Текст книги "Каникулы Рейчел"

51

Время ланча в Клойстерсе. Мои родители, в качестве моих Значимых Других, должны были прибыть примерно через полчаса. В столовой суетились и галдели, что, впрочем, ничуть не мешало мне мандражировать.

У нас появился новый пациент. Мужчина. Из породы тумбообразных владельцев коричневых джемперов. В общем, его с трудом можно было назвать мужчиной. Впрочем, все это не имело никакого значения, ведь я была предназначена Крису. Правда, Крис об этом пока не знал. Нового «коричневого джемпера» звали Диггер, и первое, что он спросил меня, было: «А ты знаменитая?»

– Нет, – поспешила я его уверить.

– Вообще-то, я так и думал, что нет, но решил на всякий случай спросить, – сказал он. – Даю им еще два дня, – с угрозой в голосе добавил он, – и если к тому времени они не примут кого-нибудь стоящего, потребую свои деньги назад.

Я вспомнила, как сама интересовалась, есть ли здесь крыло, где живут звезды, и вместо того, чтобы обозвать его тупоголовым придурком, ласково улыбнулась.

– Вот она – знаменитая, – указала я на Мисти. Но для Диггера человек, написавший книгу, не считался. Его интересовали спортивные знаменитости. В основном, футбольная элита.

Восемь недель Дона в Клойстерсе истекли, и на прощанье мы вручили ему открытку и снабдили его множеством напутствий. Фредерик, который должен был выписаться на следующий день, произнес небольшую речь:

– Ты своей суетливостью и мельтешеньем превратил мою жизнь в сущий ад… – начал он, и его поддержали взрывом хохота. – И все-таки я ужасно привязался к тебе за это время. И все мы желаем тебе всего самого доброго. И вообще, «постарайся сохранить в себе это чувство».

Опять хохот. И требования, чтобы Дон сам сказал речь.

И вот он поднялся, маленький и толстенький, красный от волнения, и, смущенно улыбаясь, пригладил волосы на голове, громоздящейся прямо над обширным животом и похожей на башенку танка. Набрав побольше воздуха, он начал так:

– Когда я впервые попал сюда, я решил, что все вы сумасшедшие. Мне очень не хотелось оставаться в этой толпе алкоголиков. Я думал, что со мной-то все в порядке.

Я даже удивилась обилию понимающих улыбок и кивков в ответ на сказанное.

– Я ненавидел свою бедную маму за то, что она поместила меня сюда. И не сразу понял, насколько был эгоистичен, не сразу осознал, что до сих пор даром тратил свою жизнь. Так вот, желаю всем удачи. Держитесь, станет легче. И вот что я вам скажу: не желаю больше возвращаться к таким придуркам, как вы!

– Закажи для меня пинту в таверне Флинна! – крикнул Майк. Все захохотали, и я в том числе.

Потом пошли объятия и слезы. Некоторые и правда плакали по Дону. Потом пришло время идти на группу, и мы с некоторой неловкостью потянулись к выходу, оставив его одного в пустой столовой ждать транспорта. Он с тоской смотрел нам вслед, мы уходили. Нас уже разделяла пропасть.

Это занятие меня не сломит, с вызовом подумала я, шагая по коридору. Еще четыре дня – и меня здесь не будет.

Мама с папой уже сидели в Аббатских апартаментах, одетые так, как будто собрались на свадьбу. В конце концов, не каждый день вам доводится приезжать в реабилитационный центр, чтобы публично препарировать жизнь вашей средней дочери.

Я с некоторой неловкостью кивнула им и, бормоча себе под нос, представила их Майку, Джону Джоуи и другим. Мама ответила мне рассеянной улыбкой, и я с тревогой почувствовала, что у меня к глазам подступают слезы.

Вошла Джозефина.

– Спасибо, что пришли, – поблагодарила она моих родителей. – Мы надеемся, что вы прольете свет на жизнь Рейчел и ее пристрастие к наркотикам.

Я съежилась, скрючилась и прижалась спиной к спинке стула, словно хотела слиться с ней, исчезнуть. Всегда терпеть не могла слушать, что другие люди обо мне думают. Всю свою жизнь я изо всех сил старалась понравиться людям, и убедиться в очередной раз, что это мне не удалось, было тяжело.

