Текст книги "Глядящие из темноты"

Крестьянин испуганно попятился. Берг потянул Леона за рукав:

– Сматываемся, пока не поздно.

Он кинул на стол пару монет и направился к выходу, увлекая за собой Леона. Никто не обратил на это внимания: все окружили фокусника.

– А парень-то с головой, – доброжелательно проговорил Берг, – если бы не он, не избежать бы нам драки. Да что на них нашло, в самом деле?

– Это все конец света, – предположил Леон. Они дошли уже до угла, когда сзади их окликнули.

– Не так быстро!

Леон обернулся. Парень в зеленой куртке догонял их. «Задаром ничего не делается», – подумал Леон.

Видимо, Берг придерживался того же мнения, поскольку он отцепил висевший на поясе кошелек, извлек оттуда несколько монет и протянул парню.

– Деньги мне не помешают, – весело согласился тот, пряча монеты в карман.

Но вместо того, чтобы отправиться своей дорогой, он продолжал шагать рядом, с интересом разглядывая послов.

– Вы бы лучше кошелечек-то припрятали. Сегодня базарный день, толчея, срезать могут. А у вас и правда хвостики, уж простите за любопытство?

– Чушь, – отрезал Берг.

– Так я и думал, – удовлетворенно отметил парень. – Видать, даже этот мерзопакостный облик, раз уж человек им наделен, самый совершенный из всех возможных. К чему творцам измышлять еще что-то?

– Это ты сам придумал? – с интересом спросил Берг.

Парень покачал головой:

– Учитель Гунтр.

– Похоже, твой учитель был неглупым человеком. А где он сейчас?

– Будь он сейчас жив, я был бы при нем. Помер, понятное дело.

Он вздохнул, и на раскрытой ладони у него вновь вспыхнул ярко-желтый шарик и так же незаметно исчез.

– Он давно говорил, что ему суждено помереть в дороге. В дороге он и скончался. От лихорадки. Он был уже очень стар, бедняга.

– Это ты у него научился всяким трюкам? Тот усмехнулся.

– Всяким трюкам я научился от отца. Он принадлежал к гильдии жонглеров. Потом, я и сам немало постранствовал – везде есть чему поучиться. Поступил в услужение к старику Гунтру, а потом он меня и в ученики взял. Больше-то у него никого не было, ни дома, ни родни. И стали мы с ним бродить по дорогам. Но надолго нигде не задерживались – пришлых не очень-то жалуют.

– А я думал, – сказал Леон, – что народ тут невредный. А они вон как разбушевались ни с того ни с сего.

– Обычно народ спокойный, до убийства дело не доходит. Но сейчас, похоже, все взбудоражены. И что это вас в нижний город понесло?

– Мы изучаем обычаи, – пояснил Берг, – где и как живут люди.

– А! Мой учитель тоже изучал обычаи. Как живут люди… Говорил, важнее ничего нет на этом свете. Только зря вы без провожатых по таким местам ходите.

– Если при нас будут люди маркграфа, вряд ли горожане станут вести себя по-свойски, – сказал Леон.

– Ну, так вам нужен кто-то вроде меня. «Может, и вправду нанять его», – подумал Леон.

Парень ему понравился. Глаза хитрые, живые – вон как по сторонам шныряют… А если он несколько лет бродил по дорогам с нищим философом, он наверняка неглуп, и мир повидал, и даже образован – для простолюдина.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Айльф.

– Пожалуй, ты и прав. Свой человек нам не помешает.

– Стол, крыша над головой и два кругляша в день, – тут же откликнулся парень.

– Договорились.

В долине между покрытыми молодой травой холмами кипела весенняя ярмарка. С верхушки холма были видны палатки с товарами, разбитые ровными рядами друг против друга, – образованные таким образом длинные улицы давали достаточно простора для проходящих по ним толп. Уходящие вдаль продольные и поперечные ряды палаток отсюда, с холма, казались каким-то диковинным явлением природы.

