Текст книги "Одуванчики в инее"

Глава 4
О потерянных машинах и о потерянных мамах

Возможность доказать свой решительный настрой представилась уже на следующий день. За неспокойную ночь северный ветер принес в город иней и сырой запах опавших листьев, и когда первые окна открылись, люди поняли, что лето распрощалось стремительно и необратимо. Но солнце еще вовсю сияло, хотя яркий свет последних дней сменился на теплую и ненавязчивую подсветку облегченно вздохнувших домов и улиц, еле выдержавших долгий накал затянувшегося зноя.

Обрадовавшись осевшей пыли, мама все же вытолкала меня в школу, где я пробыл ровно на двух уроках по истории, на которых успел поссориться с нагло вравшим учителем, после чего у меня начался астматический приступ. Наверное, в этот раз на нервной почве. Взрослые до безумия любили это словосочетание. На нервной почве. Им можно было объяснить любой телесный и душевный недуг или срыв без дополнительных пояснений. Довольный, но напряженный я пробирался домой по пустым улицам.

Все маленькие и большие люди были либо в садике, либо на учебе, либо на работе, либо болели, либо смотрели сериалы с бигуди на голове. Нет, вру, конечно. Мне то и дело встречались гуляющие мамочки с колясками, скучающие милиционеры и бездомные с бутылками и одинаковыми, застывшими в стеклянной непроницаемости глазами.

Мне их было жалко. Бездомных, не мамочек и уж точно не милиционеров. Почти так же жалко, как дворняг, с которыми я всегда здоровался. Раньше я носил колбасу в кармане, чтобы их подкармливать, но с тех пор как однажды оказался окруженным взволнованно облизывающейся стаей и еле отделался от напористых клыкастых собачек, я с этим делом завязал.

Как можно быстрее я пробежал по опасному перекрестку и мосту, часто дыша, дошел вдоль стен до нашей арки и нырнул в свой двор, как рыбка, бившаяся на суше, обратно в пруд.

Я сразу увидел их. Две длинные белые спины в окне Ляльки Кукаразовой. Сестры-великанши присели на подоконник, словно на табуретку, и покачивались в такт неслышимой музыки, которая непременно должна была струиться из граммофона. На одинаковых светлых шеях с бусами из крупных жемчужин были одинаковые затылки с черными, уложенными идеальной волной волосами, на которых непонятно каким образом держались маленькие белые шляпки. То и дело они переглядывались и смеялись, а в руках у них я усмотрел чайные чашки.

Я бросился наверх. Надо было оставить слишком тяжелый для беззаботной слежки рюкзак дома и спокойно ждать, чтобы они вышли. Но едва я добежал до нашего этажа, не дожидаясь лифта, как внизу открылась дверь, и я услышал голоса дам. Они напоминали мне птичьи звуки, часто съезжающие куда-то вверх, откуда их приходилось снова доставать обратно. Я судорожно принялся рыться в карманах в поисках ключей.

Но их не было. Или я просто не мог отыскать их среди кучи другой ерунды, которую я любил таскать с собой. Дамы прощались. Я нервно осмотрел лестничную площадку и… увидел, что дверь в квартире напротив приоткрыта.

Сперва я не поверил своим глазам. Давным-давно в этой квартире случился страшный пожар, при котором, к счастью, никто не пострадал. Квартира уже тогда пустовала, и Василек был уверен, что это привидения с чердака решили повеселиться. Как бы то ни было, с тех пор никто так и не удосужился сделать ремонт или хотя бы поинтересоваться почерневшими от огня и печали комнатами, и дверь, из которой сажа выползла зловещими пятнами прямо в коридор, неумело забили двумя досками.

Разумеется, среди дворовой ребятни ходили самые умопомрачительные слухи про тот беспредел темных сил, который творился в пустой и черной, как горнило русской печи, квартире. Но страх был сильнее любопытства, и до сих пор так никто и не отважился проникнуть в это покрытое мраком местечко.

