Текст книги "Попытка к бегству"

– Здорово! – Ледогоров опустил на асфальт коробку и протянул руку. – Гуляете?

Антон кивнул. У него было какое-то безмятежное лицо, ничем не напоминающее того жесткого, замкнутого в себе человека, который в начале года отправился добровольцем в Чечню.

– В кино ходили. Теперь мороженое есть идем. Паша! Поздоровайся с дядей Сашей.

Малыш буркнул что-то и отвернулся.

– Дуется, – улыбнулся Антон. – Мы в автоматы не успели поиграть.

Ледогоров продолжал разглядывать его лицо. Он ни разу не видел Челышева после Чечни и был поражен переменами. Вместо усталого, нервного, на грани срыва человека перед ним стоял спокойный, жизнерадостный, уверенный в себе мужик.

– Торопишься? – спросил Антон. – Пошли с нами, по-кофею. Я угощаю.

– Пошли, – Ледогоров наконец оторвался от своих мыслей и тоже улыбнулся. – Хорошо выглядишь, Тоха!

– Стараюсь.

В кофейне на углу Жуковского и Восстания было людно. Под потолком успокаивающе шумел «кондишн».

– Ты все еще – нет? – Антон сделал общеизвестный жест, щелкнув пальцем по горлу.

– Не, – Ледогоров замахал руками. – Кофе!

На секунду его окатила волна страха, что Челышев возьмет себе коньяку, но тот согласно кивнул:

– Тогда и я не буду.

Кофе здесь разливали в красивые чашечки с золотым ободком. Антон пригубил.

– А у Ксении в «Василисе» лучше.

За окном, на остановке изнывающие от жары люди провожали взглядами невесть откуда взявшуюся поливальную машину, едущую по другой стороне улицы. Повеселевший Паша ковырял ложкой внушительную цветную пирамиду из мороженого.

– Как впечатление от поездки.

Антон пожал плечами.

– Так сразу не расскажешь. Но одно точно. Жить – хорошо!

– Ты действительно ожил как-то.

Антон усмехнулся, снова глотнул кофе.

– Знаешь, Саня! Побыв там три месяца, я понял, что все мои психозы и депрессии – детский сад. Я хожу по улицам во весь рост и вожу ребенка в кино. Моя семья не прячется в подвале разрушенного дома. Моим близким не угрожает постоянная опасность попасть под обстрел, подорваться или быть мимоходом расстрелянными. Я как-то по-другому на все посмотрел. Все, что происходит в моей жизни – это не беда. Беда там, а у меня – проблемы, которые можно решать.

Он достал папиросу и сунул ее в рот, не зажигая.

– Чертов Цыбин один раз меня едва не убил и дважды чуть не свел с ума[11]11
  События, описанные в повести «Цепь 1. Цепь».


[Закрыть]. Я так думал! Я ошибся. Стрелял в меня он, а сводил себя с ума я сам. Всего-то понадобилось дать пострелять в себя побольше, чтобы это понять.

Ледогоров быстро бросил на Антона взгляд. Еще недавно одно имя киллера, расстрелявшего несколько лет назад всю челышевскую группу и попавшего под машину при задержании, могло вызвать у него неадекватную реакцию. Навязчивая идея, что убийца ушел от возмездия, сознательно убежав в другой мир, рвала Антона изнутри. Психика опера – тонкая и очень сложная система. Она мало кому понятна и обычным людям, даже близким и любящим, очень трудно заметить, когда она начинает рушиться. Заметить трудно, а усугубить – легко. Достаточно неосторожного слова, несправедливого упрека, секундного недостатка душевной теплоты…

– Папа! А какого цвета шарик тебе больше нравится?

Паша перестал поглощать мороженое и воззрился на руины былой пирамиды.

– Все красивые. – Антон продолжал мусолить во рту «беломорину».

– Но какой больше?

– Зеленый.

– Зеленого не было!

– Тогда желтый.

Паша полез в креманку ложкой. . – Возьми. Я его тебе дарю.

Антон повернулся, вытер ему рот и чмокнул в макушку.

– Спасибо, дорогой. Ешь. Я не хочу.

Он наконец прикурил.

– Вот так, Саня! Так что я теперь спокоен и весел. Потому что живу, люблю…

– Папа! Я дорогой – потому что дорого стою?

– Ты бесценен.

– А сколько мороженого можно на это купить?

