Текст книги "Булат Окуджава. Вся жизнь – в одной строке"

Приказ № 21

По Высокиничской средней школе от 3 июля 1952 г.

В изменении приказа по школе от 23 мая 1952 г. № 15. Учительницу Смольянинову Галину Вас. вернуть из отпуска с 1 июля 1952 г. по 1 августа 1952 г. Причитающийся отпуск использовать с 1 августа 1952 г.

Директор школы М. Кочергин

И не смутило его даже то, что отзывает он учителя на работу задним числом – приказ датирован 3 июля, а Галина Васильевна должна вернуться 1 июля. Как это она ещё два новых прогула не получила!

В общем, не мытьём, так катаньем продержали Галину в Высокиничах до самого сентября. Месть есть месть. Да и кто такое потерпел бы: ходят тут, понимаешь, гуляют, на гитаре песни поют, в то время как ты через них должности лишился… Ну и Булат, конечно, весь свой отпуск с женой провёл.

Так всё было или не совсем так – не докажу, но похоже.

…А ученику Евдокимову очень запомнился один подарок. Он вспоминает о каком-то «сверхъестественном» пиджаке, который ему подарил любимый учитель, теперь уже навсегда уезжая из Высокиничей. Такой уж это был невероятный пиджак, что и сегодня, рассказывая о нём, Николай Александрович волнуется:

– Я вам точно говорю, что пиджак… наверно, пуд в нём был. Это был пиджак! Накладные вот такие вот карманы, они даже прям выделялись… белыми нитками… Нитки прям выделялись. А там внутри были брошки какие-то – ну, может быть, он их не вытащил, я не знаю… Здесь вот внутри тоже были два кармана. Вот тут, на обшлагах… И внутри… И весь был чёрный-чёрный, чёрная подкладка…

И долго он ещё что-то рассказывает, рассказывает, рассказывает…

Глава 3. «Улица Дзержинского, трёхэтажный дом…» (1952–1953)

Итак, после не слишком удачных опытов преподавания в Шамордине и Высокиничах в начале февраля 1952 года Булат Окуджава оказывается в Калуге.

Опять новая школа, третья за полтора года, но теперь уже не где-то в Тмутаракани, а в самом областном центре, который ещё совсем недавно был предметом вожделенных грёз. И не какая-то там школа, а одна из лучших в Калуге! Ну, уж здесь-то надо будет проявить себя как следует, лучшего места уже быть не может. Не мечтать же о далёкой и давно недоступной Москве.

Забегая вперёд, отметим, что в этой калужской школе Булат Шалвович действительно подзадержался – здесь он проработал не полгода, как в Высокиничах, и не год, как в Шамордине, а целых полтора года!

Вначале ничто не предвещало такого успеха, и на новом месте Булат Шалвович, похоже, надолго тоже задерживаться не собирался. Во всяком случае, он не утихомирился и опять повёл себя строптиво. Хотя, конечно, происходи дело в нормальном человеческом обществе, в отстаивании своих прав молодым учителем никто не увидел бы ничего вызывающего, но это было в СССР. К тому же сталинской ещё эпохи. К тому же качающий права был сыном «врагов народа». Должен бы вести себя тише воды и ниже травы. Но не таков был этот по недоразумению оставшийся без большой медной серьги в ухе странный учитель.

Вот приказ по Калужскому облоно № 42 от 4 февраля 1952 года:

Окуджава Б. Ш. назначить преподавателем русского языка и литературы в среднюю мужскую школу № 5 гор. Калуги

Зав. ОблОНО Сочилин

На следующий день Окуджава подаёт в облоно заявление:

В связи с переводом меня из Высокиничской средней школы в 5 среднюю школу г. Калуги прошу оплатить мне подъемные.

Не знаю, насколько правомочен был заявитель в своём требовании подъёмных, но в углу заявления стоят штамп Калужского облоно и резолюция без подписи:

т. Данилову. Поставьте меня в известность, когда тов. был переведен (нрзб.) 9/II-52.

Видимо, не собирались ему платить подъёмных денег. И на следующий день, 10 февраля, строптивый учитель пишет новое заявление:

Прошу освободить меня от работы преподавателя, т. к. работаю не по специальности и продолжать подобную деятельность не могу.

Ниже резолюция за подписью заведующего облоно Сочилина:

т. Данилову. Заявление не обосновано. Заставить работать. Отказ рассматривать как нарушение дисциплины. Назначение сделано с его личного согласия. 12/II-52

Говоря по совести, последнее заявление Булата Окуджавы действительно было совершенно необоснованно. Что значит не по специальности? Именно по специальности!

И это всё после скандала в Высокиничах и приговора суда он продолжает бузить! Но опять добился-таки своего. Выплатили ему подъёмные! В тот же день, 12 февраля, Сочилин подписывает новый приказ:

Приказ № 42 от 4 февраля 1952 года ОТМЕНИТЬ.

ОКУДЖАВУ Б.Ш. назначить преподавателем русского языка в мужскую среднюю школу № 5 г. Калуги.

Оплатить тов. Окуджава подъемные по КзоТ.

Аналогичные изменения претерпел и приказ о назначении соратницы Булата Шалвовича по борьбе в Высокиничах Суховицкой в Детчинскую школу. Ей тоже выплатили подъёмные.

В своей записке министру просвещения, обильно цитировавшейся в предыдущей главе, заведующий облоно пожаловался и на первые дни работы смутьяна в Калуге:

Окуджава отработал в этой школе всего несколько дней. 12 февраля с.г. он прислал заявление (копия прилагается) с просьбой освободить его от работы. И здесь Окуджава поступает нечестно. Он клевещет на учащихся, что они его плохо слушали, между тем учениками, по заявлению завуча, директора школы, он был встречен хорошо (место в этой школе было свободно вследствие того, что учительница тяжело и надолго заболела). В заявлении Окуджава пишет, что он вообще больше не хочет работать учителем школы, что он призван писать стихи. Как сейчас выяснилось, заявление Окуджава подал тогда, когда ему телеграфом сообщили, что Министерством просвещения РСФСР он восстановлен на работе в Высокиничской средней школе.

На этом мы расстанемся, наконец, с никак не желающими уходить со сцены Высокиничами и с головой окунёмся в Калугу. Тем более что здесь Окуджава проживёт без малого пять лет. Так долго на одном месте он нигде больше не жил, если не считать Москвы, конечно.

1.

Новое место работы Булата Окуджавы располагалось в самом центре Калуги, на улице Дзержинского. Это была очень старая школа со своей историей. Ещё в 1860 году в этом здании была открыта одна из первых в России женских гимназий. За прошедшие с тех пор девяносто с лишним лет чего только не происходило, но всегда здесь было какое-то учебное заведение. К описываемому моменту в этом здании находилась мужская средняя школа – с 1943 года в стране ввели раздельное обучение мальчиков и девочек, правда, не повсюду, а только в крупных городах и областных центрах. Калуга как раз и была областным центром.

Раздельное обучение – это была ещё одна особенность, отличавшая новую школу от прежних, где доводилось работать Булату. Там, в деревнях, разделения по полу не было и классы были смешанные.

Самому Булату Шалвовичу новая школа запомнилась как очень хорошая:

Определили в лучшую калужскую школу преподавателем русского языка и литературы[50]50
  Окуджава Б. Куда поступал Онегин / Интервью брала И. Ришина // Первое сентября. 1992. 17 окт. С. 3.


[Закрыть].

Ему трудновато было, конечно, войти в русло нормального учебного процесса, ведь он оказался здесь в середине учебного года. Да и класс ему достался проблемный – мальчишки очень любили учительницу, которая была у них до Булата, и нового учителя приняли не очень ласково.

Тем более что был он не совсем обычной для Калуги наружности:

И вот пришел я – молодой человек с усиками, подозрительной внешности. Приняли меня ученики очень холодно. Мне нужно было переломить этот класс, их предвзятость в отношении меня[51]51
  Окуджава Б. Куда поступал Онегин.


[Закрыть].

Усики эти сразили не только учеников. Учительница Тамара Манкевич в своих воспоминаниях, ныне хранящихся в школьном музее, писала о новом коллеге:

Это был молодой человек, красивый, с чёрными усиками (в те времена мало кто из молодых людей носил усы), с большой шевелюрой чёрных вьющихся волос на голове.

Учитель вошёл в класс, представился и написал своё имя на доске. И имя это было столь же необычным, как шевелюра и усы. Дети не сразу его запомнили, а за глаза стали звать просто Булатом. Хотя он показался им похожим на Чарли Чаплина.

Интересная деталь: ни в одной из школ, где ему довелось работать, Окуджава не получил клички, хотя другим учителям дети обязательно придумывали какое-нибудь забавное прозвище. Например, другого словесника и заодно завуча школы, Александра Александровича Фёдорова, дети прозвали Цап Царапычем.

А Булату Окуджаве «не повезло», хотя необычность внешности и имени давала возможность разгуляться фантазии и придумать что-нибудь оригинальное. Ведь сразу у детей возникла ассоциация с Чарли Чаплином. Было ли это особым уважением или сама необычность имени вполне заменяла прозвище?

Кстати, учителя в 5-й школе, в отличие от учеников, прозвище новому учителю придумали. Точнее, учительницы. За глаза они его звали уменьшительно-ласкательным «Булочка». Об этом мне рассказала тогдашняя калужанка, поэт Валентина Невинная, близко общавшаяся с преподавателями 5-й школы И. А. Копыловой и Т. А. Манкевич. Сами они годы спустя постеснялись мне рассказать об этом прозвище своего бывшего коллеги.

Ещё цитата из интервью И. Ришиной:

Только что умерла любимая учительница, и ребята меня встретили в штыки. Я входил в класс, они не реагировали, продолжали заниматься своими делами, орали, свистели, творили что хотели. Я был совершенно потерянный, сидел молча, опустив голову, ничего сделать не мог, ничего сказать не смел…

Особенно изгалялся какой-то переросток, сидевший на задней парте. Это был известный всей школе хулиган по прозвищу Попёрло. Он был сильно старше других ребят, потому что почти в каждом классе сидел по два года. Этот парень был совсем уже из рук вон – с учителями вёл себя вызывающе, передразнивал их и вообще никого не боялся.

Когда ему начинали выговаривать за тот или иной проступок, он обычно бормотал, ничуть не заботясь о правилах субординации: «Ну, попёрло!» Это было его любимое словечко, и одноклассники так его и прозвали – Попёрло.

Естественно, хулиган Попёрло решил, что пробил его час, и рассчитывал от души повеселиться над новым учителем. Но недолго продолжалось его веселье. Новый учитель скромничает, что «ничего сделать не мог, ничего сказать не смел». Он вдруг встал и, моментально оказавшись возле последней парты, схватил хулигана за шиворот и буквально вышвырнул его за дверь.

Однако за Попёрло было кому заступиться.

На следующее утро Булата вызвал к себе директор школы Павел Николаевич Четвериков. Это был такой кондовый партийный директор.

Окуджава вошёл:

– Здравствуйте, Павел Николаевич.

Но директор встретил его неприветливо:

– Окуджава, на вас жалуются! Что у вас там в классе творится? Вы, наверное, просто туда войти не можете, что вы за педагог! Ну-ка, войдите ко мне ещё раз в кабинет.

Оплёванный педагог выходит, снова возвращается:

– Здравствуйте, Павел Николаевич.

– По-моему, у тебя всё получится. Пойди, подумай. Надо улучшать работу, – не глядя на собеседника пробурчал директор.

Повторялась, как по нотам, высокиничская история.

Я вышел и понял, что мне предстоит новый конфликт, новое падение, и что дальше будет – не знаю.

…В общем, с директором школы отношения стали складываться совсем как в предыдущих школах. И это было замечено коллегами. Через тридцать лет учитель пятой школы Н. Ф. Симонов напишет в своих воспоминаниях:

Преподавал Окуджава «своим» стилем, иногда не совпадающим с существовавшими тогда педагогическими нормами, за что неоднократно подвергался критике на заседаниях педагогического совета: по этой причине с бывшим тогда директором школы Четвериковым П. Н. (так мне казалось) сложились у него неприязненные взаимоотношения.

На самом деле Николай Фёдорович пришёл в школу только через полгода после скандала с Попёрло и не мог знать, что плохие отношения между директором и Окуджавой возникли раньше и по другой причине. Хотя «стиль, иногда не совпадающий с существовавшими тогда педагогическими нормами», конечно, тоже имел место, это мы уже видели на примере предыдущих школ.

2.

…В удручённом состоянии Булат шёл по коридору от директора, и вдруг ему навстречу – учитель физкультуры Саша Больгинов.

Дмитрий Быков в своей книге[52]52
  Быков Д. Булат Окуджава. М.: Молодая гвардия, 2009. (Жизнь замечат. людей). Далее все цитаты Быкова взяты из этой книги без указания страниц.


[Закрыть] пишет:

Он немедленно сошелся с физруком (других мужчин в школах не бывало уже тогда).

Ну почему же? В пятой школе было много учителей-мужчин. Впрочем, через несколько абзацев Дмитрий Львович сам себя опровергает:

Окуджава дружил с завучем Александром Федоровым, ровесницей-словесницей Тамарой Манкевич, математиком Николаем Симоновым, чертежником Геннадием Герасимовым…

То есть из четверых упомянутых – трое мужчин.

Александр Больгинов вернулся с войны инвалидом, что не мешало ему преподавать физкультуру. Больше того – Больгинов очень любил свой предмет, и при нём ученики школы всегда занимали призовые места в различных городских и областных соревнованиях по разным видам спорта.

Тому свидетель и главный герой нашего повествования:

Я помню, что школа была очень сильная и в дисциплинах основных, и в спортивном отношении. Я был тогда болельщиком спорта, и для меня это было очень важно. Часто устраивались всякие соревнования в городе. Пятая школа всегда побеждала. Это было замечательно! Мы очень гордились[53]53
  Записал В. Соловьев, выпускник 1954 г.


[Закрыть].

Но, кроме любви к своему предмету, были у Александра Георгиевича и другие пристрастия, в частности, он любил выпить и, увидев, что новичку худо, пожалел его и решил приобщить нового друга ко второму из своих увлечений, чтобы тот как-то развеялся.

В рассказе «Отдельные неудачи среди сплошных удач» сам Окуджава так описал начало своей деятельности в новой школе:

Это случилось давно. Я был очень молод. Из сельской школы меня перевели в городскую. И тут жизнь моя внезапно покатилась под откос, и я вот-вот должен был погибнуть, но необъяснимое чудо помогло мне спастись.

Я снимал угол в домике на окраине. Стояла гнилая осень. Ученикам я не нравился, и они отравляли мое существование. Друзей ещё не было. Жить не хотелось. И вот однажды подошёл ко мне в учительской преподаватель физкультуры Петя и сказал:

– Я гляжу, ты всё один да один. Может, вечерком под шары сходим? Ну, ресторанчик такой, под шарами…

И мы отправились. Я, Петя и завуч. Это была не очень чистая столовая рядом со школой. Над входом висели два тусклых круглых матовых шара. Мы нашли себе столик. Нам, не спрашивая, подали по гранёному стакану с водкой, по кружке пива и по порции котлет с лапшой. Выпили – разговорились. Помню, было хорошо, легко, сердечно. Вывалились оттуда в полночь, обнялись и зашагали по пустынным улицам: провожали друг друга. Что-то такое пели громко, хором. Расставаться не хотелось.

Следующее утро было опять гнилым, гадким. Ученики не жаловались. Но я понимал, что спасение вечером, под шарами. «Под шары идём?» – спросил я Петю. Его обрадовала моя прыть. Правда, с деньгами вышла лёгкая неувязка, но меня научили обратиться в кассу взаимопомощи и попросить денег на приобретение, ну, скажем, ботинок… И вот снова были гранёные стаканы, пиво, котлеты, и снова мы шли в обнимку, пели, а в промежутках делились опытом…

Утром я подумал: «Вечером – под шары. Какое счастье!..» И так продолжалось несколько месяцев, пока не произошло необъяснимое чудо. И я вернулся к себе самому.

Конечно, рассказ – это не документ, а художественное произведение. Однако практически всё, здесь описанное, довольно точно соответствует действительности. И предприятие общественного питания, что недалеко от школы, функционирует до сих пор. Правда теперь это – кафе с красивым названием «Камелия».

А что ещё оставалось делать одинокому учителю – жена далеко, на работе не складывается, друзьями и знакомыми обзавестись не успел.

Необъяснимое чудо, спасшее его от алкоголизма, может иметь совершенно простое объяснение – через полгода из Высокиничей в Калугу переехала жена Булата Галина и восстановилась нормальная семейная жизнь.

Сам Окуджава даёт другое объяснение чуду:

Так продолжалось полгода. Почему я не спился и как остановился – не понимаю. Может быть, стихи помогли[54]54
  Молодой ленинец. 1990. 8 дек. (№ 49). С. 3.


[Закрыть].

Возможно, возможно… Впрочем, есть и ещё версия. Через полгода после приезда в Калугу Булат подружился с некоторыми учителями, точнее – с учительницами. И это увлечение перевесило чашу весов в пользу трезвого образа жизни.

Что же касается эпизода с загулами «под шарами», некоторые биографы не склонны доверять автору рассказа. Хотя Окуджава об этом не только художественную прозу написал, но и на выступлениях и в интервью рассказывал неоднократно. Да вот хотя бы:

Я приехал в Калугу, никого не зная. И в школе как-то сразу сошёлся с Сашей Больгиновым. Он меня спросил: «Под шары пойдём?» И мы пошли в какую-то забегаловку, над входом которой висели два матовых шара. Сели за столики. Не спрашивая, нам подали по стакану водки, по кружке пива и по котлете с вермишелью. Мы выпили – опьянели. Вышли в обнимку и пошли по Калуге. Даже запели. На следующий день уже я спросил Сашу: «Под шары пойдём?» Он удивился и говорит: «Пойдём». «Только вот денег нет», – продолжаю. «А ты напиши в кассу взаимопомощи, что, мол, брюки нужны». Я написал, дали мне тридцатку, и мы пошли под шары[55]55
  [Беседовал] В. Соловьев // Знамя. Калуга, 1988. 12 авг.


[Закрыть].

Но Дмитрий Быков пишет в своей книге:

Тут все, как обычно у него, – правда, и в той же мере неправда, и отделить одно от другого почти невозможно.

Именно так – неправда, а не художественный вымысел, например.

О. Розенблюм справедливо замечает, что история несостоявшегося алкоголизма слишком новеллистична, чтобы быть правдой; сам Окуджава неоднократно вспоминал, что плохо переносил алкоголь – воспитанный в Тбилиси на сухом вине, он немедленно хмелел от водки, и почти все знавшие его хором свидетельствуют, что пил он мало и неохотно. Есть и у меня свои воспоминания на этот счет – правда, он был уже в годах; признавался, что больше двухсот граммов выдерживал редко.

Ольга Розенблюм давно занимается Булатом Окуджавой, диплом писала на эту тему и диссертацию, поэтому Дмитрий Львович очень ей доверяется. А напрасно, между прочим, потому что метод исследований Ольги Михайловны несколько однобокий – она чуть ли не с патологической подозрительностью ищет ложь в любом высказывании Окуджавы, касающемся его биографии.

И собственное суждение Быкова о том, что «воспитанный в Тбилиси на сухом вине, он немедленно хмелел от водки, и почти все знавшие его хором свидетельствуют, что пил он мало и неохотно», вызывает большие сомнения.

Выпивал Булат Шалвович, как правило, действительно не много. Но почему же неохотно? Очень даже охотно! Причём любил именно водку, и не обычную, в сорок градусов, а покрепче. Даже за несколько дней до своей смерти, будучи в гостях у Анатолия Гладилина, он требовал, чтобы ему дали водку покрепче.

И не так уж и «немедленно» он хмелел от неё. Это большое преувеличение. Доводилось мне видеть, как выпивал водку и брат Булата Виктор. Принявши как-то на грудь больше бутылки сорокаградусной, он ничуть не охмелел, во всяком случае, по нему было незаметно, только разговорчивей стал.

Сам Виктор Шалвович тоже говорил мне, что Булат предпочитал водку.

А вот как раз вина Булат Окуджава в последние годы действительно пить не мог – из-за болезни желудка. В молодые годы – да, и предпочитал вино пиву. Старый калужский журналист Константин Михайлович Афанасьев вспоминает, как газетчики ходили в обеденный перерыв в парковую кафешку и там все брали пиво, а Булат – вино.

Как бы там ни было, в первом своём полугодии в Калуге Окуджава вёл не вполне трезвый образ жизни, подтверждение чему будет ниже, когда мы перейдём в новый учебный год.

А в тот вечер, после приятно проведённого времени в столовке, физрук пошёл провожать нового коллегу. До дома Булата было не очень близко – нужно было пройти через рынок, перейти главную улицу и идти до кладбища, недалеко от которого Булат и жил.

Вот ещё одна цитата о том, что происходило на следующий день:

А утром я пришёл в класс, у меня всё получается, все ребята хорошие, пришёл в учительскую – все учительницы красавицы, все мне улыбаются, всё так хорошо. «Боже мой, как хорошо», – подумал я. И когда все ушли, я остался один в учительской, допереживать событие. А в это время входит Сашка Больгинов, а я почувствовал, что мне чего-то не хватает, и говорю: «Саш, чего-то не хватает, пойдём под шары». Он говорит: «Булат, а у тебя деньги есть?» – «Нет» – «Что же делать? О, придумал, пойдём в местком, будешь просить материальную помощь». Первую материальную помощь я попросил на ботинки, они остались «под шарами», потом брюки, потом пиджак, а на мне ничто не менялось.

Однако закончим приятную алкогольную тему и вернёмся к неприятной про хулигана Попёрло.

Кто же оказался таким всемогущим заступником профессионального второгодника, что директор школы распекал учителя за не слишком почтительное отношение к нерадивому ученику? Сам Окуджава в одном из интервью предполагал, что мать хулигана была какой-то обкомовской «шишкой».

Бывшие ученики 5-й школы, с которыми мне довелось пообщаться, Попёрло практически не помнят. Только один из учеников, Леонид Чирков, с трудом припомнил, что мать нарушителя спокойствия ни в каком обкоме не работала, а была простой уборщицей[56]56
  Есть, правда ещё один из учеников пятой школы, Рудольф Панфёров, который помнит многое и даже воспоминания соответствующие написал. Но, к сожалению, этот «мемуарист» в основном пересказывает то, что писал о себе сам Булат Окуджава или его биографы, выдавая пересказы чужих повествований за собственные открытия.


[Закрыть].

Так обком партии или уборщица была покровительницей хулигана? И если уборщица, то как она могла иметь такое влияние на директора школы? Протокол педсовета, состоявшегося через полгода после описываемых событий, проясняет этот вопрос. На этом педсовете Попёрло всё-таки попёрли из школы.

В протоколе № 3 от 04.10.1952 заседания педсовета школы первым вопросом на повестке дня стоит обсуждение поведения отдельных учащихся. На самом деле одного – ученика 6 А класса Юрия Кулакова.

Для начала директор школы П. Н. Четвериков зачитал характеристику ученика.

После этого слово берёт завуч школы А. А. Фёдоров:

Пребывание Кулакова в стенах школы нетерпимо. Убеждения на него не действуют. Надо ходатайствовать перед РОНО о переводе ученика Кулакова в другую школу.

Затем выступает другой учитель, В. И. Зубарев:

Кулакова необходимо убрать из школы, т. к. он оказывает разлагающее влияние на школу в целом. Может быть, есть возможность направить в ремесленное училище, т. к. Кулакову нужен труд.

Потом поступает вопрос о том, как ученик живёт дома, на что директор школы отвечает:

Мать его (они живут вдвоём) – член ВКП (б). Она берёт мальчика под свою защиту. Мать работает в библиотеке облпрофсовета.

Ах, вот в чём дело! Мать, оказывается, член ВКП (б). Что ж, тогда всё более или менее ясно становится. Пусть она даже уборщицей в библиотеке работала. Зато член нашей славной партии и вообще гегемон. И, похоже, она довольно умело пользовалась своим положением, слепо любя сына. Вот что сказала в конце заседания ещё одна учительница, Знаменская:

Кулакову пытались оказать помощь. Он её не принимал. Мать во всём обвиняла учителей и пионерорганизацию, тогда как с Кулаковым велась большая работа. Во всём виновата мать.

И всё-таки в этот раз заступничество боевой мамаши не помогло. Из школы её сына исключили.

3.

Теперь попробуем разобраться, где же устроился жить Булат Окуджава, перебравшись в Калугу. Строго по датам, с документальным подтверждением нам этого сделать не удастся. Причиной тому неблаговидное поведение некоторых «исследователей».

Единственный адрес, о котором можно говорить с документами в руках – это адрес, где Окуджава как раз не жил. Хотя об этом доме мне пришлось как-то встретить в интернете заметку под названием «Встреча у дома Окуджавы»:

30 июля в 18.30 во дворе дома на пересечении улиц Маршала Жукова и Максима Горького, где в 1952 году жил и творил Булат Шалвович Окуджава, поэты и барды Калуги проведут первую встречу людей, любящих и ценящих творчество Булата Шалвовича. Эта встреча пройдет в рамках проведения общественной кампании «Калуге – музей авторской песни имени Б. Ш. Окуджавы».

Да и большинство биографов Булата Шалвовича считают, что по этому адресу он жил и даже достаточно продолжительное время. Что, повторюсь, не соответствует действительности.

В этом доме жили родственники Галины, у которых можно было бы остановиться, хотя бы для начала. Тем более что и комната у них свободная была. Но комната эта никогда не пустовала – хозяева сдавали её внаём. И буквально за несколько дней до переезда Булата в Калугу хозяева сдали её новому квартиросъёмщику, врачу Шехтману. Об этом есть и соответствующая запись в домовой книге, которые тогда велись строго, с паспортными данными всех постояльцев, датами их прописки, выписки и постановки на военный учёт.

Окуджава снял комнатку в другом месте, на окраине, в доме № 25 по Колхозному переулку, что находился за Пятницким кладбищем. Это было, конечно, не так удобно и не так близко к школе, как в доме Галиных родственников.

К Колхозному переулку мы чуть позже вернёмся, а сейчас задержимся в мифологическом доме, где якобы «жил и творил» Окуджава.

Там, в следующей после Шехтмана записи в домовой книге дома 24/35 по улице Красной (прежнее название улицы Маршала Жукова), значится, что Окуджава Булат Шалвович таки был здесь прописан с 12 мая по 15 июля 1952 года. Да, прописан был, но не жил, ибо именно в эти два месяца Окуджава как раз уезжал в отпуск к жене в Высокиничи.

Понятно, что на время длительного учительского отпуска было нецелесообразно платить просто так за комнату, в которой не живёшь, вот он и съехал из Колхозного переулка. Но без прописки жить в СССР было нельзя, и пришлось Булату на эти два месяца прописаться у Галиных родственников.

Впрочем, думаю, Булат тогда не сильно огорчился, что снять комнату у родственников не удалось. Он, похоже, не очень-то и хотел у них жить, чтобы они не стесняли его родственными отношениями. На эту мысль наводит тот факт, что квартирант Шехтман тем же летом из дома на улице Красной выехал и Булат с вернувшейся из Высокиничей женой вполне могли бы претендовать на освободившуюся комнату. Но они почему-то возобновили аренду комнаты в Колхозном переулке.

Так что Дмитрий Быков в корне неправ, когда пишет, что

Первый калужский адрес Окуджавы – всё та же улица Горького, бывшая Красная, дом родственников Галины Смольяниновой.

К тому же Красная хоть и действительно впоследствии была переименована, но не в Горького, а в улицу Маршала Жукова. И почему вообще «всё та же улица Горького», если это первый калужский адрес Булата Окуджава?

Теперь переместимся наконец в Колхозный переулок, где Окуджава прожил почти всё время своего пребывания в Калуге.

Вот что рассказывала несколько лет назад Наталье Торбенковой тогдашняя хозяйка этого дома, Валентина Максимовна Нефёдова:

– Мы с родителями приехали в Калугу в 1959 году и сразу купили этот дом. Старые хозяева, у которых несколько лет назад жил Булат Окуджава, уехали на Украину. Всё, что от него осталось, это домовая книга, в которой были записи о прописке-выписке его и его жены, и книга с пометкой: «Из книг Булата Окуджава». По-моему, это был том из собрания сочинений Ленина. Кое-что там красным карандашом, помню, было подчёркнуто.

Валентине Максимовне было в тот момент восемнадцать лет, поэтому воспоминаниям её вполне можно доверять. Тем более, что дальше она вспомнила совсем удивившую меня деталь, которую захотелось проверить:

– Ещё было письмо, оно пришло в студенческие мои годы, где-то, наверное, в 1961 году. Писал украинский композитор по фамилии Губа. Мы его вскрыли, там он писал: «Дорогой Булат, где ты, почему не отвечаешь. Говорят, что ты живёшь уже в другом месте, но я всё равно решил написать. Хотелось бы увидеться. Мы тогда не придали значения этому письму, и оно не сохранилось.

Очень странной мне показалась эта информация. Кто такой композитор Губа и какая связь между украинским композитором и калужским Булатом? Хотя, конечно, если это 1961 год, то Окуджава – уже не калужский, и, даже если ещё не всенародно знаменит, то вполне мог побывать в Киеве по каким-нибудь литературным или концертным делам. И познакомиться там с украинским композитором.

Без особой надежды я обратился к сайту Союза композиторов Украины. И вот удача – есть, есть там такой композитор, Владимир Петрович Губа, и даже его домашний киевский телефонный номер нашёлся. Не сразу я ему дозвонился и уже начал было терять надежду, когда через пару дней наконец услышал в трубке приятный мужской голос. Мой вопрос про Булата Окуджаву его чрезвычайно обрадовал. Да, с Булатом был знаком очень давно, и очень хорошо друг к другу относились, хотя встречались крайне редко – один в Москве, другой – в Киеве. Про письмо, которое он писал в Калугу, не помнит, но помнит, что впервые они увиделись с Булатом в Киеве и познакомил их тоже киевлянин, поэт Сергей Вакуленко. Самого Владимира Петровича с Сергеем Вакуленко связывала общая любовь к музыке. И с Булатом тоже это оказалось общей любовью.

– Булат при встречах любил, чтобы я ему играл. Особенно часто просил исполнить «Аве Мария» Шуберта.

Вот так разъяснилась история с несохранившимся письмом из Киева. Хотя странно, что давно покинувший Калугу Булат дал Владимиру калужский адрес. А может, и не странно, учитывая, что его связи с Калугой тогда ещё оставались крепки и в Москве он скитался по съёмным квартирам. Рассчитывал, наверное, что в какой-нибудь приезд он зайдёт к бывшим хозяевам жилья и заберёт не заставшую его корреспонденцию. Да, видимо, так и не заехал уже после 1961 года, ибо не нашедшее адресата письмо ещё долгое время хранилось, пока не затерялось.

Теперь о неприятном. Домовая книга, из которой можно было почерпнуть точные даты проживания в Колхозном переулке супругов Окуджава, оказалась недоступной. Много лет назад Валентина Нефёдова отдала и домовую книгу, и том Ленина, принадлежавший семье Окуджава, некоему Юрию Ивановичу Зельникову. Тот объяснил владелице, что всё это он берёт для краеведческого музея.

Вообще, это для нас он «некий», а в Калуге вполне себе известный и уважаемый человек – уполномоченный по правам человека в Калужской области.

Я познакомился с ним лет пятнадцать назад на почве взаимного интереса к имени Булата Окуджавы. Он уже тогда собрал по калужским домам неплохую коллекцию вещей, связанных с жизнью Окуджавы в Калуге. Правда, прежним владельцам он объяснял, что берёт всё это для краеведческого музея, но я этого ещё не знал и обрадовался единомышленнику. Оказалось, он собирается написать книгу о недолгом своём земляке. Я простодушно обрадовался: давай обменяемся находками – я тоже собираю материалы для книги о Булате. Мне казалось, что его порадует моё предложение.

Каким же наивным я был! Потом-то, знакомясь с разными калужанами, имеющими отношение к объекту моего интереса, я то и дело слышал имя Зельникова. Правда в нехорошем контексте. Он у всех, оказывается, побывал и что-то из их семейных архивов позабирал. Якобы для краеведческого музея. А что-то, скопировав, обещал вернуть. Но никому ничего не возвращал. Многие были обижены этим уполномоченным по правам человека.