Поэтому сказать, что я был крайне удивлен заманчиво открытой двери, значит не сказать ничего. Но мне надо было действовать. Шаги сестер-великанш уже удалялись вниз по лестнице. Я на секунду закрыл глаза, наскреб мужества по сусекам своей души, наступил своей нерешительности на горло и одним шагом оказался у черной двери. Толкнув ее немного, я закинул свой рюкзак в коридор и прикрыл ее ровно настолько, чтобы замок не защелкнулся. «Насколько же это дурацкая идея», – подумал я, но искать другой тайник было поздно. Сестры уже ступили во двор.

Я метнулся им вдогонку, перескакивая через три ступеньки за раз. Но сердце мое колотилось не от бега. Шли сестры семимильными шагами, и когда я вырвался во двор, они уже проходили через арку. Там мне нельзя было их упустить.

Как угорелый я добежал до Мистера Икса и внезапно застыл. Страх обуревал меня с новой силой. Куда я пойду? Куда они меня заведут? Это уже даже не пройденная сто раз дорога в школу, а ныряние в темный омут, в котором водится невесть что. Мне стало дурно. А весело щебечущие голоса сестер все удалялись.

«Боже мой, какой из меня никчемный, жалкий вожак», – со скорбью дезертирующего офицера подумал я, и слезы навернулись мне на глаза. Было ужасно стыдно, но я уже готов был сдаться, даже не начав выполнять свою миссию.

Вдруг я почувствовал что-то мокрое и холодное в своей ладони. Я вздрогнул и увидел вставшего Мистер Икса. Он вильнул лохматым хвостом и еще раз ткнул меня носом. Я улыбнулся.

– Спасибо, – тихо сказал я, и мы вместе ступили наружу.

Следить за великаншами было удобно. Их головы в белых шапочках маячили над любой толпой, и люди часто на них оглядывались, но сестры не обращали на посторонние взгляды никакого внимания. Держась под руки, они шли одинаковыми шагами, не мешая друг другу даже на переходах или при прыжке через лужу. Они и вовсе не смотрели себе под ноги или на дорогу, а разговаривали так увлеченно, словно сидели в кафе.

Я то и дело старался подойти к ним поближе, чтобы подслушать их разговор, но постоянно отвлекался на происходящее вокруг. Близилось, видимо, обеденное время, и на улице появлялось все больше и больше людей. Я снизу косился им в лица и, ловя новые очертания, каждый раз отчего-то пугался. Некоторые нервно говорили по телефону, некоторые угрюмо и устало смотрели вдаль, в то время как ноги несли их по вытоптанной дороге в забегаловку; некоторые, особенно девушки, шли парочками и весело болтали. Машины гудели и дымили на светофорах, бездомные тянули руки, а птицы разбегались из-под ног и колес, оттопыривая крылья.

Вокруг меня и в моей голове был шум. Дыхание перехватывало выхлопными газами и сумбуром неизвестного. С налетом легкого, щекотящего живот ужаса я понял, что оставил баллончик с лекарством от астмы в рюкзаке, но быстро разогнал эти мысли. У меня было дело.

В нескольких метрах передо мной сестры завернули в переулок, и перед тем как последовать за ними, я оглянулся, чтобы удостовериться, что Мистер Икс еще со мной. Но когда я покинул главную улицу, они уже исчезли. Я удивленно покрутил головой, но моих сестер и след простыл.

Раздосадованный, я облокотился о холодную, влажную стену и прикрыл глаза. Щемило грудь. Надо было успокоиться и ровно дышать. Грудь сдавливало все больше. «Ну что ты за болван такой? – выругался я про себя. – Охота теперь помереть в подворотне?»

Конечно, я не думал всерьез умирать. Как ни странно, но такого варианта я еще ни разу не проигрывал в голове. Даже когда я лежал в больнице и было совсем плохо, а капельница уже не помогала. Даже когда я видел перепуганный взгляд мамы и растерянность врачей. Даже тогда. Жизнь была на моей стороне, а смерть была сказкой-страшилкой для взрослых. Это я точно знал.

Голова закружилась, и я вдруг сильно расстроился. Проделать такой путь, а потом скиснуть и сдаться. Не зря я не любил покидать двор. Не зря. Я старался ровно и спокойно вдыхать и выдыхать холодный осенний воздух, струившийся в мои легкие предательски медленно, словно через узенькую трубочку.

