Текст книги "Попытка к бегству"

Он повернулся и пошел обратно.

Ледогоров выругался. Формально «гаишник» был прав, но все равно было неприятно. Он же извинился. Демонстративно неторопливо он пересек оставшуюся до здания вокзала площадь. Ворота на Московскую-Товарную находились со стороны Полтавской улицы, но он хотел зайти в линейный отдел милиции. Вокзал жил своей особенной, понятной только его обитателям жизнью. Носильщики, лоточники, проститутки, воры, кавказцы, менты, ну и, конечно, пассажиры. Ледогоров никогда не работал ни здесь, ни в сопредельных территориальных отделах, поэтому хорошо жизнь вокзала не знал. Он шел к Гене Жарову, бывшему оперу восемьдесят седьмого, бывшему оперу УУРа и РУБОПа, осевшему теперь в качестве зама по оперработе Мосбана. Вокзал отдыхал. Дневное время не было самым напряженным. Основная масса поездов уходила вечером и прибывала утром. Сейчас же по перрону барражировали лишь ошалевшие от жары пассажиры пригородных электричек и постоянные жители вокзала – бомжи. Ледогоров не любил вокзалов. Они почему-то вызывали у него чувство тревоги.

Здание линейного отдела охранял младший сержант в лихо заломленной на затылок форменной кепке.

– К кому? – Спросил он, проверив документы. Ледогоров почувствовал запах застарелого перегара и сырого лука.

– К Жарову.

– Подождите, я узнаю.

Мимо, махнув постовому рукой, прошли внутрь отдела двое «джигитов» с большой дорожной сумкой.

Ледогоров забрал свое удостоверение.

– Ваши сотрудники? – съязвил он, кивая кавказцам вслед.

– Ага! – не моргнув глазом, хохотнул постовой. – Внештатные.

Кабинет у Жарова был узким и продолговатым как ящик. Решетчатое окно упиралось в желтую, облупившуюся стену. Гоняя воздух, спасительно гудел вентилятор

– Садись! – Гена пинком сбросил со стула запыленную пачку дел, перевязанную толстой бечевкой.

– Я лучше присяду, – Ледогоров посмотрел на упавшую пачку. – Ни хрена себе! Дела восемьдесят первого года.

– Ну, – Жаров кивнул. – Здесь дела в архив сдавали последний раз никогда. У оперов из-под всех диванов и шкафов торчат. Вот, решил заняться.

– Тоже дело, – одобрил Ледогоров, вглядываясь в серое лицо Жарова с темными кругами вокруг глаз.

– Сотку будешь? – Гена достал с подоконника початую «Охту».

– Не, – Ледогоров покачал головой, – я в завязке.

– Развяжи, – пожал плечами Жаров, – хлопнем и снова завяжешь.

– Не могу. «Заколдовался» я.

У Ледогорова неприятно закололо в груди.

– Ну, как знаешь, волшебник. А я в сказки не верю. Мне можно.

Жаров «начислил» себе почти полстакана и залпом выпил. Несколько секунд он молча сидел, прислушиваясь к себе, затем шумно выдохнул.

– Прошла. Ну, с чем пожаловал?

Ледогоров, не отвечая, разглядывал красные прожилки на его лице, растрепанные, нестриженные волосы и черную полосу на воротничке рубашки. Жаров был старше его на пять лет и ему еще не стукнуло и сорока, хотя на вид можно было дать «полтинник». В начале девяностых они сидели в одном кабинете Урицкого РУВД, где пришедший в розыск на два года раньше Гена натаскивал своего более молодого напарника. В девяносто первом его позвали в главк, где он два года протрудился в убойном отделе, затем переход в только что созданный РУОП и начало стремительного, никому непонятного падения. Жаров неожиданно перевелся в один из территориальных отделов области, где тихо спивался в течение нескольких лет. Когда его оттуда выперли – устроился опером в «Кресты», откуда уже перекочевал сюда. Бывший франт, спортсмен и любитель туризма, он абсолютно перестал следить за собой, забросил все свои многочисленные увлечения, оставив лишь одну водку. Жена быстро бросила его, к счастью не успев обзавестись ребенком. Больше он не женился и даже не предпринимал попыток. Друзья плавно отошли в сторону, отчаявшись вправить ему мозги, или хотя бы понять, что происходит. Напившись, он называл себя палачом, бормотал, что виновен в смерти людей, плакал и даже дважды пытался покончить с собой. К счастью, эти попытки не стали известны руководству, которое немедленно вышвырнуло бы его на улицу, к скорой смерти от перепоя. Работа пока еще была единственной вещью, которая не позволяла Жарову опуститься окончательно. Не проявляя ни рвения, ни инициативы, он, тем не менее, ухитрялся в любом состоянии добросовестно исполнять свои повседневные обязанности.