Там, на ярмарке, имелось все, что только может быть изготовлено мужской и женской рукой; цветное и белое сукно, красное сукно, окрашенное кошенилью, сукно коричневое и пурпуровое, грубые полотна и холст, оленьи шкуры, кроличьи и беличьи шкурки, шкурки выдры, шкурки козлят, воск и головы сахару, миндаль, камедь, чернильный орешек – все, что только может быть выращено и добыто в жилых краях от хмурого, затянутого лентами тумана побережья до неприютных пустынных пространств на севере, где ветер поет человеческими голосами…

И все это сверкало, переливалось, шумело: лошади ржали, быки ревели, овцы блеяли, свиньи визжали, и лаяли многочисленные собаки, которые сопровождали своих хозяев, защищая их от волков и воров.

– Ну и ну! – ошеломленно произнес Леон, покрутив головой.

– Это что, сударь, – Айльф взглядом знатока окинул простиравшуюся внизу панораму, – видели бы вы ярмарки в Ретре! Вот это и впрямь ярмарки. Туда от самых Кальмских топей товары свозят…

– А эта?

– А что – эта? С окрестных деревень, с хуторов, с побережья всякую всячину – это да, конечно… Соленую рыбу-свистульку, например, лучше, чем в Солере, нигде не найти, но ведь все остальное через Ретру идет. А Ретра за провоз всегда драла втридорога, еще со времен дедушки нынешнего герцога – говорят такой скупердяй был, ростовщик, а не герцог! С тех пор уже несколько раз Солер просил снизить пошлины, а Ретра – ни в какую… Богатая страна – правители там испокон веку прижимистые были, потому и богатая. А теперь, когда солерцы рудники свои горные бросили, еще хуже стало… Раньше хоть своим серебром платили…

– Ладно, – сказал Леон, – пошли посмотрим… Айльф презрительно, с видом бывалого человека, пробурчал:

– И смотреть-то тут не на что…

Тем не менее и он с любопытством стрелял глазами по сторонам.

Спустившись с холма и оказавшись в толчее, Леон протискивался сквозь толпу, жадно ловя пряные запахи. Глазам с непривычки было больно от обилия красок: шуршали пестрые ткани праздничных нарядов, трепетали на ветру узкие вымпелы над палатками, отблескивали на солнце синим, пурпурным и зеленым развешенные на продажу шелка, и надо всем этим трепетало на северной стороне неба призрачное белое пламя, почти невидимое в прямых лучах стоявшего теперь в зените солнца.

В одном месте толпа была особенно шумной – она сгрудилась вокруг какой-то крытой повозки. Задняя, открытая часть фургончика была затянута однотонной тканью, образуя импровизированный занавес.

– Что это там такое? – спросил Леон у Айльфа, который следовал за ним с равнодушным видом человека, давно уже насмотревшегося на всякие диковинки.

– Кукольный театр, только и всего, – ответил тот. – На ярмарках бродячих актеров всегда хватает. Я и сам подгадал к праздникам, чтобы заработать немного. Обычное дело.

– Это для тебя обычное дело, – Леон вытянул шею, всматриваясь поверх голов в неестественно движущиеся фигурки. Айльф, который был ниже его, влез на опрокинутый бочонок.

– Кто это там, слева? – спросил он юношу.

– Служительница Дочери Божией, – ответил тот, – они дают обет безбрачия, ну, вы знаете. А вот и рыцарь-соблазнитель. История-то старая.

Рыцарь-соблазнитель был в замечательном шелковом плаще, против которого, безусловно, не могла устоять ни одна женщина, даже служительница Дочери Божией. Она, впрочем, и не пыталась противиться соблазну, а пала тут же, к восторгу толпы, увлекая рыцаря за занавеску. Потом сделавший свое дело рыцарь сел на серого в яблоках коня и удалился на войну, а у несчастной девы начал стремительно расти живот. Еще пара минут, и она разрешилась розовым младенчиком, немного порыдала над ним, в отчаянье воздевая руки, а потом, озираясь и накрыв малютку плащом, понесла в черную рощу, которая внезапно выросла на краю сцены. Из-за занавески выскочила новая фигура – приземистая, горбатая, с невероятно большими отвисшими ушами и ярко-красным, болтающимся, точно у удавленника, языком. Толпа разом откачнулась, точно создание и впрямь могло ожить.

– Кто это, – спросил Леон, – бес?

– Нет, – неохотно ответил Айльф.

– А кто?

– Не принято называть…

– А показывать, значит, принято…

– Так ярмарка же! – удивился Айльф. – Балаган.

– И все-таки? – напирал Леон. – Демон? Слуга Темного? Это он потому, что дева нарушила обет, да?

– Это совсем другое, сударь, – Айльф понизил голос до шепота. – Дева лишилась своих заступников, вот и пришел он к ней… Корра.

– Корра?

– Чш-ш… Вы, сударь, лучше на представление смотрите.

– Это у них что-то вроде лепреконов или кобольдов, – пояснил Берг, рассеянно наблюдавший за представлением. – Они живут в сердце гор, в чащобах. Довольно страшненькие.

Лепрекон выхватил младенчика и пропал вместе с ним, оставив после себя лишь облачко дыма и безутешную девицу.

– Детишек любит, – пробормотал Леон.

– Холодно у них под землей, – пояснил Айльф, – вот они и тащат туда все, до чего могут дотянуться. Живое, тепленькое. Стоит лишь Светлой деве отвернуться, как вот сейчас…

– А мораль? – спросил Леон.

– Понятно, какая мораль, – так же рассеянно отозвался Берг, – не блуди.

– Все-таки это бес. Ну, не бес, так его местный аналог.

– Это не бес, – настаивал Айльф, – все бесы при деле, все в свите Темного. А этот сам по себе. А что вам вообще на ярмарке нужно-то? Вы ищете определенный товар? Какой-нибудь особенный? То, чего нет у вас в стране?

«У нас нет и половины из того, что тут продается, – подумал Леон. – Ну кому нужны кошениль или чернильный орешек в эпоху искусственных красителей? Кто будет покупать скот, когда на автоматизированных фабриках вызревают в танках культуры белковых тканей?»

Стоит послу лишь задуматься, что он, собственно, ест на этих роскошных приемах, где столы ломятся от яств… о том, что жареный целиком поросенок когда-то был самым настоящим живым животным, визжал и бегал по двору… Несколько человек в Корпусе так и не получили сертификата, сломавшись именно на этом. От послов требуется известная толстокожесть – при хорошем воображении и отменной наблюдательности. Парадоксальное сочетание.

– Нет, – сказал он. – Это просто… для расширения кругозора. Ну, чтобы узнать побольше о ваших обычаях и…

– Я понял. – Айльф покосился на него. «Лазутчик, не иначе», – явственно читалось в его взгляде. – Для расширения кругозора вам нужно поглядеть вон туда.

Там тоже толпились люди, возбужденно крича и подбадривая кого-то.

– Эк они стараются, – сказал Айльф.

Леон увидел окруженные плотным кольцом зрителей сцепившиеся смуглые тела. Двое молодых мужчин отчаянно пыхтели, расставив ноги и мертвой хваткой зажав друг друга в объятьях. У обоих уже были расквашены носы, а многочисленные синяки как следует проявятся чуть позже, решил Леон.

– Ну и что? – спросил он. Движения борцов были беспорядочными, некоординированными… неизящными.

Айльф напрягся, вглядываясь с гораздо большим вниманием, чем за полчаса до того – на кукольное представление.

Берг моргнул светлыми ресницами.

– Обычное дело в таких вот… культурах… пар надо как-то спускать…

Драка тем временем становилась все отчаянней, в кольце притихших зрителей отчетливо послышался глухой хруст, точно переломанной ветви, и рука у одного из сражавшихся беспомощно повисла вдоль тела. Он, казалось, и не заметил этого, обхватив своего напарника неповрежденной рукой, пока тот отчаянно пытался двумя пальцами попасть ему в глазные яблоки.

– А глаза полагается выдавливать? – спросил Леон. – Это как, по правилам?

Берг задумался, поджал губы.

– Обычно в таких вот единоборствах…

– Ничего такого и не полагается, сударь, – встрял Айльф, – вот я и гляжу…

«Окоротить его, что ли, – подумал Леон, – вроде не полагается слуге встревать в господские разговоры… Мерзко все это, а что поделаешь… Ладно, потом скажу».

Он покорно вздохнул.

– Надеюсь, хоть не до смерти драка.

Айльф обернулся. Его живое лицо стремительно меняло выражение – точно рябь на волнах, переливающаяся под ветром.

– Обычно не до смерти, – пробормотал он, – обычно до первой крови… Странное дело, сударь…

Один из борющихся увернулся, зажал партнера в локоть… Тот захрипел, попытался вывернуться…

– Давай! – заорал над ухом у Леона какой-то зевака. – Шею, шею выкручивай!

Ноги побежденного слабо дернулись, заскребли по пыли…

Толпа орала, визжала, на Леона напирали разгоряченные тела… Нападавший расслабил хватку, и его напарник выскользнул из смертельных объятий, повалившись на землю, точно тряпичная кукла, – голова свернута набок, между зубами прикушен кончик лилового языка…

Победитель тем временем недоуменно озирался, словно слабо соображая, что происходит.

Напрягшаяся толпа разом выдохнула, словно единое многоногое, многоголовое существо…

– Не нравится мне это… – бормотал над ухом Айльф.

Берг развернулся, проталкиваясь сквозь кольцо народа, точно мощный плуг.

– Не понимаю я этого удовольствия, – ворчал он на ходу. Рука его при этом рассеянно коснулась рубиновой застежки на плече, отключая видеозапись.

– Так ведь не полагается до смерти-то, – виновато сказал Айльф. – Сроду такого не водилось… Это ж так, для куражу… для развлечения… И чего они их не разняли?

– А ты чего ж не вмешался? – сухо спросил Берг.

– Мое дело маленькое… Я тут тоже чужак, сударь… Не меньше вашего… ну, почти не меньше… Не любят они нашего брата, бродячего актера…

Он моргнул, прислушиваясь.

– Вот, похоже, кто-то и вмешался… жаль только, поздно… толку-то никакого, шум один.

Леон насторожился. Толпа и впрямь изменила структуру, распалась, потом вновь сплотилась вокруг тщедушной фигурки, потрясающей кулаками.

Примас тем временем, точно на импровизированную кафедру, взгромоздился на стоявшую поблизости телегу. Его хрупкие кулачки вздымались к небу.

– Опомнитесь! – его высокий голос перекрыл неразборчивые выкрики зрителей. – Как вы могли? Неужто не видели, кто сидел у них на плечах?

– Нашелся один храбрец, – философски констатировал Берг, – ну-ну…

– А по виду и не скажешь, – Айльф разглядывал священника с неподдельным интересом. – Вы его, часом, не знаете?

– Это, брат, примас Солерский, – рассеянно отозвался Леон.

– Он всегда такой? Голосистый?

– Вроде нет… Мы всего лишь пару часов назад с ним расстались. Тогда он вроде был потише… образованный человек, спокойный…

«Впрочем, – подумал он, – как раз образованного человека все это должно уж так с души воротить…»

– Страховидные бесы, – надрывался примас, – оседлали их! Вы что думали – это честная борьба? Бесы и боролись! А люди лишь повторяли их движения! Он и до сих пор там… сидит… Вот глядите… Сейчас он поднимет руку!

Леон так и не разглядел из-за взбудораженной толпы, поднял борец руку или нет. В конце концов не стоять же ему столбом.

– Мало вам, что детей в рощу таскаете, так еще и это! Будь они прокляты, эти порождения тьмы!

– Что это он так взъелся? – недоуменно спросил Леон. Обычно Правая Ветвь не держала зла на слуг Темного – они выполняли предначертанное им свыше, только и всего. Да и сам примас, насколько Леон успел его узнать, был человеком мягким и терпимым.

Кто-то запустил в священника комком сухой грязи, и тот не успел – вернее, даже не дал себе труда – увернуться.

– Богохульники! – крик возвысился почти до визга. – Отступники!

Человек, стоявший рядом с Леоном, наклонился и поднял с земли камень. Леон начал поспешно протискиваться сквозь толпу.

– Да оставь ты его, – недовольно произнес ему в спину Берг.

– Его же сейчас убьют на наших глазах. Камнями закидают. Стоит одному начать…

Толпа напирала. «Этих фокусы Айльфа уже не утихомирили бы», – подумал Леон. Он набрал в легкие побольше воздуху и заорал:

– Расступитесь, именем маркграфа!

«Не приведи господь, опять начнут искать у нас хвосты». Деревянной походкой, отчаянно стараясь держаться прямо, он приблизился к телеге. Берг, махнув рукой, двинулся следом, толпа расступалась перед ним и вновь смыкалась за спиной, точно ледяная шуга под килем корабля.

Наконец Леон вплотную подобрался к телеге и потянул примаса за рукав.

– Пойдемте отсюда, ваше святейшество! Примас поглядел на него мутными глазами.

Леон дернул его за руку и стащил вниз. Обхватив священника за острые плечи, он повел его из кольца, ежесекундно ожидая удара камня в висок, несмотря на то что Берг внушительно двигался впереди, заслоняя их от зевак. Но толпа внезапно успокоилась. Так же внезапно опомнился и примас.

– Это вы, амбассадор Леон? Он растерянно оглянулся.

– Что произошло? Чем я так рассердил этих добрых людей?

– Проповедовали, – коротко ответил Леон.

– Я и вправду… – священник ошеломленно помотал головой.

Взгляд его скользнул по группе горожан, волочивших с площадки безжизненное тело. Он вздрогнул всем телом.

– Но это же… богомерзко… убийство… вот так, ради развлечения, на потеху толпе…

– Полностью согласен с вами, – отозвался Леон. – Но знаете, это все равно было очень рискованно. Именно в такой вот толпе… Вы бы их не убедили… даже с этими вашими бесами…

– Какими бесами? – удивился священник.

– Ну, этими, сидящими на плечах…

– О чем это вы, амбассадор Леон?

Леон нерешительно пожал плечами и смолк. Потом подозвал Айльфа, который все это время благоразумно предпочел держаться в стороне.

– Найди повозку поудобней, парень. Отвезем его в замок…

Айльф с удивлением разглядывал примаса, который производил впечатление человека, очнувшегося после тягостного сна в совершенно незнакомом месте.

– Что это на него нашло?

– Хотел бы я знать, – пробормотал Леон. – Как вы себя чувствуете, ваше святейшество?

Тот провел дрожащей рукой по лбу.

– Мне… что-то нехорошо. Они что, хотели меня… камнями?

– Ну… вроде того…

– А где ваши сопровождающие? Что ж вы в одиночку-то?

– Хотел прогуляться… в гуще жизни… среди мирян… тяжелая проповедь была… – Он вздохнул. – Да и время грядет тяжелое. Недаром мне видение было… Ужасное… Жаль, не могу вспомнить…

Подбежал Айльф.

– Я нанял повозку. Туда, сударь. Вон ту чалую видите?

– Идемте, ваше святейшество, – сказал Леон, – мы отвезем вас в замок.

Примас подобрал полы своего одеяния и двинулся за Айльфом, который брел впереди, с сожалением оглядываясь на ярмарочную суету.

Открытая повозка была не слишком удобной – и тесной. Айльф, подсадив их, как и положено примерному слуге, устроился за спиной у Леона. Но надолго его выдержки не хватило. Он крутился, что-то бормотал себе под нос и наконец окликнул:

– Эй, сударь! А эта штука там, на небе, теперь всегда так и будет висеть?

– Нет, – ответил Леон, не оборачиваясь, – со временем погаснет.

Примас обернулся на звук незнакомого голоса.

– А это еще кто? – лишь теперь соизволил поинтересоваться он. Былое возбуждение, похоже, окончательно покинуло его.

– Мы наняли его своим проводником, – пояснил

Берг. – Его светлость уверял нас, что мы можем передвигаться по городу свободно. Но, как выяснилось, это тут небезопасно, да вы и сами убедились.

– Раньше все было иначе, – неодобрительно произнес священник.

«Ну да, – подумал Леон, – как же. Нынешняя молодежь, дурные нравы… знакомая песня».

– Кстати, парень разбирается в богословии, – добавил Леон, – Это уже по вашей части, святой отец. Он – ученик какого-то… Гантра? Гунтра?

– Вот как? – сухо сказал священник, без особого восторга покосившись на беспечную физиономию Айльфа.

Дорога на холм была тщательно вымощена желтым булыжником, по обочинам обильно рос бурьян, источавший острый, но приятный запах разогретой на солнце зелени.

«Интересно, какое тут лето, – подумал Леон. – Весна просто божественная».

Повозка остановилась у замковых ворот. Леон сунул вознице грошик, велел Айльфу бежать вперед, а сам неторопливо направился к замку, придерживая священника под локоть.

– Амбассадор Леон, – тихонько сказал примас. Леон еще больше замедлил шаг.

– Вы наняли не того человека.

– Почему? Малый неглуп, ловок, услужлив.

– Если он и вправду ученик того самого Гунтра…

– То что?

– Гунтр был еретиком, – пояснил примас. – Последователем Друда-отступника.

Берг тоже замедлил шаг и прислушался.

– Мне попадались отзывы отцов церкви о Друде, – иежливо сказал Леон, – Но я так и не понял, в чем, собственно, состоит его ересь.

«Не принято пересказывать ересь на страницах священных книг, – подумал он, – принято только осуждать…»

– Ну… – священник, казалось, колебался, не зная, стоит ли посвящать в богословские проблемы чужака, пусть даже просвещенного и благорасположенного. Тем не менее обычная его учтивость победила. – Вы же знакомы с положениями канонического учения. Человека одолевают порою бесы, но он молениями, борениями и трудами может с ними справиться, благодарение Двоим. Друд же отступник уверял, что свободы выбора нет вообще – ни у человека, ни у всего человечества. Мало того, Двое тоже несвободны в пределах навязанных им обстоятельств. Он полагал их лишь отражениями пленной человеческой мысли, понимаете ли… Толковал, что предназначение человека – выйти за пределы предназначения…

– А по-моему…

– Леон, – негромко окликнул его Берг.

– Он же утверждал, что конец света вовсе не предшествует Воссоединению, – сурово продолжал примас, – ибо Воссоединение уже имело место. Просто мы его не заметили – и полагаем, что живем в прежнем дольнем мире.

– А вам не кажется…

– Леон!

– Трудно судить о каком-то учении, пока знаешь о нем в самых общих чертах, – заметил Леон. – Его тексты уничтожены?

– Мы не уничтожаем тексты, – грустно сказал примас. – Ведь в противном случае мы, защищая свободу выбора, тем самым будем отрицать ее. Не так ли? Но все же, – он вновь покосился на Айльфа, который легким шагом двигался впереди, – я не могу одобрить вашего знакомства. Это… – он на миг запнулся, подыскивая нужное слово, – это легкомысленно.

«Господи боже, – подумал Леон, – просто фантастическая какая-то терпимость! Даже неловко за собственную свою историю становится. Впрочем, полчаса назад он пел по-другому… А может, он уже достиг той степени святости, при которой по штату положено чудить?»

А тексты этого Друда могут найтись не в церковной, так в замковой библиотеке, у маркграфа имеется, и недурная – несколько поколений предков собирали.

Маркграф встретил их на пороге парадного зала. Казалось, он уже некоторое время вот так нетерпеливо выхаживал по нему.

– Я послал за вами в собор, святой отец, – сказал он, – но вас там не оказалось. Пойдемте, мне нужно с вами посоветоваться.

– Я к вашим услугам, – вежливо ответил примас.

– Прошу прощения, – вступился Леон. – Ваша светлость намеревались…

– А, господа послы, – маркграф, казалось, лишь сейчас заметил их, – прошу прощения. Визит в скрипторий отменяется. И вечерний прием тоже.

«В виду конца света?» – чуть не вырвалось у Леона, но вслух он лишь сказал:

– Дурные вести?

– Это наши внутренние заботы, – устало сказал маркграф, – пройдемте, ваше святейшество.

Он взял священника под руку и уже направился к выходу, когда Берг окликнул его:

– Еще раз прошу прощения у вашей светлости. Мне казалось, вас следует поставить в известность…

– Да? – в голосе маркграфа прозвучало сдержанное раздражение.

– Мы наняли слугу.

– Когда? Сегодня? – Маркграф явно был уязвлен. – В этом нет нужды, амбассадор Берг. Я готов приставить к вам еще людей, если тех пятерых, что обслуживают ваши покои, недостаточно.

– Нет-нет… благодарю вас, более чем достаточно… этот будет нашим проводником. Как выяснилось, ходить по городу без сопровождения опасно.

– Опасно? Почему?

– Нас чуть не забили насмерть в таверне.

– В какой именно? – насторожился маркграф. – Я разберусь.

– Нет-нет, – поспешно вмешался Леон, – это не достойно внимания вашей светлости. Просто мы можем по незнанию оскорбить кого-то, нарушить обычаи… вот мы и наняли проводника, который показался нам подходящим.

– Хорошо, – рассеянно сказал маркграф. – В другое время я бы уделил больше внимания этому инциденту, но сейчас… А что до слуги – обратитесь к коннетаблю. Скажите, я велел. Прошу прощения, амбассадоры…

Он вновь заторопился к выходу, увлекая за собой встревоженного священника.

* * *

– Интересно, что там стряслось, – проговорил Берг, когда они, отпустив Айльфа на кухню, оказались в отведенных для них комнатах. – Наверняка что-то серьезное, раз наш хозяин так встревожился. И зачем ему понадобился наш милейший служитель культа?

– А что, кстати, стряслось со служителем культа? Надо же, бесов улицезрел! Что на него-то нашло?

– Какой-нибудь сдвиг на религиозной почве, – легкомысленно отмахнулся Берг.

– Ни с того ни с сего?

– На почве имевшего место небесного знамения. Он уселся на стул и, морщась, начал стаскивать неудобные жесткие башмаки.

– Слугу бы позвал, – безнадежно заметил Леон.

– Не могу я к ним привыкнуть… Неловко. Одевают, раздевают… Ты вот что… Послушай мой совет.

Я старше тебя, и практики у меня больше. Не принимай все, что тут происходит, слишком близко к сердцу. Тебе предстоит повидать еще не один мир, и если ты постоянно будешь лезть в туземные дела с той же страстью, надолго тебя не хватит. Вот ты сунулся святого отца спасать. А если бы тебе в башку камнем засветили?

– Как я мог? – устало сказал Леон. Он тоже уселся поближе к огню и вытянул ноги – от очага шел живой сухой жар, приятный даже в эти теплые весенние сумерки. – Ведь это же люди…

– Люди, но не мы… иные, – Берг медленно покачал головой. – И даже не потому, что еще не изобрели звездных кораблей… Они другие – пусть не физиологически… психологически другие. Пускай даже мы… ну, не мы, наши предки когда-то были похожи на них… Но мы успели измениться – они нет. Ты не сможешь работать, если каждого аборигена будешь воспринимать как человека, равного себе.

– Пока они мучаются, надеются, рождаются и умирают, они люди. Что еще нужно?

– Тогда с такими идеями тебе нельзя было поступать в Корпус. Твое дело – наблюдать. Фиксировать. Налаживать устойчивые контакты. Наша задача – удержаться тут при любой власти, а для этого требуется изрядный цинизм, милый мой. И нечего мне морочить голову всякими глупостями – проповедников тут и без тебя хватает.

Леон молчал. Он вдруг остро ощутил собственное одиночество. Берг прав в том смысле, что этот мир никогда не станет ему родным, но и сам Берг с его тевтонской рассудительностью не располагал к тесным приятельским отношениям. Его медлительность была хорошим противовесом вспыльчивому и подвижному характеру Леона, – должно быть, послов подбирали исходя именно из таких вот принципов взаимодополнения, но ведь равновесие – это еще не все…

Дверь приоткрылась, и в щель просунулась физиономия Айльфа.

– Проходи, – сказал Леон. – Тебя накормили?

– Ага, – парень кивнул и присел на корточки у очага. – Но старый дурак, управляющий тутошний, сказал, чтобы я в людскую шел. Видал я эту людскую, хуже сарая… Послушай, сударь мой Леон, мы так не договаривались.

– Интересно, – высокомерно заметил Берг, – а чем тебе в сарае неудобно? Ты, можно подумать, раньше в хоромах ночевал…

– Не то чтобы неудобно, сударь, а так… Сарай я где угодно найду.

– Роскоши, стало быть, захотел? Айльф пожал плечами.

– А чем она плоха, роскошь? Поскитались бы вы с мое, поспали бы на соломе… С блохами в обнимку… Да и какая роскошь? Я, сударь, многого не прошу…

– Ладно, – вступился Леон, – можешь перенести матрас сюда, в переднюю. Только убирай его каждое утро, ладно?

