Текст книги "Попытка к бегству"

Все это вихрем пронеслось в голове у Ледогорова. Он почувствовал, как приподнятое «расколом» Любашева настроение и охотничий азарт уступают место усталости и апатии. Следователи и раньше-то не очень любили рисковать, опасаясь быть наказанными за необоснованное, по мнению начальства задержание, или обыск. Чего уж теперь ждать?

Копылов сидел, глядя прямо перед собой, затем вздохнул и подтянул к себе текст нового закона.

– Когда-то надо начинать. Саша, вы… ты погоди, я почитаю, чего теперь делать надо.

Ледогоров кивнул.

– Я пока к себе схожу.

Дымная мгла растворилась в вечернем полумраке. За окном с трудом проглядывались мерцающие окна дома напротив. Полянский с Любашевым пили кофе с сушками и беседовали.

– А Корней не «бомбит»?

– Не, он как вышел – остепенился, работает. Вот Силантий…

«Пошел процесс, – подумал Ледогоров, – только надо ли это теперь?»

Полянский обернулся.

– Ты чего так долго? Следак готов?

– Через десять минут. «Сходняк» начался?

– Вроде.

– Можно тебя на секунду?

Они примостились прямо у дверей кабинета, поглядывая в щель на оставшегося в одиночестве Любашева и общаясь шепотом.

– Ну и чего теперь? – не понимал Полянский.

– Ничего. Может и смысла нет Зураба ловить. Тогда пошлем Васю подальше и сами по домам.

– Его бы это устроило, но я не понимаю…

– Да я сам не понимаю! Когда мы вообще чего-нибудь понимали!

– Не ори. Любашев услышит.

– Извини. Я не на тебя.

– Да понятно.

За неплотно притворенной дверью кабинета Вышегородского раздался грохот отодвигаемых стульев.

– «Сходка» закончилась. Я пошел к следаку.

– Давай. Если что не так – надо Артураподключить. Он – начальник. Пусть у него голова болит.

– Посмотрим.

Копылов что-то активно печатал на машинке.

– Саша! – поднял он голову. – Надо в прокуратуру лететь. Я позвонил Тихонравову, он договорился насчет обыска. Пока еще прокуратура санкционирует. Суды еще не готовы. Я так решил – задержать этого Зураба на сорок восемь часов я по закону право имею. Получится – будем думать как в суд за арестом выходить, а пока давай адрес квартиры.

Ледогоров выпучил глаза. Вчерашний мальчик-новичок неожиданно оказался деятельным, умеющим принимать решения следователем.

– Ушинского тридцать семь, корпус два, квартира сто девять, товарищ следователь. Раз решите привести свидетеля?

Губы серьезного Копылова тронула едва заметная улыбка.

– Ведите.

Он изо всех сил старался не подать виду, как ему приятно.

Дежурка оказалась на удивление сговорчивой и согласилась дать «патрульку» до прокуратуры всего за два пива. Полянский вызвался сгонять. Копылов приступил к подробному допросу Любашева, несмотря на окончание рабочего дня. Жизнь казалась чудесной, волшебной сказкой. Ледогоров заглянул в начальственный кабинет. Хотелось всех радовать.

– Артур! Похоже, раскрываем Некрасова. Нужна машина на утро.

Вышегородский заполнял какие-то таблицы.

– Тьфу ты! Опять процент по кражам в жопе! Ты сколько карточек по сто пятьдесят восьмым выбил?

Статистические карточки, заполняемые следователями, при направлении дела в суд были основным показателем работы уголовного розыска. Нет карточки – нет раскрытия. Это особенно комично смотрелось на фоне заявлений больших начальников в ярких погонах о ликвидации «палочной системы». Сказка начала превращаться в скучную реальность.

– Я говорю, Артур, машина нужна. Утром обыск с задержанием. И человека бы одного.

Вышегородский оторвался от бумаг.

– На задержание – святое. Позвони Огурцову. Он завтра должен выйти. А машину я оставлю у отдела.

Водитель «жигуленка» Валя Огурцов скрывался на больничном примерно месяц из трех. Автомобилем в его отсутствие пользовался сам Артур. Ледогоров протянул руку.

– Давай ключи. На хрен мне Огурцов – я и сам могу. Человек еще нужен?

Артур протянул связку с массивным брелоком.

– Выбери сам кого-нибудь. Только не Югова – я ему заявление Шалимова отписал.

Ледогоров кивнул, удивляясь сговорчивости Артура.