Рядом толокся Мистер Икс и тыкался в ноги. Я хотел сказать ему, что все нормально, но вместо этого беспомощно сполз на сырую и грязную землю. Опустившись до уровня собачьих глаз, я увидел взволнованно-недоумевающий взгляд Мистера Икса. Он громко гавкнул, и в ушах моих зазвенело. Я отмахнулся от него и поморщился. Он гавкнул еще раз, потом еще. Трубочка в моем горле все сужалась и сужалась, а легкие превращались в напряженный, каменный сгусток. В голове вихрями носилась кровь. Мне стало страшно. А Мистер Икс все лаял и лаял.

Вдруг предо мной появилось нечто белое, что схватило меня под мышки и резко подняло на ноги, но колени подкашивало, и я снова начал заваливаться. Перед глазами все плыло, и я слышал голоса, как за пеленой, натянутой между разными мирами. В рот мне засунули что-то, отчего я вяло и безуспешно попытался отбиться. И в следующий момент я уже почувствовал, как влажный, жгучий и прекрасный воздух стал стремительно пробираться по веточкам моих предательских бронхов.

Я изумленно распахнул глаза и увидел перед собой не кого иного, как сестер-великанш. Смотрели они отнюдь не испуганно, а даже улыбались, и я подумал, что, наверное, что-то перепутал и вовсе не задыхался, а просто, скажем, споткнулся и упал. Одна из сестер поглаживала своей элегантной, белой ручкой липкую шерсть Мистера Икса, а другая тем же самым движением мою голову.

– Боже мой, ну и воробышек, – воскликнула одна из них и звонко рассмеялась. – И что это он тут делает совсем один, так далеко от своего гнезда?

Я настороженно покосился на нее из-за пластикового баллончика, все еще торчащего у меня во рту.

– Ну, что за глупые вопросы, – отчего-то тоже засмеялась вторая сестра, и я заметил, что у нее на щеке была родинка. – Понятно же, что он должен был в эту тяжелую минуту оказаться рядом с кем-то, кто мог бы ему помочь. Вот он и оказался рядом с нами.

Другая кивнула.

– Как хорошо, что у нас у обоих астма, да? – сказала она весело и достала у меня изо рта баллончик. Расставаться мне с ним не хотелось, но я все же не стал цепляться в него зубами из вежливости.

– И какой чудесный песик! – пропела сестра с родинкой и прижалась к Мистеру Иксу. Ладонь ее уже почернела. – Давай-ка мальчик, вставай из грязи, и мы пойдем напоим тебя чаем!

Я окончательно пришел в себя и краем глаза заметил, что прохожие глазели на нашу компашку с любопытством и брезгливостью напополам.

Та сестра, которая сидела передо мной на корточках, поднялась и протянула мне руки. Она улыбалась во весь свой широкий рот, аккуратно накрашенный красной помадой. А я переводил взгляд от одной довольной великанши к другой и все более дивился тому, как дико они смотрелись под пепельным небом, нависающим на серость города и лица его обитателей. Я набрал полные легкие волшебного, прекрасного воздуха, улыбнулся им в ответ и схватился за прохладные пальцы моей спасительницы.

Оказалось, что сестрам, звали которых Марч и Джейн, принадлежало маленькое кафе неподалеку. Называлось оно «Лох-Несс», хотя ничем не напоминало мрачное озеро, пригодное для развода чудовищ. Как снаружи, так и изнутри стены были наполовину обиты светло-зеленым деревом, которое на фоне бордовых кресел и бежевых ковров в цветочек смотрелось вполне элегантно. В углах стояли старомодные торшеры, и неспешная джазовая музыка наполняла салон.

Мы сидели прямо у окна и пили чай из маленьких, тоненьких чашек.

– Так почему Лох-Несс? – спросил я и аккуратно поставил дымящуюся полупрозрачным дымом чашку на круглый столик.

Сестры умиленно переглянулись.

– Сперва мы хотели придумать какое-нибудь исконно английское название, – начала Марч, та, что была с родинкой на щеке.

