Текст книги "Счастлива без рук. Реальная история любви и зверства"

Суд

С 11 декабря Маргарита не видела своего бывшего мужа. На заседаниях суда по лишению отцовства ее интересы представляли адвокаты. Рита большую часть времени находилась в больницах, в немецком ортопедическом центре, на реабилитационных курсах в Санкт-Петербурге и Сочи. Да и встречаться со своим истязателем совсем не хотелось. Слушания уголовного дела начинаются в октябре 2018-го, почти год спустя после трагедии. На них Рита обязана прийти и дать показания в зале суда. Настроиться на встречу непросто, Рита выглядит бледной и напряженной. С ней мама, близкие и адвокаты. Грачева еще не привезли из СИЗО, в коридоре и в зале суда очень много репортеров. Риту сразу атакуют вопросами: «Что вы чувствуете, как настроение? Какого наказания хотите своему бывшему мужу? Что испытываете при мысли о встрече с Грачевым?»

Но девушка сейчас не готова к интервью, слишком большое усилие воли понадобилось, даже чтобы прийти сюда. В зале почти физически чувствуется напряжение, противостояние и боль.

Перед началом заседания Рита пьет успокоительные таблетки, чтобы не поддаться эмоциям. Подсудимого доставляют в зал. Он выглядит спокойным, бородка аккуратно подстрижена. На вопросы журналистов Грачев не отвечает. В руках у него тетрадь и ручка, он будет постоянно делать в ней какие-то пометки.

Маргарита дает показания первой. Она вспоминает, как все началось, как разворачивались события ноября и декабря. Как просила бывшего мужа 11 декабря остановиться, предлагала помириться. Тогда она даже не знала, оставит ли он ее в живых. Только один раз в голосе Риты слышны слезы: «Я все еще ничего не сказала о случившемся детям. Я не знаю, как они воспримут эту информацию и как будут с ней жить». Рите задают вопросы помощник прокурора, судья, адвокат обвиняемого и сам Грачев. Со своей бывшей супругой в зале суда он разговаривает исключительно на «вы»: «Скажите, если вы не хотели ехать со мной в лес, то почему же не вышли из машины, когда я притормаживал в районе лежачих полицейских или на светофоре? Это доказывает, что вы ехали со мной по доброй воле и никакого похищения я не совершал».

«Дверь была заблокирована, я не каскадер и не умею выпрыгивать из машины на ходу, это опасно, можно попасть под колеса. Я боялась сердить Грачева, у него был нож, которым он мне угрожал», – отвечает Рита судье.

Казалось бы, любой здравомыслящий человек понимает, что никто добровольно не поедет на такую экзекуцию. Что испытывая страх и опасаясь за свою жизнь, более слабая физически женщина вряд ли сможет оказать эффективное сопротивление. Но в суде нужно еще доказать, что ты не добровольно подставляла руки под топор и приехала в лес не по собственному желанию.

«Раскаивающийся» Грачев продолжает обвинять Риту в неправильном поведении, обмане, измене. Он по-прежнему считает, что совершил своим поступком акт возмездия.

«Однажды Рита с подругой курила, но не призналась мне в этом, – рассказывает Грачев судье. – В доме была одна пачка сигарет. И тогда я стал каждый день пересчитывать их поштучно, но ничего не говорил об этом Рите. И однажды убедился, что одной сигареты не хватает, тогда я понял, что верить своей жене теперь не могу. В начале декабря я решил отрубить ей руки, стал готовиться к этому».

Грачев признает вину только в нанесении тяжких телесных повреждений, пытается убедить судью и помощника прокурора, что никаких похищений и угроз не было, а Рита ездила с ним в лес добровольно. Адвокат Дмитрия поддерживает эту позицию. В разных интерпретациях она вместе с подзащитным задает Рите все тот же вопрос – почему не убежала, почему согласилась ехать.

Адвокат Риты Мари Давтян предлагает сделать небольшой перерыв и пройти к ее автомобилю, припаркованному у входа. Схема сигнализации и замков в нем аналогична той, что в машине Грачевых. Она спрашивает: «Кому-то из присутствующих можно сесть на место пассажира и попробовать открыть правую переднюю дверь во время движения, Ваша честь?»