– Спасибо.

– Не за что. Хорошо бы огнестрел поднять. Постарайтесь.

В коридоре Югов возился с перекошенной дверью собственного кабинета. Она никак не хотела закрываться.

– Помочь?

– Давай. Чего домой не идешь?

– Следак задержанного допрашивает, а ты?

– Уже иду. Материал – дерьмо подсунули. Один учредитель хочет нашими руками другого «съесть». Артур кричит: «Натягивай мошенничество».

Дверь хрустнула и встала на место. Замок защелкнулся. Югов достал платок и промокнул лоб. Похоже, из-за бороды ему было особенно жарко.

– Артура, похоже, Гриня плющит. Сегодня на «сходняке» визжал, что снимет. Громкая связь случайно включилась.

Под Гриней, естественно, подразумевался начальник РУВД Григоренко. Ледогоров усмехнулся. Сговорчивость Вышегородского нашла объяснение. Для зама по УР на грани понижения в должности хорошее раскрытие отдела – палочка-выручалочка.

– Спасибо, – Югов пошел к выходу.

Из соседнего кабинета появился протирающий очки Мальцев. Ледогоров вспомнил о завтрашнем обыске.

– Андрей, молсешь завтра с ранья с задержанием помочь?

Тот помялся секунду.

– Ну да, конечно.

– Тогда в семь, у входа в отдел.

– Хорошо.

На улице видно стало совсем мрачно. Было уже не разобрать, где темнота, а где дым. Откуда-то налетел порывистый ветер. Спертый воздух, казалось, гудел, как поверхность барабана после удара палкой. Тяжело дыша, на этаж поднялся Полянский.

– Ну и духота! Мрак! Гроза идет с севера.

Ледогоров кивнул.

– И слава богу. Привез?

– Конечно. Подпись прокурора, печать. Все по закону.

Оба закурили.

– Господи, уже скоро восемь.

– Темнеет-то как. А неделю назад белые ночи еще были.

– Завтра вставать спозаранку. Следак допрашивает еще?

– Да. Надо дождаться. Проконтролировать, все ли нормально Вася сказал.

Полянский откинулся на стуле.

– Иди. Я дождусь. У тебя же Юлька дома.

– А ты? Может, ужинать к нам?

– Не, я куплю литр молока, батон – и спать.

– Точно?

– Точно.

– Спасибо, старый.

– Сочтемся.

Где-то далеко, в районе Гражданки, ударили первые раскаты грома.

* * *

Ливень уходит к югу, затихая теплым шуршанием за чередой остывающих крыш и поглощая, растворяя в себе надоевшие за день запахи дыма и гари.

– Пообещай, что будешь осторожен!

– Я уже обещал.

– Еще!

– Обещаю.

Она гладит его по голове.

– Спи.

– Сплю.

– Пока я думаю о тебе, с тобой ничего не случится.

Ее теплое дыхание щекочет щеку. Он гладит ее по теплой подрагивающей спине.

– Все самое худшее в моей жизни уже было.

– Что?

– Самое худшее, самое страшное.

– Что?

Он опускает руку ниже. – Я жил без тебя.

– Бедный!

Она долго целует его в губы.

– Как ты выжил?

– С трудом.

– Все. Спи.

– Сплю.

Ночь. Далеко-далеко переваливается с ноги на ногу уходящая гроза.

* * *

– Вот эта точка. У торгового центра. Вторая.

Машина «чихнула». Ледогоров выругался сквозь зубы. Сказать, что Вышегородский не следил за машиной – не сказать ничего. Было по-утреннему прохладно и сыровато от прошедшего ночью ливня. На остановке толпились сонные люди. Машин мало. Летом пульс города слегка ослабевает.

– Давай. Вставай между домами.

Задремавший в дороге Мальцев как-то совсем по-детски тер глаза и вертел головой.

– Приехали?

– А то.

На улице по коже побежали мурашки, В семь утра, в одной футболочке явно холодновато. Парадная оказалась оборудована домофоном, Ледогоров мысленно выругал себя и Серегу за то, что не уточнили этот вопрос у Любашева. Про входную дверь расспросили подробно, а про парадную – не догадались.

– Звонить, как я полагаю, не будем? – осведомился Полянский и достал сигарету. – Значит, придется ждать.

Прикурить он не успел. Дверь «пискнула», замигала зеленым огоньком и отворилась. Пожилая женщина в испуге шарахнулась от трех застывших под козырьком подъезда мужиков. Ледогоров посторонился, освобождая дорогу.

