Текст книги "Босиком в Рай"

В какой-то момент, когда на сцене стал обосновываться тот самый барабанщик со своими японскими барабанами, очень тщательно расставляя инструменты и проверяя палочки, Лёшик спросил Артура:

– Хочешь рассказать свою историю?

Тот не нашёлся, что ответить и спасся удобным бегством:

– Ты что! В таких заведениях необходимо записываться заранее, нужно отправлять свой материал. Так просто же не выпустят на сцену!

– Э-э-эх, – скрипуче прокряхтел Лёша – К Богу на приём тоже записываться будешь?

Тот как-то не врубился и искренне выложил:

– Ну там, должно быть, очередь какая-то. По грехам, наверное.

Лёша улыбнулся:

– Лучшие вещи в жизни, Арт, случаются спонтанно.

Потом он очень легко вспорхнул и двигаясь спиной к сцене, утопая в синеватом свете, словно собирался упасть в воду, проговорил, не отводя от Артура глаз:

– Жизнь намного увлекательнее, когда она случается спонтанно, друг мой. Смотри!

А уже в следующий момент Артур наблюдал его со своего столика, стоящим на сцене и транслирующим жизнь. В своём вытянутом свитере-кофте. Держащий руки в карманах. Ссутуленный. С ногами перебинтованными. Несвежий, потрёпанный, немного усталый. Со стороны, как пропитый, ей Богу. В свете прожектора. Он вскочил по ступенькам легко и без проблем приблизился к серебряному джазовому микрофону, что гордо возвышался посреди сцены.

Началось.

– Уважаемые господа! И, если моё потасканное годами зрение бессовестно подвело меня, и, по ошибке я не разглядел, то и очаровательнейшие дамы тоже! Простите мне мою смелость выбраться на эту сцену столь бесцеремонно и спонтанно, таким несвежим, потрёпанным, немного уставшим, с виду так и вовсе пропитым, в принципе, как и любой нормальный музыкант, который кочует из бара в бар в поиске… Ночлега, пищи, внимания, да мало ль чего! – он вынул руки из карманов и развёл ими – Жизнь порой такова, что мы и сами не знаем, чего мы ищем. Скитаемся из бара в бар с своей гитарой и компанией проблем за спиной, а что нужно не знаем, правда? Вот и становится жизнь доро́гой, одна пыль да километры пути, где нет места для тёплого дома и вкусного ужина. Столь же вкусного, как в этом замечательном заведении. – Лёша учтиво поклонился – У вас был сегодня тяжёлый день? У меня была тяжёлая жизнь, как видите! Но унылые монологи – это совсем не та цель, ради которой я взял на себя смелость завладеть Вашим достопочтннейшим вниманием и этим чудесным микрофоном. Вообще, тут же вечер свободной импровизации, так? А что такое импровизация, если не порыв свободного чувства? А?! И знаете, со мной сегодня в этом зале есть один человек, один особенный человек, который полон свободного чувства. – Лёшик задумался, ища взглядом по сцене что-то, и в этот момент его глаза пересеклись с японским ударником, упитанным таким бородачом, который очень внимательно и с интересом слушал речь внезапного монолога. Его глаза горели. Видно было, что он-то уж точно любит пустить всё не по сценарию. Лёша проговорил – Многоуважаемый виртуоз ритма, не будете ли столь любезны и не… Дадите тут жары?

Тот благодушно кивнул:

– Да пожалуйста!

И зазвучал бит. Такой же спонтанный, незапланированный, как и весь Лёша. Сначала он был разведкой, привыкая к публике, а после стал разгораться всё ярче, ярче! Лёша на время замер. Не двигаясь с места, раскинул свои длинные худые руки, обретая единство с битом, а потом продекламировал:

– И так, восемьдесят ударов в минуту. Абсолютная спонтанность. Насладитесь этим. А я приглашаю на сцену…

И тут он прыгнул в неизвестность. В доверие. Тут уж позор и неловкость или будешь спасён. Но Лёша доверял Артуру. Он протянул руку и…

К своему собственному удивлению Артур не ощутил в себе никакого сопротивления, ни робости, ни свойственной ему нерешительности. Он поднялся, как и до́лжно, словно некая сила подхватила его с места и увлекла своим течением. И вот, он, уже сам не понимая, что произошло, стоит на сцене. Поискал глазами привычный выходцу хип-хоперу микрофон Sure, а потом и забыл об этом аксессуаре. Он стал полон лёгкости, единый со всем настроением зала и тонко чувствующий ритм, каждый такт, каждую сильную долю. Он слился с этим свободным, текущим, как мысль потоком и стал частью его. Его голос стал инструментом. И полились слова, а он будто и не внутри себя, а наблюдает всё происходящее со стороны.