В этом месте Грачев не выдерживает и тоже обращается к судье: «Ваша честь, я прошу вас прекратить это издевательство».

Показания потерпевшей продолжаются три часа, затем наступает очередь свидетелей – мам истицы и ответчика, друзей семьи, коллег Маргариты, сотрудников полиции. Родня Грачева утверждает, что Дмитрий и Маргарита жили дружно, никаких ссор между ними не было, в том числе и последние полтора месяца. И конечно, никакого насилия вплоть до 11 декабря Грачев не совершал, а значит, не может быть осужден за похищение и угрозы убийством. Ольга, мать Грачева, признает, что ей звонила мама Маргариты, что-то говорила про нож и полицию, но она не восприняла это серьезно. И только отец Дмитрия на вопрос представителя прокуратуры, знал ли он о конфликте в семье сына, ответит утвердительно: «Да, слышал об этом от своей матери и о том, что он вывозил ее в лес, чтобы выяснить отношения, требовал признания. Совета спрашивал, может быть, набить морду Ритиному сослуживцу? Я сказал, что все равно половине города морду набить не получится, и рекомендовал ему развестись спокойно».

Никто из родственников Грачева не решился оценить его поступок. Если в какой-то степени они его и осуждали, то тут же добавляли, что не все так просто, он был вынужден, не мог иначе, его до этого довели. Среди «понимающих» Дмитрия оказалась и его бабушка – педагог детского сада, раньше она очень тепло относилась к Рите, но вдруг осознала, что та вела себя аморально: «Она много ездила по парикмахерским и по подругам, распустилась. Мой внук ее везде отпускал и возил, вот она и стала позволять себе всякое. Измучила парня. И расстаться окончательно никак не хотела, то притянет, то прогонит. Вот вам и результат».

У дедушки Дмитрия Грачева журналисты во время перерыва в суде спросят, нет ли у него желания попросить прощения у Риты. «С какой стати? – ответит он. – Она гуляла при живом муже, а я должен извиняться?!»

Показания свидетелей и последнее слово

– Что вас больше всего удивило сегодня во время суда? – спросят журналисты в конце первого заседания по существу у адвокатов Риты.

Они ответят:

– Удивило полное отсутствие раскаяния у Грачева. Конечно, мы и не ждали, что тот придет на заседание с понурой головой и осознанием того, что натворил. И все же за год, прошедший с момента преступления, он мог что-то переосмыслить, засомневаться в правильности своих действий. Этого мы не увидели даже отдаленно. Если он и произносит какие-то слова раскаяния, то делает это скорее для судьи. Так принято заканчивать свою речь, это может смягчить наказание, а значит, надо это произнести.

Когда слово дают Грачеву, он признает: «Виноват в нанесении бывшей жене тяжких телесных. Других преступлений по отношению к Маргарите не совершал. В лес Рита ехала добровольно, о каком похищении может идти речь? И потом, я вывозил ее за город для совершения другого преступления. Нельзя же судить меня сразу за два! Я хочу объяснить, откуда появились эти дополнительные обвинения. Когда Рита, ее мама и адвокаты посмотрели, какой срок мне грозит, то решили, что 8–9 лет – это мало. И вот тогда они придумали, что надо сфабриковать еще другие обвинения, чтобы срок был больше».

На вопрос, почему он решил отрубить Маргарите руки, Дмитрий ответит: «Почему? Ну потому, что не ноги».

Задавая вопросы бывшей жене, Грачев доходит до интимных тем и настаивает на удалении из зала прессы и свидетелей. Судья удовлетворяет просьбу подсудимого.

– Знакомы ли вы с Александром Ч.?

– Да, он работает водителем в нашей редакции.

– Какие между вами и Александром Ч. отношения? Были ли у вас встречи не по работе?

– Отношения рабочие, встречи не по работе были.

– Ходили ли вы с ним в кино?

– Да, вчетвером, с его дочерью и моим старшим сыном.

– Кто помогал заменить шины на вашем автомобиле на зимние?

– Водитель Александр Ч. Грачев на мои просьбы сменить резину не реагировал. Отвечал: «Тебе надо, ты и меняй». Я еще спрашивала, неужели ему безразлична безопасность жены и детей?