Ледогоров допил кофе. Он смотрел на Антона и думал, что все здорово, но не так просто. Он думал, что тот просто перешагнул через очень сложный этап, но кто знает что впереди. Он думал, что, может, надо бросить все и бежать, как мечтает об этом Жаров. В тайгу, в тундру… Думал, что каждого где-то подстерегает свой Цыбин и что, бросив пить, он сам стал слишком много думать.

– В общем, Тоха, ты – уникум! Человек, которому Чечня пошла на пользу.

Подошла девушка в фирменном переднике с логотипом кафе.

– Извините, но у нас не курят.

– Ой, это вы извините. – Антон торопливо затушил папиросу в блюдце. – Ты что? Думаешь, я там один такой был? Да каждый третий как я. – Он рассмеялся и начал загибать пальцы. – Первые – те, кто за деньгами, хотя платят уже хреново. Дальше – «залетчики», которых с нетерпением ждет дома прокуратура, и те, у кого внутри что-то не так. Вот и весь список.

Ледогоров улыбнулся.

– Повторить заход не тянет?

Антон покачал головой.

– Нет. Перегибать не надо. Это мне еще перед отъездом Максаков сказал. Я его как раз в тот день встретил, когда он погиб[12]12
  События, описанные в повести «Цепь 3. В темноте».


[Закрыть].

Ледогоров кивнул.

– Я тоже.

Оба помолчали.

– Глупо.

– А умно бывает?

Народу стало больше. От стойки аппетитно пахло выпечкой. Антон одернул пытающегося залезть с ногами на стул Пашу.

– Сиди прилично! Ты-то как? Бросил пить и купил видак?

Ледогоров улыбнулся.

– Это мне надо было бы не пить с рождения. Мать подарила. Кстати, не знаешь, никому не нужен?

– А что? У тебя уже есть?

– Нет, – Ледогоров вздохнул, – нету. Матери лекарства нужны. На четыре тыщи. А она мне такие подарки делать! Придумала тоже.

Антон проследил, как сын доел последнюю ложку мороженого.

– Пошли на улицу. Покурим уже, наконец.

Ветер так и не появился. Стеклянный, неподвижный воздух заполнял пространство между домами. Казалось, большинство прохожих идет молча, экономя на жаре силы. Они остановились в призрачной тени овощной палатки. Курить Ледогорову не хотелось, но повинуясь стадному инстинкту, он достал сигарету.

– Нормальный аппарат, – сказал Антон, рассматривая коробку. – Сколько тебе надо-то?

Ледогоров пожал плечами.

– А сколько он вообще стоит? Тысяч пять. Он же нулевый.

– Да я спрашиваю, сколько на лекарства нужно, балда?

– Четыре, а что?

– Могу дать тебе с «чеченских». Все равно на них ничего не купишь особого. Так, на жизнь отложил. Отдашь потихоньку.

– Тоха! Брат! Спасибо! – Ледогоров обнял Антона за плечи. – Ну, ты выручил!

Внутри билась радостная мысль, что не надо расставаться с подарком.

– Да ладно, – Антон, похоже, даже смутился от такого бурного выражения эмоций. – Если есть возможность, так чего там… Ты домой? Пошли. Нам у «Чернышевской» с мамой встречаться. Я тебе «бабки» завтра на работу закину.

Поднимая сумку, Ледогоров погладил глянцевый бок коробки. День катился к вечеру. Красное солнце взирало сверху на воскресный неспешный город. Жара не спадала.

* * *

Ледогоров всегда помнил, как перехватывало дыхание, когда гас свет. И узкие зеленые билетики из оберточной бумаги. И муторное ожидание окончания «Ленинградской кинохроники» или «Новостей дня». И километровые очереди на «Легенду о динозавре». И видеосалоны с кучей новых названий и имен. Он мог ходить на несколько сеансов подряд, мог смотреть одно и то же по десять раз, мог ради этого прогуливать работу и учебу. Потом все успокоилось. Кинотеатры исчезли, или стали похожими на смесь дискотеки с закусочной. Видаки перекочевали из салонов в квартиры. Билеты стали выглядеть как рождественские открытки. Но что-то ушло. Что-то, вспыхивающее на мгновение при виде новых афиш, или обложек видеокассет. Это что-то была юношеская вера в реальность происходящих на экране событий и надежда на участие в чем-то подобном. Вера, умершая вместе со взрослым хмыканьем и беспощадной короткой фразой: «Ну прямо как в кино!»

