Текст книги "Избранный"

10

Ее глаза по-прежнему таили для мужчин притягательную силу. Особенно когда она улыбалась и слегка щурилась. Пользоваться своими женскими чарами в интересах дела она никогда не считала зазорным. Перед ней мало кто мог устоять. Вот и старик, как она была убеждена, тайно влюбился в нее, поэтому и приглашал частенько на чашку кофе, много рассказывал занимательного, смотрел на нее подолгу. Она уже считала себя победительницей, мысленно играла его жизнью, но… Как она позволила так себя надуть! Хорошо еще, что Дед не осведомлен обо всем!

Из последнего сообщения Центра она не почерпнула ничего нового. План не отменялся, и ее роль оставалась прежней. На этот раз никакой осечки не должно произойти…

Все эти дни она прокручивала в голове свой последний разговор с Жоржем Леура, с тем, кого она считала Избранным и должна была в свой срок уничтожить. Конечно, это не она остановила на Леруа свой выбор. Все службы Ордена работали для того, чтобы не ошибиться и определить правильного человека. На ней лежала самая последняя завершающая миссия – нанести решительный удар. Но только после того, как… Ах Леруа! Как мастерски он обыграл ее. Она поздно это поняла, а поняв, пришла в неистовую ярость. Признать ошибку невозможно, отступать некуда. Теперь она вынуждена вести еще и свою личную игру…

В тот последний вечер старик много рассуждал о Рахманинове, дал ей книгу его писем, тот том, где были письма последних лет. Он проявлял каждый раз очень глубокие познания в том предмете, о котором высказывался. Настя даже полюбила свои визиты к нему. Она всегда приходила поздно. Он сам просил ее об этом. Ему не хотелось, чтобы она сталкивался с Гийомом. Все, что касалось Гийома, месье Жорж держал в полном секрете, только просил ее держаться версии об учителе музыки. Он мотивировал это тем, что семья Гийома против этих визитов, и мальчик очень боится, что их общение вскроется. Настя поначалу решила, что между стариком и юношей некая противоестественная связь, но потом отклонила эту догадку. Леруа так плотски порой глядел ей в глаза, что в его ориентации усомнился бы только слепой. Она пару раз пыталась расспросить Леруа о его юном друге, но Жорж ничего не открывал.

В тот последний вечер его жизни он достал из бара бутылку вина. Она взглянула на него удивленно – ведь много раз говорила, что и капли спиртного не переносит. Но тем не менее Жорж поставил бутылку на стол, подвинул ей бокал. Она отрицательно покачала головой, и он не стал ее уговаривать. Бутылка, это она точно помнила, так и оставалась во время всего их разговора не откупоренной. Речь его лилась особенно гладко, правда, глаза смотрели печально. Знала бы она тогда, какую игру он с ней ведет! Каков притворщик! Он, видимо, с самого начала понял, кто она такая и какова ее цель. Он принес себя в жертву своему делу. В шахматах жертва одной фигуры часто приводит пожертвовавшего к безоговорочной победе. Его целью было заставить всех поверить, что Избранный мертв. Он тонко изучил ее психологию и правильно все рассчитал. Узнав о его смерти, она доложит в Центр, что убрала его. Это на время успокоит Орден, и Организация получит преимущество во времени. Хорошо, что в руководстве Ордена не поддались на уловку. Теперь ее задача все довести до конца…

Вот-вот должны были сообщить о второй части Авиньонской операции. Но эта операция далеко не самое важное на сегодня. Сегодня надо не выпускать из-под контроля Избранного. Она взяла его в кольцо тройной слежки, так, чтобы ничего непредвиденного не случилось. Все-таки гены у нее хорошие. Настоящий ее дед знал толк в розыскной и оперативной работе. А как она классно пустила этого толстяка из полиции по ложному следу! Пока они будут разбираться с мальчишкой, она все успеет!

Кофе показался ей отвратительно горьким. Обычно этот напиток взбадривал, помогал сконцентрироваться, но сейчас ожидаемого действия не последовало. Наоборот, видение, до этого дремавшее в уставшем подсознании, обрело явственность. Вот Леруа провожает ее до двери, вот сует ей книгу писем Рахманинова, вот нежно целует на прощанье руку. Уже на лестнице она слышала, как закрылся засов…

Надо посмотреть эту книгу, что он ей дал. Может быть, там есть что-то интересное. Где она кстати?

Анастасия Безансон напрягла память, потерла тоненьким пальчиком лобик, обвела глазами комнату и увидела достаточно потрепанный том. Книга распахнулась сразу в определенном месте. Отсюда Анастасия начала читать и увлеклась. Это были письма великого композитора от 1934 года. Да, в прошлом русские умели писать письма так, чтобы в них содержалась бездна духовной информации, даже если это обычная деловая записка. Время от времени в этих письмах Рахманинов сообщает, что работает над одной вещью, ни разу не обмолвившись, что это за музыка. Когда работа окончена, он уже не скрывает. «Это Рапсодия на тему Паганини».

Настя захлопнула книгу. Понять, зачем Леруа дал ей именно это, она отказывалась. А ломать голову желания не было. Да и до этого ли сегодня, в день, решающий для ее жизни все. Кто бы мог подумать, что жизнь даст ей шанс, исполняя замысел тех, кому она служила, поквитаться еще и со своим личным обидчиком?

11

Гийом Клеман долго не мог привыкнуть к тому, что дедушку Артура надо называть Жоржем Леруа. Но сам дед строго-настрого запретил произносить свое имя. Гийом никак не мог понять почему, но с самого раннего детства дедушка Артур был его любимцем. С того момент, как он себя осознавал единичным человеком, он верил только Артуру и слушался только деда Артура. В детстве они часто играли в разные таинственные игры, изображали из себя магистров некоего тайного ордена, придумывали себе разные имена. Постепенно игры стали жизнью. И вот теперь деда Артура нет. Все существо Гийома протестовало против этого. Он не понимал, для чего теперь жить. Даже мысли о любимой микробиологии не волновали его. Скоро ли придет к урне Нестора Михненко человек с фотоаппаратом? Дед Артур, прощаясь с ним каждый вечер после долгих бесед, наставлял:

– Как только ты выполнишь миссию, необходимо все забыть. Забыть надо будет и обо мне, будто я умер. Возвращайся к науке и будешь счастлив…

Теперь Гийом совсем по-другому слышал эти слова.

Он привычно ехал в парижской подземке на работу, на кладбище. Ехал, чтобы продолжить вахту.

12

Антуан и Клодин стояли на перроне в ожидании поезда на Париж. Стояли, держась за руки. Теплая ладонь девушки служила для Антуана залогом того, что все случившееся здесь не сон, а правда. Они боялись думать и говорить о совместном будущем, но уже врастали друг в друга мыслями, желаниями, подозрениями, взглядами. Здесь им больше нечего было делать, и они ждали парижского поезда так, как дети ждут дня рождения или Рождества.

Антуан заметил этого человека первым. Он сразу показался подозрительным. Вот незнакомец почти поравнялся с ними, глаза пустые, рука в кармане. По его движению Сантини понял, что сейчас произойдет непоправимое. Он что есть силы схватил Клодин за плечи и дернул вниз. Короткий щелчок! Боль! Пустота!

13

– Знаешь, кто там, около парадной двери, ошивается? – Наташа вернулась с улицы, где покупала горячие булочки им на завтрак.

– Не знаю, милая! Наверное, твой старый ухажер. – Алексей схватил Наташу и попытался поднять и покружить, но она не позволила.

– Не смешно. Мне не по душе такие шутки. Они меня обижают.

– Прости.

– Так тебе интересно, кто стоит внизу?

– Ты же все равно скажешь. Чего мне гадать…

– Скажу… Потому что ты мне не безразличен, дурачок. – Она подошла к нему и провела рукой по волосам. – Там внизу твой якобы пострадавший друг, Пьер Консанж!

Алексей присвистнул:

– А как он там оказался? Он что, знает, где ты живешь?

– Я ему вчера сказала, так, за разговором. Здесь много музыкантов живет из разных стран мира.

– Интересно, к кому он пришел?

– Может, позвать его?

– Значит, ты говоришь, что рука у него цела-целехонька… И вот он пришел. Понял, что я у тебя…

Наташа рассерженно щелкнула у него пальцами перед носом.