– Когда Александр Ч. помогал с машиной, в рабочий день или в выходной, сколько времени вы в нерабочее время находились на работе, когда он менял колеса?

– Это был выходной день, точного времени, которое ушло на смену колес, я не помню.

– Знаете ли вы, где находится дом Александра Ч.?

– Знаю дом, однажды мы отвозили его дочку домой в перерыве между доставкой газет.

– Признавались ли вы 11 декабря в супружеской измене?

– Нет.

На этом «интимные» вопросы Грачева заканчиваются. Судья уточняет:

– Это все, о чем вы хотели спросить потерпевшую в отсутствие слушателей и прессы?

– Да, Ваша честь, я рассчитывал на другие ответы.

Свое последнее слово в суде Грачев завершил стихами собственного сочинения:

 
Обернувшись назад, пребываю я в недоуменье,
Попрекал, осуждал, очень редко кого-то прощал,
Если б понял я раньше, что в жизни спасенье в прощенье,
То в тюрьму не попал бы, и это бы здесь не читал.
 

Спустя полтора месяца во время апелляции в областном суде по видеосвязи Грачев заявит: «Что это за приговор для меня – 14 лет, Ваша честь, ну ладно 8–9, еще куда не шло, но 14?! Это что называется, терять уже нечего. Почему ко мне относятся, как к какому-то закоренелому преступнику? Все мои знакомые отзываются обо мне исключительно положительно, я всегда вел правильный образ жизни, в отличие от потерпевшей, которая вела аморальный образ жизни».

Какое уж тут раскаяние?

* * *

– Рита, о чем тебя спрашивают чаще всего?

– Один из самых частых вопросов: «А что, убежать было действительно невозможно?» Да, это было нереально. Грачев вывез меня в безлюдное место вдали от города, ключи от машины были у него в кармане. Если бы я побежала, он бы меня догнал или просто поехал бы за мной на машине. Выпрыгнуть из нее на ходу я не могла, двери были заблокированы. У меня были связаны руки. Я кричала, но в лесу меня никто не слышал. Когда попробовала отползти от пня, он стал рубить топором ноги. Мне казалось, что он может ударить и по шее. Я не знаю, как я могла бы убежать?

– Чего тебе больше всего не хватает в твоей новой жизни, по каким моментам ты особенно скучаешь?

– По рукам и по работе. Я не умею писать, больше не могу делать с детьми поделки, мне это очень нравилось, наши поделки всегда были одними из лучших в садике. В первые месяцы хотелось читать самой, но мне нечем было перевернуть страницы… Мне не хватает моего прежнего ритма жизни, раздражает, что сейчас у меня слишком много свободного времени.

– Тебя удивила поддержка прессы?

– Я не знаю, что больше тронуло журналистов, жестокость преступления, его бессмысленность, желание помочь нам или мое поведение? В любом случае спасибо тем, кто старался выдавать объективную информацию и поддерживал нас. Широкая огласка помогла, в том числе и при вынесении приговора. И мне хотелось бы сказать, что никого из прессы мы не зазывали и не подкупали, а то и такие версии тоже приходилось слышать от людей. Я принимала далеко не все предложения об интервью и съемках, ведь у меня дети, к тому же одеться и привести себя в порядок без рук – дело не быстрое, иногда просто не было сил и желания вновь говорить на эту тему.

– Что в этой истории самое страшное?

– То, что ничего нельзя изменить. Мама говорит, что в первый день, сразу после ампутации кистей рук, я все повторяла, что мне страшно, имея в виду Грачева, но я этого не помню… Левая кисть и то, что осталось от правой, почти всегда болят. Это не острая, скорее ноющая боль. Но она всегда со мной. Я стараюсь не думать об этой боли…

– Тебе страшно вспоминать 11 декабря?

– Меня много раз об этом дне спрашивали следователи, адвокаты, помощник прокурора, журналисты, знакомые. Мне кажется, что я уже научилась воспринимать случившееся, как будто это было не со мной. Может быть, это защитная реакция. Но я не знаю, как все вытерпела, это было страшно, да. И я переживаю за будущее, это тоже правда.