В пункте проката было просто невозможно дышать. Молодящаяся, тучная блондинка с обвислой грудью под модным сарафаном обмахивалась журналом. Ледогоров тщательно отобрал четыре французских фильма, шедших когда-то в прокате и сто раз пересмотренных в маленькой, пыльной «Искре» на Суворовском.

– Сколько?

– Тридцать в сутки, плюс залог за кассету.

Напротив выхода, у кромки тротуара был припаркован бледно-синий «фольксваген». Мерцающая в жарких сумерках реклама магазина «Снарк» отражалась на его капоте. Ледогоров перешел Кирочную и, заходя в арку, снова зацепил его краем глаза. Что-то щелкнуло в мозгу и мгновенно ушло, отступив перед предвкушением приятного вечера. Кино так и осталось с детства его любимым развлечением. Темнело. Открывая дверь, он снова почему-то вспомнил «фольксваген». Положив магнитофон на кухонный стол, открыл холодильник, достал ледяную банку с остатками безалкогольного пива, отпил глоток и вдруг все понял.

* * *

Они были на месте. Их силуэты хорошо просматривались на фоне слабо освещенной лестницы, а заливистый девчоночий смех вообще можно было услышать через две улицы.

– Привет.

Никто, естественно, не проявил особой радости. Солодов слез с подоконника.

– Мы все рассказали. Нам добавить нечего.

– А здороваться не надо? – Ледогоров подошел поближе и протянул ему руку.

– Ну здравствуйте, – буркнул тот, но руку все-таки пожал. Какова бы ни была «блатная» романтика, а простецкие отношения с опером тоже поднимают авторитет среди друзей.

На этот раз с ним были только прыщавый длинный парень в майке с эмблемой какого-то американского баскетбольного клуба и рыхлая девчонка-переросток в обтягивающей маечке и велосипедных шортах.

– У меня всего один вопрос, – Ледогоров прислонился к стенке. – Кто из вас говорил, что машина была синяя?

– Осторожно, запачкаетесь, – Солодов показал на стенку. – Это вон, Ирка, только я…

– Да заткнись ты! Я те че? Слепая? девчонка пыхнула сигаретой. – Я ее с метра видела, когда сюда шла. Синяя она была!

Ледогоров протиснулся между ней и Солодовым к подоконнику.

– Ты мимо нее проходила? А потом вы все видели ее сверху? Вот стоит «опелек» старый. Какого он цвета?

Допотопная иномарка припарковалась в желтых лучах рекламы какой-то фирмы на углу.

– Зеленая, – сказал первым Солодов. – Как раз похожий цвет.

Остальные кивнули.

– Правильно. Зеленая. – Задумчиво кивнул Ледогоров и улыбнулся. – Спасибо, ребята. Дима, я про твои проблемы не забыл. Постараюсь помочь.

Все озадаченно посмотрели ему вслед.

– О, блин, дурак! – протянула Ирка.

– Заткнись ты, – беззлобно бросил Солодов и потянулся за бутылкой пива.

Ледогоров вышел из подъезда и подошел к седому майору в кабине блекло-синего «опеля», издалека кажущегося зеленым в ярко-желтых неоновых лучах.

– Спасибо, Михалыч! Выручил!

Тот отмахнулся.

– Не зря хоть? Ну и ладно! Поехал додежуривать. Тебя подбросить?

Ледогоров покачал головой.

– Спасибо, пройдусь. Не январь на дворе.

– Ну, как хочешь.

Дома Ледогоров аккуратно, по инструкции подсоединил магнитофон к телеку, лёг на тахту, вставил первую кассету и погасил свет. Заунывный парижский дождь ворвался с экрана в комнату, пронзительно печальный Ален Делон, кутаясь в плащ, двинулся сквозь него навстречу своей гибели. Ледогоров посмотрел в окно. Ему показалось что дождевые струи постукивают по железному карнизу, но сумерки оставались влажными и душными. Совсем стемнело. Он прибавил звук.

* * *

– Веселенькая история, но интересная. – Полянский откусил бутерброд и помешал кофе. – Ты чего такой взъерошенный?

– Мать видак подарила. Полночи смотрел. Как в юности, когда они только появились.

Полянский улыбнулся и с удовольствием отпил кофе.

– Великая сила искусства!

В «Василисе» они сидели уже более получаса. Ледогоров рассказывал ему новости и вводил в курс по стрельбе на Некрасова.