Белый господин – лучший из людей.

Создатель революционнейших идей.

Изнеженный попсовой философией.

Геев любящий по выходным.

Б***дей, боготворящий в праздники.

Ему нет параллелей в мире этом.

Он видит мир под абсолютным углом.

Не зарабатывает потом,

А трудом пренебрёг.

Безропотно идею Бога впитавший,

Позабыл фальши и алчности с хари следы утереть.

И теперь дикари для него те, кто видит природу внутри.

Король-дальтоник, что не признаёт иного цвета.

Для него виновен каждый, кто рождён за рамками его этикета.

Замками культуры отгородившийся и возгордившийся рангами.

Порядочная лошадь с головой свиньи

Мили прошлого придала памяти оттенка алого.

Их правила написаны с одною целью.

И, как правило, их цель: не сделать чужака владельцем их земель.

Вот их истинная цель!

Япония, Китай и Африка.

Грузия, Кавказ и Дагестан.

Армения, Азербайджан, Таджикистан.

Белый господин, прости же им существование на том клочке материка,

Где река течёт вверх и не такая гравитация,

А с неба падает не мокрая вода.

В твоих иллюзиях мы не похожи на тебя,

Но точно также, как ты не похож на нас,

На реальность не похожи твои возгласы о истребленье рас.

Забавная игра про превосходство.

Ты в ней упустил, кстати, роль первопроходца.

Белый господин всегда должен быть первым.

Ему так хорошо знакома ревность.

Покуда он хранит преданность канонам потребителя,

Рисуя самого себе себя же победителем.

Белый господин такой особенный.

Его органы не как у всех погребены.

За когорту иных бьется принципов

И по-другому пьёт чернейшую Любовь.

В его словах так много смелого и радикального в делах порою тоже.

Философ, астронавт, придумал рабство и крепостных,

Наложил на чёрный бит свой белый стих.

Это ты придумал принцип разделения людей,

Ведь, разделяя, правишь ты этой империей.

Белый господин, он пьёт любовь со вкусом рома.

Белый господин курит бамбук у себя дома.

Белый господин не знает про один большой мир.

Белый господин…

А когда привычная человеческому роду первичная враждебность к чужакам рассеялась, и слова смысла слились со звучание ритма, к Артуру стали присоединяться и другие музыканты. Первым послышалось чьё-то форто: ненавязчивая игривая мелодия. Потом подтянулся бас, а там и гитарный перебор раздался. И всё это так просто, само по себе рождалось. Каждый здесь был к месту и даже плясавший своими босыми ногами Лёшик. А под конец, когда остались лишь ритм, бас и голос кто-то достал свой старенький дудук абрикосового дерева и ловко вписал его тягучие напевы в самые яркие моменты.

Это было счастье.

Каждый по-настоящему испытал отдых души в тот вечер. Словно изнемождённые под гнётом обязанности быть в рабстве невольники, они вырвались и устремили себя в свежие воды водопада, и так беспечны стали в полёте по бесконечности, разорвав кандалы. Вот только кандалы их были незримы.

И Артур тогда не знал, но через полгода они вместе с японским ударником и мастером дудука записали студийную версию своего эксклюзивного потока свободного чувства, которая в дальнейшем стала настоящим спасением многих и принесла она своим творцам не популярность – Любовь. Позже Артур и вовсе оставил свой карамельный образ и стал исполнять песни «свободы мысли и чувства», как он это называл, что принесло ему множество плодов. Многие гадали, как это так – гламурный рэпер, вдруг, переквалифицировался в исполнителя свободы.