– Ты замечала странное поведение мужа раньше?

– Нет, я не видела никаких предпосылок. Тяжелый характер да, замечала. Но сейчас у каждого второго непростой характер и свои странности. До того как я решила расстаться с Грачевым, рукоприкладства в нашей семье не было. Я бы не стала этого терпеть. Возможно, нужно было обратить внимание на излишнюю дотошность и «любовь» к правде? Не знаю. В общем, маньяка в бывшем муже не разглядела, хотя я, конечно, не специалист.

– Ты изменяла мужу?

– Нет. На развод я решила подать не из-за того, что у меня появился другой мужчина. Мне тогда нужна была поддержка, наверное поэтому я и общалась с Александром, который меня хорошо понимал, потому что сам недавно прошел через развод. Когда шел бракоразводный процесс, мне очень хотелось, чтобы Грачев знал правду, что у нас ничего не было. Тогда это было важно для меня. Сейчас мне все равно, что там думает Грачев – этого человека для меня больше не существует.

– Что в первые дни после трагедии было особенно тяжелым?

– Очень болели руки, и пришитая, и правая, которой уже не было. Мне нельзя было шевелиться, приходилось все время лежать только в одной позе. Болела и зашитая нога. Повернуться в эту сторону я тоже не могла. Я вообще тогда ничего не могла… И мне было очень больно от того, что в день пятилетия старшего сына я не могла быть с ним рядом, с ним в тот день не было никого из родных. Ив моей голове никак не укладывалось, почему же Грачев не подумал об этом. О моем сыне позаботились чужие люди, спасибо им. 14 декабря они организовали для Димы замечательный детский праздник. Сын до сих пор вспоминает этот день. Рассказывает мне: «Мама, ты не представляешь, сколько ко мне пришло людей, и все дарили мне подарки!»

– В какой момент ты поняла, что все равно справишься с бедой и вернешься к нормальной жизни?

– Ни в какой, я и сейчас в этом не уверена. Я не настолько сильная. Но кажется, о протезах я думала уже 11 декабря в машине, сквозь подкатывающие волны дурноты, когда Грачев вез меня из леса в больницу без рук.

– Как тебе удалось принять то, что произошло?

– Как факт… Я говорила себе, что могло быть еще хуже… он мог меня убить или бросить в лесу, машина могла сломаться или застрять на проселочной дороге. Организм мог не выдержать болевого шока или большой кровопотери, и тогда моя жизнь закончилась бы в 25 лет. Я стараюсь сильно себя не жалеть. Ведь если расклеиться и начать плакать, никому лучше не станет, а наоборот, и мне, и близким будет только тяжелее. Врачи, которые меня лечили, и психолог, которая приходила ко мне в первые дни в больнице, говорили, что не нужно спрашивать себя: «За что, почему это случилось со мной?» Советовали принять себя такой, какая я теперь есть, и просто жить дальше.

– Как работает протез? Неужели правда силой мысли?

– Да. К мышцам руки крепится датчик (он находится во внутренней части протеза), а я мысленно представляю, например, что хочу сжать руку в кулак. Спустя секунды протез реагирует на импульсы, посылаемые из мозга в руку, а потом через датчик от мышц – к протезу. Кисть сжимается или разжимается. Он «понимает» меня правильно, но в стрессовой ситуации может и заклинить. У протеза нет чувствительности. Однажды я слишком сильно сжала искусственной рукой пришитую левую (в ней тоже нет чувствительности), сразу освободить кисть не получилось, я начала нервничать, и от этого протез перестал слушаться и не разжимался. Я была дома не одна, близкие уже побежали за пассатижами и практически бросились разжимать протез, но тут я вспомнила его стоимость и все же решила еще раз попробовать разжать искусственную руку силой мысли. Получилось. А в Петербурге в больнице в первый же день госпитализации подошел мужчина из моего отделения и спросил, глядя на протез: «Ой, а что это такое? Покажите, как это работает. Сожмите мне руку!»

Я немного растерялась и занервничала, стала сжимать ему руку, протез закрылся и освободить ее не захотел. Пришлось мужчине немного подождать, прежде чем я его отпустила. Больше он с вопросами не подходил. (Улыбается.)

