Текст книги "Седьмой этаж. Летняя история"

– Эм, не надо. Я всё понимаю, – расстроено пробормотал он ей в плечо.

– Тогда почему ты так себя со мной ведёшь?

Он не ответил.

– Ты что-то там сам себе напридумывал и даже выслушать меня не захотел. Получается, моё к тебе отношение ничего не стоит, и обо мне ты тоже не самого лучшего мнения. Тебе опять что-нибудь привидится, или кто-нибудь наплетёт тебе что-нибудь про меня, и ты с готовностью поверишь во что угодно, и кому угодно, только не мне, – упрекала она его, отводя душу и компенсируя себе моральный ущерб. – Выходит, как бы я ни любила тебя, сколько бы души ни вкладывала в наши отношения, они могут рухнуть в любой момент из-за твоих заскоков. Ну что ты молчишь? – дёрнула она плечом, заставляя ревнивца поднять голову и держать ответ за свои прегрешения, глядя ей в глаза.

– Эм, я не знаю, почему повёл себя, как кретин, – горестно вздохнул он. – Умом понимал, что всё это бред, но ничего не мог с собой поделать… Ты слишком красивая… Всегда найдутся желающие отнять тебя у меня… Меня это убивает.

– Хочешь сказать, ты предпочёл бы, чтоб я была дурнушкой? – поинтересовалась она немного насмешливо.

– Если хочешь знать, то да, мне иногда этого хочется, – совершенно серьёзно ответил он. – Все зарятся на тебя, потому что ты красивая, а я люблю тебя вовсе не за это.

– Я думаю, что ты любишь меня и за это тоже, – улыбнулась она. – Значит, ты считаешь, что моя внешность – это серьёзный повод, чтоб сходить с ума от ревности, и что, будь я страшненькой, ты был бы уверен, что я никуда от тебя не денусь? – хмыкнула она. – Может, мне тогда сходить к пластическому хирургу и сделать себе безобразный шрам через всё лицо, чтоб твоя душенька была спокойна?

– Не надо, ты мне и такая нравишься, – отшутился он.

– Какой же ты смешной, Глеб. Если ты считаешь, что меня есть за что любить помимо моей внешности, почему ты думаешь, что только ты один способен во мне это разглядеть, и что будь я не слишком красивой, не нашлось бы желающих меня у тебя отнять? – продолжала она его вразумлять. – Уж поверь мне, если девушка, красивая, или не очень, способна заинтересовать одного мужчину, она с таким же успехом может заинтересовать и другого, и ничто не помешает ей наставить своему парню рога, если она этого захочет. Дело вовсе не в том, нужна я ещё кому-то, кроме тебя, или нет, а в том, насколько ты сам мне нужен… Между прочим, к твоему сведению, далеко не всегда женщина уходит от мужчины только в том случае, когда находит себе альтернативу. Она ведь может и просто уйти от него в свободное плаванье, если он достанет её своими заскоками. Понимаешь ты это? – сказала она, пихнув его в плечо. – Я люблю тебя, Глеб. Тебя одного. Никто другой мне не нужен. У тебя нет никакого повода для беспокойства, и он вряд ли появится, если только ты сам не станешь меня отталкивать своим недоверием.

Он молча смотрел на неё какое-то время, потом выдал сдавленно, будто кто-то держал его в этот момент за горло:

– Знаешь, ты у меня… потрясающая…

– Ну, так цени это, балда, и не трепи мне нервы! – заявила она, хлопнув его по лбу ладонью.

Они оба рассмеялись.

– Господи, Глеб, какие же мы с тобой придурки. Устроили друг другу стресс на пустом месте, – хмыкнула она.

– Это я устроил, – виновато отозвался он. – Извини.

– Да я тоже хороша, распсиховалась, истерику закатила, – сказала Эм ироничным тоном. – Надо было просто послать тебя, с твоими закидонами, куда подальше, и не париться.

Она помолчала немного, потом сказала уже серьёзно:

– На самом деле, ты меня напугал… Скажи, если б я психанула и ушла, что бы ты дальше делал? Только честно.

