Текст книги "Полуночная ведьма. Ткач Кошмаров"

Глава 14. Чужая война

Морриган решила идти до конца в своем упрямстве и желании помочь человеку, который помощи, в общем-то, не просил. А потому она целых десять минут потратила на то, чтобы разговорить Дэмьена и выпытать причины, заставившие его покинуть общину берсерков. Успехом ее старания, однако, не увенчались.

Выглядел Дэмьен неважно – темные круги под глазами, пустой взгляд. Все признаки бессонницы налицо. Неужели все из-за обвинений в убийстве Лоусона?

Возможно, поэтому на остроты и язвительные реплики его не хватало. Сегодня тактикой берсерка был уход в глухую защиту, что значит – хмурое молчание. Морриган не сдавалась и, почувствовав второе дыхание, собралась уже было нападать с новыми силами, как амулет зова на груди требовательно задрожал.

На стене гостевого зала возникло лицо Ника.

– Что-то случилось?

Ник, судя по бледному виду – еще одна жертва бессонницы, кивнул.

– Ночью было совершено новое нападение, похожее на предыдущее – от тех, что назвали себя Дикой Кровью. Я подумал, ты должна знать.

Сидящий в кресле Дэмьен напрягся. Что уж говорить про нее.

– Еще один лагерь? – медленно спросила Морриган.

– Нет. Тюрьма Трибунала. Всю охрану перебили. Действовал кто-то быстрый и незаметный, предположительно – бааван-ши в связке с отвлекающими ланнан-ши.

– Но как они вообще могли проникнуть внутрь? Охрана же там бешеная. – После секундной паузы Морриган добавила: – Была.

– Хороший вопрос.

– А хороший ответ на него будет?

Ник покачал головой.

– Не от меня точно.

– Как обычно, – вздохнула Морриган. – Все приходится делать самой.

Несмотря на язвительный тон, ее не покидала тревога. Итак, атака на лагерь Картрай – не единичный случай. Кто бы ни стоял за нападениями на подконтрольные Трибуналу ведомства, они всерьез взялись за дело.

– Какова вообще цель нападения? Простая демонстрация собственных сил?

– Нет. Во всяком случае, не только, – отозвался Ник. – Они освободили всех, кого пленил Трибунал. Выпустили всех полуночных ведьм и колдунов.

Морриган сглотнула. Перевела взгляд на Дэмьена, напряженно наблюдающего за разговором.

– И что произошло? Где они сейчас?

– А как ты думаешь, раз тюрьму Трибунала превратили в гладиаторскую арену? – невесело усмехнулся Ник. – Сначала отступники выместили свою злобу на надзирателях и тюремных служащих, помогая Дикой Крови закончить начатое. Потом ринулись кто куда. Одни – то ли несправедливо обвиненные, то ли просто более сообразительные – уже залегли на дно. Другие словно впали в неистовую ярость. И уже не смогли остановиться.

– Кенгьюбери… – сдавленно сказала Морриган.

Тюрьма находилась за пределами города, но что такое расстояние для тех, кто способен призвать временный портал и кому плевать на правила, установленные Трибуналом, который они помогали уничтожать?

Морриган могла сколько угодно скитаться по Ирландии, сколько угодно жить в Пропасти и считать себя ее частью, но Кенгьюбери навсегда останется для нее родным и любимым городом.

Городом, который какие-то слетевшие с катушек твари пытаются разорвать в клочья.

Дэмьен порывисто поднялся с кресла. Принялся широкими шагами мерить пространство, как делал всякий раз, когда что-то выводило его из равновесия.

«Тебе-то что до Верхних городов? И до одного конкретного города?» – промелькнуло в голове Морриган раздраженное.

– Сначала полуночные колдуны вместе с существами древней крови осадили резиденцию Трибунала, потом напали на здание суда, – глухим голосом продолжал Ник. – Там шел процесс над одним из отступников. Всю охрану перебили. Многие люди, пытаясь выбраться из зала суда, пострадали в давке.

Морриган прикрыла глаза. Как много невиновных погибнет, пока Дикая Кровь вершит собственную справедливость? Скольким придется страдать за чужую правду?

«Они, вероятно, не считают ее чужой. Считают, что действуют во благо каждого… Вот только каждого не спросили».

Они ответственны за смерть надзирателей, которые просто выполняли свой долг, защищая город от таких вот сумасшедших. За смерть случайных, попавших под горячую руку прохожих. За смерть ребенка, затоптанного насмерть, пока толпа в страхе бежит прочь от озверевших полуночников.