– Ладно. Тут им всем, честно говоря, все равно не до меня. Сборы, все такое. Его светлость с утра выступает. И люди его с ним.

– Выступает? – удивился Леон. – Куда? Похоже, Айльф знал больше, чем оба посла, вместе взятые.

– Так ведь намедни племянник маркграфа, Ансард, который держит от маркграфа замок Ворлан, гонца прислал. Неладно там что-то. Вот его светлость и хочет своими глазами посмотреть.

– Что неладно? Война?

– Нет-нет, – помотал головой Айльф, – что-то другое. Порчу, что ли, кто-то навел. Недаром он святого отца с собой берет.

– И откуда это тебе все известно, а? На кухне разнюхал?

– А что, на кухне больше вашего знают. За столом кто-то должен прислуживать? Вино кто-то должен маркграфу наливать? А гонца, по-вашему, где кормили? Не в графских же покоях…

– Это где же этот самый Ворлан?

– На границе, рядом с Мурсианским озером. Места там диковатые – леса кругом. А так ничего, земля неплохая.

Леон задумался. Он еще ни разу не бывал на северных границах графства, но знал, что места там были пустынные, диковатые и порождали массу самых разнообразных легенд и слухов – из тех, что всегда возникают на рубежах цивилизованного мира.

– Вот бы съездить, верно? – Айльф правильно истолковал его отсутствующий взгляд. – В свите их светлости, чин-чином, как большие господа поедем.

– А ты бывал в тех краях? Парень покачал головой:

– Не доводилось. Таким, как я, там делать нечего. Под открытым небом не очень-то заночуешь – холодно там, а народ неприветливый.

– Жалко такую возможность упускать, – Леон повернулся к Бергу. Но тот, против обыкновения, спорить не стал.

– Маркграф едет, – задумчиво сказал он, – святой отец едет. Если там и впрямь что-то назревает, лучше знать обо всем из первых рук. Лишь бы его светлость не уперся рогом. Попробуем подкараулить его с утра пораньше, а там видно будет.

Леон выглянул в окно. В зеленоватом небе по-прежнему пылал призрачный белый факел, но долина внизу тонула в тумане, сквозь который не мог пробиться никакой огонь, и оттого казалось, что, кроме них, в jtom мире никого нет, словно странная бесшумная катастрофа смела с лица земли всех, кроме горсточки обитателей замка. Ему почему-то стало не по себе, и он резко задернул шторы.

Он ехал на невысокой караковой лошадке, такой же подвижной, как и он сам, и радовался, что уже приноровился к седлу настолько, что может обращать внимание на то, что происходит вокруг. А вокруг сначала расстилались возделанные поля, где изумрудная зелень молодых злаков у самого горизонта подернулась синей дымкой. Разогретая земля дышала влагой, в небе над головой заливалась какая-то пичуга. Ближе к вечеру тропа начала подниматься, и мирный сельский пейзаж сменился величественным и равнодушным пространством: перед ними распласталась сумеречная вересковая пустошь, и ветер заставлял вереск переливаться замедленными волнами.

Вопреки ожиданиям, путь был нетрудный – по плоскогорью пролегла мощенная камнем дорога, достаточно широкая, чтобы по ней бок о бок могли проехать четыре всадника. Даже внушительный отряд во главе с маркграфом, да вдобавок повозки со скарбом, тащившиеся в арьергарде – на одной из них восседал святой отец, – чувствовал себя вполне свободно.

– Это военная дорога? – спросил Леон у Айльфа, который трусил рядом на крепком муле.

Тот пожал плечами:

– На моей памяти ни одной большой войны не было. А дорога тут отродясь была.

Варрен, гонец, присланный от Ансарда и ехавший бок о бок с Леоном на свежей лошади, вмешался.

– Нет, – сказал он, – это действительно военная дорога. Ее построили в незапамятные времена, тогда по всем Срединным графствам прокатились войны – серьезные войны, а не просто пограничные стычки. А потом все утихло – воцарился мир на несколько поколений. Но с тех пор остались предания – видели гобелены в замке его светлости?

– Предания-то я помню, – сказал Айльф и, нараспев, продолжил: