Текст книги "Избранное. Поэзия. Драматургия"

Морская Раковина и Духовник
Сюрреалистическая драма

 
         Сюрреалистическая Драма-Фантасмагория
 
 
                           В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ,
                   Трагического смысла и конца,
С элементами сценической постановки, сочинённая
По мотивам одноименного киносценария мсье А. Арто105105
  Антонин Арто (Antonin Artaud), 1896 – 1948; Французский поэт, актёр и драматург, концептуалист и новатор современного театра, наиболее радикальный из энтузиастов идей П.Б.Шелли, «великий свободомыслящий 20 в.» Оригинальный киносценарий (1926), взятый за основу в этом моём произведении, впервые, был реализован в одноимённом фильме «Le Coquille et le Clergyman», 1928, режиссёром Жерменой Дюлак (Germaine Dulac) и премьерно был показан в Париже, соответственно, 9 февр. 1928 г. – Год написания этой драмы, 2011, явился быть годом 85-летия первого сюрреалистического киносценария в мире современного искусства, коя славная репутация, до сих пор, сохраняется, также, и за фильмом. Ныне, в 2016 г., к выходу сей книги, театральной богемы превелико достойно чествование 90-летия сей редкостной темы.


[Закрыть]
 
 
   В мыслях о неизбежном признании Драмы и Игры,
                         В Актёрах и в Актрисах,
                         На публике и на сцене,
                         При жизни и по смерти,
      В текущих днях и в будущих воспоминаниях.
 

Действующие Лица

ПАСТОР – молодой ещё человек деликатной внешности, искренних чувств, в возрасте 30 – 40 лет;

ДАМА – молодая красивая женщина, примерно того же возраста, женщина манеры и светского шарма;

ГЕНЕРАЛ; – {одно и то же}

ЕПИСКОП; – {лицо} – волевой, мужественный образ пожилого господина, преисполненного ещё видной физической силы, собственного достоинства и чести;

ТЕНЬ – фантастическое существо, универсальный характер, собеседник и импровизатор;

Вторые Действ. Лица: – танцующие тени, голоса, прислуга, гости бала и рабочие.

Краткие рекомендации к постановке

1. В процессе чтения этой драмы, Читатель заметит те разности состояния Дамы в ряду метаморфоз, каковые будут случаться с этим женским характером по мере преображения свойств Волшебной Раковины в черты характера живой, не вымышленной женщины. В этом смысле, интонационность в выражении характера роли имеет наиболее важное значение. Это так, что в сценах «первой исповеди Дамы» её тон и манеры не выражают собой никакой (!) её куртуазности и возможной, к тем минутам, кокотливости или даже вульгарности, как это могло бы казаться в отдельном случае читательского и режиссёрского видения. Напротив, её тон преисполнен всего того чувства, что есть чувство сострадания к самой себе и к тому, о ком она непосредственно говорит в 3-м лице, – но в том, как она раскрывает некие свои интимные тайны, она нисколько не имеет целью произвести какое-либо намеренное впечатление на исповедника, не собираясь нисколько его, тем самым, искусить. Симпатизирует ли она ему впоследствии, в том или ином случае, хочет ли она его или отвергает – это выясняется уже из общего хода драмы.

2. Тень, как это было отмечено, среди Действ. лиц, есть характер универсальный, и таковой он ещё и в том, как подражает, подчас, выражению того или иного героя из треугольника центральной интриги, – как в экспрессии, так и интонационно. Конечно же, первая подобийность в нём (но вовсе не абсолютная (!), ибо изначально Тень – это самостный характер) – это отдельные черты именно Пастора, которые в том или ином ситуационном контексте проявляются в репризах Тени, однако по ходу драмы можно будет заметить, что в раздвоенном сюр-пространстве сюжета, Тень подчас принимается воспроизводить своим жестом и экспрессией нечто из черт в действиях, также, и Генерала, и, также точно, и Дамы. Думается, что эффект двойственности и зеркальности в ситуации, поистине достойной Льюиса, (М.Г.Льюис «Монах», была одной из любимых книг А. Арто, и психо-художественные методы и приёмы из этой книги нашли своё воплощение в его оригинальной «Морской Раковине»; мне же, при сочинении этой драмы, вспоминался особливо также и Э. Т. А. Гофман с его «Эликсирами Сатаны») ситуации «подмены мест ролевых слагаемых» в драме, – как в отношении героев, так и в отношении образов, – для Читателя вполне ясен. К тому, как раз, в характере Тени и распознаются все вышеозначенные странности и тонкости. Это, однако, вовсе не ожидает по себе дисконтекстуализирующего подхода к обыгрыванию соответствующих сцен в постановке.