Мама начала с того, что громко разрыдалась:

– Не могу поверить, что Рейчел – наркоманка! «Тут ты не одинока», – подумала я, стараясь побороть подступающую злость. Настала очередь папы:

– Последние восемь лет Рейчел жила не дома, – он даже на время оставил свой выговор уроженца Дикого Запада. – Поэтому мы очень мало знаем о наркотиках и подобных вещах.

Какая ложь! Разве они не жили в одном доме с Анной?

– Ничего, – сказала Джозефина. – Есть и другая, не менее важная информация, которой вы могли бы с нами поделиться. Например, о детстве Рейчел.

Мама, папа и я сразу напряглись. Непонятно, почему. Если бы они запирали меня в шкафу, или избивали, или морили голодом… В общем-то, нам было нечего скрывать.

– Я хотела бы спросить вас о том периоде, который Рейчел вспоминает, как особенно тяжелый, – сказала Джозефина. – Однажды, когда мы заговорили об этом на группе, она очень расстроилась.

– Мы ничего плохого ей не делали! – взорвалась мама, метнув на меня гневный взгляд.

– Я и не утверждаю, что вы сделали что-нибудь плохое, – поспешила успокоить ее Джозефина. – Но ведь дети часто воспринимают взрослую жизнь в несколько искаженном виде.

Мама опять сверкнула на меня глазами.

– Скажите, вы в свое время страдали послеродовой депрессией? – обратилась Джозефина к моей матери.

– Послеродовой депрессией! – фыркнула мама. – Никогда не страдала! В то время ее еще не придумали!

У меня упало сердце. Неплохое начало, Джозефина!

– Не произошло ли у вас в доме чего-нибудь необычного вскоре после того, как родилась Анна? – нажимала Джозефина.

Я поморщилась. Ответы были известны мне заранее, и потому ужасно хотелось все это прекратить.

– Ну… – осторожно ответила моя мама, – через два месяца после рождения Анны умер мой отец, дедушка Рейчел.

– Вы были сильно расстроены?

Мама посмотрела на Джозефину, как на сумасшедшую:

– Разумеется, я была расстроена! Это же был мой отец! Конечно, я была расстроена.

– Ив чем выражалось ваше расстройство? Мама опять посмотрела на меня с отвращением:

– Должно быть, я много плакала. Но у меня же отец умер, естественно, я плакала!

– Мне хотелось бы узнать вот что: у вас было нечто вроде нервного срыва? – продолжала Джозефина. – Рейчел запомнила этот период, как очень болезненный, и нам очень важно докопаться до сути.

– Нервный срыв! – с отвращением воскликнула мама. – Нервный срыв! Хотела бы я позволить себе нервный срыв, но когда у тебя дети, мал мала меньше…

– Может быть, срыв – не совсем точное слово. Скажем так, вы днем иногда ложились в постель? Хоть ненадолго?

– Неплохо было бы иметь такую возможность! – презрительно выдавила мама.

Детский голосок заверещал у меня в ушах: «Но ты ложилась! И все из-за меня!»

– Помнишь те две недели? – вмешался папа. – Когда я уезжал по делам…

– В Манчестер? – уточнила Джозефина.

– Да, – растерянно подтвердил папа. – А откуда вы знаете?

– Рейчел упоминала об этом. Продолжайте, пожалуйста.

– Моя жена плохо спала без меня, к тому же прошел всего месяц, как у нее умер отец. Поэтому к нам на время приехала ее сестра, чтобы жена могла прилечь иногда днем.

– Вот видите, Рейчел! – победоносно возгласила Джозефина. – Вы были совершенно не виноваты.

– Я помню это несколько иначе, – пробормотала я, потому что не могла поверить в эту версию.

– Я знаю, – кивнула мне Джозефина. – И я думаю, для вас важно осознать, что вы неправильно это запомнили. Вы все преувеличили: масштаб несчастья, его длительность и, что самое главное, свою роль в нем. В вашей версии вы там играете главную роль.