– Проходите, пожалуйста.

Она заспешила прочь, поминутно оглядываясь.

– Тринадцатый этаж.

Лифт скрипел и стонал, поднимая их наверх. Полянский хихикал, читая вслух нацарапанные на его стенках эротические мечты местных тинейджеров. Лестничная площадка этажа имела замысловатую, угловатую форму. Дверь в сто девятую оказалась, наоборот, самой простой и единственной деревянной. Любашев не обманул. Видимо хозяева, сдающие квартиру, не видели смысл пока ее укреплять. Ледогоров обернулся к Мальцеву.

– Ты без оружия. Дуй вниз. Определись, где окна и жди, когда полетят пулеметы и мешки героина. Ферштейн?

Мальцев без улыбки кивнул, пошел обратно к лифту. Полянский приложил ухо к филенке.

– Спят.

– Ты удивлен?

– Нет. Я бы тоже с удовольствием еще на массу давил.

– Ничего. Сейчас и их разбудим, чтобы не обидно было.

Ледогоров посмотрел на часы и достал из «кенгурушки» пистолет.

– Звони.

Сколько ни стоял он за свою оперативную жизнь перед такими дверями, сжимая ПМ, а сердце снова учащенно забилось, холодок скользнул от затылка в ноги. Он подумал, что когда перестанет это чувствовать – значит, точно пора уходить. Полянский кивнул и показал на дверь. Кто-то изнутри завозился. Глазка не было.

– Кто там? – наконец осведомился сонный и блеклый женский голос.

Ледогоров вздохнул.

– Соседи снизу. У нас протечка. Заливаете.

За дверью снова зашаркали. Послышались приглушенные голоса. Полянский снова нажал кнопку звонка.

– Не звоните! – голос уже «проснулся» и приобрел окраску. – У нас ничего не течет!

– Но у нас-то течет!

Ледогорова с Юлькой заливали месяц назад и роль разгневанного соседа удавалась без труда, но строгое жюри явно не торопилось присудить ему «Оскара».

– Я уже сказала – у нас все нормально. Уходите.

Полянский снова прислушался у замочной скважины.

– Не одна, – шепнул он.

Ледогоров сделал еще одну попытку.

– Девушка! Откройте! Я милицию вызову!

Воцарилась пауза.

– Вызывайте кого хотите!

Полный провал. Полянский усмехнулся и снова нажал кнопку. Противный, резкий звонок резал утреннюю тишину. Хозяйка выдержала только три минуты.

– Охерел, козел? Убирайся!

Ее тон качественно изменился.

– Вера! За такие слова пятнадцать суток положено! – Полянский отпустил кнопку. – Открой, милиция.

Снова пауза. Видимо, в квартире совещались.

– Не знаю, какая вы милиция! Сначала одно говорите, затем другое! Я не пущу.

– Вера! Не дури! Мы дверь сломаем!

– Не имеете права! Я буду жаловаться!

– Имеем! Открой! Поговорить надо!

– Я вам не верю! Вы из шестьдесят третьего?

Ледогоров усмехнулся.

– Ну наркота уже точно в унитазе, – шепнул он Полянскому. – Мы из Архитектурного РУВД! Можете туда позвонить…

– Не знаю я ничего…

– Серега, пора понятых и ломать.

Полянский кивнул. Действующие законы как ни странно разрешали ломать двери, в случае воспрепятствования проведению обыска. Но только в присутствии понятых, которые могут подтвердить отказ открыть двери и проследят, что опера с порога не разбрасывают по квартире пакеты героина. Дверь сто восьмой квартиры без вопросов открыла красивая женщина в черном шелковом халате.

– Здравствуйте. Милиция. Вы не могли бы поприсутствовать в качестве понятого при…

– Нет.

– Почему?

– Не хочу ни во что ввязываться.

Дверь захлопнулась. Полянский еще секунду постоял.

– Спасибо. Чтобы вас ограбили и изнасиловали.

На лестницу пробились первые солнечные лучи. Видимо ливень притушил торф и засилья дыма сегодня не предвиделось.

– Милиция. Вы не могли бы поприсутствовать…

– Не, извините мужики, мне на работу.

– Милиция. Вы не могли бы…

– Ой, я болею.

– Милиция…

– Нет, нет. Ничего не могу.