3. Образы сценической массовой хореографии являются, в своём роде, трансфигурациями идеи того как раз «Бала», который в течении драмы вершится как среди танцующих теней, так и среди живых общающихся людей. Это, однако, вовсе не означает то, что все они только и делают, как, разве что, извечно танцуют один только вальс. Тем не менее, трансфигуральный подтекст в таких сценах относится к самой атмосфере безвременного бального существования, в каком, на разных уровнях эмоции, проявляет себя игра теней и их хозяев.

4. Я нахожу необходимым использование в постановке, наравне с методом «реабелитируемого классически-натурального жеста», также и метода «гипертрофированных жестов»: как то, что столь особенно было завещано прежде Театру раннего Кинематографа, и то, что ныне Я, в перспективе, вижу успешно-возвращающимся на подмостки сегодняшнего классического Театра Драмы. Ко всем же заповедям сюрреалистической и нео-модернистической школ, Я, всё ж таки, считаю уместным использовать сегодня вновь псевдо-естественный артистический жест, как то, что в контексте тематического смысла избранной сцены может, аж и с новой художественной силой, выразить всю непредвиденную парадоксальность жизни души внутри человеческого тела. – Нет, в моём представлении, это не рисуется вовсе, как шаг только к цирку «сатиры соца и сенсуса», поскольку, и в самой постановке сенсуалистического вопроса драмы, Я изначально выбираю позицию такую, чтобы заведомо не пытаться усматривать в этом ничего сатирического или смешного.

5. К концу сих коротких рекомендаций, и к началу основного текста драмы106106
  Уточнение: Формат содержания, в принципе, разделяется тремя ступенями, поскольку, в ином варианте, драма могла бы быть представлена в формате 3-х больших Действий, которые вполне бы соответствовали сим вышеозначенным трём ступеням, т.е…. 1 {Д1, Д2} /2 {Д3} /3 {Д4, Д5}, и ещё так, когда б первые сцены, вначале и в конце, служили бы в драме в качестве, соответственно, пролога и эпилога. Однако, в постановке, это требовало бы использования дополнительных возможностей театра, а, именно, вращающейся сцены в сменах сценического пространства, но т.к. далеко не в каждом театре есть своя вращающаяся сцена, то Я и решил опубликовать сию драму в формате 5-ти игровых Действий.


[Закрыть], стоит добавить ещё, пожалуй, то, что некоторые из образов и театральных эффектов в действиях могут представляться, в чём-то, трудно-исполнимыми для постановки на сцене, и таковых решение остаётся, прежде всего, за Режиссёром, к чему, с моей стороны, будет лишь единственное особое предложение о задействовании в постановке труппы иллюзионистов, что, конечно же, стало бы безусловным успехом, если не потенциально новым, в целом мире, Театром. Однако, коль скоро сам Я пока-что практической возможности к постановке такого рода Действа, увы, ещё не имею, – то, с тем, и ограничиваюсь пока лишь одними лестными пожеланиями. Итак: —

 
                       Основной текст драмы:
 

Первое Действие

 
ПАСТОР:
Моя греза – вот уж, моё приобретенье теперь;
Та редка форма – долгое томленье ума, она
Отныне станет впредь повиноваться мне; —
Подвластна моему заклятью и рецепту,
Она пребудет в свойствах эликсира,.. дальне жизнь,..
И эликсиру содержать, отсель, всю силу во себе
Сей тайной власти над другой душою. И Я,
Проведший время в постижении сего, Я – мастер
Ныне всех преображений, когда-либо понятных
Телу той души… Коль бог, раз, в сон прикрыл глаза,
Уму ль зрить вечно в темноту нам данной жизни?
Но, нет! – На то моя греза, чтоб заклинанна жизнь
Себя явила б и в ослепшем теле. —
 
 
О, Претворение! Все эти стопы редких книг,
Что изучал Я, сокровенным знаньем разбавляя
Те часы, когда в проклятьи гнал свои мечтания, —
Они – свидетели урока ремесла, где Я – в тебе, суть, действо.
Моя греза – …её желание ко мне – пребудет даль
И станет жить чудесно в возлюбленных чертах,
В глазах и в мыслях, в органах Той, кто лестно
Сделалась исповедальною судьбою мне. Се волшебство!
 
 
             Он достаёт Волшебную Раковину;
             Из неё слышится дальнее пение.
 
 
Раствор, что настоян был на моей крови, готов;
В волшебной раковине моря, что добыта мной,
Теперь произвести последний опыт, а после
Сохранить искомую эссенцию в святом сосуде. —
Я говорю: «в святом»: Я вечно обладать хочу тобою…
 
 
ГОЛОС ИЗ РАКОВИНЫ:
                                          Пастор, милый пастор,
                                          Наполни меня своим смыслом;
                                          Наполни меня собою,
                                          Пустой заклятую форму.
 
 
ПАСТОР:
Сей час! О, в обладаньи вечном – продолжение
Его; – ещё лишь несколько минут, и Я – как тот
Уже, кто… – Но…
 
 
             Откладывает Раковину, сокрывает её.
 
 
…Всегда сопутствующий образ
Произведенью сей грезы мне часто зрится.
Пугающ он, сродни фантому нежеланных снов;
Того Я должен не пустить в пространство опыта; —
Он – призрак, мёртв собою… Ах! вот, снова – шорох,
Шёпот, странный вздох…
 
 
             Оставляет стол, оглядывает комнату,
      подходит к двери, осторожно приоткрывает её.
 
 
                                      …Никто ж здесь… —
 
 
В быстро открываемой двери ему является видение
повешенного Генерала. Пастор быстро закрывает
                           дверь обратно.
 
 
                                                        …Ах, нет. – Никого. —
 
 
Проделки только тени, ветра, мыши… Что ж…, теперь!
О, сколь, должно быть, странно будет наблюдать
Потом преображение судьбы, волшебный мутабор…
Отсель мне совершить то, что не смел ещё другой
Найтись решиться.
 
 
                   Он возвращается к столу;
                    вновь достаёт Раковину.
 
 
ГОЛОС из РАКОВИНЫ:
                                          Наполни меня собою;
                                          Наполни меня, мастер, любовью.
 
 
ПАСТОР:
Теперь солью из склянок части все состава; —
Всё – в раковину волшебства; ингредиенты
Тайных чувств смешаю меж собой, и стану
Ждать, когда раствор произведёт реакцию.
Вот, так!
               Теперь уж вскоре результат сего
Мне истинно даст то, что отняла мораль. Да! —
То, чем пастору преступно обладать, – уму
Свободнейших искусств иметь в достатке.
 

…Сейчас солью, а после, очевидно, должно будет

Уничтожить склянки эти… Дым, вот, шепчет мне…

Неожиданно, за его спиной открывается дверь. За ней – снова Генерал. Он снимает веревку с шеи: – он утишно крадётся, он – вот, уже у стола, и теперь стоит за спиной не замечающего его Пастора.

 
ГЕНЕРАЛ:
Ты ли и вправду смел, волшебник?
Способен зрить мой образ в темноте?
Ты мне отдашь всё то, должно что быть моим, —
Что не сокроешь.
 