Зал ликовал. А потом опустел. Бар ещё работал. За внезапно смолкшими столиками остались всего лишь несколько человек, ну и, разумеется, Лёшик с Артуром. Они меня тогда не видели, но кажется они что-то курили, хотя я не ручаюсь.

Лёшик, по обыкновению, спокойно расслабленно сидел в углу, утопая в мягком диване и спокойствии мрака. Он не спешил, он наслаждался приятным течением жизни. В темноте Артур не замечал этого, но после того как Лёша раскачал источник сильной энергии, он выглядел уставшим. Артур же, преисполненный эмоции, не мог так просто усидеть на своём стуле и всё что-то говорил, всё менял положение и всячески жестикулировал. Ему было хорошо в эйфории вдохновения. Ему было свободно. Почувствовав нескованность при отсутствии рамок, Артуру хотелось быть глупым. Не замечая Лёшика, он очень серьёзно посмотрел в его несерьёзное лицо и, едва сдерживая смех, спросил:

– Зачем ты рвёшь ягоды в моём саду?

Ну а тот не нашёлся ответить ничего лучше, кроме как:

– А зачем ты стучишь в мои барабаны?

Помолчали. Пространство стало затягивать здравым смыслом.

– Страшно? – повторил свой вопрос из прошлого бродяга.

– А. – легко отмахнулся Камыс.

– Вот видишь, это живая музыка. Она открывает мир, а то, что там, в микрофоне Сани – суррогат. – он провёл рукой через свечу чтобы почувствовать что-то, но не почувствовал – Почему ты вышел?

– Мне казалось, что я не могу этого.

– Ты делаешь то, чего не можешь?

– Да.

– Чтобы увидеть себя? – Лёшик пытался вытянуть остатки не оцифрованного из Артура, пока тот ещё не вернулся в Условность.

– Да.

– Понял, что получилось сегодня? Похоже на твоё направление. Тебе нужно сменить направление. Ты сейчас идёшь в свою сторону, но не той дорогой. Так будет долго. Может, и не выйдешь, а заблудишься. Смени дорогу и станет легче.

– Да, наверное. Я всегда хотел делать музыку такую, как я воспроизвёл, – он рассмеялся и снова собрал себя – Сегодня.

– Легко даётся?

– Да.

– Значит – твоё.

В этот миг чистого сознания Артура, пока ещё незамутнённого присутствием чужого мира и алчностью страха, у Лёши появилась одна идея. Он её ещё не знал, но уже предчувствовал. Это был ключевой вечер для дальнейшего Артура.

* * *

Ехали молча. Долго. Молчали. Ехали. Снова молчали. Время от времени кто-нибудь кашлял или чихал, потому что перец осел в обивке и чехлах. Саня смотрел. Упорно смотрел в дорогу. Рулил. Не разговаривал. Потом всё-таки не смог продолжить молчать и высказал:

– Не, ну ты в конец охренел что ли? Да как это вообще в голову может прийти такое?! Пф! – он непонимающе хмыкнул, тряхнув головой – Взять и прыснуть из этого баллончика ебучего? Этот ещё за ним ломанулся, как телок на привязи! Ну ты-то, ты-то, куда, а, простота? – он постучал ладонью себе в лоб, столь абстрактно обозначив Артура – Лёха, нет, не Лёха. Ты молчи, ты вообще молчи неделю. – Лёша покатился со смеху, не удавалось ему всерьёз воспринимать вспышку Сани – Анфиса, ты скажи мне, – он словно включал нужных ему персонажей в сложной RPG – Это вообще происходит так в сегодняшнем мире или я совсем уже поехал? Вот тебе приходят такие мысли, когда ты едешь с друзьями в клуб и держишь их оружие в руках?

Лёшик с неуёмным гоготом попытался оправдаться и подал голос с заднего сиденья:

– Сань-Сань, да ну чё ты! Да у тебя просто плохое чувство юмора, Сань.

– Знаешь ли… – мягко начала Анфиса.

– Ар, посмотри, чтобы нигде там ствола не было! – Саня бесцеремонно проигнорировал Анфису, тут же и забыв, что обратился к ней, чем допустил серьёзную ошибку, женщины такого не прощают – Нет, а реально… – до него дошло осознание – А что, если бы у меня ствол там… Матерь Божья… Ты бы, что ты наши утомлённые души отправил бы подружиться с родственниками Иисуса?