Ледогоров стоял в душном полумраке лестничной клетки, жал из вредности на кнопку звонка и переполнялся знакомой периодически каждому оперу ненавистью ко всем гражданам, которые хотят от милиции всего, не желая в нужный момент пошевелить и пальцем. Полянский уже спустился на этаж ниже. За дверью слышались шаги и возня. Ледогоров думал о том, что можно было придумать что-нибудь еще: привлечь Любашева, или подключить местного участкового. Серега вернулся. С ним был явно отставной военный лет шестидесяти и дворничиха в рабочем жилете.

– Наш «концерт» привлек внимание председателя ЖСК, который согласился нам помочь.

Ледогоров мрачно кивнул, не отпуская звонок.

– Сам бог велел. Насдавали квартир бандитам.

Отставник робко пожал плечами.

– Разве же уследишь.

Его желтая рубашка на глазах темнела от пота.

– Откройте! – Полянский стукнул в дверь ногой. – С нами председатель ЖСК. Он подтвердит, что мы из милиции!

– Хватит стучать! Козел!

Голос стал нагло-развязным.

– Кажись, ширнулась, – Серега повернулся к Ледргорову. – Давай «монтажку».

Предусмотрительно взятый из машины инструмент стоял прислоненный к стенке. Ледогоров изучил замок.

– Обыкновенный. Я отожму, а ты вдарь. Как там у Андрюхи?

– Вроде ничего не кидали. Может, позвать его?

– Он без ствола. На хрен нужен.

– Нашел кого взять.

– Да из башки вылетело. Понятые, отойдите подальше. От греха…

Разговаривая, Ледогоров прилаживал монтировку в щель напротив замка. Дверь, к счастью, открывалась вовнутрь. Ухало в голове. Тело покрылось испариной. Полянский встал напротив дверей, выставив перед собой пистолет и перенеся вес на одну ногу. Понятые отошли к самому выходу на лестницу. Как всегда, до предела обострился слух. Было слышно, как внизу плачет ребенок, пиликает какая-то компьютерная игрушка и шипит на сковороде масло. Одной рукой монтировку было не удержать. Ледогоров сунул ПМ за пояс и изо всех сил потянул импровизированный рычаг.

«Все-таки надо было позвать Мальцева и отдать ломик ему».

Дверь заскрипела под давлением. Хрустнул колющийся в щепки косяк.

– Давай!

Полянский прыгнул вперед и, вложив вес тела, врезался ногой в дверь около замка. Ослабленный рычагом косяк поддался, с глухим стуком упала какая-то часть замка, дверь распахнулась.

– Лежать! Милиция! – заревел Ледогоров и, рванув пистолет, ворвался в квартиру.

Поднявшееся во всей красе солнце било через окна прямо в глаза. Пахло пылью и свежесваренным кофе. На фоне слепящих лучей мелькали тени. Оглушительно визжала женщина.

Никогда нельзя строго судить группу захвата. Состояние людей, летящих навстречу возможному выстрелу таково, что рефлексы самозащиты всегда работают быстрее, чем мозг. Сколько раз Ледогоров смотрел крутые полицейские боевики и поражался, как напарники в самые критические моменты обмениваются знаками, понимая друг друга с полу жеста. Он никогда не мог подробно вспомнить ни одного задержания. Для него это было подобно видеоклипу, или компьютерной стрелялке. Его всегда уважали за смелость. Он часто думал, что просто не успевает испугаться, потому что не успевает ни о чем подумать.

Кто-то вынырнул за спиной справа. Ледогоров резко ударил локтем. Еще раз. Всхлип. Стон. В нос ударил едкий запах лака для волос и женского тела. Он пинком распахнул задрапированную какой-то циновкой дверь, перескочил расхристанную двухспальную кровать и уткнулся стволом в раздвижную дверцу платяного шкафа. Сзади хлюпало.

– Су-у-ка, – негромко выл снизу приглушенный женский голос.

Он присел и «вжжикнул» дверцей. Никого. Ноги не спрячешь. Тот же запах пыли и покачивающиеся над головой шмотки. Аккуратно приоткрыл дверь на лоджию. Солнце вцепилось в лицо. Пусто. Давно неметенный бетонный пол, табурет, пепельница, полная хабариков. Постепенно сверху вниз начали расслабляться клеточки тела. Он повернулся. В глазах медленно угасали солнечные блики. Стало вдруг тихо.

– Су-у-ка.

– Ты как? – крикнул из прихожей Полянский.

– Нормально. Здесь пусто. – Ледогоров начал обходить кровать, под аккомпанемент подвывания.

– Здесь тоже. Махни Андрюхе. Он с твоей стороны.