– Нет! – выпалила я. – Не главную. Скорее… Скорее… – я мучительно подыскивала слово, – скорее, роль злодейки, плохой девочки! Того самого урода, без которого не обходится ни одна семья…

– Ничего подобного! – воскликнул папа. – Злодейки! Да что такого злодейского ты сделала?

– Я щипала Анну, – сказала я тихим голоском.

– Ну и что? Анна щипала Хелен, когда та родилась. Клер проделывала то же самое с Маргарет, а Маргарет – с тобой.

– Маргарет щипала меня? – изумилась я. Я-то думала, что она за всю свою жизнь не совершила ни одного плохого поступка. – Ты уверен?

– Конечно, – сказал папа. – Помнишь? – повернулся он к маме.

– Что-то не очень, – сухо ответила та.

– Да ты должна помнить! – не отставал папа.

– Ну, если ты так считаешь, – сказала она так, чтобы каждому было понятно, что она просто уступает своему неразумному, заблуждающемуся мужу.

Джозефина посмотрела на маму, потом на меня, потом снова на маму, потом слегка улыбнулась мне. Мама побагровела. Она заподозрила, что Джозефина над ней издевается, и насколько я успела узнать Джозефину, так оно и было.

– Вообще-то, насколько я помню, – папа как-то странно посмотрел на маму, потом повернулся ко мне, – ты была не хуже и не лучше своих сестер.

Мама пробормотала что-то вроде:

– Насчет «не лучше» – это уж точно. Мне стало тошно.

– Вы за что-нибудь сердиты на Рейчел, миссис Уолш? – спросила Джозефина.

Я просто обалдела от такой прямоты.

– Никакой матери не может быть приятно, что ее дочь – наркоманка! – весьма патетически ответила мама.

– Это единственное, что вы против нее имеете?

– Да, – с убийственным спокойствием ответила мама.

Джозефина еще некоторое время вопросительно смотрела на нее, но мама, непреклонно помотав головой, сжала губы в куриную гузку.

– Итак, Рейчел, – провозгласила Джозефина. – теперь вы видите, что вам совершенно не в чем себя винить.

Неужели мама так рыдала только потому, что умер дедушка? Неужели папа, правда, просто уехал по делам? Но с чего бы им врать?

Я вдруг почувствовала, что мое прошлое несколько изменилось, как будто его отчистили от какого-то грязного налета. Джозефина снова обратилась к моим родителям:

– Расскажите нам о Рейчел, в общих чертах. Мама с папой в замешательстве переглянулись.

– Все, что хотите, – жизнерадостно поощрила их Джозефина. – Что угодно, что могло бы помочь нам понять ее лучше. Пожалуй, расскажите нам о ее достоинствах.

– Достоинствах? – мама с папой как-то встревожились.

– Ну да. Может быть, она умная…

– Ну, это нет! – засмеялся папа. – Умная у нас – Клер. У нее и диплом есть.

– И Маргарет тоже, – добавила мама. – У нее нет диплома, но я уверена, поступи она в колледж, вполне бы справилась.

– Это точно, – подтвердил папа. – Она такая старательная. Может, Маргарет и не такая способная, как Клер, но, конечно, колледж закончила бы.

Мама кивнула и разговорилась:

– Хотя, вообще-то, она и без диплома очень неплохо устроила свою жизнь, и у нее больше ответственности за то, что она делает, чем у иных с дипломами…

Джозефина кашлянула:

– Вообще-то, – мило улыбнулась она, – мы сейчас обсуждаем Рейчел.

– Ах да, конечно, – кивнули мои родители. Воцарилось довольно продолжительное молчание, после чего папа наконец сказал:

– Средняя. Рейчел – она такая средняя. Не дура, но звезд с неба не хватает. Ха-ха-ха, – вымученно засмеялся он.

– Так все-таки, какие у нее есть достоинства? – гнула свое Джозефина.

Мама с папой переглянулись, пожали плечами, и… продолжали молчать. Я сжалась в комок и почувствовала, как неловко всем присутствующим. Ну, почему бы родителям не придумать мне какое-нибудь достоинство, чтобы избавить меня от этого стыда?

– Она имела успех у мальчиков? – спросила Джозефина.