– Я буду держать тебя в курсе, – пообещал Ник, и его лицо исчезло со стены.

Морриган его не услышала. Стояла, сжимая и разжимая кулаки. Внутри закипала ярость – брошенная в сухой трут искра, превращенная в пожар. Дэмьен, о присутствии которого она успела забыть, замерев на мгновение, шагнул к ней.

– Это не твоя война, – непривычно мягко сказал он.

– Разве? А чья тогда? Кто защитит тех, кто… – Морриган осеклась, помрачнев.

«Решила стать героиней в развевающемся за спиной белоснежном плаще? Взгляни в глаза правде. Ты – не Ник. И даже не Клио. Ты – ведьма-отступница».

Или же такой ее нарекли другие? Если бы Морриган и впрямь не было дела до чужих ей людей, она бы не отказалась от полуночной силы и не стала бы охотницей.

Морриган поморщилась. Да что с ней такое? Сначала ноктурнизм как попытка уйти от полуночной магии, сейчас – отчаянное до зуда желание поймать проклятых Диких и устроить им знатную трепку. Неужели она, не отдавая себе отчета, пытается обмануть собственную природу? Изменить свой образ в чужих глазах? Притвориться кем-то иным, больше похожим на Ника и Клио – истинных защитников, людей, готовых жертвовать ради других?

Одно Морриган знала наверняка: она не хотела становиться похожей на мать, которая порой притворялась благодетелем, а в прошлом шла по головам и трупам. И в их семье, и в окружающем ее мире и без того достаточно лицемерия.

Выпав из реальности на время страстного мысленного монолога, Морриган вдруг обнаружила, что Дэмьен смотрит на нее. Странным, вдумчивым и проникновенным взглядом, будто ищет что-то в ее глазах или что-то для себя пытается понять.

– Что? – спросила Морриган резко – как всегда, когда не понимала чужие мотивы и готовилась предположить самое худшее.

По губам берсерка скользнула мимолетная усмешка, но взгляд он отводить не стал.

– Как я и говорил когда-то… Ты умеешь удивлять.

От его слов закололо кончики пальцев. Новым, иным зудом, вызванным желанием прикоснуться к его лицу, пробежаться подушечками пальцев по вытатуированным на висках кельтским символам. Пройтись по колкому ежику волос, сорвать рубашку и пройтись вдоль позвоночника по уже иным кельтским рунам. А потом и по всем другим татуировкам, незаслуженно оставшимся без ее внимания…

Не успела Морриган додумать окончание этой вожделенной сцены, как Дэмьен отстранился, остудив свой взгляд на несколько градусов. Как делал всегда, когда слишком сильно сближался с ней – и в прямом смысле, и в переносном. Будто боялся обжечься.

«Иди ты к демону, Дэмьен Чейз», – уже почти привычно подумала Морриган.

Вектор ее мыслей сменился очень быстро. Поднимаясь к себе, она прокручивала в голове разговор с Ником, разбирала его на мелкие детали, которые осматривала под невидимой лупой. Гнев снова разгорался в ней – топлива ему всегда хватало.

Ей нужно отвлечься. А кто справится с этим лучше, чем Файоннбарра? Правда, у Морриган были и другие мысли на этот счет. Но их она поспешила прогнать – решительно и беспощадно.

Лежа в постели, уютно устроившись на крепкой груди Файоннбарры и позволяя ласковым рукам перебирать ее волосы, Морриган спросила:

– Что сейчас творится в Кенгьюбери?

Даже живя в другом городе, колдун ночи не мог не знать, что происходит в столице графства.

Он тяжело вздохнул.

– Хаос, который вам, жителям Пропасти, хорошо знаком. Часть ирландцев в панике из-за бунта против Трибунала, часть – из-за людей, которые никак не могут проснуться.

Голос Файоннбарры прозвучал суховато. Рука замерла на ее затылке. Морриган безошибочно распознала момент для защиты и инстинктивно подняла щиты. Ощетинилась как кошка, которую погладили против шерсти.

– Разумеется, нам хорошо известно, что такое хаос. Мы привыкли убивать как минимум одного человека до завтрака, и трех – до наступления ночи, иначе день не удался.

– Морри…

– Особенно я, бывшая охотница. Люблю нападать на людей, на которых когда-то работала.