– Сейчас.

На полу, в дверях спальни, скорчилась крупная загорелая девица в одних трусиках. Обеими руками она держалась за лицо, тщетно пытаясь унять растекающуюся по полу кровь.

– Су-у-ка. Ко-о-зел.

В дверях, тяжело дыша, возник Полянский с разодранной щекой. Пистолет он все еще держал в руке стволом вниз.

– Вторую подругу я к батарее пристегнул, – он потрогал царапину. – Хорошо, что Жанка в отъезде.

Ледогоров присел перед подрагивающим в рыданиях телом и потянул за плечо.

– Сядь.

– Пошел ты, пи…

Он ухватился за длинные темные волосы и дернул.

– Больно!

– Сядь ты, б…! Запрокинь голову.

У девицы оказалось широкое, немного плоское лицо, черт которого невозможно было разглядеть под смесью из крови и слез. Она все-таки села, прислонившись к косяку и скрестив по-турецки ноги. Ледогоров стянул с кровати простыню и сунул ей в руку.

– На, промокай!

Взгляд скользнул по пышной груди с большими темными сосками, вокруг одного из которых вилась татуировка «Только для взрослых!» Полянский протиснулся у него за спиной и вышел на балкон.

– Андрей! Поднимайся!

Ледогоров выглянул в прихожую. Квартира была двухкомнатной. Через двери гостиной был виден опрокинутый сервировочный столик и желтые тельца бананов на синем паласе. На кухне, прямо на полу, безвольно уронив голову на грудь, сидела тусклая, худосочная девчонка в белом махровом халате. На вид ей было лет шестнадцать. С лестницы осторожно заглядывал «отставник».

– Мы еще нужны?

Он наткнулся взглядом на голую, замызганную кровью девицу и прилип взглядом к ее экстравагантному бюсту.

– Нужны, – выдохнул Ледогоров и, рывком подняв свою недавнюю жертву, поволок ее в ванную под пристальным взглядом старика. – Серж! Объясни понятым их права.

Холодная вода привела девицу в более-менее удобоваримый вид. Кровь унялась. Нос, по счастью, оказался цел. Зато разбитая губа увеличивалась на глазах. Ледогоров накинул на нее висевший на крючке халат, нашел в шкафчике перекись водорода и пластырь. Наркоманы всегда трепетно относятся к медикаментам. Она послушно, скосив глаза, наблюдала за его манипуляциями с ее лицом.

– Может, ты меня еще и трахнешь?

Он усмехнулся и заклеил ей ссадину на лбу от удара в дверной косяк.

– Обязательно. Если будешь мне мозги парить.

Она подняла обе руки.

– Не надо, начальник. Я все скажу. Хотя, если ты «жаришь» как лупишь…

– Цыц, – Ледогоров отрезал последний кусочек пластыря.

– Молчу, начальник, молчу.

Такие экземпляры встречались не часто. Ледогоров с трудом давил в себе смех.

– За что сидела, Верочка.

Он наконец закончил и бросил пластырь и ножницы на полку. Она поднялась с края ванны, не позаботившись запахнуть халат.

– За что Верочка сидела, я не знаю. А Катенька, то есть я, сидела за любовь.

– Несчастную, – кивнул Ледогоров, удивляясь, насколько больше она подходит на роль подруги дерзкого Зураба, чем невзрачная девчонка из кухни.

– Почему? Наоборот – счастливую, – она криво усмехнулась разбитыми губами и пропела. – Вор воровал, воровала и я!

– Ладно, пошли. Там разберемся. – Он открыл дверь. – Да запахнись ты!

На кухне Полянский зачитывал постановление на обыск. Девчонка в белом халате уже сидела на стуле и водила вокруг обалдевшим взглядом. Стол загромождали остатки вчерашнего пиршества. Дворничиха с интересом изучала с полдюжины пустых бутылок с цветными этикетками.

– Это что ж? Девки столько выдули?

Катя вошла и упала на стул, широко расставив ноги.

– Ты, тетка, не видела, какие мужики…

Ледогоров легонько хлопнул ее по затылку.

– Умолкни!

– Все, начальник, все.

«Отставник» не отводил взгляда от ее ног.

– Вера Васильевна, – Полянский тронул вторую девчонку за плечо. Вы снимаете эту квартиру?

Она кивнула.

– Предлагаю выдать хранящиеся в квартире орзокие, боеприпасы…

– Верка! Тащи миномет из-под кровати! – хихикнула Катя.