– Перебесился бы и пришёл бы извиняться, – пожал плечами Глеб. – Я же слышал, что ты мне говорила про того парня, да и без этого знал, что всё это бред. Просто, дурь какая-то из меня пёрла, ничего не мог с собой поделать. Меня всегда на части рвёт, когда я вижу, что кто-то на тебя пялится, но я обычно как-то умудрялся сдерживаться и молча это переваривать, а тут ты сама на этого парня так пристально смотрела, у меня совсем крышу снесло…

– Ты был таким… чужим. Это было так жутко. Мне показалось, что ты вообще больше не захочешь со мной говорить, – сказала она, глядя ему в глаза.

– Да ты что, Эм! Я не смог бы долго продержаться, даже если б захотел, – заверил он её. – Я не могу с тобой ссориться. Если между нами что-то не так, я с ума схожу от беспокойства и от душевной боли. Это просто пытка какая-то. Это невозможно долго терпеть.

– Аналогично, – усмехнулась Эм.

Он потянул её к себе. Она опомнилась, только когда почувствовала кожей прохладный песок.

– Глеб, погоди, – хохотнула она, прервав поцелуй. – Давай лучше в палатке помиримся. Мне не улыбается всю ночь потом песок из волос вытряхивать.

– Ладно, пошли, – рассмеялся он, поднимаясь и подавая ей руку.

– Блин, у меня лицо зарёванное, – спохватилась Эм. – Ребята наверняка ещё не спят, кто-нибудь может заметить.

– Не заметят, – заверил её Глеб, почувствовав очередной укол совести.

– Я наведу на тебя отвлекающие чары. Постой минутку смирно.

Он повёл ладонью перед её лицом, произнося:

– Авокарэ.

– Надеюсь, ты не сделал мне пластическую операцию? – пошутила она.

– Нет. Но это идея, – рассмеялся он. – Я просто навёл на тебя чары, которые будут отвлекать внимание от твоего лица. Теперь никто не заметит, что ты плакала.

Когда Глеб и Эмма приблизились к лагерю, им стало слышно, как Женька обеспокоенно пытается выяснить, куда они подевались.

– Жень, да чего ты паришься? – беспечным тоном отвечал ей Дэн. – Люди просто захотели побыть вдвоём. Гуляют где-нибудь под луной.

– Уже очень поздно, – не унималась Женька. – А вдруг с ними что-нибудь случилось? Может, пойдём, поищем их?

– Я тебя умоляю! – фыркнул Дэн. – Если б Эм одна куда-то подевалась, тогда, понятное дело, стоило бы беспокоиться, но она же с Глебом ушла. Хотел бы я посмотреть на того, кто рискнёт к Глебу сунуться. Останутся от козлика рожки да ножки, а то и рожек не останется.

– Не знал, что у меня репутация головореза, – хмыкнул Глеб.

Эм хихикнула и ускорила шаг.

– Ребята, не волнуйтесь, мы тут, – сказала она, входя в освещённую костром зону. – Мы к морю гулять ходили.

– Ну вот, я же говорил, – самодовольно заявил Дэн. – А Женька тут уже панику горстями сеет.

– Эм, вы всё-таки предупреждайте в следующий раз, когда будете уходить, чтоб мы хоть знали, куда вы пошли. Ну, мало ли что, – укоризненно взглянув на Дэна, сказала Женька.

– Конечно, Жень. Действительно, мало ли что, – согласилась Эм.

* * *

Эм долго не могла уснуть. Глеб спокойно сопел рядом, а она всё ворочалась с боку на бок. Мысли всё не давали ей покоя. Она повернулась к Глебу лицом и смотрела на него, без труда различая в темноте любимые черты. Протянула руку и погладила его по плечу. Он шумно вздохнул во сне, потянулся к ней, прижал к себе и несколько раз чмокнул, куда попало, не просыпаясь. Потом обмяк и снова ровно засопел, не выпуская её из объятий. Она улыбнулась. Любимый. Так хочется верить, что он всегда будет рядом, и что всегда всё будет так же хорошо и спокойно, как сейчас… Как же всё зыбко, уязвимо, непредсказуемо. Одно неосторожное движение, и их хрупкое счастье может рухнуть, разлететься на куски, рассыпаться в прах… Но хочется верить… Как нелегко любить тебя, любимый.