– Антон, кстати, обещал заехать. Он мне денег занял. Слушай! Сколько можно жрать? Третья чашка с бутером!

– Тебе-то что? У тебя Юлька здесь? Вот! А Жанка позавчера к матери на неделю рванула, в Новгород. – Сергей вытер губы. – Дома – хоть шаром кати. Я уже все подъел.

Ледогоров закурил очередную сигарету.

– Приходи к нам. Накормим.

– Разберемся.

В кафе вошел Югов в форме и с дубинкой.

– Саня! Тебя Артур искал! По поводу Коршуновских материалов.

– Успеется! – Ледогоров махнул рукой. – Ты там береги себя!

– Козлы! – Югов купил сигареты и выразительно покрутил пальцем у виска. – Оперов – охранять консульство от каких-то антиглобусистов.

– Антиглобалистов, – поправил Полянский.

– Один хер! Саня! Я скажу, что тебя не видел!

Дверь противно скрипнула несмазанной пружиной. Полянский потянулся.

– Ну чего? Пойдем, попробуем водилу снять с адреса?

– А не торопимся?

Сергей хмыкнул.

– А чего мы сможем еще сделать? По судимости его пробить? «Ног»[13]13
  Ноги – наружное наблюдение (жарг.).


[Закрыть] нам под него никто не даст. Для обыска – оснований нет. Так что – как всегда: быть, или не быть, расколется, или нет. Пошли – у меня трудовой энтузазизм.

С утра город покрывала серая, едкая дымка. В воздухе висел запах гари. Солнца не было видно, но дышать от этого легче не стало. Прохожие морщились. Некоторые даже дышали через платки.

– Торф горит! – Полянский откашлялся. – Передавали, в Москве вообще жопа.

Они свернули с Маяковской на Рылеева и без труда нашли нужный дом. Синяя «копейка» ярким пятном выделялась в углу двора. Ледогоров машинально отметил, что до Радищева – рукой подать. Вдвоем быстро осмотрели снаружи заслуженный агрегат. Ничего особенного. Потертый, местами ржавый и облезлый «жигуленок». Даже сигнализации нет. Дворик был приличный, с газоном, на котором росло несколько кустов. Маленький мальчуган в красной панамке сосредоточенно поливал их из допотопной пластмассовой лейки. Его бабушка, сидя на скамейке, зорко и тревожно наблюдала за их кругами вокруг машины.

– Пошли, – Ледогоров тронул Полянского за плечо. – А то сейчас ментов вызовут.

Тот прыснул от смеха.

– Подожди секунду!

Он направился к бабушке.

– Доброе утро! Уголовный розыск! Помогите нам, пожалуйста…

Ледогоров рассматривал нужную парадную. Квартира находилась на третьем этаже и, если порядковая нумерация сохранялась, выходила окнами во двор. Он задрал голову. Ни черта не было видно. Крыша вообще терялась в сером горячем тумане. Вернулся Сергей.

– Вася – мужик нормальный, малопьющий, вежливый. Вышел года три назад. Сидел за драку. Живет с женой и двумя спиногрызами. Жена работает в ателье на Суворовском. Машину всегда ставит здесь. .Пошли. Должен быть дома.

В парадной попался навстречу невысокий крепкий мужик с острыми, глубоко посаженными глазами, который бросил на них изучающий взгляд. На нем были «вареные» джинсы, футболка и матерчатый жилет со множеством карманов, купленный, видимо, в охотничьем магазине.

Лестница оказалось чистой, стены выкрашенными в приятный бежевый цвет, дверь квартиры – металлической, обитой деревянными рейками.

Ледогоров позвонил. Воцарилась тишина.

– А если наш стрелок у него живет? – предположил Полянский.

– Вряд ли. Семья все-таки.

– Кто там?

Голос был совсем детский. Ледогоров взялся за ручку.

– А папа или мама дома?

– Мама на работе, а папа только ушел.

Они переглянулись. На дворе, чихнув, завелся двигатель.

– Идиоты!

Скакать вдвоем через ступеньку на узкой лестнице было неудобно. Ледогоров больно врезался плечом в косяк входной двери и, пропустив Полянского, выскочил наружу.

«Копейка» стояла на месте с работающим двигателем и открытым капотом. Уже знакомый мужик прикуривал у группки откуда-то появившихся студентов, дымящих посреди двора. Оба, сразу успокоившись, перешли на шаг. Полянский засунул руки в карманы брюк. Жужжали мухи. Бабушка, косясь на них, тянула юного натуралиста за руку.