– …. и вещи, не принадлежащие вам.

Кухню заливало солнце. Оконное стекло нагрелось и излучало его тепло. Утробно урчал холодильник. Покряхтывал модными аккордами старенький приемник.

– Нет такого? Распишитесь.

Ледогоров взял со стола паспорт в потертой ледериновой обложке. Муратова Вера Васильевна, семьдесят четвертого года. Да, явно не шестнадцать лет. Уроженка и жительница Петрозаводска.

– Приступим, – Полянский поднялся. – Понятые, прошу вперед.

Хозяйка, похоже, еще плохо соображала, что происходит. Катя поманила Ледогорова.

– За диван в большой комнате не лазайте, – шепотом сказала она. – Я, когда трахалась, туда презики кидала. Некрасиво.

– Переживем, – он подтолкнул ее к двери. – Вперед.

Любой обыск есть занятие пыльное, муторное и малоприятное. Последнее возрастает пропорционально размерам и степени захламленности квартиры. Интересные находки являются редкой наградой за кучи перелопаченного белья и десятки метров грязных кладовок и антресолей. Сколько потерянных вещей находят в результате обысков хозяева. «Ой! Моя старая косметичка нашлась!» От какого количества ненужного хлама избавляются. «А эту коробку обратно не надо. Мы ее на помойку снесем.»

Квартира Муратовой была средней. Как и все съемные хаты, она не была переполненной вещами, но и маленькой ее было не назвать. В серванте валялось несколько полароидных фотографий Веры и Зураба. На них она выглядела ярче и привлекательней. У телевизора валялась упаковка одноразовых шприцов, что само по себе, юридически конечно, ничего не доказывало. У дивана, на котором, видимо, ночевала Катька, стояла пепельница с окурками папирос. Полянский понюхал один из них.

– Не нюхай! Это «блядомор» и есть! – махнула она рукой. – В тюрьме привыкла. А «дрянь» я не курю.

Дворничиха вздохнула и покачала головой.

– Понятые, перейдем в спальню.

На полу еще не засохла Катькина кровь.

– Гестапо! – ткнула она пальцем. – Понятые…

– То ли еще будет, – угрожающе шепнул Ледогоров.

– Поняла. Молчу.

Полянский приоткрыл пошире балконную дверь. Потянуло спасительным сквозняком. Небо за окном было синее-синее.

– Саша! – неожиданно позвал все время молчащий Мальцев, застыв перед открытым ящиком комода в углу.

Ледогоров подошел.

– Понятые, прошу поближе и повнимательнее! Серж! Найди какую-нибудь коробку!

Под стопкой белья матово отсвечивал стволом пистолет ТТ.

Муратова не шелохнулась. Катька подошла поближе.

– Ну ты даешь, подружка! – присвистнула она. – Нашла куда срок свой спрятать!

Ледогоров сел на кровать и посмотрел на Полянского. Тот улыбался.

А может, его просто слепило солнце.

* * *

Кофе блаженно наполняет пустой, бурчащий желудок. Мягкий бублик заканчивается с неумолимой быстротой. Полянский ставит чашку и закидывает ноги на стул.

– Хорошо!

– Да. У меня вообще на голодный желудок голова не варит.

В раскрытое окно кабинета вовсю плывет белый июльский зной.

– С кого начнем?

– С Кати. Как ее, кстати?

– Лукьянова Екатерина Матвевна.

– Хватит стебаться!

– На справку! Читай!

– Действительно, Матвеевна, семьдесят четвертого, статья сто пятьдесят восемь, часть три. Освобождена…

– Я по пути понял, что они – одноклассницы.

– Классная у них школа! А?

– Ладно! Давай допивай и поехали.

– Дай покурить спокойно!

– Кури, а я пока начну.

– Вот торопыга!

Жарко.

* * *

Одетая, Лукьянова выглядела менее интересно. Обыкновенная крупная «телка» в просторной футболке и обтягивающих зад джинсах. К тому же с разбитой физиономией.

– Кофе будешь?

– Давай! И сигаретку!

Курить ей было явно больно. Она охала и морщилась.

– Ну ты приложил!

– Сама виновата. Чего под руку кидаешься.

– Это спьяну и спросонья. Да я не жалуюсь.

Ледогоров потряс справкой об освобождении.

– Неделю, как на свободе. За что сидела-то?

– Там написано.

– Написано-то – написано. А по жизни?

Она отхлебнула кофе и ойкнула.