– Нет, – решительно ответила моя мама.

– Вы так уверенно это сказали!

– Все дело в ее росте, – пояснила мама. – Она была слишком высокая для большинства мальчиков ее возраста. Пожалуй, у нее был комплекс из-за этого. Высоким девочкам трудно найти себе парней.

Я заметила, как Джозефина долго и пристально смотрит на макушку моей мамы, потом переводит взгляд на макушку моего отца, то есть на несколько дюймов ниже. Мама, к сожалению, этого взгляда не заметила.

– Думаю, что, несмотря на свой рост, она иногда может выглядеть вполне привлекательной, – неохотно добавила мама, сама не веря в то, что говорит.

Похоже, в это не верил и отец, потому что он тут же вставил:

– Нет, красивые у нас – Хелен и Анна… Правда… – добавил он лукаво…

«Скажи, что я тоже – ничего! – мысленно умоляла его я, – ну скажи!»

– Правда, они обе – такие вертихвостки, особенно Хелен, что просто удивительно, что кто-то рискует с ними связываться. Они просто до безумия способны довести!

Видимо, он ожидал понимающих улыбок, но его слова потонули в тягостном молчании. Пациенты смотрели в пол, а я мечтала оказаться где угодно, только не в этой комнате. Мне подошла бы даже турецкая тюрьма.

Время тянулось так долго!

– Она хорошо поет, – наконец выпалил папа.

– Ничего подобного! – отрезала мама, взглянув на него так, как будто хотела сказать: «Да заткнись ты наконец!» – Это была ошибка.

Джозефина, разумеется, насторожилась. Итак, теперь им предстояло поведать собравшимся о том субботнем дне, когда мне было семь лет, и мы как раз купили новую кухонную мебель. Старую уже вынесли. Мне было не с кем играть, так что я сидела на кухне одна и от нечего делать распевала песни: «Времена года на солнце», «Ковбой из Райнстоуна» и другие, из тех, какие обычно поют в долгих поездках на автомобиле. Мама, которая лежала наверху с гриппом, услышала меня. Видимо, из-за гриппозного полузабытья, гулкости пустой кухни, детской чистоты моего голоса, у мамы создалось впечатление, что в ее дочери пропадает оперная певица.

Недели не прошло, как мне наняли учительницу пения, естественно, возлагая на меня большие надежды. Учительница очень старалась, но уже через два урока поняла, что не может долее обкрадывать моих родителей, не будучи в силах обещать им никаких успехов.

– Разве что она станет петь только в пустых кухнях, – объяснила учительница моей разъяренной маме. – Но, боюсь, это не всегда возможно.

Мама так и не простила меня. Кажется, она решила, что я нарочно ее обманула.

– Почему ты не сказала мне, что не можешь петь? – шипела она. – Мы столько денег выкинули на ветер.

– Но я тебе говорила! – оправдывалась я.

– Нет, не говорила.

– Говорила.

– Нет!

И я перестала оправдываться, потому что и правда почувствовала себя виноватой в том, что ввела их в заблуждение. Конечно, я предчувствовала, что все это чудовищная ошибка, но мне самой в какой-то момент стало ужасно интересно. Я так мечтала быть талантливой, особенной!

Зачем только папа упомянул об этой истории! Больше, вероятно, говорить было не о чем, и Джозефина объявила занятие законченным.

В тот вечер я начала собирать вещи. Впрочем, я их так и не распаковала. Сумка все еще валялась у моей кровати, и в ней мои трусики, юбки, туфли, джинсы – все комом.

– Куда-то собираешься? – закричала Чаки, увидев, что я взяла из шкафа жакет и бросила его в сумку.

Как и Нейл, Чаки совершенно перестала владеть собой с тех пор, как ей пришлось признать свой алкоголизм. Она успешно сменила Нейла на посту «самого злого пациента Клойстерса». Она орала и шипела на всех, кто попадался под руку, особенно же злилась на своего прежнего лучшего друга – Господа Бога.

– Почему Ты сотворил меня мерзкой алкоголичкой? – то и дело визжала она, обратив взор к небесам. – Почему именно меня?

Джозефина уверяла ее, что этот ее гнев – абсолютно естественная реакция. Что это лишь очередная стадия процесса выздоровления. Надо сказать, все эти объяснения мало утешали меня. Ведь я была вынуждена делить с Чаки комнату и постоянно терпеть ее вопли.

– Мои законные три недели истекают в пятницу, – нервно пояснила я.

– Я тоже рассчитывала сбежать через три недели, – процедила она сквозь зубы. – Но они пригласили этого паршивого козла, за которым я имею счастье быть замужем, и он вынес весь сор из избы. А потом они пригрозили мне юридическими мерами, и пришлось остаться здесь на весь срок.

– Понятно, – смущенно выговорила я. – Я буду скучать по тебе.

Я знала, что действительно буду.

– Я тоже, – буркнула она.

52

На следующее утро мы все, как зверье на водопой, снова потянулись в Аббатские апартаменты. Мы ввалились в комнату, смеясь и толкаясь, спеша занять лучшие места. К нашему огромному удивлению, в комнате оказалось еще двое людей.

Время с каким-то ужасным скрежетом остановилось. Я очень медленно сообразила, что знаю одного из этих людей. Я несколько долей секунды не могла припомнить, где же я его видела, он поразительно напоминал… Доли секунды тянулись, как вечность, пока я оглядывала его волосы, лицо, одежду. Кто же это? Я его знаю, знаю… Неужели? Как это может быть? О боже мой, неужто это?.. Да… Да, это был именно он.

– Привет, Люк, – услышала я собственный голос.

Он встал и оказался выше и крупнее, чем я помнила. Он был небрит и взъерошен. Он был такой родной, что у меня чуть не остановилось сердце. На какое-то мгновение меня переполнила радость. Люк, мой Люк, приехал повидать меня! Но улыбка, мелькнувшая на моем лице, тут же растаяла. Что-то тут не то. Этот человек вел себя совсем иначе, чем мой Люк. У него было каменное лицо, и он не бросился ко мне, не поцеловал, не закружил по комнате.

Немедленно нахлынули воспоминания о нашей последней с ним встрече, когда он сказал, что разрывает со мной. Потом я с ужасом вспомнила о его отзыве. Вот он, отзыв, прибыл сам, лично. А я-то, дура, надеялась, что удастся избежать оглашения.

– Здравствуй, Рейчел, – его недружелюбный кивок и то, что он не назвал меня «деткой», говорили о том, что он прибыл сюда не с миром. Я вздрогнула и съежилась.

Миг, который ушел у меня на разглядывание высокой белокурой женщины, стоящей рядом с Люком, длился, казалось, не меньше часа. Да, и это лицо мне было знакомо. Но ведь это не… Да нет, не может быть… За что мне еще это…

– Привет, Бриджит. – произнесла я онемевшими губами.

Она держалась так же холодно, как Люк, и ответила мне сухим «доброе утро». Я изрядно струсила. Почему-то мне пришла в голову глупая мысль, что нужно познакомить их с Майком и остальными. У меня дрожали коленки. В конце концов, неуклюже представив Майка Джону Джоуи и заново познакомив Чаки с Мисти, я плюхнулась на самый скверный стул. Мне в зад тут же впились пять-шесть пружин, но я этого даже не почувствовала.

Люк и Бриджит тоже сели. Лица у них были мрачные и заранее утомленные. Я просто чуяла могучий интерес Майка и остальных ко всему происходящему.

Мне казалось, что я уже умерла и попала в ад. По холодности Люка и Бриджит было понятно: их визит не предвещает ничего хорошего. «Этого не может быть, это все не со мной происходит!» – думала я. Я была просто потрясена появлением здесь их обоих. Особенно Люка. Ведь мы с ним были так близки, мы так свободно и непринужденно общались. Его нынешние отстраненность и холодность просто пугали меня. Раньше он всегда был так нежен со мной. А вот теперь Люк сидел в другом конце комнаты, лицом ко мне, отгороженный от меня полем холода, и если бы я попыталась хотя бы дотронуться до него, то наткнулась бы не непреодолимую преграду.

– Как дела, Рейчел? – он наконец сделал попытку завязать разговор.

– Отлично, – неожиданно для себя ответила я.

– Хорошо, – вымученно кивнул он. Никогда прежде я не видела его таким жалким.

Обычно он был такой веселый, живой. Кое-что мне ужасно хотелось узнать. Есть ли у него новая подруга? Подходит ли она ему больше, чем я? Скучал ли он по мне все это время? Но я была слишком потрясена, чтобы задавать какие-нибудь вопросы.

Я посмотрела на Бриджит. Она выглядела так, как будто забыла накраситься, хотя была наштукатурена до ушей. Вообще все это было очень, очень странно.

В последний раз мы с Бриджит виделись в нашей квартире в Нью-Йорке, перед моим отъездом в аэропорт с Маргарет и Полом. Я тогда обняла ее, но она стояла неподвижно, как каменная.

– Я буду по тебе скучать, – сказала тогда я.

– А я по тебе – нет, – ответила она.

И вместо того, чтобы ужасно расстроиться, я просто стерла этот эпизод из своего сознания. А теперь вот внезапно вспомнила. «Стерва!» – разозлилась я.

Вошла Джозефина и сказала, что Люк и Бриджит неожиданно прилетели из Нью-Йорка.

– Мы бы предупредили вас, Рейчел, об их приезде, но сами узнали только сегодня утром, – улыбнулась она мне.

Ложь! И я видела это по ее лицу. Она прекрасно знала о том, что они приезжают, но скрывала это от меня, чтобы эффект получился сильнее. Без дальнейших предисловий Джозефина представила собравшимся гостей и подтвердила мои подозрения. Люк и Бриджит прибыли сюда как мои Заинтересованные Значимые Другие. Бриджит не дала своего письменного отзыва, потому что ее информация была так важна, что ее можно было сообщить только лично. Я похолодела от ужаса.

– Бриджит, я знаю, как вам тяжело, – сказала Джозефина. – Но давайте потихоньку начнем, – и она согрела Бриджит понимающим взглядом.

Покрывшись холодным потом, я приготовилась слушать обвинения в свой адрес. Ничего более гадкого со мной еще никогда не происходило. Интересно, не так ли чувствовали себя люди, когда во времена Инквизиции их волокли в камеру с толстыми стенами, чтобы подвергнуть пыткам. Они уже знали о том, что их ожидает нечто ужасное, но все еще не могли поверить, что это действительно происходит с ними. Именно с ними. Не с кем-то другим. Не с их друзьями. Даже не с их детьми. С ними.

– Вы ведь давно знаете Рейчел? – приступила к делу Джозефина.

– С десяти лет, – Бриджит нервно скользнула по мне взглядом, и тут же отвела глаза.

– Не могли бы вы рассказать нам о ее наркомании?

– Попробую, – Бриджит судорожно сглотнула. Наступило кошмарное, заряженное ожиданием молчание. «Вдруг она все-таки не найдет что сказать?» – с надеждой подумала я. Но нет! Она заговорила.

– Мы давно пытались ее остановить, – она опустила голову и разглядывала свои колени, занавесив лицо волосами. – Мы все. Все знали, что у нее проблемы…

От напряжения меня стала бить крупная дрожь. Не буду слушать, повторяла я себе как заклинание. Не буду слушать. Но ее проклятые слова все-таки проникали в мое сознание, несмотря на все мои попытки не пустить их.

– …очень агрессивной, когда мы пытались поговорить с ней об этом… становилось все хуже и хуже… принимала наркотики… воровала их у других… и перед работой тоже… часто прогуливала… потеряла работу… вечно врала, и не только о наркотиках, а вообще, по всякому поводу…

Она все говорила и говорила. Я просто диву давалась, сколько злости на меня в ней накопилось. Я бросила взгляд на Люка в надежде, что и он смотрит на Бриджит, широко раскрыв рот, и удивляется ее злости. Но, к своему ужасу, я обнаружила, что он лишь согласно кивает.

– …самый эгоистичный человек, какого я когда-либо видела… общалась с какими-то грязными типами, торговцами наркотиками… вечно без денег… всем должна… по вечерам болталась черт знает где… ее могли убить или изнасиловать…

И так далее. Я слушала, как она извращала и искажала мою жизнь, представляя самые обыкновенные вещи как нечто болезненное и уродливое, и начинала злиться. Ведь сама-то она тоже была далеко не ангел.