Глава 4
Художники и художества

Ася сидела на пеньке, выпрямив спину, очень стараясь не двигаться и с серьёзным видом смотреть в ту сторону, в которую ей было велено. Получалось у неё это не слишком хорошо. В голову, как назло, всё время лезли какие-то смешные мысли, бессовестно провоцируя её на улыбку, а в нос – то мелкие назойливые пушинки, то солнечные лучи, будто задавшиеся целью сорвать серьёзный процесс, в котором Ася участвовала почти добровольно, уступив уговорам своего парня.

Процесс оказался затяжным. Асе уже начало надоедать сидеть без движения. Она не удержалась, чуть повернула голову в сторону и скосила глаза на Петра. Тот сосредоточенно водил карандашом по бумаге, серьёзно сдвинув брови и высунув от большого усердия кончик языка, как первоклассник, выписывающий в тетрадке первые крючочки и палочки. Асю это ужасно позабавило. Она попыталась справиться с желанием рассмеяться, но ей совсем некстати вспомнилось, какую смешную рожицу всегда непроизвольно корчит её соседка по комнате в общаге, вытягивая лицо, тараща глаза и кривя приоткрытый рот, когда старательно красит ресницы. Ася живо представила себе эту гримаску, и её в очередной раз прорвало.

– А-ась, ну опять ты смеёшься, – укоризненно протянул Пётр.

– Извини, Петь, – сквозь смех выдавила Ася. – Мне всё время какие-то смешные мысли в голову лезут. Я не специально. Это же всегда так – когда надо быть серьёзной, обязательно смешливое настроение накатывает. Я не виновата, честное слово.

– Ну ладно, не буду больше тебя мучить. У меня всё равно ничего не получается, – вздохнул Пётр, откладывая блокнот в сторону.

– Покажи-ка мне, что вышло, – сказала Ася, подхватываясь с пенька.

– Может, не надо? – просительно взглянул на неё Пётр, пряча блокнот за спину. – Правда, у меня совсем плохо получилось. Портретист из меня никакой. Лучше букашек буду рисовать, это мне по силам.

– Покажи, говорю, – требовательно заявила Ася и протянула руку за блокнотом. – Я что, зря целый час на пне парилась? Дай хоть посмотреть.

– Ну ладно, смотри, – нехотя согласился Пётр и передал ей блокнот.

Ася долго внимательно рассматривала его рисунок. В техническом плане портрет был далёк от совершенства. Внешнее сходство с оригиналом было относительным, не очень уверенные штрихи и линии отчётливо выдавали неопытность художника, но Ася определённо узнавала в этих линиях себя. Она никак не могла понять, что именно кажется ей таким характерным и узнаваемым, но в портрете точно что-то такое присутствовало. Пётр словно сумел разглядеть в ней что-то, что, как ей казалось, лишь она сама может знать о себе, понял, прочувствовал это и каким-то чудесным образом вложил в свой рисунок. Пока Ася разглядывала портрет, он внимательно следил за выражением её лица и, немного волнуясь, ждал приговора.

– Ась, ну говорю же, плохо вышло. Дай сюда, – потребовал он, утомившись от ожидания, и попытался отобрать у Аси блокнот.

– А мне очень нравится, – возразила Ася, пряча блокнот за спину. – По-моему, отлично получилось. Я себе его оставлю, ладно?

– Да зачем он тебе? Не похоже ведь, – скорчил Пётр кислую рожицу.

– А вдруг ты когда-нибудь станешь знаменитым на весь мир художником. Я прочту о твоём триумфе в газетах, вспомню об этом рисунке, полезу на антресоли, достану коробку из-под обуви, в которой у меня будут храниться всякие памятные вещички, откопаю свой портрет среди пожелтевших писем, фотографий и засушенных цветочков, повздыхаю над ним, уроню на него пару слезинок, вспоминая сегодняшний день, а потом выставлю его на аукцион и озолочусь, – заявила она. – Ну-ка, поставь-ка на нём свой автограф на всякий случай.

– Ничего у тебя не выйдет. Я не хочу быть художником, я люблю энтомологию и в лучшем случае могу стать знаменитым учёным-энтомологом, – улыбнулся он, – так что, тебе вряд ли сможет пригодиться этот рисунок в плане обогащения. Если и есть смысл его хранить, то, разве что, как память. Может, мы с тобой и правда будем когда-нибудь смотреть на него и вспоминать сегодняшний день… У нас ведь в будущем могут быть общие антресоли и общая коробка для памятных вещичек…, если ты захочешь…, – сказал он, глядя ей в глаза, и густо покраснел.

– Ну… почему бы и нет? Всё может быть, – лукаво улыбнулась она и обняла его за шею. – В принципе, я ничего не имею против общих антресолей, общих коробок и общих приятных воспоминаний. Даже против общих проблем ничего не имею, если только быть всегда заодно и решать их сообща.

– Это правильно, – серьёзно кивнул он. – Всё должно быть общим, и проблемы тоже… Ась, ты же будешь со мной делиться, если у тебя вдруг что-нибудь будет не так?

– Что не так? – снова улыбнулась Ася, не воспринимая его вопрос всерьёз.

– Ну… мало ли что… Вдруг тебя обидит кто-нибудь, или ещё что-нибудь случится, из-за чего у тебя на душе будет не очень хорошо. Ты должна знать, что можешь рассказать мне всё, что угодно, потому что я всегда буду на твоей стороне, и всегда буду стараться помочь тебе и защитить тебя, – выдал он с каким-то непонятным ей волнением. – Пообещай мне, что если у тебя возникнет какая-то проблема, ты со мной обязательно поделишься.

– Хорошо, я тебе обещаю, – согласно кивнула она.

– Вот и отлично, – наконец улыбнулся он.

Ася какое-то время смотрела на него внимательно, потом в её глазах снова загорелось лукавство.

– Петь, у меня серьёзная проблема, – заявила она, надув губы и скорчив комичную расстроенную рожицу. – Мой парень сначала заставил меня целый час сидеть на пне, а теперь грузит разговорами, вместо того, чтоб поцеловать. Может, ты как-нибудь это уладишь, у? Ну о-очень хочется целоваться.

Они оба рассмеялись. Пётр счёл своим святым долгом незамедлительно решить Асину проблему, компенсировав ей все моральные издержки.

Как с ним легко и спокойно. Он весь, как на ладони. Каждому его слову можно верить, не задумываясь. Да и слов не нужно, всё же по глазам видно. В его поцелуях всегда больше нежности, чем страсти. Он всё ещё будто чуть-чуть робеет перед ней, хотя они знакомы не первый день, и он уже даже строит планы на будущее. Его серьёзные намеренья её радуют, хотя в этом и нет ничего неожиданного. Это вполне закономерно. Можно не сомневаться, что для него под словом "люблю" непременно подразумевается "навсегда". Для неё, собственно, тоже. "Много ли нужно? Поле, да сад, умного мужа, ласковый взгляд…" Чем плохо такое счастье? Может, кому-то это покажется банальным и скучным, но только не ей. Её не привлекают отношения, в которых постоянно кипят страсти и идёт вечный бой. С Петенькой всё просто, понятно и предсказуемо, зато так тепло, хорошо и уютно. Его можно любить всей душой, не опасаясь подвоха, зная, что он любит в ответ так же искренне и откровенно.

– Знаешь, Аська, если б я мог, я посадил бы тебя в кармашек на груди и таскал бы повсюду с собой, чтоб мы никогда не расставались, – мечтательно заявил он, перебирая пальцами её тёмную длинную чёлку.

Ася молча улыбнулась в ответ. Забавный он. Славный, добрый, хороший… Много ли нужно?

* * *

Девчонки, придя из душа, дружно расселись на брёвнах перед палатками и сушили мокрые волосы на солнце, оживлённо обсуждая события уходящего дня. Ольга выбралась из своей палатки, приветливо кивнула девушкам, уселась на раскладной стульчик и стала чистить картошку.

– Оль, ну что, как там твоя подруга? Сможет завтра приехать, или так и не поправилась? – поинтересовалась Лиза, подхватившись с места и переместившись поближе к Ольгиной палатке, чтоб удобнее было разговаривать с соседкой.

– Боюсь, что нет, – отозвалась Ольга. – Я сегодня ей звонила, у неё температура всё ещё держится. Поезд завтра в час дня. Вряд ли за ночь ситуация настолько изменится, что она решится рискнуть куда-то поехать. Так что, отдыхать мне, по всей видимости, придётся одной.

– Ну, ты не расстраивайся, – попыталась утешить её Лиза. – Если скучно будет, не стесняйся, присоединяйся к нам. Мы, кстати, после ужина собираемся в посёлок. В местном кинотеатре неплохая комедия сегодня идёт. Если хочешь, пошли с нами.

– Спасибо, – улыбнулась Ольга. – Пойду с удовольствием. Вы во сколько идти собираетесь?

– Сеанс в девять. Мы в восемь хотели выйти, чтоб спокойно прогуляться и билеты успеть купить.

– Ага. Тогда я к восьми буду готова, – кивнула Ольга. – Позовёте меня, когда будете выходить?

– Конечно, – пообещала Лиза.

– Пойду, картошку отварю, – сказала Ольга, поднимаясь со стульчика. Она взяла свою кастрюльку и направилась к хозяйственному домику.

– Девчонки, может, тоже картошечки на ужин отварим? – предложила Женька. – Парни, картошку с тушёнкой будете? – громко поинтересовалась она.

– Ты ещё спрашиваешь? Конечно, будем, – бодро ответил за всех Дэн из глубины палатки. – И чем скорее, тем лучше. Лично у меня от полдника остались только смутные счастливые воспоминания.

– Тогда пусть кто-нибудь из вас за водой сбегает, – велела Женька.

– Я схожу, – покладисто отозвался Пётр, сидевший к выходу ближе всех, и выбрался наружу.

– Ага, давай. Вот, возьми ведро, – сказала Женька, передавая ему пластиковое ведро.

Мимо лагеря прокурсировал Роман. Он заметил Петра и девчонок, приветственно кивнул им и, обогнув их палатки, направился куда-то вглубь городка.

Пётр взял ведро и пошёл к колонке. У колонки образовалась небольшая очередь. Петру пришлось пристроиться за двумя девчонками лет пятнадцати-шестнадцати, которые всё время шушукались и хихикали, кокетливо на него поглядывая и сильно его смущая. Наконец очередь рассосалась, неугомонные болтушки наполнили свой чайник и направились к хозяйственному домику, продолжая хихикать и оглядываться на парня. Пётр поставил ведро под кран и нажал на ручку, пуская воду. Кто-то подошёл к нему сбоку. Пётр повернул голову.

– Ты тоже за водой? – спросил он…

Ведро переполнилось, вода хлестала через край, выливаясь Петру прямо на ноги. Парень спохватился, отпустил рычаг, сильно недоумевая, какой мог так зазеваться. Он подхватил ведро и двинулся обратно в лагерь. На душе почему-то было как-то неспокойно, будто что-то в ней неожиданно сдвинулось с точки равновесия, а что именно – не ясно. У Петра возникли подозрения, что он должен был что-то важное сделать, но умудрился забыть об этом. Однако, как он ни силился вспомнить, что именно мог забыть, так ничего и не смог для себя прояснить. В конце концов он пришёл к выводу, что дело, по-видимому, в чём-то другом, и предпочёл оставить свою память в покое.

Пётр почти без приключений донёс ведро с водой до лагеря, расплескав по дороге только самую малость, случайно зацепившись ногой за непонятно как очутившийся на его пути торчащий из земли колышек. Женька сразу полезла в палатку за пакетом с картошкой.

– Жень, тебе помочь картошку чистить? – поинтересовался Илья. – Я могу.

– Да нет, Илюш, не надо, мы с девчонками сами управимся, – отмахнулась от его предложения Женька.

– Да-да, Илюш, мы уж лучше сами, – иронично вставила своё слово Лиза. – Вы с Дэном в прошлый раз из целого мешка картошки треть кастрюльки микроскопических пирамидок, кубиков и параллелепипедов умудрились нарезать.

– Ну ладно, как хотите. Моё дело предложить, – хохотнул Илья, на самом деле не слишком горящий желанием заниматься хозяйственными делами.

– Вот вечно, что ни сделаешь, всё вам не так, – подал голос Дэн. – Вы всегда цепляетесь к каким-то мелочам и из всего делаете проблему. Вот чем вам наши пирамидки и параллелепипеды не угодили? Они на вкус были ничуть не хуже кругляшков, а их необычный внешний вид подстёгивал интерес к блюду и возбуждал аппетит. Вы, женщины, просто не умеете мыслить креативно. У вас всё по стандарту – если варёная картошка, так обязательно круглая. А мы, мужики, в отличие от вас, творчески подходим к любому процессу.

– А мы и так тут не страдаем от отсутствия аппетита. Нам этого вашего креатива только на один зуб хватило, а мешка картошки как не бывало, – парировала Лиза, – так что, мы уж как-нибудь без лишнего выпендрёжа, по стандарту управимся, чтоб никто голодным не остался.

– Ну, не стану спорить. Стандартный подход к делу иногда вполне оправдан, – весело заявил Дэн, без всякого сожаления сдавая свои позиции, лишь бы картошку не чистить.

Лиза принесла из палатки кастрюлю, всучила её Петру, до сих пор топтавшемуся возле ведра, и велела налить в неё воды. Тот незамедлительно исполнил её приказ. Девчонки поднялись со своих мест, стали разбирать ножи и рассаживаться вокруг мешка с картошкой. Ася с Женькой первыми заняли свои позиции. Лин, прежде чем присоединиться к ним, отошла немного в сторону, встряхнула руками не до конца просохшие волосы и стянула их резинкой, чтоб они не мешали ей заниматься делом. У Петра, взглянувшего на неё в этот момент, возникло ощущение, будто у него внутри внезапно пробудился вулкан, извергая на поверхность тщательно подавляемые чувства, сотрясая его душу и безжалостно разрушая царившее в ней равновесие.

Испугавшись, что Лин может перехватить его взгляд, Пётр поспешно отвернулся, забрался вглубь палатки, уселся в углу и спрятал лицо за книгой, стыдясь своих чувств и желаний, казня себя за свою слабость и проклиная тот день и тот час, когда он согласился поехать сюда вместе со всеми.

* * *

Роман вышел из палаточного городка и направился в посёлок, намереваясь там поужинать. При желании можно было выйти на трассу и доехать до посёлка за каких-то пять минут на автобусе, но Роману спешить было некуда, и он пошёл пешком по тропинке, проходившей через луг, получая удовольствие от прогулки по живописной местности.

Придя в посёлок, он завернул в первое попавшееся кафе. На улице все столики были заняты. Роман прошёл внутрь, уселся за столик в углу, сделал заказ и стал ждать, пока будет готов его ужин, неторопливо обводя взглядом обстановку. Кроме него в зале из посетителей была только компания из двух семейных пар с тремя детьми. Взрослые весело проводили время за пивом и шумными разговорами. Девочка лет шести сосредоточенно перемешивала мороженное в вазочке, время от времени извлекая из него ложечку и тщательно облизывая её, при этом почти полностью высовывая язык наружу и скашивая глаза к носу. Младенец неопределённого пола, сидя в детском стульчике, весело сучил ножками и громко стучал ложкой по столику, с интересом пялясь в экран телевизора, висящего на стене. Звук работающего телевизора и стук ложки сливались с жужжанием кофемашины, обнадёживающим пиканьем микроволновки и жизнерадостными ритмами популярной песни, доносившейся из колонок. Третий ребёнок, мальчишка лет пяти, которому на месте не сиделось, сновал по залу, возя игрушечной машинкой по пустым столикам и выразительно озвучивая процесс дыркающими звуками. Он подобрался к столику, за которым сидел Роман, встал напротив, спрятав свою машинку за спину, и с интересом уставился на парня.

– Привет, – улыбнулся ему Роман.

Мальчишка тут же от него отвернулся и стал катать машинку по соседнему столику, время от времени поглядывая исподтишка на Романа. Парень сделал вид, что этого не замечает. Через какое-то время мальчик повернулся к Роману лицом и снова оглядел его с ног до головы. Потом сделал пару шагов, подходя поближе, и, подавшись вперёд, тихо поинтересовался заговорщическим тоном:

– Дядь, ты ангел?

– Почему ты так решил? – наклонившись к нему, таким же таинственным тоном ответил вопросом на вопрос Роман.

– Я видел ангелов на картинках. У моей бабушки есть очень красивые картинки с ангелами. У них такие же крылья, как у тебя, – громким свистящим шёпотом обстоятельно пояснил малыш.

– Тебе сколько лет, приятель? – спросил Роман, улыбаясь.

– Почти целых пять, – ответил мальчик, явно гордясь своей взрослостью.

– Многовато для такого богатого воображения, – всё так же улыбаясь, сказал Роман. – Дай-ка руку.

Мальчик протянул ему руку. Роман сжал на секунду его ладошку и тут же её отпустил.

– Любишь рисовать? – спросил он.

– Да. Очень, – серьёзно кивнул малыш. – Только у меня плохо выходит. Вчера я нарисовал собаку, а Лидка сказала, что собаки синими не бывают. А мне хотелось, чтоб собака была синей, потому что это красиво. А Лидка сказала, что я дурак, что я всякие глупости вечно придумываю, и что все мои картинки дурацкие.

– Ничего, ты всё равно рисуй. У тебя получится, – сказал Роман.

– Санька, ну где ты там?! – окликнула мальчика его мать. – Иди сюда, мы уже уходим!

Мальчик ещё раз улыбнулся Роману и побежал к родителям. Выходя из кафе, он обернулся и помахал рукой на прощанье. Роман, улыбаясь, помахал ему в ответ.

* * *

Вечером в поселковом кинотеатре был аншлаг. Броская афиша во всю стену с названием фильма и замысловатым рисунком, сильно отдающим сюрреализмом, к которому, по всей видимости, питал пристрастие местный художник, сулила зрителям приятное времяпровождение, и народ не преминул воспользоваться такой возможностью.

Отстояв в длинной очереди минут двадцать и купив билеты, студенческая компания направилась в зал кинотеатра. Пробившись сквозь толпу к своему ряду, молодые люди стали протискиваться друг за другом в узкий проход и рассаживаться на места. Первым пошёл Дэн, потом Лиза, волоча за собой Ольгу. Пётр пропустил вперёд Асю и двинулся за ней следом. Лин сделала движение, намереваясь пройти за Петром, но Никита остановил её и полез в проход первым. Пётр заметил это, и его вдруг жуткое зло взяло. Когда Никита расселся с ним рядом, явно намеренно отгородив его от Лин, он с трудом справился с желанием срочно чем-нибудь тому досадить, например, голову ему оторвать и в космос её запустить, или, по меньшей мере, ткнуть его пальцем в глаз, хотя обычно Пётр совсем не был склонен к членовредительству. Изо всех сил стараясь унять клокочущую в душе ревность и опасаясь встретиться глазами с Асей, Пётр обвёл взглядом зал и стал сосредоточенно рассматривать висящий над экраном прожектор, изучая его во всех подробностях. На его счастье, внимание Аси в этот момент отвлекла Лиза.

– Девчонки, гляньте, вон наш сосед, – сообщила она Ольге и Асе, заметив, что по проходу одного из передних рядов пробирается Роман.

Парень тоже их заметил и приветливо махнул им рукой, прежде чем усесться на место.

– А он ничего такой, – хихикнула Лиза. – Оль, как он тебе? – лукаво подмигнула она Ольге.

– Не в моём вкусе, – равнодушным тоном ответила Ольга, смерив Романа прохладным взглядом.

В зале погас свет и на экране замелькали первые кадры. Ася придвинулась к Петру поближе, взяла за руку, переплетая его пальцы со своими, и прислонилась к его плечу головой. У Пётра комок к горлу подкатил. Стало так тошно и совестно перед ней за то, что он обманывает её доверие, которого, по всей видимости, совсем не заслуживает, вероломно страдая из-за другой девушки. Он чувствовал себя последним подлецом и предателем, презирая и ненавидя себя за то, что, пусть даже и не по собственной воле, поступает так с Асей, которая любит его и верит ему, и которую сам ведь он тоже любит. В том, что он любит её, он смог бы поклясться чем угодно даже сейчас, когда, казалось бы, не мог быть уверенным ни в чём. Осознание этого факта вдруг создало какой-то значительный противовес хаосу, царящему в его душе, чётко расставив приоритеты. У него будто узел в груди развязался, позволив ему сделать спасительный вдох, проясняющий сознание. Он крепко сжал Асину руку, цепляясь за её тепло, как утопающий за соломинку, и дал себе клятву, что никогда, ни при каких обстоятельствах, не обидит свою Асю и никогда не даст ей повода сомневаться в нём, что бы там ни творилось в его душе.