– Файв-о-клок ти, Фиш’н’Чипс, Квин Элизабет, – подхватила Джейн и захихикала. Они вообще очень много смеялись.

– Но все это было так обыденно, – пожала плечами Марч. – Поэтому мы остановились на Лох-Несс, тем более что само чудовище всегда нам было симпатично.

– Но это же шотландская легенда, – напомнил я и тут же пожалел о своей бестактности. Что, если сестры и вправду не подумали об этом, а теперь было уже поздно что-либо менять?

– Нет, ну ты можешь поверить в то, какие эти русские дети образованные? – всплеснула руками Джейн. Они обе говорили без намека на какой-либо акцент, но отзывались о русских как об иностранных, экзотических людях, что все больше вводило меня в недоумение. – Я готова была поспорить, что девяносто девять процентов из них не знают, что Лох-Несс обитает не в Англии! Для многих же все эти страны одно и то же: Англия, Шотландия, Ирландия…

И они обе рассмеялись до слез.

– Но в принципе это и не важно, так как матушка наша была шотландкой, – вытерла слезы Марч и пододвинула мне тарелку с печеньем. – Высокая, красивая, гордая шотландка. А отец был англичанин. Тоже очень красивый и гордый.

– И высокий, наверное, – добавил я и тут же покраснел.

– А вот и нет, – ничуть не обиделась Джейн. – Он был даже ниже среднего роста. Мы удались в маму и здорово ее переплюнули. Наши кости просто никак не могли перестать расти. Они, как подсолнухи, все стремились выше и выше к солнцу. В какой-то момент бедный папа доходил нам только до пояса.

И они обе посмотрели мимо меня на стену, умиленно улыбаясь. Я повернул голову и увидел черно-белый семейный портрет. Очень элегантные, держащиеся с достоинством господин и дама позировали за своими сидящими дочерями, которые тем не менее были ростом со стоящего отца. Сестры были тогда очень молоды, но узнать их можно было и с расстояния пушечного выстрела.

– Как часто нам советовали обратиться в цирк, – добродушно проговорила Марч. – И вполне серьезно, доброжелательно или, наоборот, с издевкой. Даже не знаю, что было хуже.

– Хуже было первое, – сказала Джейн. – Потому что это нельзя было принять за шутку, даже если очень постараться.

Мне стало как-то неловко от того, что они рассказывали мне о сокровенном, хотя я их об этом и не спрашивал. Наверное, у каждого встречного все эти вопросы были написаны на лбу, и сестры привыкли утолять любопытство собеседника, не дожидаясь произнесения этих самых вопросов вслух.

– Вам, наверное, очень несладко пришлось в детстве, – сочувственно проговорил я, представив, себе какую тьму-тьмущую прозвищ можно было придумать столь заметным девочкам.

– Нет, что ты! – воскликнула Джейн. – Детство мы провели в малюсенькой деревушке под Бат. Когда мы туда приехали, родители собрали всех до одного жителей, угостили их маминым чудесным малиновым пирогом и попросили относиться к нам как к совершенно нормальным детям, которыми мы в сущности и являлись. В этой деревне все друг с другом дружили, мы были одной семьей. И там мы не знали насмешек и издевательств. Наше детство было раем на земле!

– Да, – вздохнула Марч, помешивая свой чай тоненькой серебряной ложечкой. – Все резко изменилось, когда родители наши умерли в один день и нас отправили в интернат под Лондоном. Мы были уже подростками, и детство быстро и необратимо закончилось.

– Оба в один день, – в ужасе прошептал я.

– Да, они летели на самолете, который папа построил сам – он был инженером, – продолжила Джейн. – Это был прекрасный весенний день, солнышко припекало, а ветер обдувал их лица. Но тут навстречу им попалась громадная стая гусей, возвращавшихся домой. Папа никак не мог пустить бедную птицу, с радостью летевшую в родные края, через пропеллеры, так что он резко увернулся, не смог совладать с управлением, и самолет, как камень, понесся на землю. Их похоронили прямо в том же месте, на поле, рядом с красивым дубом.

Я протянул что-то невнятное и сожалеющее. Никогда не мог подобрать нужные слова в таких ужасающих ситуациях, когда уместным было бы просто разрыдаться, и все.

– Мы, конечно, много плакали, – кивнула Марч со вздохом. – Но родители всегда мечтали умереть в один день, так что тут нельзя быть эгоистичными. Им было дано то, что они хотели.

Глаза мои таки наполнились слезами, потому что мне представился папа на дне моря, и я быстро отвернулся, чтобы поразглядывать другие картины на стенах. На большинстве из них красовались вышитые крестиком морские свинки на фоне разных ландшафтов. Леса, поля и реки чередовались с водопадами и пустынями.

– Нравится? – поинтересовалась Марч, улыбаясь до самых ушей.

Я скорчил неоднозначное выражение лица, потому что сам еще не успел понять, нравилось мне такое своеобразное искусство или нет.

– Они выглядят очень живыми, – сказал я искренне.

Сестры аж прослезились.

– Это самый лучший комплимент, который нам кто-либо когда-либо делал, – дрожащим голосом проговорила Джейн.

– Вы сами их вышиваете?

Сестры бодро закивали.

– Мы начали, как только попали в интернат, – поведала мне Джейн. – Все было так ужасно тоскливо, и мы так страшно скучали по нашей Даяне, нашей морской свинке, которую пришлось оставить в деревне у соседей, что мы стали придумывать ей путешествия и запечатлевали их на полотне.

Я долго смотрел на них с неким недоумением.

– Да-да, нас многие считали чокнутыми, – заметила Марч мой взгляд. – Поводов поиздеваться над нами было хоть отбавляй.

И она в первый раз погрустнела. Джейн протянула к ее плечу длиннющую руку.

– Но мы пообещали друг другу никогда не ломать себя из-за насмешек других, – сказала она. – И вот уже более тридцати лет каждую неделю мы вышиваем по портрету.

– И где же это все хранится? – оторопел я, попытавшись прикинуть хоть приблизительное количество накопившихся за все это время красот.

– Многие картины мы дарим друзьям или посетителям кафе, некоторые продаем, некоторые висят здесь и у нас в квартире на втором этаже. – Марч ткнула пальцем в потолок. – Но на нитки, полотно и рамки мы тратим намного больше, чем получаем при редких продажах, – пожала она обреченно плечами. – Не так уж много людей настолько интересуются морскими свинками, чтобы вешать у себя дома их портреты. Если только ветеринары. Да и то скорее в приемной.

Мне стало жалко и сестер, и вышитых морских свинок, и самого, скорее всего, давно скончавшегося под Батом прототипа, и я решил пожертвовать очередной баночкой с запахом дальних стран ради покупки одной из картин. Я пошарил в кармане, но денег было не густо. Надо было подождать.

– И так как на доходы от продажи портретов морских свинок и прибыли от кафе мы прожить не могли, решили открыть еще один бизнес, – нараспев продолжала свое повествование Марч.

– Да, все началось с того, что мы потеряли нашу машину, – сразу подхватила Джейн, выпрямившись и снова рассмеявшись.

– Вы имеете в виду, ее украли? – не понял я.

– Нет, что ты! – ужаснулись сестры.

– Мы просто ее потеряли, – пояснила Марч. – Мы спешили в театр и припарковались в незнакомом районе на скорую руку, заболтались и так и ушли, не запомнив места. А потом вышли с представления – ходим, ищем – и нет как нет. Как сквозь землю провалилась!

– А машина-то особая была, специально для нас сделанная, зеленый такой «Ситроен» в стиле ретро с высокой крышей. Жалко безумно было, – со скорбью вспоминила Джейн тот вечер. – Мы и замерзли, и сами потерялись. Кошмар!

– И что же вы сделали? – спросил я.

– Мы думали, к кому обратиться за помощью, и так ничего и не придумали. Было уже темно, мы поймали такси, что всегда непросто, потому что таксисты нас почему-то боятся, и поехали домой. А на следующий день собрали мальчишек с нашего двора, описали им машину, район, в котором она потерялась, и обещали награду тому, кто ее найдет.

– И что же? – Я был заинтригован.

– И она нашлась! – воскликнули сестры одновременно. – Так и зародилась идея для нашего бизнеса. Мы подумали, что вряд ли мы единственные, у кого возникла такая проблема, и вскоре открыли наш «Кар. Лост энд фаунд».

Марч протянула руку к тумбочке у входа и взяла с нее несколько красных брошюр. У меня сложилось впечатление, что сестры могли дотянуться до чего угодно без необходимости вставать. Я взял протянутую мне сложенную пополам брошюрку.

«Первое, единственное и надежное решение глобальной проблемы потери машин в вашем городе!» – было написано на ней танцующими буквами. Под этой надписью красовались фотографии нескольких грустно выглядевших машин, по которым сразу было видно, что они потерялись, двухэтажного красного автобуса и мальчишки в шапочке сыщика с лупой в руке. Все это выглядело очень по-английски. Я развернул лист и стал читать дальше. «Мы отыщем вашу машину гарантированно в течение суток (при изначальном исключении кражи) и напоим вас в это время успокаивающим чаем. Не впадайте в отчаяние! Не думайте, что вы сошли с ума! Эта проблема повсеместна, и мы поможем вам справиться с ней! Обращайтесь к нам в любое время суток по телефону: 911911». Далее стояли адрес и расценка. Цена зависела от размера участка, в котором произошла потеря. Если попавший в беду мог с уверенностью назвать хотя бы квартал, то ему это обходилось гораздо дешевле, чем тому невезунчику, который не помнил даже, по которую сторону реки в последний раз видел своего стального друга.

– А такое вообще бывает? – усомнился я.

– Бывает, бывает! – поторопились уверить меня сестры. – Только тогда клиента обычно приходится поить не чаем, а рассолом.

– И вы прямо все машины находите?

– Все, которые можно найти, – гордо заявила Джейн. – То есть если их не украли и если машина сама не решила пропасть. Но такое только один раз было. Бедняжке было уже за двадцать лет и ей, по всей видимости, просто надоело пахать.

Я выдержал минутку почтительного молчания.

– И как же вы их ищите? – решился я задать нескромный вопрос.

– Это все наши волшебные мальчики стараются, – расплылась в умиленной улыбке Марч. – Знают город лучше всеведующих крыс! Кстати, если ты или твои друзья хотят подработать на каникулах, можете к нам обращаться. Летом у нас просто не смолкает телефон! Люди гуляют и загуливаются, а потом бегут к нам с круглыми глазами.

Я кивнул и сунул брошюрку в карман. Трудно было не думать о сопящих и закатывающих фары потерянных машинах, ждущих у какого-нибудь канала своих дурных хозяев. Я узнал уже многое, но пока сестры говорили, мне нельзя было упускать ни одного шанса.

– А можно вас о чем-то спросить? – произнес я, хотя ненавидел начинать с этого дурацкого вопроса. Единственные люди, способные отрицательно и не в шутку ответить на эту реплику, были учителя. «Нет», – говорили они с каким-то особым удовольствием и чувствовали себя королями мира. Высшим пилотажем считалось даже не поднять глаз на недостойного вопрошающего. Но сестры не были учителями.

– Я вот все думаю… Вы выросли в Англии, папа ваш англичанин, мама шотландка… Почему вы так хорошо говорите по-русски и… почему вы приехали в Россию?

Я чуть не сказал: «И что вы тут делаете?», но вовремя осекся.

Джейн и Марч так удивленно подняли брови, словно я был первым, кто задал им столь несуразный вопрос.

– Наша бабушка была русской, – ответила Марч, как будто этим все было сказано.

– Ну, мой прадедушка тоже был финном, но мне ни разу в голову не приходила идея уехать в Финляндию, – сказал я, и это не было выдумкой. – Я там даже ни разу не был и по-фински только до трех считать умею.

– Какая прелесть! – изумилась Джейн. – А ну-ка посчитай!

– Юкси, какси, колмен, – пробубнил я, покраснев, но на этот раз уже рассмеялся от души вместе с сестрами.

– Ой! – воскликнула Марч через некоторое время, утирая слезы. – Какой же ты чудный мальчик! А что, прадедушка тебя так ничему больше и не научил?

– Он умер за пять лет до того, как я родился.

– Ну и что? – искренне спросила Марч. – Бабушка на этом свете тоже видела нас только младенцами.

Зависла пауза. Сестры явно считали, что они дали исчерпывающий ответ, а я тупо переводил взгляд с одной на другую.

– Простите, я что-то не понял, – решил говорить я прямо. – Каким образом тот факт, что ваша бабушка была русской, повлиял на ваш язык и на вашу жизнь?

– Ах да! – Джейн шлепнула себя ладонью по лбу. – Мы же совсем забыли рассказать, что мама попросила бабушку присматривать за нами, когда мы были маленькие. Няньку мы нанять не могли, а мама просто заматывалась со стиркой и готовкой. К тому же ее постоянно просили помочь устроить какой-нибудь праздник. Мама это умела. А в деревне один праздник другой погоняет. Вот мама и обратилась к бабушке за помощью. А когда родители наши погибли, бабушка последовала за нами в интернат. Не могла же она оставить нас одних в столь трудный час.

– Вы же сказали, что она умерла, когда вы были совсем маленькими, – совсем запутался я.

– Да-да, все верно, – отозвалась Марч. – Потом ее видели только мы. Другим она уже видна не была. Потому она и могла нас сопровождать куда угодно. Это было очень даже удобно.

Мне казалось, что я ослышался. Но, с другой стороны, так много ослышаться было невозможно.

– Ну а потом мы приехали сюда, в родной город бабушки, она нам все показала, – как ни в чем не бывало продолжала Марч. – Нам понравилось, и мы решили остаться. Вот и все.

– Вот и все, – повторил я зачем-то.

Сестры одарили меня своими лучезарными улыбками.

Вскоре в кафе начали приходить немногочисленные посетители, и сестры сразу бросились за ними ухаживать как за старыми знакомыми, какими они, вполне вероятно, и являлись. Я заметил, что первые две чашки чая и печенье были бесплатными. «Главное, чтобы люди не переставали терять машины», – подумал я.

Потом я посидел еще немного с чашечкой чая у окна, любуясь на заморосивший дождик и непрестанно прокручивая слова добродушных сестер-великанш в голове, встал, помахал моим новым друзьям и вышел с Мистером Иксом, все это время проспавшим у батареи, через зазвеневшую дверь в нагрянувшую осень.

Обратный путь я проделал на удивление легко, так как был погружен в глубокие раздумья и почти не заметил, что нахожусь на вражеской мне территории. Мистер Икс трусил рядом со мной, и я то и дело дотрагивался кончиками пальцев до его спины.

Когда мы дошли до долгожданной арки, он вильнул мне хвостом и побежал дальше по своим собачьим делам, а я на усталых ногах поплелся к своему подъезду. Начинало уже темнеть, но, судя по темным окнам, мама еще не вернулась с работы. Стало совсем прохладно, и моя кожа даже под курткой покрылась мурашками. На скамейках во дворе сидели укутанные бабульки и деловито перешептывались, а в несчетных окнах и на небе зажигались огни.

Я всем своим небольшим весом навалился на железную дверь и еле приоткрыл ее буквально настолько, чтобы протиснуться вовнутрь. Она захлопнулась за мной с такой силой, словно кто-то тянул ее с другой стороны, и я оказался в полутемном, одиноком подъезде.

Лифт болтался в своей ажурной клетке где-то далеко под крышей и предупреждающе поскрипывал, чтобы никому не пришло в голову его потревожить. Я послушно ступил на лестницу и стал карабкаться на наш далекий четвертый этаж. Подъем был тяжким и изнурительным, и даже дверь Ляльки Кукаразовой не смогла меня взбодрить. Не удостоив ее ни единым взглядом, я вяло проковылял мимо. И только оказавшись у нашей квартиры я, сопя и шатаясь, похлопал по карманам и вспомнил про это.

Что-то холодное и слизкое скатилось по моему позвоночнику, и я окаменел. С минуту я постоял, внутренне ругаясь, а потом медленно-медленно повернулся на сто восемьдесят градусов. Дверь в выгоревшую квартиру была все еще приоткрыта. Изнутри зловеще поблескивала темнота. «Может, бог с ним, с этим рюкзаком?» – подумал я, сглотнув слюну. Но тогда слишком многое пришлось бы объяснять маме, а врать я не умел. Выдумать парочку прикрас – да, но совсем уж высасывать все из пальца не мог. Позвать друзей на подмогу? «Без друзей меня чуть-чуть, а с друзьями много», – вспомнилось мне безмятежное раннее детство. А в такой ситуации очень хотелось, чтоб тебя было много. Но нет, вожаки на подмогу никого не звали. Я сглотнул подступивший к горлу ком и ступил к погибели. Дрожащей рукой толкнул дверь, и она со страдальческим скрипом отворилась.

Передо мной возник длинный коридор – такой же, как и у нас. Но на этом сходства заканчивались. Пол, стены и потолок были покрыты кромешной чернотой. Из открытых дверей проникали оставшиеся лучи дневного света и давали разглядеть рельеф на стене. Там явно висели картины, угадать наличие которых можно было только по угольным выпуклостям. Ближе к входу из стены торчали крючки, а дальше по коридору стоял испуганный на вид столик, словно он все еще не мог поверить в то, что сгорел. Но самого важного я не видел: моего рюкзака.

Сначала я почувствовал даже какое-то облегчение. Ну, украли и украли, что ж тут поделаешь? Но что-то говорило мне, что он все еще находится в этой квартире и что я должен найти его. Я набрал полные легкие пепельного воздуха, зажмурился, как будто намеревался нырнуть в мутный водоем, и пролез сквозь прибитые к дверному проему доски. Входную дверь я открыл как можно шире и удостоверился, что она от стихии и времени настолько осела, что не захлопнется от дуновения ветра. На лбу у меня проступили горячие капли пота, а руки, наоборот, заледенели.

Аккуратно переступая и касаясь стен, я начал красться вглубь по коридору. Тишина тут была не пустая. Не такая, какая бывает в пещерах и заброшенных домах. Когда папа был еще с нами, я бывал с ним в таких местах и отчетливо помнил спокойствие спящего помещения. Здесь же структура тишины была подвижна. Она переливалась, обтекала углы и завихрениями летала из комнаты в комнату. Мне хотелось верить, что это происходило из-за моего рюкзака, хотя я прекрасно понимал, что он был не настолько одушевлен, чтобы вызвать столь бурную реакцию. А я здесь находился еще слишком недолго.

«Наткнуться бы хоть на одно знакомое привидение!» – со стоном подумал я и взглядом обыскал потолок. Но тут же осознал, что местных привидений я знал только по рассказам Василька, очень красочным, но все же только рассказам. Я верил каждому его слову, но причислять кого-то, кого я ни разу не видел, к своим знакомым в данный момент мне казалось неуместным.

Дойдя до столика, я схватился за него, как за спасательный круг, и он вмиг рассыпался в черный прах. Я отпрянул и в ужасе поднес ладони к лицу. Они были сплошь черные. Как будто квартира начала превращать меня в часть самой себя.

«Надо бежать отсюда», – судорожно решил я и рванул к двери. И тут я краем глаза увидел, что рядом со мной кто-то есть…

Сердце мое остановилось среди двух ударов, и я замер. По левую сторону, на расстоянии протянутой руки, что-то метнулось и тоже застыло. В моих висках зашумела кровь. Мне очень хотелось расплакаться, и я действительно один раз беспомощно всхлипнул. Некто бездвижно наблюдал за мной. Вдруг я решил, что неизвестность хуже всего, пусть я даже увижу самого черта, резко повернул голову в сторону своего преследователя и увидел самого себя.

От неожиданности и облегчения я даже в голос рассмеялся. Передо мной было всего лишь мое же отражение в порядком закопченном зеркале. Сердце снова успокаивалось, а я все смеялся. Потом я выпрямился и улыбнулся сам себе. Теперь мое напряжение наконец спало, и я мог спокойно и без страшилок в голове искать свой рюкзак.