплатно! Я вижу, что вы люди состоятельные и можете себе позволить сто долларов за сеанс. Поймите, мы не благотворительная организация! Мне надо обеспечить сотрудников клиники достойной зарплатой, но большая часть ваших средств, признаюсь вам, пойдет на лечение таких, как ваш сын, только не имеющих возможности оплатить наши услуги.