– Морри, извини. Мне не стоило этого говорить. Не стоило срываться на тебе злость на тех, кто все это устроил.

Слова Файоннбарры лишили Морриган дара речи. Она находилась в постели с человеком, способным извиниться и признать то, что был не прав. Не язвить, не отпускать колкие комментарии, не набрасываться в ответ…

К такому можно и привыкнуть.

Файоннбарра принял ее изумленное молчание за обиженное.

– Погладить тебя за ушком? – миролюбиво предложил он.

Морриган рассмеялась.

– Лучше продолжай гладить меня по волосам.

– Это я с удовольствием, – прошептал Файоннбарра.

Пальцы снова мягко прошлись по чувствительной коже головы, вызывая мурашки по всему телу.

– И все же, признай: живя в Пропасти, привыкаешь к безумию, которое творится вокруг. К тому, что по улицам подземного города с искусственным солнцем бродит немертвая стража, что некромаги поднимают кого-то из могилы прямо на твоих глазах, а существа древней крови расхаживают по улицам в своем истинном – и порой жутковатом – обличье.

Морриган иногда забывала, что Файоннбарра и сам жил в Пропасти. Что он, рассветный колдун, был, ни много, ни мало, колдуном хаоса.

– Можно личный вопрос?

– Ты правда спрашиваешь моего разрешения? – насмешливо спросил он. – Ты?

Она закатила глаза.

– Всего лишь пытаюсь быть вежливой. И немного тебя умаслить, потому что вопрос… не из простых. После того, как ты отказался от полуночной магии в пользу рассветной… Тебе никогда не хотелось вернуться к магии хаоса?

Морриган почувствовала, как он качнул головой.

– Сейчас я все равно что бывший наркоман, раз и навсегда поборовший пагубную страсть.

– И тебе не хочется большего? Большей силы в твоих руках, не зависящей от времени суток, большей разрушительности?

– Морриган… Изменилась не только моя специализация, но и я сам. Мне больше не нужно разрушать, чтобы творить магию. Вот главное, что изменилось.

Она так не могла. Пока не могла. Все гонялась за какими-то фантомами, искала всюду войну… Как берсерки, одержимые стремлением после смерти попасть в Вальгаллу.

Выходит, с этим Файоннбарра ей не поможет. Никто, вероятно, не поможет, кроме нее самой.

– Это странно, что я никак не могу перестать думать о Дикой Крови? – переводя тему, негромко спросила Морриган. – О Конхобаре, который был ворчливым стари… казался вечно ворчливым стариком, но умер лишь потому, что следовал тем принципам, в правильность которых верил? О молодых ребятах из лагеря… Они – не я, и все-таки я вспоминаю себя в четырнадцать. Да, я стала вольной, чтобы попытаться очистить душу и искупить вину. Но кроме того я сделала это, чтобы вкусить эту жизнь как спелый плод, познать все ее прелести, посмотреть, что еще она может мне показать. Стать лучшей наемницей, изъездить кучу городов и стран…

– Увидеть мир.

– Увидеть жизнь, – поправила Морриган. – Во всем ее многообразии. Как и все мы, я стала вольной не для того, чтобы умереть.

Она помолчала, вслушиваясь в царящую в доме Файоннбарры тишину.

– И дело даже не в нашем лагере, не в Картрае. Я понимаю, почему Дикая Кровь нападает. Не одобряю, заметь, но понимаю их мотивы. А вот их действия – нет. И я понимаю, что бесполезно сетовать на случившееся, что умерших к жизни уже не вернуть. Вот уж ирония, правда? – горько усмехнулась она. – Будь охотники Картрая теми, на кого они охотились, находись они в Пропасти, такие, как некромаг Адиф Адае, могли бы поднять их из мертвых.

Морриган с силой сжала пальцами виски. Мысли путались.

– Почему я никак не могу оставить это иррациональное желание броситься по следу Дикой Крови? Это ведь совершенно не мое дело…

– Нет ничего странного в желании, чтобы мир был справедливее.

– Ты не понимаешь. Я не Клио, не Ада, не Ник. Я не из таких – сочувствующих, сопереживающих и, черт возьми, благородных людей. Если думаешь иначе, значит, ты обманываешь сам себя. Не стоит меня идеализировать.

– Даже не пытался. – В голосе Файоннбарры слышалась улыбка. – Ты мне нравишься такой, какая ты есть. Я бы ничего не хотел в тебе менять.

Морриган фыркнула.

– Ой, только не говори, что ты, рассветный колдун, влюбился в противоречивую полуночную ведьму.

Файоннбарра молчал. Его пальцы, по-прежнему запутавшиеся в ее волосах, замерли.

«Только не это».

Она поднялась с постели так резко, что чуть не оставила в руках любовника пару прядей.

– Морриган…

– Мне пора, – сухо обронила она.

И, одевшись, исчезла за дверью.

Глава 15. Крысеныши из Ям

Они петляли по узким улочкам, утопающим в полумраке, – тратить деньги на фонари в Ямах никому бы и в голову не пришло.

– Беги, Дэм! – вопил Эйден.

Сам он – худой, длинноногий, уже был далеко впереди. А в спину Дэмьену дышала бааван-ши, из тех, что от затянувшегося голода теряют всякое подобие человечности. Она уже не пыталась притворяться прекрасной женщиной и не прятала заостренные, удлинившиеся клыки.

Где еще, как не в Ямах, кормиться «дикой крови» – древним существам, которые, пренебрегая кодексом собственного народа и законами Трибунала, охотятся на тех, кто не способен им противостоять? Бааван-ши, бруксам, глейстиг, ланнан-ши или вервольфам, утратившим человеческую сторону своей натуры? По тем, кто умирает в Ямах, редко плачут, ведь помнить о них некому. Каждый, кто попал сюда, несет на себе невидимое клеймо смертника. Они – мусор, который сбрасывают в ямы.

Или трупы, что скидывают в них же во время войны.

Дэмьен не заметил, в какой момент они с Эйденом разминулись. Теперь он бежал один. Перелетел через какой-то хлам, разбросанный по улице. Сваленные в кучу доски уже не заметил, споткнулся о них и растянулся на земле. Выругавшись, поднялся не сразу – адским пламенем горело плечо, которым он приложился о доски. Как бы вообще не напоролся на какой-нибудь гвоздь.

– Давай я тебе помогу.

Дэмьен стремительно вскочил, оставив без внимания протянутую ему руку в черной кожаной перчатке.

– Кто вы? – мгновенно ощетинился он.

Чужак, однозначно. В руках – колдовской фонарь, осветивший лицо немолодого, импозантного ирландца, в кожаной кобуре – револьвер. Дорогая игрушка, но уж точно не лишняя в таком месте, как Ямы.

На незнакомце был белый плащ, вышитый по краям черными нитями. Немного вызывающе и старомодно, но впечатляюще. И несуразно на фоне Ям с их грязными узкими улочками и обшарпанными стенами жмущихся друг к другу домов.

– Я – твое спасение, – разглядывая Дэмьена, ответил чужак. – Твоя новая жизнь. Твое новое счастливое будущее.

Казалось, от взгляда незнакомца ничто не способно укрыться: ни обритая голова стоящего перед ним мальчишки, ни его впалые щеки, ни грязные, продырявленные в нескольких местах джинсы с тонким свитером. Дэмьену не понравился этот изучающий взгляд. И в чужаков, способных подарить ему «новое будущее», он не верил.

– Чего вы от меня хотите?

На губах незнакомца появилась усмешка.

– Пока просто поговорим.

– Мне некогда, – мотнул головой Дэмьен. – Мне нужно найти друга. Я не хочу, чтобы он попался в лапы этой твари.

– Что ж, тогда давай его поищем, – проговорил чужак, красноречиво похлопав себя по кобуре с револьвером. – Меня зовут Ристерд Уолш.

– Дэмьен, – буркнул он.

Ристерд направился вперед, сложив за спиной руки, Дэмьен – за ним. Даже неплохо, если их увидят вместе. Пусть думают, что у него есть знакомые в городе – а то, что Ристерд откуда-то из самого сердца Кенгьюбери, понятно по одному ему виду. А даже если Дэмьен ошибается… другие ошибутся тоже.

Он обогнал Ристерда, заставляя его идти следом. Обогнул здание, за которым они, вероятно, и разминулись с Эйденом, и направился вверх по улице, бросая зоркие взгляды по сторонам. Ристерд вышагивал с хладнокровным видом, будто прогуливался по саду в Центральном парке.

Они успели пройти в тишине несколько домов, прежде чем в одном из проулков раздался истошный крик. Дэмьен узнал в кричащем Эйдена. Бросился на звук, с трудом поборов желание вырвать из кобуры Ристерда револьвер. И пожалел, что все же этого не сделал, когда обнаружил друга привалившимся к стене полуразрушенного дома.

Эйден часто и тяжело дышал, зажимая пальцами рваную рану на шее. И без того большие серые глаза вытаращены, в них застыл страх, узнаваемый с первого мгновения. Страх смерти.

– Эйден… – Дэмьен упал на колени перед ним. – Прости…

Если бы он, как дурак, не болтал с Ристердом вместо того, чтобы броситься на поиски друга, ничего этого бы не случилось.

Эйден слабо улыбнулся. Кровь из дыры на шее вырывалась толчками. Дэмьен затравленно обернулся в сторону незнакомца.

– Вы можете ему помочь?!

– Я не целитель.

– Тогда заберите Эйдена туда, где ему помогут!

Ристерд, сжимая в руках свой дурацкий фонарь, медленно покачал головой.

– Мне жаль, мой мальчик. Уже поздно.

Глаза Эйдена – единственного во всем мире по-настоящему близкого Дэмьену человека – закрылись. Он умирал.

– Нет, – прошептал Дэмьен. Затряс друга за плечи. – Нет! Помогите ему! Сделайте хоть что-то!

Он обернулся к Ристерду. Тот менялся прямо на его глазах. Рот, увеличившись, теперь напоминал пасть, в которой из зубов вырастали клыки – острые и длинные, как у бааван-ши. Тело покрылось волчьей шкурой, из пальцев выдвинулись заостренные когти в ладонь длиной.

Это он убил Эйдена, а потом последовал за Дэмьеном, чтобы убить и его.

– Некуда бежать, – раздался тихий голос Эйдена.

Дэмьен затравленно обернулся. Глаза друга были открыты, но их затянула белесая пелена смерти. В стене дома, к которой он привалился, возникла дыра. Она засасывала Эйдена по частям, вбирая в себя, затягивая его в камень. Хрустнули кости, и дыра – нет, пасть – сыто захлопнулась, на прощание щелкнув булыжниками, словно зубами.

– Что за?.. – Дэмьен отполз назад.

Дома, которые жались друг к другу, словно страдающие от холода сиротки, сливались воедино. Поглощали улицы, слизывали с них мусор и присоединяли к разбухающему, будто труп в воде, туловищу.

Руки Дэмьена ослабли, ноги стали ватными, и он рухнул на землю, в ужасе таращась на чудовище, вырастающее перед ним. Скелетом тому стали каменные остовы домов, плотью – хлам и тела бродяг и беспризорников. В монструозном теле тут и там зияли ямы – его многочисленные пасти. Они раскрылись одновременно и торжествующе завопили. Склонившись над Дэмьеном, чудовище проревело десятками ртов:

– Ты. Недостоин. Лучшей. Судьбы. Ты. Навсегда. Наш. Пленник!

И ожившие Ямы его поглотили.

В этот раз проснуться оказалось сложней. Стояла глубокая ночь, и в комнате с зашторенными окнами было очень легко представить, что он все еще там, в недрах оживших Ям. Дэмьен барахтался, взбивая под собой влажную простынь. Вырвавшись из силков кошмара, застыл, часто и тяжело дыша.

Эйден. Ямы. Ристерд. Еще один ранящий осколок прошлого. Еще одна бесконечно саднящая заноза.

Занятно, что предельным, конечным кварталом Кенгьюбери большинство жителей считали Окраины. Будто не знали или не хотели знать, что за пределами Окраин тоже есть жизнь – грязная, пропитанная запахом бедности и отчаяния. Наверное, Ямы для горожан – словно подвал, полный копошащихся крыс… или таких, как они с Дэмьеном, Крысенышей. Не назовешь же это жизнью?

Сколько Дэмьен себя помнил, в Ямах всегда было зябко. С реки тянуло холодом, и поутру их квартал утопал во влажном, промозглом тумане. А может, дело в том, что они с Эйденом вечно недоедали. Организму негде было взять энергию, чтобы согреть тело. Долгими ночами они разговаривали друг с другом сиплыми голосами, потому что постоянно были простужены. Так смешно тряслись, прижимаясь друг к другу в очередной заброшке… вот только обоим было не до смеха. Им всего по тринадцать лет, а в них уже столько ненависти…

Зато они были друг у друга. Эйден стал семьей Дэмьена, его названным, но братишкой – таким же упрямым, зубастым и несговорчивым, как и он сам.

В той, прошлой жизни, у Дэмьена остались отец и мать – в отличие от Эйдена, круглой сироты. Но отец еще до рождения Дэмьена завел другую семью, а мать оказалась не в состоянии прокормить и себя, и сына. Родственники у них вроде как были, а вроде как и не было – во всяком случае, они никак о себе не напоминали. Мать почти постоянно лежала в кровати (по крайней мере, она запомнилась Дэмьену именно такой), и слабым голосом просила его принести ей еды или горячего чая – как и его сейчас, ее постоянно знобило.

То ли матери казалось, что еда в их погребе-леднике появляется сама собой, по волшебству, то ли она не желала знать, как та, собственно, появляется. Добросердечные соседи нет-нет, да помогали с одеждой для Дэмьена, который стремительно вырастал из старой, а вот с отсутствием еды приходилось справляться самому. Школу он бросил в девять – решил, что волен выбирать, раз уж ему привили самостоятельность. Денег на учебники у них все равно не было. Дэмьен подрабатывал, где придется – чаще всего там, где требовалась физическая сила. Когда не получалось заработать, еду приходилось красть. Так он научился сразу двум вещам: быть тихим и незаметным, как мышь, и бегать быстро, если придется.

Оба умения в Ямах с лихвой себя окупили.

Только чуть повзрослев, Дэмьен начал сомневаться: а так ли больна его мать? Может, ей попросту так… удобней? Лежишь себе в постели, целыми днями смотришь экфовизор (можно сказать, прощальный подарок от отца), пока сын сам о себе заботится. Потому что стоило только проклятому Патрику, механику-артефактору, однажды появиться на их пороге, мать будто ожила. Кажется, она впервые за несколько лет накрасилась и оделась во что-то, кроме пижамы и халата. Пока Патрик чинил экфовизор, мать щебетала, не переставая – по всей видимости, так она представляла себе флирт. Патрик, впрочем, проникся. Да настолько, что остался на чай. В следующий раз, когда он пришел к ним с вялыми, явно сорванными с городской клумбы цветами, остался на ночь.

И больше уже не уходил.

Мать порхала по дому, как птичка. Куда-то исчезли все мучащие ее прежде хвори. С прозрением рано повзрослевшего ребенка Дэмьен понял: он ведь никуда от матери не денется, а значит, изображать что-то из себя перед ним не надо. А вот завоевывать сердце Патрика…

Оказывается, она даже умела готовить. Не слишком хорошо, но вполне сносно. Дэмьен, привыкший есть на ходу сухомятку, накидывался на яйца со свиными колбасками и беконом и содовый хлеб с упоительно хрустящей корочкой, усиленно делая вид, что не замечает недовольной гримасы на лице матери и хмурой морщинки между бровей Патрика, который теперь был в семье кормильцем.

Он тоже отлично умел притворяться.

Забеременев, мать сияла как начищенная монета. Вероятно, она считала, что первый блин – комом, а во второй раз с ребенком ей точно повезет. Патрик не сиял. Его скудной зарплаты механика средней руки едва хватало, чтобы прокормить троих. А тут еще четвертый… Окрыленная, мать не замечала, что к их порогу подбирается буря. Дэмьен с тоской представлял грядущее будущее: склоки, скандалы, проскальзывающие в речи «спиногрызы», а потом – хлопнувшая за Патриком дверь. И мать в засаленном халате, снова не вылезающая из постели.

Он стал часто пропадать, добывая себе еду по старинке, чем облегчил жизнь всем троим, включая нерожденного брата. Иногда возвращался, чтобы удостовериться: они все еще вместе и с любовью во взгляде ждут малыша. В какой-то момент показалось – для них обоих первенца. Намек Дэмьен понял, и больше не приходил.

А потом судьба в лице Эйдена, с которым они познакомились на улицах Кенгьюбери, привела его в Ямы. Там, как сказал его новоявленный друг и такой же отщепенец, можно не бояться полиции – сам мэр, казалось, махнул рукой на этот район. Понимал, наверное, что проще сравнять его с землей, чем что-то в нем исправить. Ямы – позорное пятно на лице прекрасного Кенгьюбери, вывести которое невозможно. Остается только вычеркнуть, решив, что Окраинами город и ограничивается. А за изгородью нет ничего.

Спустя пару лет в его жизни – их жизни – появился Ристерд. Дэмьен думал, что встреча с ним – это спасение.

Оказалось – погибель.