– Больно, б…! По жизни – за глупость и любовь. Правда. Милый мой хаты чистил с пацанами, и меня потянул. Им по семь, мне три.

– В Саблино отбывала?

– Там написано.

Несмотря на жару, Ледогоров снова включил чайник. Невыспавшийся, перенервничавший организм требовал еще кофе. Девица ему нравилась. Она не комплексовала, не рисовалась, не жаловалась на судьбу, просто была самой собой.

– Муратову давно знаешь?

– Верку? С первого класса. Она одна мне письма писала. На свиданки ездила. Она клевая.

Ледогоров кивнул.

– Как ты к ней попала?

– Как? Обыкновенно. Вышла, позвонила и приехала.

– Когда?

Катька посчитала, загибая пальцы.

– В четверг. Вечером.

Чайник забулькал и щелкнул. Полянский налил кофе себе и Ледогорову.

– Тебе долить?

Она поморщилась.

– Мне бы лучше водки.

– Подождешь.

– Как скажешь, начальник.

– Мужика ее знаешь?

– Которого?

– Не дури! Зураба.

– Зуру? Конечно видела. Он до воскресенья был.

Ледогоров с Полянским переглянулись. Двух дней не хватило.

– А теперь где?

Она пожала плечами.

– А я почем знаю? Это Веркин мужик.

Полянский присел рядом на корточки.

– А друзей его видела кого-нибудь?

Она кивнула.

– Ну да. Кобу, по-моему. Здорового такого. Он его вызвонил в первый день. – Она улыбнулась. – Очень уж мне хотелось.

– Телефон оставил?

– Да на хрен он мне нужен! Сделал дело и ладно!

– И чего? Зураб не говорил, куда едет?

– А мне надо…

Ледогоров вышел в пустынный коридор отдела. Муратова сидела пристегнутая наручником к скамье и вежливо кивала какой-то потерпевшей бабушке, явно не заметившей стального браслета у нее на руке. Лицо у Муратовой было бледным как мел. Пальцы другой руки сжимали наспех собранную по указанию Полянского сумку с вещами. Ледогоров подумал, что еще полчаса и она созреет. Закурив, он вернулся в кабинет.

– … не знала, что Верка ширяется, поэтому и говорю: «Открывай, дура! Менты! Все равно дверь вышибут.» Она мне шприц показывает и говорит, что надо в унитаз слить. А я бухая. Мы только в полшестого угомонились. Я ей и говорю: «На хера сливать! Лучше вмажься!» Она и пошла. А я «соточкой» похмелилась и отъехала! Только, когда в морду получила, то протрезвела. А «волыну» я не видела! Б… буду!

Ледогоров присел на старый медицинский топчан и смотрел, как Полянский с Катькой дымят сигаретами, перебивая друг друга. Со стороны походило на беседу старых друзей. Ему вдруг захотелось домой и увидеть Юльку. Радовало, что так многое в этой жизни остается для нее неизвестным, и что она не знает того, что знает эта веселая Катька.

– …этот Коба и говорит, чтобы я…

Ледогоров вдруг вспомнил о лекарствах для матери. Челышев не приехал и не позвонил. Кольнула обида, Хоть бы предупредил.

– У нас в отряде была одна «мочалка»…

Зазвонил телефон. Он снял трубку.

– Привет! Это я! – Юлька очень редко звонила ему на работу. – У тебя все в порядке?

– … принимала «цыриков» по трое…

– Тихо! – рявкнул он. – Да, все нормально!

– На кого это ты так кричишь?

Он вздохнул. Лукьянова показала язык. Губа и щека у нее совсем раздулись.

– Это по работе.

Юлька засмеялась.

– Как хорошо, что я не часть твоей работы. Пока. Целую.

– Пока.

Он не стал проявлять своих чувств при посторонних.

– Серж! Не пора ли поговорить с Верой Васильевной?

– Вполне.

– Мужики! – серьезно сказала Катька. – Вы ее только не лупите сильно, ладно? Она же слабенькая.

На неровно покрашенных стенах кабинета весело играли солнечные зайчики.

* * *

– Где он?

– Не знаю.

– Врешь!

– Я не знаю.

– Чей пистолет?

– Я его никогда не видела.

– Ты чего? Ты в Зою Космодемьянскую решила поиграть?

– Я ничего не знаю.

– Ты понимаешь, что пойдешь в тюрьму?

– Воля ваша.

– Это тебе кажется, что все это просто так. Ты будешь сидеть! Ясно? Сидеть!