– Быстро пойдем домой.

– Ба! Я еще не все деревца напоил!

Любашев подошел к своей машине и захлопнул капот. Полянский начал обходить «кружок» студентов слева. Ледогоров сдвинул «кенгурушку» со стволом вперед и подался правее.

– На теормехе лысый точно «завалит»…

– Ленка подругу возьмет…

– Кондрату из германщины предки такой аппарат привезли…

Где-то истошно заорала кошка. Любашев открыл водительскую дверь и в последний момент обернулся, явно ища их глазами. Полянский пинком ноги захлопнул дверцу и прихватил его за плечо.

– Спокойно, Вася! Милиция!

Ледогоров взял водителя в «коробочку» с другой стороны. Тот на секунду напрягся, затем мгновенно расслабился,

– Чего такое, мужики?! Я стою, я спокойно!

Ледогоров быстро похлопал его по карманам.

– Документы есть?

– В «барсетке», в машине.

Студенты минуту смотрели на них с интересом, затем продолжили разговор.

Полянский открыл дверцу и извлек «бар-сетку».

– О! А это что? – он снова нагнулся и достал из-под сидения телескопическую железную дубинку.

– Я… Это… Это я нашел.

– И нес сдавать. – Ледогоров вытащил из-за ремня неизменную папочку с бумагами – главным оружием, опера. – Серж, зови этих ребят в понятые. Будем осмотр машины писать!

В отдел ехали на «копейке». Сидящий за рулем, Любашев морщил лоб. Он не казался ни испуганным, ни обескураженным. Только спросил: «На Чехова?» и, получив ответ, кивнул. Возле входа в отдел он аккуратно закрыл машину и протянул Ледогорову ключи. Тот подумал и покачал головой.

– Оставь себе. Пока.

В кабинете Любашев сел на указанный стул и, склонив голову набок, выжидающе посмотрел на них. Полянский сходил к себе и принес чайник.

– Кофе будешь?

– Нет, спасибо.

– Можешь курить.

– Спасибо. Не хочу пока.

Ледогоров усмехнулся.

– Потом можем уже не разрешить.

Любашев пожал плечами.

– Ну что ж делать.

Он держался спокойно. Не задавал вопросов. Не бузил. Ждал их первого хода. Ледого-ров оседлал стоящий перед ним стул и закурил.

– Тебя не удивляет, что ты здесь, Василий?

Он подумал, что если Любашев попросит обращаться к нему на «вы» – можно «сливать воду». Ничего не получится.

– Нет. Вы же милиция. Значит, есть ко мне вопросы.

Лицо у него было внимательным, без тени волнения. Полянский присел рядом на крышку стола.

– Правильно! Вопросов море! У нас, у прокуратуры и еще кое у кого, кто хотел бы найти тебя раньше нас.

Что-то мелькнуло в глубоких, подвижных глазах.

– Не понимаю. При чем прокуратура? Чего меня искать? Я дома живу, по месту прописки.

За окном было серо, как осенью. Вездесущий запах гари забивал ноздри. Духота кабинета мгновенно проступила потом на лицах. Под мышками набухали влажные пятна.

– Бандитизмом занимается прокуратура. Ты же человек опытный. Понимать должен.

Любашев махнул рукой. Это было его первое движение в кабинете.

– Какой там опыт! Дали срок за глупую драку, а вы сразу – опыт! Какой бандитизм? Ничего не понимаю! Еле концы с концами свожу.

Полянский забрался на стол поудобнее.

– Работаешь?

– Не, не устроиться.

– На что живешь?

– Машина кормит. «Бомблю».

– Сколько получается?

– На еду хватает.

Ручка двери изнутри дернулась, затем кто-то снаружи неистово заколотил.

– Б… Ну видят же – закрыто! – Ледогоров поднялся и распахнул дверь.

– Занят я!

– Извини, – на пороге стоял Андрей Мальцев – худосочный, очкастый юнец, пришедший в отдел два месяца назад с гражданки. – Тебя начальник ищет. Сказал срочно к нему зайти.

– Позвонить не может, что ли! Серж, я сейчас!

Ледогоров с грохотом захлопнул дверь. Мальцев побрел по коридору к себе в кабинет. Он был весь какой-то унылый, какой-то нездешний по определению. Ледогоров посмотрел, ему вслед.