– Саша, знаешь ли! – сурово повысила голос Анфиса, обиженная его пренебрежением – Вообще-то, когда мы презентовали наш второй альбом в «Жаре», ты додумался снять штаны на сцене и все увидели всё твоё вот это вот всё. – она помахала рукой в воздухе, обозначая его пипиську – А это было даже не по сценарию. – она строго подняла палец – Ты тогда некий «улётный, словно реактивный джет», как ты объяснил мне после, амфитамин тестировал.

Саня помолчал секунду, а потом как заорал, обрадовавшись:

– Вот! Вот! Слышал! Нормально всё у меня с чувством юмора. Не надо мне тут! – он, конечно, хоть и не разговаривал с Лёшей, но обращался к нему, Анфиса посмотрела на внебрачного мужа свысока, а потом и вовсе махнула своей длинной кистью, мол, что брать с дурачка-то – А ты, – он наконец обратился к ней – Сравнила тоже, моя мирная пиписька не причиняла никому вреда, а его баллончик ебучий!

– Твой! – поправил Лёша, который уже готов был и впрямь наведаться к родственникам Иисуса, лишь бы угомониться от овладевшего им неконтролируемого смеха.

– … заставил нас выблёвывать твой заботливо приготовленный борщ. – договорил Саня.

– Рагу. – поправила Анфиса, всё более сердясь на невнимание и моментально отомстила – А ты разве забыл, что на тебя потом подали в суд, потому что в зале оказалась несовершеннолетняя?

– Это какой-то тупой хер хотел бабла срубить по-лёгкому. – отрезал продюсер – Его бабе тогда уже было восемнадцать, и, сдаётся мне, драл он её на тот момент уже в хвост и в гриву.

– А, ну хорошо, – картинно переключилась Анфиса под новую вспышку смеха со стороны Лёшика – Я вот всё не могу стереть из памяти, как ты там сказал, «эмоциональная моя организация женского восприятия» не позволяет, понимаешь ли, когда ты с Йлдыры́мом взорвал на кухне карбид, потому что хотел рассказать «лишённому авантюризма турецкому ди-джею с безмятежных берегов», что такое русские девяностые.

– Йлдырымом! – безутешно захлёбывался Лёша смехом без перерывов – Йлдырым!

И вся ситуация всё больше переставала быть нудной и печальной, и занудные люди превратились в комичных живых существ. Раскачал Лёшик таки болото-то.

Саня отвернулся от предавшей его женщины. Помолчал. Потом развеселился и снова повторил во весь голос.

– Во! Видишь же! Ну и у кого тут чувства юмора нет? Отличное у меня оно! Первый класс! – он как грузины поцеловал собранные три пальца – Роскошный номер люкс с джакузи у окна – какое у меня чувство юмора!

– Очень хорошо. – всплеснула руками Анфиса.

Саша обернулся к Лёшику. Тот изнемогал от смеха и катался по сиденью. Потом на Артура, тот надел очки и, походу, спал. Наконец, Алексей всё же взял себя в руки и заговорил диалогом людей.

– Ты как выискал-то нас с этим лидером чёрной революции? – потом добавил для пущей серьёзности – В плотных хитросплетениях ночного урбана?

– Пф-ф! – Саня вспыхнул, как раскалённый чайник, плюющий кипятком на синий газ – Знаменитый наш Артурчик с внезапным шоу в джаз баре! Артур Ахметов меняет амплуа! От знаменитого продюсера бегут артисты! Инста ломится, репортёры визжат, нам телефоны рвут. И твой курочкин танец, кстати, уже в топе вайнов и рофлов. Да за такое промо они вам там не то что ужин должны были обеспечить, а лет пять обедов и завтраков, причём с доставкой на дом и всей семье, включая домашних животных.

– Да его, куда не пристрой, всё бит чёрных продвигает. Негром бывать не доводилось ему, не знаешь?

– Э-э, – Саня попытался ещё позлиться – Ты с темы-то не соскакивай. Распрыскался он мне тоже тут!