– Не кричите на меня.

– Что?! Ты чего? Обалдела, сучка?!

– Я не сучка.

– Сучка! Где он?!

– Я не сучка.

Ведомый Полянским Ледогоров отошел и сел на топчан. Серж слегка подмигнул и вернулся к столу, напротив которого все так же сжимая сумку в руках, сидела вытянувшаяся в струнку Муратова.

– Мой коллега излишне эмоционален, – начал он, – но его можно понять…

Было очень жарко. Воздух в кабинете жег лицо. Ледогоров думал о том, кто придумал вариант работы «хороший-плохой». Все знают, но фактически все покупаются. В той, или иной степени. Психология. Муратова смотрела прямо перед собой. Казалось, что, несмотря на жару, она превратилась в ледяную статую.

– Нам было бы неприятно держать вас под стражей за оружие, которое вы не…

Ледогоров уже понял, что Муратова – крепкий орешек. Потому что она не боится Зураба. Потому что она не прикрывает его дела. Потому что она просто.его любит. Ледогоров специально употребил несколько выражений, типа «ублюдок» и «черная тварь», чтобы заметить, как страдальчески дергалось ее лицо и почувствовать исходящую от нее мощную волну ненависти. Он был уверен, что она готова выцарапать ему глаза.

– …готов забыть об оказанном сопротивлении, – Полянский потрогал ссадину на щеке.

– Извините, я была не в себе.

– Точнее, вы находились в состоянии наркотического опьянения.

– Нет. Я.просто…

– В вашем мусорном ведре мы нашли и жгут и шприц пустой. Вас отвезти на экспертизу?

Ледогоров решил подогреть ситуацию.

– Чего ты с ней цацкаешься? Ты на руки этой твари посмотри!

Муратова сверкнула глазами, лицо ее приобрело яростное выражение.

– Да! – выкрикнула она, роняя с колен сумку. – Я колюсь! Я больной человек! Вы меня за это посадите?!

– Подожди, Саша! – Полянский снова пе реключил внимание задержанной на себя. – Вера Васильевна, мы можем арестовать вас за укрывательство преступника и хранение оружия.

– Но я не знаю…

– Мы изъяли договор аренды квартиры на ваше имя. Значит, за все обнаруженное ответственность…

Ледогоров сидел, прикрыв глаза, и думал, что, если она запрется, то максимум у них будет сорок восемь часов. Арестовать ее отказалась бы даже прокуратура. Чего уж говорить о нашем самом гуманном суде в мире. Закон спокойно и безнаказанно разрешал обманывать себя, врать и укрывать преступников. Ледогоров думал, что он очень устал придумывать, как ради справедливости бороться и с Муратовыми, и с зурабами, и с законом.

– Я ничего не знаю! Ничего говорить не буду!

Он почувствовал, что сейчас ударит ее. Сильно и с удовольствием. Чтобы хоть как-то достучаться до заклиненных мозгов влюбленной наркоманки-партизанки. Чтобы удержаться, пришлось встать и выйти в коридор. Катька сидела на скамье и дымила сигаретой. Возле нее стояли Олег Армишев и Егор Сонин – молодые ребята, отработавшие в отделе по году.

– … только туфли на два метра отлетели!

Все расхохотались. Катька захабарила сигарету.

– В камере пригодится! А вот еще анекдот…

Ледогоров подошел ближе.

– Братцы! Шли бы вы работать! И не мешали девушке думать о ее грустной судьбе.

– Веселая «соска»! – ухмыльнулся круглоголовый лопоухий Сонин. – Саня! Закончишь, дай мы ее на что-нибудь поколем!

– Сам ты сосунок! – неожиданно возмутилась Лукьянова. – Иди давай!

– Че-го?! – Сонин угрожающе повернулся.

Ледогоров слегка свистнул.

– Брэк! Я сказал – займись своими делами!

Сонин остыл. Несмотря на свою «быковатость» и накачанные бицепсы, он понимал, что с Ледогоровым у них, во всех смыслах, разные весовые категории. Было странно, что объединяет его с абсолютно иным, изящным во всем, Армишевым.

– Пошли, Олежа.

Дверь кабинета за ними захлопнулась.

– Суки! – заключила Катька и, поймав сердитый взгляд Ледогорова, дернула плечами. – Что я им, проститутка, что ли? «Соску» нашли!

– Дурное воспитание, – Ледогоров присел рядом. – Надо тебя в травму свозить. Вдруг сломано чего?