– Эй, ты не сам ли с собой часом разговариваешь?

Климов расхаживал по комнате с видом полного отчуждения от реальности. Туда-сюда! Брови его напряженно свелись к переносице, придавая лицу нечто театрально-трагическое.

– У меня к тебе такое предложение…

Наташа все это время стояла подбоченившись и серьезно наблюдала за ним.

– Ну, говори…

Алексей начал не сразу, а прежде заглянул искательно в глаза Наташи.

– Мы ведь не должны сегодня расставаться, правда?

Девушка кивнула.

– Ну вот. Понимаешь, меня один очень хороший человек просил сфотографировать урну батьки Махно на Пер-Лашез. Неудобно, если я этого не сделаю. Он так просил…

– А как же Пьер? Он наверняка тебя внизу ждет. Сказать что-то хочет…

– Доверься мне. Эту проблему я решу.

Пьер стоял внизу как вкопанный. Видно, уже разошедшаяся во всю богатырскую знойную силу жара подействовала на него. Так спокойно и бесстрастно стоят люди, развлекающиеся медитацией или подвластные лени в такой степени, что каждое движение воспринимаемо ими как пустая трата сил и времени.

Увидев парочку, скрипач безмерно оживился, принял свое обычное любезно-французское настроение и с широкой улыбкой на лице помахал Наташе и Алексею рукой.

– Я вас тут уже давно поджидаю. Вид у вас, надо сказать, такой довольный, что аж завидно. – Пьер с картинной шутливостью потер руки.

Алексей сделал вид, что несказанно обрадовался Пьеру.

– Это называется, давно не виделись…

Наташа только сухо поклонилась музыканту. Он ей не нравился, будто в нем, по ее мнению, было все худшее, что есть во французах: лицемерие, пустозвонство, – и как она себя ни убеждала, что перед ней великий музыкант, это не помогало преодолеть стойкую неприязнь.

– А я вот скрываюсь от назойливых папарацци. Представь, каждый второй журналист во Франции мечтает узнать подробности об отмене концерта. На меня объявили настоящую охоту.

– И почему, можно узнать, вы избрали местом укрытия именно тот подъезд, где живу я? – не выдержала Наташа.

– Вы же сами вчера мне сказали, где живете. Вот я и…

Алексей, поняв, что сейчас создастся неудобная ситуация, перебил Пьера.

– Ты на машине?

Тот кивнул.

– Тогда ты можешь искупить свою вину. Надо отвезти нас на Пер-Лашез Пьер невольно вздрогнул, но быстро совладал с нервами. Однако от Алексея не укрылось его волнение. «С ним и вправду что-то не так…»

– Я попытаюсь искупить, но в чем моя вина?

– А это ты уж сам догадывайся… – Алексей примирительно хлопнул его плечу, специально выбрав больную руку. Пьер от удара даже не поморщился. «Наташа была права. Но к чему весь этот спектакль?»

До Пер-Лашез троица добиралась долго. Сначала Алексей попросил заехать в «Гавану». Там остался его фотоаппарат. Несмотря на то что теперь почти не оставалось сомнений, что Пьер очевидно все это время лгал ему, лгал уверенно и с определенной целью, Алексей не очень из-за этого расстраивался. Им овладела беспричинная веселость. Он даже попытался перекинуться парой ничего не значащих слов с немолодым уставшим мужчиной, сидевшим в холле гостиницы и читавшим газету, но тот ответил что-то не слишком вежливое, а потом скривился в презрительной улыбке на одну сторону и с яростью, достойной лучшего применения, уткнулся в передовую статью «Фигаро».

По дороге Алексей поведал скрипачу о просьбе своего московского старшего друга Бориса Аркадьевича Нежданова, не обмолвившись ни словом о своих отношениях с его дочерью. Пьер слушал с интересом, задал несколько вопросов. Он не очень четко представлял себе, кто такой батька Махно…

– Из Парижа обычно везут духи или вино, ну, в крайнем случае, сыр и шоколад, а ты снимок урны Махно… загадочный вы народ, русские…

– А ты что думал… мы с нашей загадочностью вас в 1812 году, знаешь ведь, как погнали.

Пьер изобразил, что обиделся на эту не вполне тактичную реплику, и до самого Пер-Лашез ехали молча. Длинные тонкие руки музыканта крепко держали руль. Почти у самого кладбище их остановил полицейский. Его прибор зафиксировала превышение скорости, о чем он и сообщил выглянувшему из окна водителю. Пьер вышел и кабины и плотно закрыл дверь и окно. Судя по его виду, он усиленно извинялся перед стражем порядка, но тот демонстрировал образец служебного рвения. Пользуясь тем, что Пьер не может их услышать, Наташа сообщила Алексею, что Пьер кому-то звонил в те двадцать минут, что Алексей провел в своем номере. Алексей только пожал плечами:

– Мало ли кому он мог звонить! Может, любимой женщине.

– Зря так смеешься. У меня дядя был слабослышащий. Мне так жалко его было. И я в детстве учила его понимать слова по губам. Кстати, это ему помогло. Но дело не в этом. Я сама по губам очень хорошо понимаю, и по-французски тоже. Это у меня хобби такое. Иногда в телевизоре специально звук выключаю, а сама по губам стараюсь понять, о чем говорят.

– Да в тебе просто целая куча талантов. Не зря я…

– Я поняла, что говорил Пьер по телефону, хоть он и отошел почти на другую сторону от гостиницы.

– У тебя еще и зрение соколиное…

– Да. У меня небольшая дальнозоркость с детства. Не отвлекай меня, дай сказать, а то он сейчас вернется.

– Ну?

– Он передал кому-то по телефону, что едет на Пер-Лашез с… А вот с кем, я могу только приблизительно повторить по звукам это слово по-французски. Слово мне незнакомо.

Наташа произнесла, специально растягивая по слогам.

Алексей, знавший французский в совершенстве, вскинул брови.

– Вот чудно! Это слово переводится как Избранный. Это я, выходит, Избранный? Ты ничего не перепутала?

На кладбище всегда особенная тишина. Зачем люди ходят на кладбище? Наверное, на это много разных ответов. Одних влечет невозможная боль потери, другие блюдут семейные традиции, но есть и та особая категория людей, что стремится на кладбище без всякой определенной цели: им там спокойно, они обретают уверенность и легкость, смысл жизни. Климов не относился ни к одной из вышеперечисленных групп, поэтому, когда они шли по знаменитому французскому Пер-Лашез, где нашли приют многие великие умы своих эпох, Алексей вовсе не трепетал. Ему бы поскорей сделать снимок и убраться отсюда. Надо, в конце концов, понять, что ему дальше делать. Эвелина Трофимова пока никак не давала о себе знать, что начинало подспудно его тревожить. Он же все-таки в командировке, концерт, из-за которого он сюда прилетел, отменен, и делать ему здесь явно нечего. В таких случаях корреспондента быстро отправляют восвояси, дабы не тратить на него лишних казенных денег. Но сейчас ни ответа, ни привета… Совсем потерла голову? Было у них что-то с Пьером или нет? Надо спросить потом.

Урна с прахом неистового анархиста Нестора Махно находилась недалеко от стены парижских коммунаров и выглядела весьма скромно. Климов знал о Махно немного, всерьез этой темой не интересовался, но здесь, на востоке Парижа, вглядываясь в глаза на тронутом временем портрете, невольно проникался смутным уважением к почившему в 1934 году батьке. Да. 1934 год! В России в это время было уже не до анархистских химер!

Пьер, Алексей и Наташа молча стояли у стены. Пока они шли, им не попалось ни одного человека, и от этого ими овладела некая сопричастность к вечной жизни. Алексей достал фотоаппарат и начал фотографировать. Просматривая снимки в окошке, он убеждался, что они получаются не слишком четкими, и поэтому продолжал тратить кадры. Надо снять хорошо! Борису Аркадьевичу потрафить. Он, наверное, ждет не дождется его возвращения с долгожданной фотографией!

Процесс съемки увлек его, и он то и дело нажимал на кнопку, искал подходящий ракурс, никак не мог оторваться от объектива, пока Наташа не тронула его за плечо. Он повернулся в ее сторону с недовольным видом, а она указала ему на быстро идущего молодого человека. Тот явно направлялся к ним и по виду походил на одного из служителей сей обители надгробных камней и плит. Чем ближе он подходил, тем заметнее было его волнение…

Не произнося ни слова, Гийом Клеман, а это был именно он, встал рядом с Климовым и бесцветно и очень устало посмотрел на него. Он будто стремился узнать его, но не узнавал. Это длилось несколько секунд, но Алексей потом вспоминал эти секунды как самые длинные в своей жизни.

– Махно умер, рапсодия жива! – Гийом произнес это медленно и глухо и вдруг совсем по-детски, беспомощно улыбнулся.

– Простите, что-что? Какая рапсодия? – растерялся Климов.

Гийом ничего не отвечал, только смотрел и улыбался. И тут моментально, как в голливудском фильме, рядом с Гийомом вырос полный человек в сопровождении двоих молодцов.

– Гийом Клеман?

Юноша кивнул.

– Полиция Парижа! У нас есть к вам несколько вопросов, связанных со смертью Жоржа Леруа! Пройдите, пожалуйста, вместе с нами!

Несмотря на формальную вежливость, в тоне комиссара Легрена звучала такая непреклонность, что вряд ли кому-то в голову пришло бы сейчас ему возражать. Гийом Клеман в сопровождении полицейских направился к офису. Видимо, там Легрен собирался его допросить. По отношению к Климову, Наташе и Пьеру полицейские вели себя так, словно их вообще не существовало.

Климов переглянулся с Пьером, тот сделал ничего не понимающее лицо, Наташа стояла в глубокой задумчивости и ни на что не реагировала. Алексей убрал фотоаппарат в чехол. Что-то надо было делать, чтобы преодолеть овладевшее всеми оцепенение…

И вдруг кладбище потряс сильнейший взрыв. Что-то словно подбросило весь мир вверх, а потом погрузило в темноту и тишину.

14

Смотрителя охватило бешенство. Услышав из телетайпных агентств информацию о взрыве на Пер-Лашез, который все комментаторы характеризовали как очередную наглую выходку террористов, он все понял. Его указания о невмешательстве до самого последнего момента не выполняются. Хорошая новость за полчаса до начала заседания Синклита! Кто-то из его людей ослушался и решил залить Париж кровью, надеясь, что в этой мутной красной водичке выловится какая-нибудь рыбка. По всему выходило, что из повиновения вышел Дед. Он всегда, как бывший партийный руководитель, недолюбливал людей из Конторы. Рано или поздно Дед предаст! Смотритель давно свыкся с этой мыслью. Теперь понятно, почему он так опекает этого выродка Брынзова. Хочет поставить его на первый пост, а сам тянуть за все ниточки. Но его, Смотрителя, еще никто не обыгрывал. Не с тем связались! Да, ему почти восемьдесят, но сил хоть отбавляй. Сегодня на Синклите он им покажет…

Синклит, по многолетней традиции, заседал в неприметном особнячке в глубине переулков между Остоженкой и Пречистенкой. В этих бывших барских хоромах члены Синклита, выходцы в основном из советской элиты, на время окунались в ту атмосферу, с которой всю свою первую жизнь неистово боролись.

Члены Синклита приезжали по одному, это тоже было традицией. Первым свое место во главе стола занимал Смотритель, затем остальные по старшинству и значимости своего положения в Ордене. Но сегодня обычный порядок вещей нарушился. Войдя в небольшой овальный зал, Смотритель увидел, что Дед уже на месте и неторопливо расхаживает возле стола. Они сухо поклонились, как боксеры за день до решающей схватки, и Смотритель сел на свое место. Дед так и остался стоять.

Заседание началось с привычного исполнения Интернационала, который слушали стоя, однако никто не подпевал. Все члены Синклита лучшие свои годы, полные любви, сил, энергии, оставили в прошлом. В их старческих мозгах ныне жила только одна страсть – страсть управлять миром, отпускать тайные пружины, менять президентов и премьеров только для того, чтобы упиться полной властью над судьбами.

Смотритель начал свою речь. Он долго говорил о том, что Избранный найден и каждый шаг его известен. Как только он обнаружит то, что нам нужно, он будет уничтожен. Но сейчас мы не можем рисковать и должны действовать крайне осторожно. Если что-то помешает естественному ходу событий, то мы проиграем. Так было всегда. Смотритель не мог предположить, пострадал ли Избранный от взрыва или нет. Если пострадал, он задушит Деда собственными руками.

Все слушали внимательно, по желтоватым морщинистым лицам ничего нельзя было разобрать, увидеть хоть какую-нибудь реакцию. Даже Смотритель, умудренный многолетними интригами, не мог до конца понять по своим соратникам, успел Дед провести с ними подготовительную работу или решил сыграть против него в одиночку.

Смотритель закончил. В тишине было слышно только, как кашлянул Дед.

– Вы что-то хотите сказать, Егор Егорович? – Смотритель не хотел упускать инициативу и решил спровоцировать Деда.

– Да, – Дед поднялся. Его плотная, до сих пор коренастая фигура подалась вперед. – Я думаю, что сказанное мной сейчас разделят все члены Синклита. Многие годы мы боролись с Организацией, заманивали в ловушку ее членов, собирали информацию по крупицам. Все эти годы вы, уважаемый Смотритель, не уставали твердить нам, что главное – это не пропустить появление некоего Избранного, которого определит каким-то чудесным образом Организация. Мы жертвовали порой лучшими нашими агентами, чтобы проникнуть в тайну Избранного, строго следуя вашим инструкциям. Но я, как и многие члены Синклита, все чаще задавал себе вопрос: зачем нам этот Избранный и что изменится с его появлением? Как он повлияет на нашу главную цель? Вам, кстати, не откажешь в чутье. Вы поняли, что дальше водить нас за нос нельзя, и открылись на одном из наших собраний: Избранный должен найти свиток Дормидонта, этого тайного русского Нострадамуса. В этом свитке якобы содержится та информация, без которой нам не достичь никогда нашей главной цели – полной власти в этой стране. Год назад вы приказали прекратить явную борьбу с Организацией. Вы доказывали нам, что это может помешать в угадывании Избранного. И вот – ура! Мы искали, искали и нашли Избранного. Невероятных усилий стоили эти поиски, не один и не два человека попадали под подозрения. Одного мы даже отправили на тот свет. И кто бы мог подумать, что настоящим Избранным окажется никчемный журналист, ловелас и бездарь!

Дед произносил все это с такой страстью, словно произносил монолог Гамлета на выпускном экзамене в театральном училище.

– Что в итоге? Лучшие наши люди все время заняты бесцельным слежением за идиотом, прохлаждающимся без дела в Париже. И все только потому, что он должен найти эту пресловутую вторую часть. А нужна ли нам эта древность? Что в ней такого? Ответа на этот вопрос нет. Я, признаюсь, не мог смириться с подобным и провел собственное расследование. Догадайтесь, к чему я пришел! Правильно. Я задал себе один маленький, но очень важный вопрос: какая главная цель прослеживается во всей этой безумной и дорогостоящей суете-слежке? Мне стало ясно, что задача у того, кто заставляет все это осуществлять, одна: саботировать и прекратить борьбу с Организацией, которая за это время вырастет и окрепнет. А всем вам хорошо известно, что именно Организация все эти годы стоит на нашем пути. Причем тут какой-то свиток? Мы и без свитка способны довершить начатое…

По залу прокатился тихий недобрый шумок.

– Не скрою, я взял всю ответственность на себя. С сегодняшнего дня мною начата операция по уничтожению всех, кто вовлечен в Историю Избранного. Пора с этим кончать! И так немало дров наломано. Мы должны смести с лица земли этих негодяев из Организации, вместе с их мифами и тайнами, и избавиться от тех, кого эти недоумки вовлекли в свой порочный водоворот. А вы, дорогой Смотритель, похоже, предатель! А как назвать того, кто противодействует борьбе с врагом? Ваша игра кончена!

Егор Егорович Кремнев снова кашлянул, и в комнату вошли двое. Они подошли к Смотрителю, подняли его легкое стариковское тело под руки и вынесли из комнаты как большую ненужную куклу.