– Как дети относятся к протезу?

– Мои дети – хорошо. Я им говорю, что у меня рука, как у робота. Мальчишкам интересно. Поначалу боялась слишком сильно сжать руку ребенку. Я конечно и сейчас этого опасаюсь, но уже сами сыновья научились безопасно брать меня за руку. Когда все это случилось, им было три с половиной и неполных пять лет. Для них тогда мой внешний вид, думаю, был не столь важен. Но я почти год была в больницах: операции, реабилитации, больше месяца мы делали протезы за границей в ортопедическом центре, конечно, сыновьям меня очень не хватало. В паузах между клиниками они просто радовались тому, что мы вместе. Хотя я тогда не могла помочь им одеться, вывернуть майку, застегнуть молнию, рубашку, комбинезон, подстричь ногти… Не могла их помыть. Даня был совсем маленьким, еще не умел ничего… Но сейчас им уже пять и шесть лет, и они почти все умеют делать сами и мне помогают. Чужие дети, особенно мальчишки, тоже живо реагируют на протез. Bebionic им нравится. Они округляют глаза и спрашивают, откуда у меня такая рука. Однажды мы с мамой зашли в продуктовый магазин, пока она что-то покупала, меня окружила толпа мальчишек. Обернувшись, мама даже не сразу поняла, где я. Пришлось отбивать.

– Сейчас тебе легче управлять протезом, чем в первые дни?

– Да. Крупную молнию на пальто и куртке я могу застегнуть самостоятельно. Регулярная практика, конечно, дает результаты. А вот на этапе привыкания к протезу случались и курьезные эпизоды. Я проходила в Санкт-Петербурге очередной курс реабилитации и в выходной день встретилась с подругой, с которой виделась в Германии, мы пошли в кафе. Уже заказали еду. Я отлучилась в туалет, и протез заклинил, удерживая ткань трусов. Я дергала и дергала ее, выйти в таком виде тоже не могла, но освободиться не получалось. Протез крепко держал трусы. В конце концов я освободила руку от белья, а белье от протеза. Оказалось, что он разрядился, пришлось сразу поехать домой заряжать протез, еду просто оставили.

– Чего ты больше всего боишься?

– Что меня убьют. Боюсь за детей, переживаю, что информация о том, что сделал их отец, будет для них слишком тяжелой. Им нужно будет жить с этой правдой. Такое не каждый взрослый человек готов принять, не то что психика ребенка.

– Тебе нравится, что тебя поддерживает много людей?

– И да и нет. Поддержка и моральная, и финансовая мне, конечно, очень помогла и помогает. Я всем-всем признательна. Но в повседневной жизни мне не всегда хочется, чтобы меня узнавали, жалели. Бывает, что это раздражает. Мои друзья и близкие уже автоматически помогают мне что-то делать. Например, расплатиться на кассе, надеть пальто так, чтобы протез не застрял в рукаве. Незнакомым людям не всегда хочется показывать свои слабости. В Серпухове меня многие узнают, конечно, помогают. И мне эта помощь бывает очень кстати. На днях была с мамой в Москве в крупном медицинском центре по ее проблемам со здоровьем. Там везде большие очереди. У лифта меня узнала сотрудница больницы Наталья. Сказала много добрых слов, маме пожелала здоровья и помогла быстро забрать результаты обследования. Конечно, мы были ей очень признательны.

Вообще с реакцией окружающих на случившееся у меня связаны и самые светлые воспоминания, и самые тяжелые. Негативных высказываний тоже было немало.

– Что бы ты изменила в отношении к инвалидам?

– Я бы изменила сроки, в течение которых выдают протезы, коляски, различные средства реабилитации. Они должны быть короче, сейчас это невероятно долго. Доступная среда для людей с ограниченными возможностями, конечно, создается, но далеко не везде. Колясочники с трудом могут передвигаться не только в городе, но даже в собственном подъезде. Пенсии по инвалидности могли бы быть и больше.

И еще один момент: протезы – это хрупкие сложные устройства, которые постоянно ломаются. Ремонт занимает 2–3 месяца, за полтора года мои ломались уже по три раза. Гарантийным изготовитель считает только первый ремонт, последующие – платные. Это недешево. Первый раз я заплатила больше 120 тысяч, а моя пенсия вместе с надбавками на детей – это примерно 18 тысяч. Срок эксплуатации протезов – 2–3 года. Они не на всю жизнь. Все это совсем не просто. Рука с протезом тяжелее, чем левая, поэтому возможно искривление позвоночника, так говорят врачи, и это пугает меня больше, чем болезненные ощущения. После основной операции на левую руку я сделала еще три – и под местным, и под общим наркозом. Практически сразу после операций надо проходить курсы реабилитации в Питере, иначе эффекта, скорее всего, не будет. Реабилитацию конечностей инвалиды с ампутациями и тяжелыми травмами, как правило, проходят за свой счет.

– Ты удовлетворена сроком, который дали Грачеву?

– Нет. Дело даже не в сроке и сумме моральной компенсации, о которой тоже часто спрашивают, дело в том, что никакое из назначенных ему наказаний не вернет мне руки и не восстановит качество жизни. Когда мужчина сознательно идет на жестокое преступление против своей девушки, жены, он должен понимать, что суровое наказание неотвратимо. Сейчас этого нет. Если бы все пошло так, как рассчитывал Грачев, он уже через 3–4 года по УДО мог оказаться на свободе. Приговор мог быть значительно мягче, если бы не широкий общественный резонанс и поддержка прессы. К 30 годам он планировал уже выйти на свободу. Получается, что женщину можно убить, сделать на всю жизнь калекой, за это отсидеть несколько лет, выйти и спокойно жить дальше. Наказание за подобные преступления должно быть соразмерно содеянному. Его надо ужесточать, а у нас законом о декриминализации побоев в семье его только смягчили. Мужчины не боятся наказания за насилие над женщиной. Многие писали мне и маме в социальных сетях о насилии в их семьях, я даже не думала, что эта проблема такая огромная. И ведь большинство этих женщин продолжают жить и терпеть. Боятся еще большего насилия в отместку, боятся остаться без средств к существованию, почти никто не верит в помощь полиции. И это тоже страшно.

Очень хотелось бы, чтобы полиция реагировала на обращения о насилии быстрее и делала это правильно, не самоустранялась, хотелось бы, чтобы сроки наказания были больше, чтобы в нашей стране продумали и вопрос безопасности женщин после выхода их истязателей из тюрьмы. Почему в России нет охранных ордеров?

– Были ли вопросы от детей про папу, на которые ты не нашлась, что ответить?

– Старший сын Дима у меня несколько раз спрашивал: «Мама, а почему папа не сел за руль в тот день, ты бы тогда и в аварию не попала, он же более опытный водитель?» И я каждый раз не знала, что сказать. Ведь это именно он «сел за руль» 11 декабря. Но Дима еще слишком мал, и я не говорю ему всей правды. Этот Новый год я встречала дома вместе с детьми, сделала прическу, надела нарядное короткое платье. Старший сын зашел на кухню и сказал: «Мама, ты такая красивая, но только эти шрамы на ноге тебе совсем не идут». И мне снова пришлось промолчать. А еще Дима спрашивал у меня, разве я не видела, что папа плохой, когда выходила за него замуж. Я ответила, что сначала увидеть все невозможно. Тогда сын сказал, что мне надо было спросить у него, он плохой или хороший. Если бы все было так просто…

– Что в последнее время тебя порадовало?

– Я снова села за руль, езжу и у себя в городе, и по Москве. Раньше в столицу не ездила, а вот после случившегося появилась суперуверенность. Я сказала себе: «Если такое пережила и выкарабкалась, то и до Москвы точно доеду». Я, конечно же, радуюсь успехам детей.

Старший стал кататься на коньках в секции фигурного катания и уже научился затягивать коньки самостоятельно. Я вернулась в свою квартиру, живу без мамы с детьми – это тоже моя маленькая победа. Стараюсь практически все делать без посторонней помощи, хотя, конечно, сейчас на это уходит гораздо больше времени, чем раньше, да и могу я далеко не все. Готовить уже не могу, как раньше, это расстраивает. Поначалу все во мне протестовало, что я должна подстраиваться под новые обстоятельства. Надевать не ту одежду, которую хочу, потому что просто не могу ее натянуть и застегнуть сама. Очень нервничала, когда мама неправильно укладывала мне волосы. Сейчас могу это делать сама. (Улыбается.) Я снова научилась варить себе кофе и пью его с особым удовольствием. Кто-то скажет, что это мелочи, но ведь жизнь складывается именно из мелочей.

У нас теперь есть кот бенгальской породы, о котором я долго мечтала. Мне подарили его сотрудники «Корстона» в Серпухове, за что я им очень-очень признательна. Он крайне активен, любит залезть куда-нибудь под потолок, оторвать гардину, броситься в ванну с водой, съесть что-нибудь неожиданное. По ночам атакует наши ноги, но он замечательный.

Мне нравится делать что-то новое, даже сейчас, будучи инвалидом. Случайно попала на дайвинг – на мероприятии познакомилась с Дмитрием Павленко. У него нет рук и ног, он ездит на коляске. Пригласил меня участвовать в проекте «Открытое море» – я тогда отнеслась к предложению без особого энтузиазма и сказала, что дайвинг мне не близок и вообще-то я хочу прыгнуть с парашютом. Потом узнала историю Дмитрия: обе руки и ноги он потерял в 19 лет в армии, в руках взорвалась боевая граната. Дима не сломался, не потерял желания идти вперед. У него отличное чувство юмора, а его стремление жить полноценной жизнью вызвало у меня огромное уважение. Дмитрий сертифицированный дайвер по глубинному погружению, водитель, прекрасный муж и отец двух детей. Его жене Ольге мне хочется выразить отдельное чувство восхищения.

Я все же решила, что надо попробовать себя в дайвинге – и затянуло, сейчас с удовольствием жду следующих занятий, погружений в открытой воде и сертификации, хочу на Красное море и сфотографироваться с огромной черепахой под водой.

– О чем ты мечтаешь?

– О работе с хорошим заработком, о прыжке с парашютом, о поездке в Италию, о дочке. Мне бы хотелось заниматься общественной деятельностью и помогать инвалидам. А моя мама мечтает о визите на землю инопланетян, которые благодаря продвинутым технологиям подарят мне руки.

– Что ты делаешь, если не хочется вставать утром, как себя мобилизуешь?

– У меня же дети, ну как я с ними не встану? Без них, может быть, и больше ленилась бы.

– Какие люди тебе нравятся? Ты планируешь снова создавать семью?

– Мне нравятся пробивные люди, которые любят жизнь, получают от нее удовольствие, не закрываются от других. По поводу личной жизни говорить рано, но, конечно, я не ставлю на ней крест. Все возможно.

– Тебе снятся сны, где ты с руками?

– Почти не снятся, точнее, я их не запоминаю, но наверняка там, в моих снах, я все еще с руками.

– Что в тебе изменилось после трагедии?

– Я стала больше ценить жизнь, здоровье. Стала понимать, что все, что с нами происходит, зачем-то нужно. Многое во мне от меня осталось, конечно. Но я точно не прежняя.

– Многие удивляются твоему оптимизму. Как тебе удается быть такой сильной? Как научиться держать себя в руках, когда их просто нет?

– Кто-то удивляется, кого-то это раздражает… Вообще-то несколько человек действительно говорили, что в схожей ситуации просто бы вышли в окно. Нет, я об этом не думала. Уникального совета, как настроиться и жить дальше после сильного потрясения, скорее всего, нет. Иногда человеку нужно реально побыть одному, иногда нужна поддержка близких. Я считаю, что выход есть всегда, даже когда все очень сложно и тяжело, но бороться нужно до конца.

Задолго до трагедии я разместила на своей страничке в соцсетях фразу американского писателя Дэна Брауна: «Возможно все, на невозможное просто требуется больше времени». Так уж получилось, что она стала моим жизненным кредо, особенно теперь, после случившегося. В конце концов у меня есть ноги, мой характер, мои друзья, родные, дети. Я стараюсь сохранить оптимизм и не просто держать себя в руках, а быть счастливой.