– Ну чего разглядываешь? Сам знаю, что не фотомодель! Что надо-то?

Ледогоров очнулся от неприятных мыслей.

– Гена, у нас разборка была. «Черные» перестрелялись. Один из них, потерпевший, якобы заезжал к вам на «товарную». Может и стрелок наш там трется, или притяжение имеет. У меня по первому есть номер машины и данные. Можно чего-нибудь разнюхать?

Жаров пожевал губами и достал пачку «Беломора».

– Азера? Даги? Гурзошники?

– Потерпевший армянин, но из Тбилиси. А остальные визиток не оставили.

– Грузинские армяне? – Жаров выпустил дым. – Это Нурика тусовка.

Они перевозчиков трясут и «герыч» из Москвы получают.

Он снова достал бутылку.

– Погоди-погоди, – Ледогоров отодвинул от Гены стакан. – Давай по порядку. Какой Нурик? Какой «герыч»? Какие перевозчики?

– Не боись – не отрублюсь! – Жаров насмешливо скривился и вернул стакан на место. – Нурик – это Рухадзе Нукзар, начальник снабжения. Он из Тбилиси. Вокруг него целая стая земляков. Молодежь промышляет грабежами фур, которые загружаются на «Товарной», а основной бизнес – героин. Грузинская воровская диаспора Москвы шлет крупные партии по нашей «железке» в Питер. Нурик все принимает и через земляков организовывает сбыт. Потом часть денег едет обратно, в златоглавую. Вот и вся любовь!

Жаров тщательно наполнил стакан до половины. Ледогоров задумчиво взъерошил волосы.

– Ну и чего ты по ним делаешь?

Жаров пьяно усмехнулся.

– А ничего! Они что, на вокзале что ли, водил опускают и «герычем» банкуют? У меня все спокойно! Это что вы по ним делаете?! Твое здоровье.

Он приподнял стакан. Ледогорову надоело. Он поднялся.

– Пошел ты, Гена…

– Сам иди!

Жаров резко опустил руку. Водка выплеснулась на ободранную крышку стола. Неожиданно лицо у него стало жестким и абсолютно трезвым.

– Ты думаешь, я не пробовал ничего? Не забывай – у нас здесь государство в государстве. Свой РУБОП, свой УБНОН, своя прокуратура. И все подчинено Дороге. А Нурик на Дороге – это величина. Мне быстро намекнули, сколько бывает на путях несчастных случаев. Да и не надо никому ничего. Опера здесь по десять лет сидят на своих местах. У них все давно ровно. Заодно и за мной присматривают.

Он резко опрокинул в рот остатки водки. Ледогоров снова сел.

– Так вали отсюда.

Жаров поморщился.

– Куда? Мне до пенсии семьсот два дня. – Он посмотрел на часы. – Через пять часов останется семьсот один.

Ледогоров усмехнулся.

– И куда потом? Водку целыми днями жрать?

Жаров прикурил «беломорину» и покачал головой.

– Водку жрать я и здесь могу. Бежать. – Он посмотрел в окно. – В тайгу, на Землю Франца Иосифа, на Северный Полюс. Туда, где людей поменьше.

– От себя не убежишь, – Ледогоров встал, – а это, по-моему, то, чего тебе хочется. Давно не понимаю, что с тобой происходит. В общем, как я понял, ты мне – не помощник?

Жаров разогнал рукой вонючий дым.

– Мог бы – помог бы. А так – извини.

– Бывай.

Ледогоров все-таки протянул руку;

– Ты тоже.

Жаров слегка придержал ее.

– На воротах, на Полтавской «вохровец» есть старый, Семен Петрович. Он все примечает, учет машин ведет заезжающих. Скажи, что я порекомендовал. Может, полезно будет.

– Спасибо.

– Не булькает.

Ледогоров подумал.

– А с Нуриком можешь мне встречу организовать?

– Зачем?

– Поговорить.

Жаров фыркнул.

– Бесполезняк.

– Ничего не теряю.

– Я для него не лучшая рекомендация, но попробую.

– Еще раз спасибо.

– Все так же не булькает.

Ледогоров закрыл за собой дверь. Сразу же навалилась духота. В коридоре несколько милиционеров шустро шмонали огромные дорожные сумки то ли вьетнамцев, то ли китайцев. Он не видел, как в кабинете Жаров долил в стакан остатки «Охты» и, глядя на дверь, грустно улыбнулся.

– Какой же ты счастливый, Саня, что не можешь знать, что со мной поисходит.

Где-то истошно гудела подходящая к перрону электричка. Горячее полуденное солнце аккуратно щупало окно своими вездесущими лучами.

* * *

– А почему Геннадий Олегович сам не пришел?

– Он занят. Если хотите – можем ему позвонить.

За воротами протяжно засигналил очередной автомобиль. Рев клаксона ассоциировался с трубным зовом слона в джунглях.

– Не надо. Извините, я сейчас.

Семен Петрович спустился из будки. Ледогоров огляделся. В каждом казенном помещении есть что-то, говорящее о его работниках. Он был уверен, что пепельница из снарядной гильзы, маленький портрет Сталина и книга с биографией маршала Жукова принадлежат его сегодняшнему собеседнику. «Вохровец» оказался подтянутым узколицым стариком в сером отглаженном костюмом со значком Ворошиловского стрелка и парой орденских планок. Пыхтя выхлопной трубой, в ворота протиснулся КАМАЗ с областными номерами. Старик поднялся обратно.

– Итак, слушаю вас. Простите, как ваше имя-отчество?

Он снял на секунду круглые очки с толстыми линзами и энергично потер глаза.

– Александр Игоревич. – Ледогоров снова протянул раскрытую «ксиву».

– Спасибо, спасибо. Я уже прочитал. – Семен Петрович надел очки обратно. – Слушаю вас, Александр Игоревич.

Ледогоров вздохнул.

– Совершено преступление, – начал он, – подозреваются лица кавказской национальности, имеющие притяжение к товарной станции. Есть номер машины одного из интересующих лиц. Геннадий Олегович сказал, что у вас ведется учет автомашин, заезжающих на территорию.

Семен Петрович слушал и кивал, полуприкрыв глаза. На момент Ледогорову показалось, что старик задремал.

– У вас есть фото? – неожиданно спросил он.

– Простите, что?

– Фотографии подозреваемых у вас есть?

Ледогоров пожал плечами.

– Есть, но я хотел бы посмотреть журнал регистрации…

– Успеете. Давайте сначала фотографии.

Голос у Семена Петровича налился металлом. Глаза прищурились. Лицо стало еще острее. Он походил на старую, но еще опасную овчарку.

– Смотрите, – Ледогоров протянул взятые с собой снимки, – вот наш потерпевший.

– Толстый?

– Да.

– Я его знаю, – старик снова снял очки и принялся тереть глаза. В этот момент лицо его расслаблялось и он походил на обычного доброго дедушку-пенсионера из-за «доминошного» столика. – У него синий «мерседес», в номере три двойки.

Ледогоров шумно выдохнул и достал сигарету. Ситуация становилась интересной.

– Он ездил по специальному пропуску от нашего грузинского князька. – Продолжил Семен Петрович. – Понимаете, о ком я говорю?

Ледогоров кивнул.

– У нас сейчас все «черножопые» по его пропускам ездят. Этот жирный говнюк часто бывал. Важный как барин. Так и хотелось поставить его на колени и с нагана в затылок.

Ледогоров поежился. В голосе старика сквозило неприкрытое знание предмета разговора.

– Когда он приезжал последний раз? – наконец спросил он, прикуривая.

– Дня два назад, – Семен Петрович достал из стола пачку «Примы» и раскрыл лежащий перед ним журнал. – Точно! Двадцать пятого.

Ледогоров почувствовал, как холодные буравчики засверлили в груди. Стрельба произошла в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое. Начинал вырисовываться день Галус-тяна перед покушением.

– Во сколько он уехал? У вас это отмечается?

Казалось, старик испепелит его взглядом.

– Александр Игоревич, я здесь в охране служу, а не дворником. Во времена Лаврентия неточностей не прощали. – Он закурил и снова склонился над тетрадью. – Вот: заехал в девятнадцать сорок, выехал в ноль тридцать пять.

– Что? – Ледогоров подался вперед. – В ноль тридцать пять? Это точно?

Он чувствовал, как слетает разом, вызванная жарой истома. Внутри завибрировал энергетический моторчик. Мысли убыстряли свое движение. Перестрелка началась около часа. Отсюда до Некрасова по ночному городу минут десять – пятнадцать ходу. Выходит, именно отсюда Галустян поехал на встречу со стрелком.

– Конечно точно! – всплеснул руками Семен Петрович. – Двадцать пятого дежурил я. У нашего князька был день рождения и вся шайка была в сборе. Гуляли в ресторане вокзала, гниды.

Старик снова мгновенно превратился из «дедушки» в опасного пса.

– Этот урод – пьяный был, кстати! Я помню. Орал тут во дворе что-то на своем тарабарском. Потом они уехали.

Ледогоров сощурился. Едкий дым от «Примы» попал ему в глаза.

– Они? С ним кто-то был?

– Да, по-моему. Парень молодой. Они с ним вместе и орали. Потом сели в «мерседес» и уехали. Чуть ворота не снесли. Я даже полностью открыть не успел.

Ледогоров пододвинулся еще ближе к Семену Петровичу,

– Парня запомнили?

– Ну, молодой, лет двадцать пять… челка… – старик наморщил лоб, – в черном пиджаке. Темновато уже было.

– Он раньше бывал?

– Не припомню.

– Машина у него была?

– Не приметил.

Ледогоров вздохнул.

– А говорите: не прощали неточностей. Самое главное-то вы и упустили.

Старик выглядел откровенно удрученным. За воротами кто-то отчаянно сигналил, но он не обращал внимания.

– Откройте, Семен Петрович. – Ледогоров тронул его за плечо. – А мне пока дайте журнал посмотреть.

Страничка за двадцать пятое число оказалась исписанной вдоль и поперек. Прослеживалась устойчивая и закономерная тенденция: с утра на территорию в основном заезжали грузовики, «Газели», «каблучки» и прочие «рабочие лошадки», а с шести вечера в списке фигурировали «мерседесы», «бомбы», «тойоты» и другие иномарки. Видимо, начался съезд гостей на праздник. Ледогоров вытер пот со лба и посмотрел в окно. Старик о чем-то спорил с высоченным водителем серого фургона. Взгляд снова вернулся к списку. «Джип-Че-роки», «Крузер», «пятисотый». А дед неплохо разбирается в марках. «Ауди», снова «мерс», снова «Крузер». Представительная тусовка. «Лексус», «Ровер»… Стоп!»

Ледогоров даже дыхание затаил. В девятнадцать пятьдесят на территорию заехала «копейка» А 980УК 78 РУС. Выехала в двадцать ноль пять. Это, конечно, могло быть совпадением. Это могло вообще ничего не значить. Это могло… Он заставил себя успокоиться и внутренне усмехнулся своей внутренней дрожи. От этого не закодируешься и не подошьешься. Дверь распахнулась. Глаза старика сияли.

– Ну-ка, Александр Игоревич, дайте мне еще раз фотографии!

Он снова принялся тереть глаза.

– Неужто вспомнили что?

Ледогоров протянул ему пачку.

– Рано меня стыдить! – Семен Петрович торопливо надел очки. – Вот он! Конечно! Как я сразу не понял!

Ледогоров забрал из сухой, чуть подрагивающей руки глянцевый прямоугольник. Молодой, изящный парень с благородными чертами потомка грузинских князей стоял рядом с Галустяном возле знакомого темно-синего «мерседеса». У него были модная, спускающаяся на лоб челка и родинка под левым глазом.

– Перстень, – старик ткнул пальцем в руку парня, лежащую на плече Галустяна. На ней явно выделялось массивное кольцо с ярким красным камнем. – Ненавижу это б…во – мужиков с побрякушками. А у него здоровый такой. Сразу в глаза бросается. У водилы последнего, – он кивнул за окно, – тоже какая-то херня на пальце была. Вот я и вспомнил и перстень, и фото, и челку. Рано меня списывать!

Он просто лучился от собственной радости.

Ледогоров продолжал изучать фотографию. Парень был одет в черный пиджак и белую футболку. За спиной громоздились купола Спаса-на-Крови. Возможно, снимок был сделан совсем недавно. Он повернулся к пребывающему в эйфории Семену Петровичу и подвинул журнал.

– Вот эту машину не помните?

Старик посмотрел на лист, зачем-то перевернул его, подумал секунду.

– Тоже на день рождения приезжала.

– Уверены?

– Абсолютно. Я потому и запомнил, что такая простенькая. На день рождения приезжало много людей без пропусков. Князек звонил и говорил, какую машину пропустить. Марку и номер. По поводу этой я даже переспросил – решил, что ослышался.

– А пассажиров видели?

– Нет. Здесь точно нет. Вместе с ней какой-то пьяный подъехал без пропуска и я с ним разбирался.

– А когда обратно ехал?

– Нет, не помню. Он почти сразу выехал.

Ледогоров потер переносицу. Все вытанцовывалось. Водитель привез стрелка на день рождения и убыл. С праздника тот уехал с Галустяном, повздорил с ним и устроил пальбу. А почему тогда «копейка» ждала на Баскове? Мало ли, почему? Все равно все окажется совсем не так. Пока просто нужно идти по имеющемуся пути.

– Ну поймаете вы его, – грустно вздохнул Семен Петрович, – не расстреляете же Посидит – выйдет. Еще родственников сода притащит. Надо же как, – глаза его просветлели от воспоминаний, – ввести к ним пару дивизий. С утра всех тепленькими хвать! Мужиков в расход, а остальных за Урал – работать, страну обустраивать. С ними, «черными», только так и можно.

– Спасибо, Семен Петрович, – Ледогоров поднялся. – Вы нам очень помогли, – выцедил он дежурную фразу и усмехнулся. С портрета на стене на него строго смотрел кумир старика – главный «черный» всех времен и народов.

По Миргородской, поднимая тучи пыли, летели пыхтящие четырехколесные чудовища. Беспощадное оранжевое солнце угадывалось сквозь копоть выхлопных газов. Ледогоров выругал себя, что не додумался идти сквозь вокзал, но снова видеть Семена Петровича не хотелось. Он вздохнул и зашагал в сторону Гончарной улицы.

* * *

В какой-то миг ему даже показалось, что этот момент не наступит никогда. Но автобус зашипел, захрипел и, растворив железные оковы, выплюнул его из похожего на сауну салона. Вслед посыпались крупные коренастые женщины с авоськами и компания школьников с магнитофоном и дежурным пакетом апельсинов. Почему все всегда тащат в больницу именно эти оранжевые плоды? Ледогоров глубоко вдохнул горячий, не освежающий воздух, проверил наличие сумочки со стволом, «ксивы», бумажника, пуговиц на джинсах и двинулся в сторону возвышающейся посреди пустыря башни Института Скорой помощи. В холле сновали туда-сюда женщины в белых халатах. Под пустыми вешалками зачем-то в середине лета скучала гардеробщица. Он подошел к окну «Справочной».

– Галустян Рафаэль Михайлович, доставлен ночью двадцать шестого.

Седая женщина в очках скользнула по нему равнодушным взглядом и уткнулась в списки.

– Девятый этаж, третья хирургия, палата девятьсот тринадцать.

– Спасибо.

Солнце било через огромные витринные окна, нагревая и без того плотный больничный воздух. У турникета его схватила за руку маленькая пожилая женщина со злым лицом скандалистки.

– Куда?! А обувь переодеть?

Он показал удостоверение.

– Я по рабочему вопросу.

Она еще больнее сжала его руку.

– Нельзя! У меня указания! Ну и что, что милиция!

На мгновение он позавидовал Семену Петровичу. В его времена было явно проще работать. Высвободить руку оказалось не просто.

– Извините, я же сказал, что у меня служебный вопрос. Мне необходимо опросить…

– Меня не волнует, чего вам надо! – женщина загородила проход. – Без тапок – не пущу.

Она явно принадлежала к разряду людей, видящих в таких скандалах смысл жизни. Мимо прошли двое стриженных спортивных парней в дорогих костюмах и остроносых туфлях. Передний оттер ее плечом и она безмолвно посторонилась.

– А эти? – кивнул Ледогоров.

– Это к главврачу! – нашлась женщина-цербер.

– Тогда я тоже к нему!

Ледогоров сильно оттолкнул ее руками с дороги и прошел к лифту. Она не закричала, не побежала за ним, а, повернувшись, как ни в чем ни бывало, засеменила к гардеробщице.

– Валя! Давай чаю попьем!

В ожидании лифта он пытался понять, сколько еще в этой стране хамство будет универсальным способом общения.

На девятом этаже было пустынно. В холле стоял некогда модный гобеленовый диван. В воздухе висел тяжелый, ни с чем не сравнимый больничный запах. За дверью с надписью «3-я хирургия» скучала за столиком миловидная русоголовая девушка в белом халате.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте. Вы к кому?

– К Галустяну.

Она посмотрела на него внимательней.

– К нам вообще-то без тапочек нельзя.

– У меня особый случай.

– Почему?

– Я киллер. Пришел его добить, а в тапочках убегать неудобно. Шучу. – Ледогоров показал удостоверение.

– Жаль, – она вздохнула.

– Чего жаль? – не понял он.

– Что не киллер. Достал уже. – Она кивнула в глубину коридора. – Девятьсот тринадцатая палата. У него жена.

– Кто? – Ледогоров на секунду задержался.

– Же-на, – девушка скорчила гримаску. – Якобы.

Перед тем, как толкнуть дверь с криво приклеенными цифрами 913, Ледогоров на всякий случай постучал. Первое, что бросалось в глаза внутри одноместной палаты – это огромная куча продуктов на столе. Здесь были и помидоры, и острый перец, и персики, и сулугуни, и лаваш, и тарелочки с шашлыком, и даже бутылка коньяка. Ледогоров мгновенно почувствовал, как рот предательски наполняется слюной. Время обеда давно наступило. Рядом со столом лежал, вздернув на растяжки ногу и руку, огромный бородатый кавказец с пухлым круглым лицом. На стуле возле него сидела крашенная высокая блондинка с синими губами и черными ногтями. На вид ей можно было дать лет двадцать пять, из чего Ледогоров заключил, что ей не больше двадцати. Он давно навидался таких кавказских «жен», заполнивших рынки и торговые зоны у станций метро, готовых на все за дозу, шашлык и колготки, наивно верящих в будущий брак со своим очередным любимым.

– Здравствуйте! – на свет автоматически появилось удостоверение. – Моя фамилия – Ледогоров. Я из уголовного розыска. Веду дело о нападении на вас.

– Вах! Здравствуйте! – Галустян задергался на своих растяжках. – Проходыте, па-жалу ста! Галя, дай стул, да! Кущать будете?

Девица молча встала и, подвинув свой стул Ледогорову, отошла к окну. В палате было приятно прохладно – в углу работал китайский микрокондиционер.

Ледогоров опустился на стул.

– Спасибо, я обедал. У меня к вам несколько вопросов.

Галустян улыбнулся и здоровой рукой похлопал его по колену.

– Э-э, дарагой, па-атом вопросы! Давай щащ-лык кущать, коньяк пить.

По его знаку блондинка засуетилась вокруг стола. Ледогоров тоже улыбнулся и жестом фокусника извлек из-за ремня джинсов пластиковую папку с бланками объяснений.

– Рафаэль Михайлович, к сожалению я тороплюсь. Шашлык в другой раз, а сейчас расскажите еще раз, что с вами произошло.

Галустян разочарованно поцокал языком и жестом остановил приближающуюся с двумя стаканами коньяка девицу.

– Что тут рассказывать, да? – он закатил глаза и выпятил нижнюю губу. – Ехаль на свой машина. Два парня, маладой, просят – падвези рядом. Ми покажем, гаварят. Я что? Минэ нэ жалко! Садытесь, гаварю. Дэнэг минэ нэ надо! Просто хате л помощь сдэлать, пани-маэшь? Прыехалы, а они пыстолеты минэ – раз! – Галустян ткнул указательным пальцем себе в лоб. – Виходы из машина! Я гаварю – стрэляй, сабака! Убэй минэ! Нычего нэ палучиш! И давай я с ними драца! Оны в минэ – бах! А я с ными дерус! Они сновы – бах! А я деру с! Оны все выстрэлили и бежать!

Он шумно выдохнул, видимо, тяжело переживая собственный героизм.

Ледогоров пожалел, что у него нет диктофона.

– Где они вас остановили?

– Главный проспект, – Галустян замялся и вопросительно посмотрел на девицу.

– Невский, – подсказала она низким хриплым голосом.

– Да, Нэвскый, гдэ лошадь на мосту.

– Аничков мост? – Ледогоров едва не прыснул со смеху.

– Да, – Галустян кивнул и откинулся на подушку. – Извиныте, я по-русски плохо гаварю.

– Ничего.

Ледогоров бегло писал объяснение, хорошо понимая бесполезность этой работы. Даже если Галустян даст весь этот бред на протокол допроса, подписавшись под ответственностью за дачу ложных показаний, даже если поймать его на противоречиях и доказать, что он врет, то все это можно засунуть себе в задницу. Ответственность эта существует лишь на страницах уголовного кодекса. Для того, чтобы привлечь к ней, в реальности необходимо, чтобы решение об этом принял суд, а как же дело попадет в суд, если и врут, чтобы этого не произошло. Ладно, это свидетели и потерпевшие. Обвиняемым и подозреваемым закон позволял вообще лгать безнаказанно, мотивируя это правом на защиту. Ледогоров вообще слабо понимал, почему преступник имеет законное право выкручиваться, и это никак не ущемляет права тех, кого он обворовал, ограбил или убил. По его, Ледогорова, разумению, каждому осужденному, находившемуся до приговора «в отказе», следовало набавлять срок за дачу ложных показаний. Причем лет пять, не меньше.

– Как они выглядели?

Галустян вытянул губы трубочкой и нахмурился. Видимо, еще не успел сочинить.

– Маладые, свэтлые, – сказал он наконец, – в чорном одэты.

– Оба с пистолетами?

– Да. Оба.

Ледогоров написал еще несколько строчек, потом перевернул листок.

– Так. Вернемся к началу. Где прописаны?

– Тбылиси. Руствэлли чатырнадцать, кавартыра сорок.

– А в Санкт-Петербурге?

Галустян снова обратил свой горячий взор к блондинке. Она встрепенулась.

– Дыбенко восемь, сто один.

Ледогоров наконец повернулся к ней.

– А вы кем приходитесь?

Она высоко подняла голову.

– Жена.

– Можно вашу фамилию, имя и отчество?

– Воротникова Галина Романовна.

– Давно замужем?

Глаза Ледогорова откровенно смеялись. Она скривила губы.

– Мы еще не расписались. У нас гражданский брак. А что? Нельзя?

– Можно-можно, – Ледогоров вернулся к бумаге. – Кстати, на Дыбенко – это ваша квартира?

– Снимаем. А что, нельзя?

– Да можно, – он улыбнулся. – Что вы такая агрессивная? Рафаэль Михайлович, вы работаете?

– Канэчно!

– Где и кем?

Галустян опять наморщил лоб.

– Киллер я.

Ледогоров чуть не свалился со стула.

– Кто? Кто?

– Ну киллер. Здесь купи ль, там продаль.

Смех просто рвался наружу.

– Может быть – дилер?

Галустян облегченно заулыбался.

– Ха! Точно – дилер! Я же по-русски очэнь нэ харашо.

Ледогоров покрутил в пальцах ручку.

– А где работаете?

Потерпевший снова погрустнел.

– В фирма. Нэ помню названия. Визитка в бамажник. Он у вас. Я два мэсяц как прыехаль.

Ледогоров кивнул.

– А вы, Галина Романовна, домохозяйка?

– Почему? – она передернула плечами. – На рынке торгую. На Правобережном. А что?

– Да ничего, ничего, – он протянул Галустяну листок с объяснением. – Читайте. Все ли правильно?

Потерпевший махнул рукой в сторону своей дамы.

– Пусть она. Я же по-русски…

Девица смутилась. Видимо, чтение не входило в число ее любимых занятий.

– Прочитайте вы. У меня глаза от бессонных ночей болят. – Находчиво выкрутилась она.

Ледогоров послушно кивнул.

– Ради бога. По существу заданных вопросов могу пояснить следующее… на автомашине «мерседес», которой управляю по доверенности… остановили у Аничкова моста… попросили подвезти…

Он мучительно думал, стоит ли под каким-нибудь соусом показать фотографии.

– … угрожая оружием, попытались завладеть автомашиной…

Очень боязно было ошибиться и засветить свое знание ситуации.

– … оказал сопротивление, после чего они начали стрелять в меня…

Все-таки хотелось рискнуть. Это был шанс быстро получить все необходимое.

– … славянского типа, волосы светло-русые, одеты во все темное, опознать смогу. Все верно?

Галустян кивнул.

– Вот здесь, – Ледогоров протянул ему листок. – С моих слов записано верно. Мною прочитано. И подпись.

Здоровой рукой, с помощью девицы, чертов потерпевший накарябал необходимое. Ледогоров убрал объяснение обратно в папку и засунул сзади за ремень. Потом достал фотки. Сердце учащенно забилось.

– А у нас с вами, похоже, Рафаэль Михайлович, есть общие знакомые. Я тут случайно заглянул в фотографии, изъятые из вашего «мерседеса», и – на тебе.

В глазах Галустяна мелькнула какая-то смесь заинтересованности и испуга.

– Вот, – Ледогоров ткнул в молодого рыжего грузина на групповой фотографии в каком-то кабаке. – Это же Арчи л. Он в кафе «Риони» часто бывает. Боксом раньше занимался. А сзади брат его.

Понять, что двое из зафиксированных на пленке – братья, не смог бы только слепой.

– Нэт, – Галустян поморщился, словно припоминая, – это нэ Арчил. Это Гоги. А брат его – Ваха. Оны, правда, боксеры. – Он сжал свободную руку в кулак и покивал головой. – Но он нэ Арчил.

– Да быть не может, – случайное попадание в точку окрылило Ледогорова и он, словно в запале, выхватив фотографии, нашел главную. – Что я, Арчила не помню? Мы с ним на соревнованиях выступали. Вот это ведь – Давид? – Он щелкнул по изображению изящного парня в черном пиджаке. – Правильно?

– Этого я ваабщэ нэ знаю, – быстро сказал Галустян. Лицо его приняло землистый оттенок. – Нэ знаю, как его завут.

– Как это? – опешил Ледогоров. – А фото?

– Вах! – собеседник покачал головой и снова поцокал языком. Он, видимо, овладел собой. – Слюшай! Я – уважаемый чэловэк. Зэмляков много. Всэ падходят. Давай пакущаем! Давай сфатаграфыруемся! Развэ запомнищ всэх!

Ледогоров понял, что пора выходить из ситуации.

– Это Давид! – уверенно сказал он. – Я его тоже по спорту помню. Увидишь – пусть позвонит!

– Обязатэльно! – кивнул Галустян. – Слюшай! Отдай фото. Вам нэ нужны.

– Не могу, – сокрушенно покачал головой Ледогоров. – Только следователь, может. Он приедет и отдаст. Под расписку.

Галустян вздохнул. Ледогоров поднялся.

– Выздоравливайте. Всех благ…

– Падажды, – Галустян придержал его за руку. – Галя, выйди, нам пагаварит надо!

Она послушно прикрыла за собой дверь.

– Слюшай, дарагой! Я нычэго нэ хачу! Я нэ на кого нэ в обидэ! Пагарячылысь рэбята и хрэн с ными! Зачэм слэдоватэл? Зачэм бамага? Сдэлай так, чтобы дэла нэ была. Я табэ дэнги дам! Много дэнги! Памаги, брат!

«Не брат я тебе, гнида черножопая! Нет. Это не то.»

– Не могу, друг! Это только следователь может. Он придет – с ним и поговори. – Ледогоров высвободил руку и улыбнулся. – Счастливо. Удачи.

– Табэ тоже. – Галустян расстроенно поцокал языком.

В коридоре было жарко. Огромная приоткрытая створка окна не давала сквозняка. Воротникова нервно курила, оглядываясь на дверь. Ледогоров махнул рукой.

– Счастливо, новобрачная!

Она подошла, покачиваясь на каблуках.

– Почему вы не верите, что мы поженимся? Он схватил ее за длинный, несмотря на жару рукав блузки.

– Потому что ты раньше сдохнешь от передоза, красавица. Или надоешь ему. Или сядешь. Чем торгуешь-то на Правобережном.

– Козел ментярский! – она вырвалась и ломанулась в палату.

Ледогоров хмыкнул и пошел к лифту. Вместо русоволосой сестрички у дверей несла вахту толстая одутловатая баба, проводившая его недобрым взглядом. В лифте он думал о том, что старик не ошибся и парень со снимка – стрелок, что Галустян его очень боится, что надо срочно пробить машинку из списка, и что у Юльки через четыре часа кончится смена.

Транспорта не было видно. Наплыва ожидающих пассажиров тоже. Горячий, порывистый ветер гонял по пустырю обрывки газет и пучки блеклой травы. Небо потемнело и стало зеленовато-синим. Вокруг громоздились безликие Купчинские многоэтажки. Он сел на скамью, откинулся к дюралевой стенке автобусной остановки и с удовольствием прикрыл усталые глаза.