– Да это я так просто к тебе внимание проявляю. – ласково проговорил Лёша и потрепал Сане волосы от чего тот, как рассерженная кошка, дёрнул головой – Дурачок.

Так и ехали.

* * *

Машина мягко припарковалась у невысокого кирпичного здания – бывшего завода, а ныне новомодного клуба в стиле лофт для светской Богемы. Днём его площади служили, как ресторан, а ночью же они превращались в гламурное и элитарное заведение, пропуск в которое строго по спискам. Его широкие окна, подобно экрану отражали лёгкость жизни, которая досталась тем из людей, кому вход сюда был разрешён. Прочим же оставалось лишь смотреть со стороны, как в струях голубовато-бирюзового света пляшут беззаботные мотыльки. Наблюдать за жизнью, в которую им никогда не попасть. Змейки световых дорожек бегали по прямоугольному фасаду, превращая здание в настоящий эпицентр эйфории и экстаза. Сюда манило. Быть здесь считалось престижным. Находиться здесь было модно. Если ты побывал в клубе у Хасана, ты мог смело включать себя в список Московской элиты. Вот перевёрнутая логика и стремилась впихать своих посредственных обладателей сюда, чтобы те наконец-то могли посчитать себя элитой. И работала эта логика только так, а не наоборот. Нужно оказаться тут во, чтобы то ни стало, изо всех сил, дабы быть кем-то, но не быть кем-то и, как следствие, оказаться здесь. И они смотрели. И чем больше они вожделели, тем сильнее отдалялись от заветного. Вожделение всегда убивает Мечту. В общем, всё было устроено как всегда странно, типичным для мира, перевёрнутого образом. Ну в том самом мире, где доброту принимают за слабость, а высокомерие за высшее проявление крутизны.

Когда Саня подъехал к клубу, об этом уже знали. И Саня знал, что знали. Он к тому времени успокоился, и вся история с «баллончиком ебучим» осталась ещё одним угарным воспоминанием в коллекцию угарных воспоминаний с вечеринок, попоек и тус. Припарковавшись, Саша посидел секунду, не отпуская руль, как бы собираясь с духом, как бы раздумывая, не развернуться ли и уехать к чёртовой матери. Уехать не только отсюда, а вообще от всего этого апофеоза притворства и имитирования. Видно было, ему приходилось прикладывать усилия, чтобы общаться в тусовке. Но он прикладывал – слишком он уж привык жить так. Иное для него было не рассматриваемо, хотя глубоко он чувствовал, что не того хочет. Наконец, продавец эмоций хлопнул себя ладонями по щекам, и сказал с профессиональной весёлостью.

– Ну что, все готовы к ночному марафону? Фиса, Арт, комон-комон, кого ждём? Идите, поздоровайтесь. А я догоню. Перепаркуюсь только.

В его голосе слышались некие неуверенность и смятение.

Анфиса задержала взгляд на Сане, чувствуя, что, его что-то гнетёт, но, как почти мудрая и, к несчастью, бесполезная женщина, она не стала отяжелять состояние любимого беспомощным стремлением снять с себя обязанность быть нужной. Не можешь помочь – сидишь молчишь, такая позиция всегда даёт вдвое больше, причём не только её обладателю. И Анфиса прекрасно знала это правило. Она только мягко тронула Сашу за руку и вышла из машины. За ней последовал и Артур. Тот вообще был в состоянии глубокой задумчивости, впервые начиная соображать, что и зачем он делает. Если раньше он действовал, как ослеплённое инстинктом насекомое, не разбирающее средства на пути к цели, то теперь в его сознании началась активная работа и он потихоньку стал выбираться из кокона безответственности за свою жизнь. Саня как сидел, так и сидел, уткнувшись не то в руль, не то в лобовуху. Проговорил:

– Не торопись, пожалуйста. – хотя Лёшик и без того никуда не собирался, он чувствовал, что нужен тут.

Они уже стоят у машины. Саня обессиленно облокотился спиной о тяжёлое железо. Лёшик смотрит в небо, как ребёнок, зачарованный плетением из бисера искрящихся звёзд. Там высоко застыла завораживающая красота, восхищающая удивительной вспышкой жизни. На земле люди копошатся в грудах тщеславия, самоутверждения и заблуждения. Саня всё молчит, не решаясь что-то сказать. Тянет.