– Андрей!

– А?

– Извини, я на тебя… Просто там «клиент» и … Ну, не вовремя просто.

Мальцев улыбнулся. Похоже, настроение у него повысилось.

– Да понял я все. Не бери в голову.

Артур сидел и нервно барабанил пальцами по столу.

– Ты где лазаешь?

– На территории! Работаю!

Ледогоров сел, не дожидаясь приглашения.

– Ты материалы Коршунова забрал?

– Нет. Некогда. После обеда заберу.

Артур вскочил.

– Ты рехнулся?! Я тебе что сказал?! Там по заявлению Шалимова срок завтра! Материал на контроле в главке! Ты знаешь, кто такой Шалимов?! Бросай все, хватай материал и к нему!

Ледогоров тоже встал. Внутри у него клокотало.

– У меня задержанный по стрельбе, которую ты мне подсунул!

– Отдай все Полянскому!

– Хрен! Я все накопал, а теперь отдай! Мне по хер, кто такой ваш Шалимов! Я буду заниматься своим задержанным! И не ори на меня! Я тебе не шавка!

– Я тебе тоже! И ты на меня не ори!

– Я не ору!

– Орешь!

– Не ору!

– И я не ору!

– Орешь!

Они стояли, тяжело дыша, друг против друга. Артур покосился на дверь.

– Тише. Весь отдел соберем.

– Ты первый начал.

– Ладно. Задержанный реальный?

– Нет – виртуальный!

– Колется?

– Пока только нюхает.

Артур скривился.

– Хватит тебе. Иди. Я с материалом сам разберусь.

Ледогоров хмыкнул.

– Хохмачеву отдай. Он «заказные» темы любит.

Вышегородский вздохнул.

– Хохмачев у нас больше не работает.

Ледогоров обернулся в дверях.

– Неужто ушел?

Артур посмотрел в блеклое от дымки окно.

– Переведен в ОУР РУВД. Старшим на детскую линию.

Ледогоров поперхнулся смешком.

– Ну! Поздравляю ОУР с суперприобретением. Здорово тебе в морду плюнули, Артурчик.

Вышегородский не ответил.

За дверью кабинета слышался возбужденный голос Любашева. Вставлял какие-то реплики Полянский. Ледогоров поскреб дверь. Внутри было как в парилке. Концентрация дыма в воздухе достигла уличной. Он заметил, что «клиент» уже тоже закурил.

– Какие новости?

Полянский развел руками и, соскочив со стола, размял ноги.

– Свое участие в бандформированиях Василий отвергает начисто.

– Ну послушайте, – Любашев усмехнулся. – Какой из меня бандит? На «копейке»! Еле …

– Какой-какой? Настоящий! – Ледогоров достал пакет с дубинкой. – Вооруженный холодным оружием.

– Ну это, да, – Любашев погрустнел, – это для защиты. Я же таксую. Пойми меня, командир!

Ледогоров снова сел на свой стул.

– Поймем. Если ты нас поймешь, – он достал сигарету. – Серж! Ты по существу вопроса говорил?

Полянский налил из чайника кипятку и высыпал в кружку один из заблаговременно приобретенных пакетиков «Нескафе».

– Нет. Я только в общих чертах обрисовал ситуацию.

– Тогда, Василий, – Ледогоров прикурил, – слушай сюда! Дубинка – это херня, но мы тебя на ней арестуем. Знаешь, почему прокуратура на это пойдет? Потому что речь идет о соучастии в убийстве. Подожди! Не возражай! Тебя уже опознали как водителя машины, в которую сел киллер. Опознают и машину. Для начала этого хватит, а там посмотрим. Ты, конечно, тюрьмы не боишься – ты парень судимый, но есть один нюанс. Жертва – не кто-нибудь, а авторитетный армянский пацан. Поэтому либо тебя подрежут в «Крестах», либо ты кинешься к нам искать защиты. А вот тогда уже мы раскрутим тебя по полной. Включая фуры на трассе.

Ледогоров почти физически почувствовал, что последняя брошенная наобум фраза оказалась решающей. Любашев «дернул глазами». Его «цепануло». До этого он вполне меланхолично слушал его излияния. Подавляя в себе желание еще надавить, Ледогоров молча курил. Таких как Любашев очень опасно пережимать.

Сзади подошел Полянский, держа в руке кружку, излучающую терпкий аромат.

– Кофе будете? – невозмутимо спросил он.

– Да! – ответили оба разом и Любашев расслабился.

Ледогоров много раз видел, как отпускает внутри человека натянутая пружина. Как уходит напряжение под воздействием принятого решения. Какого – будет видно по следующей фразе. Может запереться окончательно, а может «развалиться» до задницы.

Любашев спокойно закурил, взял из рук Полянского кружку с кофе и, закинув ногу на ногу, ровным голосом спросил:

– Какие варианты?

– Варианты? – Полянский взгромоздился обратно на стол, незаметным жестом остановив готового к продолжению беседы Ледогорова. – В зависимости от того, какова правда. Так что, ты рассказывай как есть, а мы уже будем думать, как это положить на протокол, чтобы сделать из тебя запуганного нечаянного пособника, или вообще честного свидетеля. Про дубинку, разумеется, забываем.

– И про трассу.

Полянский с Ледогоровым быстро переглянулись. Любашев перевел взгляд с одного на другого. Это было скорее утверждение, чем вопрос.

Ледогоров кивнул.

– Хорошо.

Серое облако над городом стало таким густым, что за окном, казалось, наступили сумерки. На часах было полтретьего. Хотелось есть. Курить не хотелось. Снаружи в стекло билась обезумевшая от дыма муха. Где-то отчаянно сигналили автомобили. Любашев поискал в своей пустой пачке сигарету. Не найдя, попросил и закурил. Ледогоров, как любой нормальный опер, видел все это десятки раз. Все оттягивали этот момент до последнего. Все курящие закуривали. И коммунальные воришки, и наемные убийцы. Он так и не научился воспринимать это спокойно. Сердце рвало грудь. Пальцы дрожали и пришлось опустить руку с сигаретой под стул. По щеке сбежала предательская капелька пота.

Любашев глубоко затянулся.

– В общем, в тот день он позвонил…

– Подожди. Давай сначала. Как вы познакомились?

Ни один опер так никогда и не сможет объяснить, почему люди «колются».

* * *

В кабинете у Копылова дымом пахло меньше. Наверное, потому что он не курил. На улице было так мутно, что пришлось включить свет. Леня грыз колпачок шариковой ручки и не перебивая, слушал Ледогорова.

– Короче, после того как он его подвез, Зураб и спрашивает его: «Хочешь подзаработать „пятихатку" в день? Повози меня пару недель, а то у меня ни прав, ни машины». Ну, Любашев ухватился за эту возможность и начал с ним кататься. Мест там всяких много, но нас-то интересует конкретный день. И вот, что получается, – Ледогоров заглянул в блокнот. – Зураб сказал Василию заехать за ним в три часа дня. Съездили на рынок, купили продуктов. Отвезли бабу Зураба к подруге. Затем поехали на Московскую-Товарную. Там был праздник. Василий понял это, потому что искали подарок и Зураб сказал, что идет в кабак. Оттуда Василия он отпустил и велел заехать за ним к полуночи. Любашев подъехал и ждал за воротами. Поэтому, кстати, его не видел больше старик-«вохровец». Где-то в полпервого из ворот выехал «мерс» с Зурабом и каким-то толстым «черным». Раньше Вася видел их вместе один раз в кафе. Зураб вышел и сказал, чтобы Вася ждал его на углу Баскова и Радищева. Ну и они разъехались. Вася подъехал на место и стал ждать. Выстрелов он не слышал – музыка играла громко, но когда в салон запрыгнул Зураб, то он держался за кисть руки и за ремнем джинсов у него был пистолет. Василий утверждает, что марки ТТ. Они выехали на Радищева и заехали к нему во двор. Он испугался, что Зураб серьезно ранен, но пуля прошла по касательной. Рану перевязали, хлопнули по рюмке, Зураб позвонил кому-то из друзей и за ним приехали. Вот, в общем, так.

Ледогоров перевел дух. Копылов по-взрослому хмурил брови.

– А кто приехал?

– Он не видел. Зураб один спустился.

– А пистолет?

– С собой забрал?

– Жена Любашева Зураба видела?

– Нет. Она с детьми в деревне была. Только вчера приехала.

Копылов снова покачал головой. Чувствовалось, что ему очень хочется быть настоящим, опытным следователем.

– Не верю, что этот Любашев такой чистый и невинный! – высказался он наконец. – Неужели он ничего заранее не знал?

– Я думаю, не знал, – не согласился Ледогоров. – Там может вообще – эксцесс. Не договорились о чем-то, и понеслось.

– Все равно, – Копылов безуспешно попытался поймать одну из поселившихся у него в кабинете мух. – Что-то он оставляет «за кадром».

– Вряд ли, – Ледогоров закурил, и усмехнулся про себя.

По договоренности с Любашевым «за кадром» остались шесть эпизодов нападений на грузопервозчиков, доставка из квартиры Зураба к воротам «Товарной» того самого пистолета ТТ, о чем он попросил, увидев «мерс» Галустяна, три или четыре покупки для Зураба героина и, наконец, обещание Зураба дать две тысячи долларов после «разборки» с «жирным скотом». Дело было не в том, что Ледогоров не доверял следователю. Он берег его. Берег от лишней пока информации. Следователь – лицо процессуальное. Его общение со «злодеями» должно ограничиваться исключительно следственными действиями. Договариваться, беседовать за жизнь, лавировать среди фактов, играть словами – это удел оперов. Работа с задержанными иногда похожа на коктейль из дипломатических переговоров и рыночной торговли: «дам показания об этом, если вы „отмажете" от этого…», «расскажу о том, если „забудете" о сем»… и т. д. Вот и крутится опер, взвешивая на невидимых весах чужие горести. «Плохо, что вас обворовали, но вора придется отпустить – он убийцу сдает». «Аморально!» – закричали бы обыватели. «Преступно!» – заключает прокуратура. «Беспредел!» – возмущается пресса. И никто не помнит, что в любимых всеми «правовых государствах», «сделка с правосудием» в законе прописана. Сдал киллер целый клан мафиозный, сумел остаться живым до суда – получи новую жизнь, несмотря сколько ты народу накрошил. А остальным всем – пять веков срока. А у нас – всплывет такой факт, уцепятся за него адвокаты и выйдут все злодеи на свободу, кроме того, который показания давал. Он-то и сядет, с опером заодно. Поэтому проще – ничего не раскрывать. Спокойнее, безопаснее, сытнее. Но как-то больно, обидно и тоскливо.

– Когда он его последний раз видел?

– А? Что? – Ледогоров вынырнул из пучины морально-правовых размышлений.

– Я спрашиваю, когда Любашев Зураба последний раз видел? – Копылов пролистывал жидкие материалы уголовного дела.

– Видел именно тогда, – Ледогоров окончательно вернулся мыслями в кабинет. – А слышал вчера. Зураб сказал, что собирается в Грузию на днях.

Копылов вскинулся. Его юношеские глаза горели неподдельным азартом.

– Так надо брать его! Может, он уже уехал.

– Может.

– Надо перекрыть самолет и поезда.

Ледогоров кивнул.

– Надо. Только кроме имени мы ничего не знаем.

Копылов поджал губы.

– Тогда…

– Тогда надо просто ехать в известный нам адрес, попытаться его там найти, сделать обыск – вряд ли он теперь «горячий» ствол с собой поволочет и хотя бы полностью установить его личность.

Копылов кивнул, вскочил, засуетился, схватил какую-то бумажку, положил ее на место, взялся за телефонную трубку и вдруг обмяк.

– Че-е-рт! – простонал он. – Я забыл!

– Что? – Ледогоров смотрел на него с изумлением.

– Сегодня же первое число. Новый кодекс!

Ледогоров матернулся и зажег новую сигарету. Стало кисло. Казалось, что вездесущие мухи жужжат как реактивные самолеты. Он тоже забыл. Если бы помнил – попробовал бы крутиться быстрее.

Новый уголовно-процессуальный кодекс, вступавший в силу с первого июля в милицейских кулуарах звался уголовно-бандитским, или попросту беспредельным. Ходили слухи, что на оплату этого так называемого правового документа ушла львиная доля всего «общака» преступного мира России. Ледогоров, в принципе, хорошо понимавший, что это смешно и, что «общак» – это не мешок, набитый деньгами, тем не менее соглашался, что подобное беззаконие стоит дорого. Созданный под флагом борьбы за человеческие права документ почему-то начисто игнорировал права жертв преступлений, давая широкие возможности разнообразным преступникам ускользнуть от ответственности. Работа же правоохранительных органов усложнялась, количество бюрократических и формальных моментов увеличивалось. Это должно было отбить у последних борцов с преступностью желание добиваться справедливости.