 
ПАСТОР:
О, нет! Ты вновь! Тебя же нет, ты – только тень!
Ты тянешь руки к раковине счастья?! Прочь, прочь!
О, не посмеешь взять…
 
 
ГЕНЕРАЛ: …Вот, уж в моих руках!
ПАСТОР: О, как же!
 
 
Генерал отнимает из безвольных рук Пастора
                    Волшебную Раковину.
 
 
ГЕНЕРАЛ:
Круг времени и чувств – сам рок;
Так обернусь вокруг себя, а ты
Смотреть лишь станешь на вершенье ритуала;
Ты мог бы расколоться здесь напополам; —
Смотри же!
 
 
ПАСТОР: О, нет, не смей!
 
 
ГЕНЕРАЛ: Ха-Ха! Сия вещица…
 
 
ПАСТОР: Жизнь вся! —
 
 
ГЕНЕРАЛ: Как всё, имеет двойственную цену, пастор!
 
 
ПАСТОР: О, нет же! Нет же!!
 

Генерал торжественно оборачивается вокруг себя, держа в руках раковину; он вынимает свою саблю и ударом раскалывает сокровище напополам. Его смех. Пастор от страха прячется под стол.

 
ПАСТОР:
Безумна тень, явленье зла! Ты отнял..,
Ты! О, капли эликсира счастий на полу,
Сокровище, моё сокровище любви… О, ужас!
Будь же проклято зловещее присутствие твоё,
Вор. Монстр…
                        Как смеешь ты не рухнуть наземь
Враз? – Вот, удаляешься теперь с ухмылкой…
Как дурно – во глазах моих темнится вид,
Всё расплывается, всё… тонет где-то дальше…
О, мир расколотого счастья – сей страшный миг.
 
 
        Генерал исчез в двери. Пастор в помрачении.
 

 
ПАСТОР:
Безволие, твой образ сколь отвратен Чувству.
Здесь тело, злом повержено в презрении к себе,
В слезах, в одеждах осквернённых полом… Мой,
Кажется, вдруг организм – совсем-совсем иной,
Как будто Я какого-то иного вдруг строенья тут. —
О, что Я?
 

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: …Снисходительный мастер, снисходительный к грехам исповедник.

 
ПАСТОР: ……И кошки, и собаки плачут в грех, —
Я слышал, как старуха говорила этак. —
Утрачен атрибут магического совершенства; —
Так, остаётся… что ж?…постигнуть свой удел
В сакральности животных свойств в злой мере?…
Я, вот, как собака, ведь, – слух, глаз и память
О тех даль шагах… Фигура четырёх лап тут,
Не своя душа…
                           Ауу-ууу! Ау-ааауууу!
 

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: …Вы знаете, Я буду ожидать вас, мой друг, только вас. Не смейте, не смейте меня отвергнуть.

 
ПАСТОР:
Сей голос, прочимой любви, Природой
Данный естеству и низкой, пусть, души
К переживанью правд о произволе Бога,
Нас всех обрекшего… Аминь!…Но, вслед сему,
Мне только в стыд вдруг превратится?! Вот уж,
Слепой природной властью движим остов —
Моё здесь тело, лишено сил во хребте, —
Не хочет встать, но движется… Как будто
То, как нечто… изменение в уме…
Мне ль страшно видеть, выползти в дверь?…
 
 
               Пастор на четвереньках;
               пред ним оставленная открытой дверь.
 

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: …Я буду раскрывать вам тайны себя, и вы станете меня учить новым свойствам…

 
ПАСТОР:
…Мне, в образе сих внове-сообщенных черт
Прокрасться в мир там не святого дня,
Средь проявлений городской всей жизни,
По следу в грех зовущего видения…
 

В открытой двери Пастору видится смутное видение Дамы.

Он по-собачьи, на четвереньках, было устремляется к ней.

ДАМА: О, воспримите, воспримите меня, прошу вас. Я состою из всего того, что делает мир, шум, Я – ничуть не другое.

ПАСТОР: Я ль слышу голоса? Я ль вижу, вот…

ЭХО ПАСТОРА: Аууу-уууу….

Приходят шумы Города. Дальние авто, подсмех, шаги, движение. Явление движущихся безмолвных Теней и звучащих невидимых Голосов. Пастор – в образе собаки.107107
  В иной версии постановки, этот фрагмент может быть преобразован в полную, отдельную Сцену (метод «театрального путешествия»). – М. Гюбрис.


[Закрыть]

ГОЛОСА ЛЮДА:

– Каков плут? Погляди, как несётся.

– И правда. Уж не Пастор ли его зовут? Шустрый пёс по имени Пастор.

ГОЛОСА ПАРЫ:

– Ах, он, точно собака, этот человек.

– Но, друг мой, все, ведь, влюбляются когда-то…

ГОЛОСА ДРУЗЕЙ:

– Как хочется свободной жизни, как…

– О нет, об этом знает только один наш Пастор, увы…

– Прямо, как тот анекдот: «Доброе утро, господин Пастор; добрый вечер, уважаемый Пастор; – Чёрт вас раздери надвое, Пастор!» (смех)

ГОЛОСА ПОДРУГ:

– Скоро, ведь, бал у Генеральши! Вы, кстати, знаете, что она зачем-то зачастила к нему на исповедь?

– К нему – это к кому? Ко псу? Господи, откуда этот нос? (пасторское лаянье у ног)

– Негодница, вам бы всё лишь только смеяться…

– …И жизнь сама её – лишь райский прыск… (смех)

– Вы видели, какой у них теперь экипаж? Генерал и его Дама пренебрегают модернистическим авто и ездят, отныне, только в экипаже.

– Ах, вот ведь, там… глядите!

Приближающийся вдали экипаж. Лай. Лошадиное ржание. Дальне, в просвете двери, вновь видится образ Генерала. Светом озарено опять, Видение Дамы послушно воле Генерала и присоединяется к нему. – Генерал властно обнимает Даму за талию, и они плавно исчезают вместе с Тенями.

ГОЛОСА МАЛЬЧИКА и его ОТЦА:

– Папа, это правда, что собаки умеют говорить по-человечьи?

– А иногда даже в обедню, сынок. Они-то уж точно знают, кто есть истинный вор…

ЭХО ПАСТОРА: Ааауууу – уу!

 
ПАСТОР:
…О, там, куда влекут глаза и уши,
Там, естество моё должно принять где
Образ лучший свой, признанное грезой
Скраденной, – там вижу снова Я… тебя!
Ты, ведь, не просто мне ко злу явился:
Тебя теперь Я должен разыскать. – Там
Мне исход судеб иной подыщется,
Где власть твоя сама раскроет правду
О слепом во смерть безвластьи.
                                      …И, кажется, Я…
Да, Я знаю будто, где найти тебя.
 

ДАЛЬНИЙ ГОЛОС ДАМЫ:…Вы, ведь, замечаете… каждый раз, когда Я оставляю… когда выхожу из коляски… вы замечаете по моему лицу…, мой добрый…

ДАЛЬНИЙ ГОЛОС ГЕНЕРАЛА: Не волнуйтесь, дитя моё. Пойдёмте.

В дальнем ржании лошадей слышатся церковные звуки; орган. Пастор, громко дыша по-собачьи, исчезает в двери.

 
                     Конец Первого Действия.
 

Второе Действие

 
ПАСТОР:
О, по следам Греха, сколь странно, этак,
В церковь снова приведён. Но, впрочем, нет —
Не странно, – страшно чуть. О, Зло, фантом
Разбившейся Грезы, о, где ж тебе ещё и быть,
Как вдруг не там, где плод моих желаний.
Ах! Вот, по воле скраденного счастья,
Ты – рядом с истинной душой признанья,
И, увы, не Я! Магическим эффектом
Ты на моём вдруг месте: подменил час,
Вседоволен…, – мне ж содрогнуться; – слаб Я…
Впрочем,…тут,…вот, уж на двух опять ногах,
И, значит,… —
 

ГОЛОСА В СТОРОНЕ:

– …Куда подевался пёс, этот чёрт… Был бы он кошкой… Псу ж, ведь, нельзя в церкви.

– Оставь его… Нету нигде… Пойдём… Блаженные часы…

 
ПАСТОР: (за колонной): – …существует, значит, дух
Во мне сильнее, чем дух жалких страхов.
В стенах таких… Я… тут затаюсь пока…
 
 
                                  Пауза.
 

ДАМА: …Вы, должно быть, порицаете меня, – вы, безусловно, вправе, мой друг…

ГЕНЕРАЛ: Когда-то небо порицало землю, но после изошло слезами. Я знаю, вашему ангелу это – сколь угодный вопрос… Любовь в вас, милая моя Дама.

ДАМА: Я не могу более не признаваться себе и вам…

ГЕНЕРАЛ: Вы – точно чудесная морская раковина, дитя моё, вы столь натуральны, столь неподдельны собою.

ДАМА: Мой преданный духовник.

ГЕНЕРАЛ: Моя признательная Дама-душа.

 
ПАСТОР:
Но как же?! Сам себе, глазам своим не верю! —
Она не может различить, что рядом с ней там
Нет духовника: не отличает от него
Меня! Какая мука быть чужою мыслью,
Быть чужим достатком.
                                        Он называет её
Раковиной! О, вор, О, порождение Зла!
 

ДАМА: Это – как жертвенность, и Я искушаюсь…

ГЕНЕРАЛ: Вы искушаемы, и вы жертвенны; и, в том вы ж, таки, нисколько не мстите.

ДАМА: Разве мстительно тело, мой мастер? Я исповедую его, как вы исповедуете… мою здесь преданность, верность. Знаете, в звучании мыслей, Я слышу вдруг…«долг», и Я раскрываюсь, и… эта жертвенная маленькая часть моего естества… вы понимаете меня? Она создаёт образы.

ГЕНЕРАЛ: Да. И пред ликом ангелов и Христа когда-то возникали раскрытые женские бёдра… и груди..

ДАМА: Ах… Смущение, стыд, безумная чувственность этого… Она, маленькая животная странность, внезапно создаёт образ в моём уме, но потом Я оказываюсь в городе, и Я встречаю… – и это… среди живых,…и тех, с кем Я даже никогда не была знакома. И это… оно проявляет себя… – там вдруг фигура, видение. Но те другие, кто рядом, они,… они ищут во мне… искупления. Как если бы в тех же словах, в тех же смыслах…

ГЕНЕРАЛ: Поэтому, вы снова здесь, в церкви.

ДАМА: …И оставленный там – всегда несчастен, и он наблюдает меня глазами мужа.

 
ПАСТОР:
Я знаю, всё ж, не утеряю этот смысл в ней.
Я чувствую, что должен взять здесь всё обратно…
 

ДАМА: (прод.; её некоторое смущение): – Это, знаете, это – как наваждение, милый мастер. Это так, как если б вдруг за колонной был некто сейчас, странный образ, и верный, и хищный, несчастный и красивый, как наслажденный грех, и… тогда это так, как… – Я здесь, вот, касаюсь себя, мой друг…

По другую сторону исповедальной кабинки, она преисполнена эротического искушения.

ГЕНЕРАЛ: …Дама – раковина моря; прекрасный в вас грех.

Пауза. Орган.

ГРОМКОЕ ДЫХАНИЕ ПАСТОРА ЗА КОЛОННОЙ И ЭХО ЕГО.

ДАМА И САКРАЛЬНАЯ ЭЛЕГАНТНАЯ ЧУВСТВЕННОСТЬ ЕЁ.

ЭХО: Сокровище моря, прекрасный, отпущен в вас, грех.

ГЕНЕРАЛ: (тактично): Вы…

 
ПАСТОР:
О, что он сотворяет с ней, с Душою Чувства!
Двойник, губитель чистоты!
 

ГЕНЕРАЛ: (чрез паузу): …Вы… вы когда-нибудь были откровенны с ним? Нежный ангел, вы пытались?

ДАМА: Я… да… Я пыталась, как-то. Религиозное сострадание в эросе – ах, редкость. – Он, конечно же, знает, что Я не могу больше справляться с желанием, – он знает, что Я никогда не перестану хотеть другого. Он…

 
ПАСТОР:
Ах, неужели! Сей здесь станет вдруг касаться
Так её и бёдер, и грудей, и с нею будет?
Слову вслед, и, – как сие уж там не в первый раз, —
Он торжествует вновь постыдную победу?!
 

ДАМА: …Он знает, как это знаете вы.

ГЕНЕРАЛ: Так же, как знаете и вы в себе, что не престанете возвращаться. – От всякого, кто станет потом искать обладания вами.

ДАМА: Возвращаться к вам.

ГЕНЕРАЛ: Так же, как после возвращаться к нему.

ДАМА: …Милый мастер, как вдруг хочется исчезнуть. Куда-то, далеко отсюда – в море нежной лазури, мой друг, уплыть на корабле на какой-нибудь бриллиантовый остров, остров морских поющих раковин и коралловых замков…

ГЕНЕРАЛ: И там думать снова видеть его…

ДАМА: И там,… думать снова быть с вами, мой друг.

 
ПАСТОР:
О, тело и безумие его. – И страшно,
И неконтролируемо зло!…
 

ДАМА: Я знаю, вам это нравится. – Такая правда обо мне. – Я вас люблю за это.

 
ПАСТОР:
…О, нет! Нет боле сил для не-существованья!
Коль чародей Я, – тень моя осквернена там
Сколько раз; – маньяк в тени обманных счастий
Если, – грех мой должен низложить коварство
Двойственного лжелица! – Избавлюсь от тебя
Перед её улыбкой. – Теперь, когда меня
Ты не заметишь даже в мысли, – палач сколь быстр!
 

Пастор обнаруживает себя и утишно подкрадывается к не замечающей его паре.

 
ПАСТОР:
Тобою прочимо любви-убийство… Призрак,
Осквернивший тайну грёз – погибни!
 

Пастор бросается на Генерала, и обеими руками душит его.

 
ДАМА: Ах, что это! Откуда эта тень на вас! Deus!
 
 
ПАСТОР: Не вырвешься, не избежишь!
ГЕНЕРАЛ: Безумье, отпусти!
ДАМА: Тень человека с длинными руками…
ГЕНЕРАЛ: Ах, пусти же!
ПАСТОР: Сгинь, зло!
ДАМА: Вы… Mon Deus, другое уж лицо!
 

ГЕНЕРАЛ: /всё более душим /: Тебе не победить меня, так знай! – Что смерть мне?

 
ПАСТОР:
Вор! Оборотень чувств!…Сей ворот сюртука, А!! —
Сюртук всей лже-морали, лже-любви, – удавка
Для тебя! Тут нет уж места более твоей игре.
 
 
ГЕНЕРАЛ: Ты сам погибнешь… Вновь в себе меня узнаешь…
ПАСТОР: Ах, так? Так, вот тебе!
 

Пастор преисполняется большей силой и вытаскивает Генерала за горло из кабинки; оборачиваясь вокруг себя, Пастор продолжает душить Генерала; – звуки, издаваемые ими, превращаются в эхо; – свет меркнет, и фигуры превращаются в теней.

 
ГОЛОС ТЕНИ:
                          О, Вальс Греха;
                          И двое, и одно.
                          Коварный миг, коварно зло;
                          Что живо, то уже давно мертво,
                          И мир – лишь зыбкое видение.
 
 
                            Всё фатальное теней…