– Вот опять по привычке начал. Распугал всех. – Лёшик кинул весьма своеобразный спасательный круг.

Тот поднял вопросительный взгляд, не улавливая ход мысли.

– Ты опять уснул, Саша. Бессовестно отдался в сновидение продюсера.

Тот умолк. И серьёзно так спросил:

– Думаешь, с этим уже ничего нельзя сделать?

Бродяга лишь добродушно рассмеялся и протянул теперь уже настоящий спасательный круг:

– Что, показать хочешь меня своим друзьям?

Тот растерялся. Неужели настолько этот человек видит его насквозь. Стесняясь своего узкого решения в глазах безграничного Лёшика, он негромко признался:

– Я это только что решил, когда искал вас с Артуром.

– Да пожалуйста! – так легко и просто рассмеялся Лёшик, чем отменил всю тяжесть, нависшую в душе Сани.

Он то ли не понимал, что это значит, то ли относился к этому по-своему.

– Ты это на самом деле? – Сане сразу же полегчало, он по своему обыкновению очень быстро переключался между состояниями и уже был готов плясать со своим новым другом за то, что тот дарит ему эту свободу радости, не отяжеляя принцип выбора ненужными условиями, он бодро хлопнул Лёшика по плечу и приобняв его и, загадочно добавил – Ну пойдём.

И они пошли.

Доносившиеся из глубины клуба приглушённые звуки музыки, смешивающиеся с голосами, становились всё ближе. Как будто в океане, они звучали невнятно и неразборчиво. И всё как в том же океане люди плыли им навстречу. При виде знаменитого гостя они дружелюбно расступались в стороны, чем образовывали живой коридор. Была ли его весёлость промо-акцией для большого плана или же она была побочным чувством бесконечно уставшего человека? Блестели платья, слышался смех, аромат духов переплетался с дымом марихуаны, лица переливались удивлением, радостью, возмущением, энтузиазмом. Всё миксовалось и тонуло в обильном искусственном свете, таком ярком и неестественном в это тёмное время суток. Клуб высыпался навстречу. Всё его содержимое так густо законсервировали, а теперь вытряхнули из банки и, размазанное по реальности, оно завоняло: кальянами, алкашкой, шмалью и гонором. Тут был клубок. Весь город был клубок. Здесь это ощущалось особенно явственно, в эпицентре, где люди выменивают машины по производству синтетической радости на своё начало. После такого обмена всегда паршиво по утрам, и башка на осколки, и параноит, и холод одиночества пробирает, и таблетками вкидываешься, чтобы страх перед новым днём заглушить, а потом от их же побочки корчишься. В общем, такой невыгодный обмен кайфа на жизнь. Что, в принципе, самая обыденная норма для мира техногенных принципов.

На пороге клуба уже минут пять как поджидал сам Хасан – крупный, вальяжный, остро видящий всё, как барин, как царь праздности и разврата. Всё крутилось вокруг него. Всё вокруг крутилось для него. Завидев дружбана, он широко раскинул руки, перебросил свою величественную трость и жутко заулыбался во весь свой белозубый рот, в одном из клыков которого красовался средних размеров бриллиант, сверкавший ярче всех вместе взятых тут огней.

– Саниче, дорогой! – он гостеприимным хозяином направился к драгоценному гостю, голос его зазвучал громко на всю улицу, Хасана было много, он заполнял собой всё – Ждал-ждал! А я всё сматрю в окошко, думаю туой ли не туой, – как и подобает человеку его образа, Хасан не произносил букву «в» без острой на то лингвистической надобности. На самом деле или ради антуража это делалось, сложно сказать. – Ауди чёрний всеми цветами ночных небес перелиуается.

Обнялись. Чинно расцеловались в щёки, что два состоятельных крота.

– Ай да Хасан, ай да шутник! – в тон ему весело, но с глубоким пониманием зашитого между строк, ответил Саня – Ох, знаю я твои окошки эти. – он с азартным прищуром, потряс в воздухе пальцем – Много цыпочек уже поймал в свои камеры?

– Вах-ах-ах! – засмеялся тот, точно злой Карабас – Сколько ни паймал – а все мои. Паглядеть х-хочиш-шь? На этой недели есть отлич-ч-чная, – он вскинул три сжатых пальца и особенно выделил шипящую часть слова – Классика с Машей Азаро́уской.

Дело в том, что ещё одной особенностью клуба Хасана являлись множественные скрытые камеры. И когда какая-нибудь пьяная, обдолбанная суперзвезда всецелостно и самозабвенно отдавалась в руки безграничного разврата, то её уже записывали во всех ракурсах, позах и положениях. И это было ещё одно мощное оружие в руках Хасана, за которое он получал неплохие деньги, которым он шантажировал, в общем всячески крутил-вертел в своих целях, так же как и героев своих записей, не гнушаясь ни беспринципностью, ни подлостью. Некоторые из «приближённых» Хасана знали об этом его бизнесе и были не прочь прикупить «элитное» порно напрямую от правообладателя. Да и сам Хасан нет-нет, а особенно по молодости, да и хвастал таким сладким и востребованным в любых кругах контентом. Конечно, всё это происходило за закрытой дверью и показывалось только доверенным, таким как Саня. Сане он доверял. Как и многие. И не зря. Он действительно был надёжным человеком, и, несмотря на всю гнусавость ситуации, языком не трепал.

– Ну-у-у!.. – пристыдил продюсер и в этом «ну-у-у!» читалось сразу и «какое порно, батенька, я же с женой!» и «при случае, всенепременнейше!».

– Оу, панимание засияло спышкой ярко, что солнце! – Хасан закрыл рот ладонями давая понять, типа, всё, стоп, ни слова больше – Не хочешь ли ты сказать, что очаг симейного уюта сноуа запилал, слоуно бы у него подлили розжиг для любуи и немножко маслица страсти?

Он перевёл взгляд на Анфису, которая всё это время стояла у входа вместе с Артуром, тем самым пригласив её в разговор, но его запоздалое гостеприимство перебили. Резкая, выпорхнувшая, будто стрела, сорвавшаяся с тетивы или собачонка с поводка хозяйки, из клуба вылетела девочка. Совсем ещё молодая, лет около девятнадцати. Она пронеслась мимо компании, не замечая никого, словно бы и не было мира, и была одна она лишь. Маленькой непокорной бунтаркой она бежала, расталкивая ленивых, замерших в процессе курения и болтовни, и её упругие кудряшки насыщенного тёмно-рыжего оттенка, что пышно вились во все стороны, смешно прыгали вверх-вниз, пока она бежала. Непослушные и неугомонные – они отражали её саму, неготовую следовать правилам. Совсем ещё молоденькое личико уже покрылось той долей искусственной усталости, которая ложится на всех обитателей местных вод. Вокруг её остро вздёрнутого носика раскинулись солнечные веснушки, что не только не портило её смуглое личико, а, наоборот, добавляло ей шарма, нарушая скучные стандарты модельной внешности. Девушка безупречной, неотразимой красоты имеет свойство быть неинтересна и предсказуема в своей непогрешимости, в то время как красота с изъяном всегда манит и возбуждает желание. Её тело полностью поддерживало данную политику – среднего роста, привлекательная, хотя и не очень объёмная грудь, крупные сильные ягодицы, не очень длинные, но подтянутые ноги с намеченными линиями мышц – она нарушала все принципы модельного бизнеса, не лишённого гомосексуальных стандартов. Бархатная, персиковая кожа, ещё совсем юная вызывала непреодолимое желание прикоснуться к ней – такая золотистая, такая приятная на ощупь, без единого изъяна. Весь её образ сразу же, резко бил своей сексуальностью и однозначно отзывался в тебе похотью. Длинная не то футболка, не то туника небрежными складками ткани ниспадала до линии талии, обнажая округлое плечо, что так соблазнительно, точно по контуру, выделяли яркие огни, превращая это чу́дное создание в шикарную ночную диву, недоступную простому офис-менеджеру Диме, работающему за сорок тысяч в месяц и отдающему двадцать из них за студию у МКАДа. Дерзкий взгляд зелёных глаз, незнакомых с понятием стыд из-под телескопических ресниц, пышные матовые губы нюд, крупные бусы на тонкой нитке сбегают ниже груди, волнительно подчёркнутой складками ткани. Дополняют ее образ плотные джинсовые шорты, что туго обтягивают её плотные ноги и здоровую модную задницу в духе Ники Минаж. Низкие уличные Найки WMNS добавляют «уличности». Казалось, что она сейчас запросто даст в рыло вот этой расфуфыренной твари и свалит с этого балла к херам собачьим. В ушах длинные прямоугольные серьги, заострённые к низу – золото – преломляют ночь. На запястьях элегантные браслеты – три или четыре. Когда развеивается кричащий вызов, тогда лицо мягкое, понимающее, отчасти сострадательное. Губы – сама розовая нежность, пухлые, но в меру. Свои. Глаза уже заплывшие, пьяные, пустые. Во всём выражении её мимики – отпечаток той эмоциональной анестезии, которую прививают себе такие девочки ещё в четырнадцать, когда они сбежали из дома от алкоголички матери, которой так плевать на дочь, и им приходится знакомиться с этим «удивительным» миром, где нужно расплачиваться с водителем за дорогу до Москвы своей нетронутой красотой. Тогда в них уже мертвы мечты о заботливом и добром муже, который купит на ужин фруктов и сладостей к чаю трём их детям – младшенькому Кольке, подающей надежды в фигурном катании Лерочке и совсем уже большому Максиму. В них мертвы грёзы. И тогда у них уже точатся клыки, когда этот водила алчно вставляет им на заднем сиденье своего Фольца за все свои неудачи под какого-нибудь Calvin Harris с «How Deep is Your Love», когда от ненависти у неё сжимаются кулачки и напрягается шея, пульсируют вены, что доставляет ещё больше удовольствия водиле так же, как и самозабвенного утверждения в удобной всеоправдывающей теории бесхарактерных мужчин о том, что все бабы шл…. И тогда у них уже точатся клыки, и точатся они всё острее по мере того, как волчонок становится взрослой опытной волчицей. Уже через полгода их хватка сломит любого маститого питбуля и так жестко опрокинет его, что не позавидуешь. И вот она теперь стоит на подиуме своей мечты – истинная юная дива. Она ошеломляет блеском, попадая в сегодняшний шаблон о сексапильности на все сто. Потом привязывает эмоцией – она даёт тепло и согревает своей энергетикой. Слабые мужчины, как правило, с такими становятся сопляками, противными и унижающимися за крохи внимания. Если ты думаешь, что это понимающее, почти что мамино личико разделит и утешит тебя, не ведись. Это прекрасно выработанная, отточенная годами и универсально настроенная роль и она в этом – профи, и она утянет тебя, и выпьет все соки да так, что и не заметишь, как она уже в душу влезла, и она не станет шантажировать вашими развратными видосами твою жену, ты сам уйдешь к ней от жены, но будешь ей уже не нужен. Красиво! Она спец. Только она так умеет. Ведь она уже знает, что раны затягиваются, слюни, которые эти павлины пускают в постели после первого оргазма исчезают, они возвращаются к жёнам. Если ты с ними по-искреннему. Такой, как она не нужен миф о любви, перевязанный бантом, ей нужен новый реальный C-класс, можно, и без банта, ибо миф о любви рассеется, а вот комфорт – остаётся. И комфорт – это единственная их любовь. Они думают, что они счастливы. Недостаток таких девочек – большинство из них глупенькие. И в той или иной степени их не так уж сложно наебать. Не лоху конечно, но опытному киту – вольному. Хотя, время от времени, и киты за это платят, когда в её когтях рыбёха повесомее…

Но страстной была стерва! Трахаться она умела – это точно. Это было её искусство.

И вот когда стремительной вспышкой на празднике манекенов девочка эта вылетела из клуба, расталкивая модели человеческих тел, она чуть не сшибла и Хасана. Тот по-отечески даже хохотнул. Ей простительно было. Видно, не просто так тут. Девушка бросилась на шею к Артуру, всего его зацеловала и затараторила: