Текст книги "Иконы"

Маргарет Штоль
Иконы

Посвящается Льюису, моему партнеру по писательскому ремеслу

Волю дай отчаянью.

Уильям Шекспир. Макбет (пер. Б. Пастернака)

Margaret Stohl

ICONS

Copyright © 2013 by Margaret Stohl Inc.

All rights reserved

© Т. Голубева, перевод, 2014

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2014

Издательство АЗБУКА^®

ПРИМЕЧАНИЕ:

ЭТА КНИГА, КАК И БОЛЬШИНСТВО КНИГ,

НЕ РАЗРЕШЕНА ДЛЯ ШИРОКОГО ОБРАЩЕНИЯ

Если симпа поймает тебя с этой книгой, он уничтожит и ее, и тебя

Учти, что тебя предупредили

ИКОНЫ / КНИГА 1

ПРОЕКТ «ЧЕЛОВЕЧЕСТВО»

Написано от руки

Приблизительно весной 2080 ПТД

Собственность свободной «Грасс-Пресс»

Пролог
Тот день

Крошечное серое пятнышко, не крупнее веснушки, сидело на внутренней стороне пухлой ручки младенца. Малышка с хныканьем размахивала желтой резиновой уточкой, и пятнышко то появлялось, то исчезало.

Мать держала ее над старой керамической ванной. Маленькие ножки, задев поверхность воды, взбрыкнули сильнее.

– Ты можешь жаловаться сколько угодно, Долория, но тебе все равно придется купаться. Тебе самой от этого будет лучше.

Женщина опустила дочку в теплую воду. Малышка снова задрыгала ногами, расплескивая воду так, что брызги полетели на голубые обои над кафельной плиткой. Но вода удивила девочку, и она затихла.

– Вот так-то… В воде тебе грустить не придется. В ней грусти нет. – Женщина поцеловала Долорию в щечку. – Я люблю тебя, mi corazо́n[1]1
  Мое сердце (исп.). – Здесь и далее прим. перев.


[Закрыть]. Я люблю тебя и твоих братьев, и сегодня, и завтра, и каждый день, пока мы все не попадем на небо.

Малышка перестала хныкать. Она не плакала, когда мать купала ее, напевая, пока девочка не стала розовенькой и чистой. Она не плакала, пока ее целовали и закутывали в одеяла. Она не плакала, когда ее укладывали в колыбель.

Мать улыбалась, отводя влажную прядку волос с теплого лобика дочери:

– Спи сладко, Долория. Que sueсes con los angelitos[2]2
  Пусть тебе приснятся ангелы (исп.).


[Закрыть].

Женщина протянула руку к выключателю, но не успела она коснуться его, как комната погрузилась во тьму. В другом конце коридора умолкло радио, прямо на середине фразы, словно по какому-то сигналу. В кухне вдруг потемнел экран телевизора, и в центре экрана сначала оставалась еще крошечная светлая точка, но потом и она угасла.

Женщина крикнула, обращаясь к кому-то наверху:

– Опять электричество отключилось, querido![3]3
  Дорогой (исп.).


[Закрыть] Проверь предохранители! – Она снова повернулась к колыбели, старательно подтыкая края одеяла вокруг Долории. – Не беспокойся. Нет ничего такого, чего не смог бы починить твой papi[4]4
  Папочка (исп.).


[Закрыть].

Малышка засунула в рот кулачок с тоненькими, как дождевые червяки, пальчиками, когда задрожали стены и хлопья штукатурки закружились в воздухе, как конфетти, как новогодние ракеты.

Она моргнула, когда вдребезги разлетелись окна, а потолочный вентилятор сорвался с места и ударился о ковер, когда послышались крики…

Она зевнула, когда ее отец скатился вниз по лестнице, словно старая тряпичная кукла, чтобы уже не подняться.

Она закрыла глаза, когда на крышу дома дождем посыпались птицы.

И заснула в тот момент, когда перестало биться сердце ее матери.

Я заснула в тот момент, когда перестало биться сердце моей матери.

Глава первая
Мой день рождения

– Дол? Ты как, в порядке?

Воспоминания угасли при звуке его голоса.

Ро.

Я ощущаю его какой-то частью своего сознания, безымянным местечком, в котором я вижу все, чувствую все. Вот эта искра – Ро. Я держусь за нее, теплую и близкую, как кружка горячего молока или огонек свечи.

А потом я открываю глаза и возвращаюсь к нему.

Всегда.

Ро здесь, со мной. С ним все в порядке и со мной все в порядке.

Со мной все в порядке.

Я повторяю эту фразу снова и снова, пока не начинаю в нее верить. Пока не вспоминаю, что реально, а что – нет. Физический мир медленно фокусируется вокруг меня. Я стою на сырой тропе на полпути к вершине горы и смотрю вниз, на миссию, где козы и свиньи на поле внизу кажутся маленькими, как муравьи.

– Все в порядке? – Ро касается моей руки.

Я киваю. Но я лгу.

Я снова позволила ощущениям – и воспоминаниям – завладеть мной. Я не должна этого делать. Все в миссии знают, что я обладаю даром чувствовать всё вокруг – чужаков, друзей, даже свинью Рамону-Хамону, знаю, когда она голодна, но это не значит, что я могу позволять ощущениям захватывать меня.

По крайней мере, так постоянно твердит мне падре.

Я стараюсь держать себя в руках, и обычно мне это удается. Но иногда хочется ничего не чувствовать. В особенности когда все так чрезмерно, так невыносимо грустно.

– Не ускользай от меня, Дол. Не сейчас.

Ро глядит на меня, размахивая крупными загорелыми руками. Его золотисто-карие глаза сверкают сквозь то и дело падающие на лицо темные спутанные волосы. Он уже мог бы забраться куда выше или спуститься вниз за это время. Удерживать Ро – все равно что пытаться удержать землетрясение или селевой поток. Или, может быть, поезд.

Но только не в эту минуту. Сейчас он ждет. Потому что он знает меня и знает, куда я провалилась.

Куда я ушла.

Я смотрю в небо, исполосованное серыми клочьями туч и оранжевым светом. Мне мало что видно из-под широких полей шляпы, которую я стащила с крючка за дверью кабинета падре. Но все же садящееся солнце светит мне в глаза, пульсируя сквозь облака, яркое и разбитое на куски.

Я вспоминаю, что мы здесь делаем, почему мы здесь.

Мой день рождения. Завтра мне исполняется семнадцать.

Ро приготовил мне какой-то подарок, но за ним нужно подняться на гору. Ро хочет удивить меня.

– Ты хоть намекни, Ро!

Я тащусь вверх по склону, оставляя кривую дорожку смятых сухих кустиков и грязи.

– Не-а.

Я снова оглядываюсь, чтобы посмотреть вниз. Я не в силах удержаться. Мне нравится, как все выглядит с высоты.

Все такое мирное. Маленькое. Как картинка или одна из тех невероятных головоломок падре, с тем отличием, что здесь нет недостающих частей. Далеко внизу я вижу желтоватое пятно поля, принадлежащего нашей миссии, дальше – полосу зеленых деревьев, дальше – темно-синие воды океана…

Дом.

Пейзаж настолько безмятежен, что ты как будто ничего и не знаешь о Том Дне. Вот почему мне так нравится здесь. Если не покидать миссию, то незачем и думать обо всем этом. О Том Дне, и об Иконах, и о Лордах. О том, что они управляют нами.

О том, насколько мы бессильны.

Здесь, вдали от главных путей, вдали от городов, ничто никогда не меняется. Эта земля всегда была дикой.

Здесь человек может чувствовать себя в безопасности.

В меньшей опасности.

Я чуть повышаю голос:

– Скоро стемнеет!

Ро уже снова далеко впереди. Потом я слышу в кустах шорох, звук катящегося камня – и Ро спрыгивает на тропу рядом со мной, проворный, как горная коза.

– Я знаю, Дол, – улыбается он.

Я беру его мозолистую ладонь, и мои пальцы расслабляются в ней. Меня мгновенно наполняет ощущение Ро. Физический контакт всегда делает нашу связь еще более сильной.

Он такой же теплый, как солнце за моей спиной. Настолько горячий, насколько я холодная. Настолько грубый на ощупь, насколько я гладкая. И в этом наше равновесие, просто одна из тех невидимых нитей, что связывают нас.

Это и есть то, что мы собой представляем.

Мой лучший и единственный друг – и я.

Ро засовывает руку в карман, потом что-то кладет мне на ладонь и внезапно смущается:

– Ладно, скажу кое-что. Вот твой первый подарок.

Я смотрю на это. Одинокая голубая стеклянная бусина перекатывается между моими пальцами. Она надета на тонкий кожаный шнурок.

Ожерелье.

Бусина голубая, как небо, как мои глаза, как океан.

– Ро, – выдыхаю я, – она безупречна!

– Она напомнила мне о тебе. Это как вода, видишь? И ты можешь всегда носить ее с собой. – Лицо Ро краснеет; когда он пытается объяснить, слова застревают на его языке. – Я знаю… Знаю, как ты ее чувствуешь.

Как нечто спокойное. Устойчивое. Нерушимое.

– Биггер дал мне шнурок. Выдернул из седла.

Ро умеет замечать подобные вещи – то, чего не видят другие люди. Биггер, повар миссии, тоже это умеет, и эти двое просто неразлучны. Биггест, жена Биггера, делает все, что в ее силах, чтобы не дать им обоим угодить в неприятности.

– Она чудесная.

Я обвиваю шею Ро руками и неловко обнимаю. Ну, это не совсем объятие, не такое, каким обмениваются близкие друзья и родные…

Но все равно Ро выглядит смущенным.

– Только это еще не весь подарок. Для остального придется подняться выше.

– Но мой день рождения еще не наступил.

– Но сегодня его канун. Вот я и подумал, что будет вполне справедливо начать уже сегодня вечером. Кроме того, мой подарок лучше выглядит после захода солнца. – Ро с хитрым видом взмахивает рукой.

– Ну же, Ро! Хоть намекни!

Я таращусь на него, и Ро усмехается:

– Нет, это сюрприз.

– Ты нарочно заставляешь меня тащиться через все эти кусты.

– Ладно, – смеется Ро. – Скажу. Это последнее, чего бы ты могла ожидать. Самое последнее.

Он слегка подпрыгивает на месте, и я без труда догадываюсь, что он готов одним махом одолеть подъем.

– О чем ты говоришь?

Ро качает головой и снова взмахивает рукой:

– Увидишь.

И я смиряюсь. Ничто не заставит Ро говорить, если он того не хочет. Кроме того, мне приятно идти, держа его за руку.

Я ощущаю биение его сердца, бешеный ток адреналина в крови. Даже сейчас, когда он спокоен и поднимается в гору; когда мы вдвоем. Ро – это сгусток энергии. Он никогда не отдыхает по-настоящему.

Только не Ро.

По склону горы скользит тень, и мы инстинктивно ныряем под прикрытие ближайшего куста. Корабль в небе. Гладкий и серебристый, он зловеще поблескивает в последних отсветах уходящего солнца. Я содрогаюсь, хотя мне совсем не холодно, а мое лицо прижато к теплому плечу Ро.

Я просто не в силах удержаться.

Ро что-то бормочет мне в ухо, как будто говорит с одним из домашних любимцев падре. Дело не столько в словах, сколько в тоне – так успокаивают испуганное животное.

– Не бойся, Дол. Он летит куда-то на побережье, может быть, в Голденгейт. Они никогда не забираются так далеко вглубь страны, только не сюда. Они не за нами летят.

– Ты этого не знаешь.

Мои слова звучат мрачно, но это правда.

– Знаю.

Ро обнимает меня, и мы ждем, пока корабль не исчезнет.

Но Ро ведь действительно не знает. Не знает наверняка.

Люди прятались в этих кустах многие столетия, задолго до нас. Задолго до того, как корабли появились в небе.

Сначала здесь жили индейцы чумаши, потом ранчеро, потом испанские миссионеры, потом калифорнийцы, потом американцы, а потом грассы. И я тоже грасс, по крайней мере с тех пор, как падре принес меня сюда, в Ла Пурисиму, нашу старую миссию в горах вдали от океана.

Вот в этих горах.

Падре рассказывает это как некую сказку. Он был в команде, искавшей выживших в умолкнувшем городе после Того Дня, только живых там не было. Целые городские кварталы были тихими, как кладбище. И вдруг он услыхал слабый звук – такой слабый, что падре подумал, будто ему почудилось, но там была я. Я плакала в своей колыбели, и мое лицо налилось кровью. Он завернул меня в плащ и принес к себе – точно так же, как теперь приносит бездомных собак.

И именно падре рассказывал мне историю здешних мест по вечерам, когда мы сидели у огня, как и о созвездиях в небе и лунных фазах. Он поведал о людях, которых эта земля знала до нас.

Может, так все и должно было быть. Может быть, все это – Оккупация, Посольства, вообще все – просто часть природы. Как времена года или как гусеница, которая заворачивается в кокон. Как круговорот воды. Как приливы.

Чумаши. Ранчеро. Испанцы. Калифорнийцы. Американцы. Грассы.

Иногда я повторяю названия этих народов, всех людей, которые когда-либо жили в моей миссии. Я повторяю и думаю: «Я – это они, а они – это я».

Я и есть миссия Ла Пурисима де Консепсьон де ла Сантисима Вирхен Мария, основанная в Калифорнии в день Праздника Непорочного зачатия Девы Марии, в восьмой день двенадцатого месяца года одна тысяча семьсот восемьдесят седьмого от Рождества Христова. Триста лет назад.

Чумаши. Ранчеро. Испанцы. Калифорнийцы. Американцы. Грассы.

Когда я повторяю эти имена, они все как будто не умерли, для меня – нет. Никто не умер. Ничто не кончилось. Мы все еще здесь.

Я все еще здесь.

И это все, чего я хочу. Оставаться здесь. И чтобы Ро оставался здесь. И падре. Чтобы все мы оставались здесь, все, кто живет в миссии.

Но когда я смотрю вниз с горы, то знаю: ничто не останется неизменным, а золотые вспышки в небе и опускающаяся тьма говорят мне, что солнце уже садится.

И никто не может его задержать. Даже я.

ОТЧЕТ ПО ИССЛЕДОВАНИЮ:

ПРОЕКТ «ЧЕЛОВЕЧЕСТВО»

Гриф: Совершенно секретно / Для Посла лично

Кому: Послу Амаре

От: доктора Хаксли-Кларка

Тема: Исследование Икон

Мы до сих пор не можем быть уверены в том, как работают Иконы. Мы знаем, что, когда явились Лорды, тринадцать Икон упали с неба и каждая опустилась на один из земных мегаполисов. Мы не можем подобраться к ним настолько близко, чтобы их исследовать. Мы лишь предполагаем, что Иконы генерируют невероятно мощное электромагнитное поле, которое прекращает электрическую активность в определенном радиусе. Мы уверены, что именно это поле позволило Иконам разрушить всю современную технологию. Похоже на то, что Иконы могут также останавливать все до единого химические процессы или реакции в пределах поля.

Примечание. Мы называем это эффектом отключения.

Тот День сам по себе наглядно продемонстрировал эту их способность. В Тот День Лорды активировали Иконы и покончили с надеждой на возможность сопротивления, уничтожив города Голденгейт, Сан-Пауло, Кёльн-Бонн, Каир, Мумбаи и Пекин… которые теперь мы называем Безмолвными Городами.

К концу Того Дня прибывшие к нам колонисты полностью захватили контроль над всеми самыми крупными населенными пунктами на семи континентах. Приблизительно один миллиард жизней оборвался в одно мгновение, и это величайшая трагедия в нашей истории.

Пусть Безмолвие принесет им мир.

Глава 2
Подарки

К тому времени, когда мы добрались до вершины холма, небо стало темным, как баклажаны в огороде миссии.

Ро тянет меня вверх по последним скользким камням:

– Еще немного. Закрой глаза.

– Ро, что ты тут натворил?

– Ничего плохого. Ничего настолько плохого. – Он смотрит на меня и вздыхает. – Ну, во всяком случае, не в этот раз. Идем, доверься мне.

Но вместо того чтобы закрыть глаза, я всматриваюсь в тени под чахлыми деревьями, где кто-то соорудил подобие хижины из обломков старых вывесок и ржавых жестяных банок. Тут же красуется корпус древнего трактора, прислоненный к поблекшему рекламному щиту, на котором изображено нечто вроде бегущих ног в ботинках.

«СДЕЛАЙ ЭТО».

Так говорят ноги без тела, и яркие белые слова словно выплескиваются с огромного фотоснимка.

– Ты что, не веришь мне? – спрашивает Ро, глядя на хижину так, словно демонстрирует мне свое самое драгоценное имущество.

Но я вообще никому не доверяю. И Ро это знает. И еще он знает, что я ненавижу сюрпризы.

Я закрываю глаза.

– Осторожнее. Теперь пригнись.

Даже с закрытыми глазами я знаю, когда оказываюсь внутри хижины. Я чувствую, как крыша из пальмовых листьев задевает мои волосы, и едва не спотыкаюсь о корни деревьев, окружающих нас.

– Погоди секунду. – Ро куда-то отходит. – Раз, два, три… С днем рождения, Дол!

Я открываю глаза. У меня в руке один конец длинной нити крошечных разноцветных огоньков, сияющих, словно звезды, свалившиеся прямо с неба. Нить слегка покачивается. Ро держит в руках другой конец. Сверкающие огоньки тянутся через все помещение.

Я хлопаю в ладоши, не выпуская нити.

– Ро! Но как… Это что… электричество?

Он кивает:

– Тебе нравится? – Глаза Ро сияют и вспыхивают точно так же, как горящие передо мной огоньки. – Что, удивлена?

– Да я бы и за тысячу лет до такого не додумалась!

– Тут есть и еще кое-что.

Он делает шаг в сторону. Рядом с ним я вижу странного вида штуковину с двумя ржавыми металлическими кругами, соединенными железной перекладиной и с облупившимся кожаным сиденьем.

– Это… велосипед?

– Вроде того. Это педальный генератор. Я видел его в одной книге у падре, ну, по крайней мере, его схему. Почти три месяца понадобилось мне для того, чтобы найти все необходимое. Не меньше двадцати разных деталей. И я смог восстановить этот старый велик. А сюда посмотри…

Ро показывает на два предмета, лежащие на толстой доске. Он забирает нить с огоньками из моей руки, и я подхожу ближе, чтобы коснуться гладкой металлической поверхности первого артефакта.

– Пан… а… соник? – читаю я вслух полустершиеся буквы.

Это нечто вроде коробки. Я беру ее и поворачиваю в руках.

Ро горделиво сообщает:

– Это радио!

Я сразу понимаю, о чем он говорит, и едва не роняю вещицу. Ро ничего не замечает.

– Раньше люди слушали с его помощью музыку. Но вообще-то, я не уверен, что оно работает. Я пока что не проверял его.

Я кладу радио на прежнее место. Я знаю, что это такое. У моей матери оно было. Я это помню, потому что оно каждый раз умолкает в моем сне. Когда наступает Тот День. Я машинально касаюсь своих спутанных каштановых волос.

Ро тут ни при чем. Он ведь не знает. Я никогда и никому не рассказывала о своем сне, даже падре. Потому что я ужасно не хочу помнить его.

– А это?.. – меняю я тему.

Я беру крошечный серебристый прямоугольник, совсем маленький, не больше моей ладони. На нем сбоку изображен одинокий фрукт.

– Это что-то вроде запоминающего устройства, – улыбается Ро. – Оно играет старые песни, прямо тебе в уши. – Ро забирает прямоугольник из моей руки. – Это просто невероятно, как будто слушаешь прошлое. Но работает только тогда, когда есть энергия.

– Не понимаю, – качаю я головой.

– Это подарок тебе. Энергия. Видишь? Я кручу педали, вот так, и от трения возникает энергия.

Ро встает на педали велосипеда, потом опускается на сиденье и яростно работает ногами. Огоньки ярко вспыхивают, сияя по всему помещению вокруг меня. Я невольно смеюсь от радости, это настоящее волшебство… и Ро выглядит таким забавным и вспотевшим от усилий…

Он спрыгивает с велосипеда и опускается на колени перед маленьким черным ящичком, к боку которого аккуратно прикреплена нить огней.

– Это батарея. Она накапливает энергию.

– Прямо вот здесь? – Я начинаю осознавать масштаб того, что сделал Ро. – Ро, но ведь нельзя, чтобы нас застукали рядом с этими вещами. Ты отлично знаешь, что использование электричества вне городов запрещено. Что, если кто-нибудь все это обнаружит?

– Да кто будет нас искать? И кто вообще может сюда явиться? В миссию грассов, по козьей тропе на вершину холма рядом со свиной фермой? Ты всегда говоришь, что хотела бы знать больше о том, как все было прежде, до Того Дня. Вот теперь и узнаешь.

Ро выглядит очень серьезным, стоя перед грудой железного хлама, проводов и ушедшего времени.

– Ро, – говорю я, пытаясь найти правильные слова. – Я…

– Что? – с вызовом в голосе произносит он.

– Это лучший подарок в моей жизни.

Вот и все, что я могу сказать, но слова не кажутся мне передающими мою мысль в полной мере. Ро сделал все сам, сделал для меня. Он бы починил каждое радио, каждый велосипед, каждое запоминающее устройство на свете ради меня, если бы мог. А если не смог бы, то все равно попытался бы, если бы подумал, что мне этого хочется.

Вот таков Ро.

– В самом деле? Тебе нравится? – Ро смягчается, расслабляется.

Мне это нравится так же, как мне нравишься ты.

Я хотела бы сказать ему именно это. Но ведь это Ро. Мой лучший друг. И он предпочел бы замазать уши грязью, лишь бы не слышать какие-нибудь сентиментальные слова, и потому я ничего не говорю. Я сажусь на корточки и рассматриваю остальные подарки. Из скрученной проволоки Ро соорудил рамку для моей любимой фотографии мамы – той, на которой у нее очень темные глаза и крошечный золотой крестик на шее.

– Ро… Какая красивая! – Я провожу пальцем по медным завиткам.

– Она сама красивая, – смущенно пожимает Ро плечами.

Так что я лишь киваю и перехожу к следующему подарку – старой книге рассказов, похищенной с полки падре. Мы такое не в первый раз проделываем, и я с видом заговорщицы улыбаюсь Ро. Наконец я беру музыкальный плеер и рассматриваю отходящие от него белые провода. У них на концах мягкие помпончики, и я засовываю один из них в ухо. Потом смотрю на Ро и смеюсь, протягивая ему второй.

Ро нажимает на круглую кнопку на боку прямоугольника. Пронзительная музыка взрывает воздух – и я подпрыгиваю, а мой наушник вылетает из уха. Возвратив его на место, я почти ощущаю эту музыку. Картон, фанера и жестянки вокруг нас буквально вибрируют.

Мы позволяем музыке заглушить наши мысли и погружаемся в пение и крики. Неожиданно дверь хижины распахивается, и ночь врывается внутрь. Ночь и падре.

– ДОЛОРИЯ МАРИЯ ДЕ ЛА КРУЗ!

Это мое полное имя, хотя вроде бы никто не должен его знать или произносить, но падре выкрикивает его, словно это какое-то оружие. Должно быть, он сердит не на шутку. По сравнению с высоким и загорелым Ро падре выглядит краснолицым коротышкой. Он так сердит, что буквально готов размазать нас одним словом.

– ФЬЮРО КОСТАС!

Но поскольку я отдала Ро оба наушника, а музыка невероятно громкая, Ро просто не может услышать падре. Он поет вслух, поет ужасно и еще ужаснее пританцовывает. Я застываю от ужаса, когда падре выдергивает из ушей Ро белые провода. Падре протягивает руку, и Ро опускает в его ладонь серебристый плеер.

– Вижу, Фьюро, ты снова устроил налет на хранилище.

Ро смотрит в землю.

Падре выдергивает нить с огоньками из черной коробки, и цветные искры гаснут. Падре вскидывает брови.

– Тебе просто повезло, что ты не сжег половину горы этой твоей контрабандой, – говорит падре, многозначительно глядя на Ро. – В очередной раз.

– Да уж, повезло, – фыркает Ро. – Я думаю об этом каждый день, прямо с рассвета, когда встаю, чтобы накормить свиней.

Падре отбрасывает нить с огоньками, как будто это змея.

– Ты осознаешь, конечно, что патруль может заметить огни на этой горе, в стороне от Трасс?

– Неужели вам никогда не надоедает прятаться? – ворчит Ро.

– Как посмотреть. Тебе никогда не надоедает жить?

Падре обжигает Ро взглядом. Ро молчит.

У падре такой вид, какой бывает в то время, когда он занимается подсчетами в миссии, согнувшись над бухгалтерскими книгами и заполняя их страницы рядами крошечных цифр. Но на этот раз он вычисляет, какое наказание окажется лучше всего, и умножает его на два. Я с видом раскаяния дергаю его за рукав… Этому я научилась еще в детстве.

– Ро ничего плохого не хотел, падре. Не сердитесь. Он сделал это для меня.

Падре берет меня за подбородок, и я чувствую его пальцы на своем лице. И внезапно ощущаю его самого. Прежде всего, меня охватывают его тревога и страх – не за себя, за нас. Он хотел бы стать стеной вокруг нас, но не может, и это сводит его с ума. Обычно он терпелив и осторожен; он похож на вращающийся глобус, на палец, прокладывающий маршрут на потрепанной карте… Его сердце бьется отчетливо, чисто. Падре помнит все, он ведь был уже взрослым человеком, когда явились первые Курьеры. В его воспоминаниях я вижу в основном детей, которым он помог. Ро, и я, и другие, кто жил в миссии, пока им не нашли семьи.

А потом перед моим мысленным взглядом возникает нечто новое.

Это образ какой-то книги.

Падре осторожно, тщательно заворачивает ее… Подарок мне.

Падре улыбается, а я делаю вид, будто понятия не имею, что у него на уме.

– О серьезных вещах мы поговорим завтра. Не сегодня. Твоей вины в этом нет, Долли. У тебя ведь завтра день рождения.

С этими словами падре подмигивает Ро и обнимает меня за плечи, и мы с Ро понимаем, что прощены.

– А теперь идем ужинать. Биггер и Биггест ждут, и если мы заставим их ждать слишком долго, Рамона-Хамона из гостя за нашим столом превратится в главное блюдо.

Мы спускаемся вниз по склону холма, и падре проклинает кусты, которые цепляются за его сутану, а мы с Ро смеемся, как дети, которыми были тогда, когда падре нас нашел. Мы бежим, спотыкаясь в темноте, спешим к теплому желтому свету кухни миссии. Я вижу, как мигают самодельные восковые свечи, как развеваются бумажные вымпелы на стропилах…

Ужин в канун моего дня рождения великолепен. Собрались все, кто только есть в миссии, – около дюжины человек, включая сельскохозяйственных рабочих и тех, кто трудится в церкви. Мы уселись вдоль нашего длинного деревянного стола. Биггер и Биггест собрали все до единой тарелки, даже треснувшие. Меня усадили на место падре, как полагается в день рождения. Мы едим мою любимую картошку с сыром и знаменитое сахарное печенье, испеченное Биггером, и поем старые песни у огня, пока луна не поднимается высоко в небо, а наши глаза не начинают слипаться, и я наконец засыпаю на своем обычном теплом местечке перед печью.

Когда я просыпаюсь от старого кошмара – я, мама, умолкнувшее радио… – Ро лежит рядом со мной на полу. К его щекам прилипли крошки, а в волосах застряли сухие веточки.

Мой похититель всякого старья. Мастер подъема на горы. Строитель новых миров.

Я прижимаюсь головой к его спине и слушаю, как он дышит. Я гадаю, что принесет с собой завтрашний день. Что падре хочет сказать мне.

Поговорим о серьезных вещах, так он заявил.

Я думаю о серьезных вещах, пока не становлюсь слишком маленькой и слишком усталой, чтобы о чем-либо заботиться.

СУД ПОСОЛЬСКОГО ГОРОДА

ОТЧЕТ О ВСКРЫТИИ

Гриф: совершенно секретно

Проведено доктором О. Брэдом Хаксли-Кларком, виртуальным доктором философии

Примечание: выполнено по личной просьбе Посла Амаре

Исследовательский отдел Санта-Каталины № 9В

См. также прилагаемый файл ОДП

Описание данных покойного:

Скончавшаяся классифицируется как жертва восстания грассов. Известна как объект интереса Посла Амаре.

Пол: женский

Этническая принадлежность: не определена

Возраст: поздний подростковый, постпубертатный

Физические характеристики: вес ниже нормального; каштановые волосы; голубые глаза. Кожа отличается некоторым обесцвечиванием, говорящим о недостатке микроэлементов. Результат исследования состава протеинов и низкий вес говорят о преобладающей аграрной диете. Специфическое истирание зубов соответствует признакам принадлежности к местной культуре грассов.

Особые приметы: вполне узнаваемая ■■■■■■ отметка ■■■■■■ имеется на правом запястье исследуемого образца. По просьбе посла ■■■■■■■■■■■■ образец ■■■■■■ был удален, в соответствии с ■■■■■■■■■■■■ протоколом безопасности.

Причина смерти: ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■.

Выжившие: родственники не обнаружены.

Примечание: тело будет кремировано в соответствии с лабораторными процедурами.

Городская посольская служба утилизации: свалка ■■■■■■.