– …я боялась идти домой… шла и надеялась, что ее нет… всегда, в любое время дня и ночи… вечно прогуливала работу… заставляла кого-нибудь звонить туда и говорить, что она заболела…

И вдруг я обнаружила, что громко ору:

– А ты-то сама? С каких это пор ты стала такая правильная? Лизала задницу начальству, получила свое чертово повышение по службе, решила, что ты теперь крутая, и завязала с наркотиками?

– Рейчел, ведите себя прилично! – одернула меня Джозефина.

– Нет уж! – окрысилась я. – Не собираюсь сидеть и выслушивать, как эта… как эта курица поливает меня грязью. Если бы я рассказала вам кое-что из того, что делала она…

– Рейчел, замолчите, – пригрозила Джозефина. – Имейте терпение выслушать тех, кто проделал три тысячи миль ради вас.

Я уже раскрыла рот, чтобы возмутиться: «Ради меня? Ха!», но вдруг увидела лицо Люка. На нем были написаны жалость и отвращение, и это сразу остудило мой гнев. Я так привыкла к тому, что он смотрит на меня с восхищением и обожанием, что от этого выражения его лица мне стало совсем тошно. Я униженно замолчала.

Бриджит тоже выглядела довольно пришибленной после моей вспышки, но, тем не менее, продолжала.

– …паранойя… обвиняла меня в том, что я заигрываю с Люком… все более абсурдные обвинения… с ней стало невозможно разговаривать… не только кокаин… дикие дозы валиума… текила… ничего, кроме наркотиков, уже не интересовало… даже голову мыть перестала… стала похожа на скелет… говорила, что она не…

Наконец она закончила и опустила голову. Вид у нее был довольно жалкий, но я знала, что это всего лишь уловка. Возможно, они с Люком все это отрепетировали в самолете.

– Ну что, довольна? – зло процедила я.

– Нет! – заорала она в ответ, и вдруг, к моему удивлению, разревелась.

Она-то чего ревет? Это мне надо реветь.

– Скажите, отчего вы так расстроились? – мягко спросила Джозефина.

– Я не хотела всего этого говорить, – всхлипывала она. – Я не хотела ей плохого. Она была моей лучшей подругой…

И, несмотря на все потоки грязи, которые она только что вылила на меня, я почувствовала комок в горле.

– Я это делаю только потому, что хочу, чтобы она выздоровела! – рыдала она. – Я злилась на нее, правда, мне казалось, что я ее ненавижу…

Я искренне удивилась. Неужели, правда? Бриджит ненавидела меня? Бриджит на меня злилась? Этого не могло быть. С какой стати? Только потому, что мне иной раз случалось взять у нее без спросу немного коки? Да разве можно воспринимать это так серьезно?

– Но я не потому все это рассказала… Я просто хочу, чтобы у нее жизнь наладилась, чтобы она стала такой, как раньше…

Бриджит снова разрыдалась, и Люк молча обнял ее за плечи. Как будто они были муж и жена, чей ребенок заболел менингитом, и вот они молча ждут новостей у дверей палаты интенсивной терапии. «Неплохой был жест. Люк, очень трогательно», – подумала я издевательски. Мне приходилось про себя издеваться над ним – тогда мне было не так больно видеть, как он обнимает и держит за руку другую женщину. «Это меня он должен держать за руку!» – с тоской говорила я себе.

Получив заряд новых сил от объятия Люка, Бриджит вновь выпрямилась и смогла ответить на кучу вопросов, которую обрушила на нее Джозефина.

– Как вы полагаете, сколько времени у Рейчел серьезные проблемы с наркотиками?

– По крайней мере, год, – ответила Бриджит, утирая слезы. – Трудно сказать точно, потому что нам всем случалось выпивать и употреблять наркотики, ну, на бытовом уровне. Но прошлым летом она как с цепи сорвалась. Она все время извинялась, все говорила: «Прости, прости…» Это было наиболее часто повторяющееся слово в ее словаре. Нет, скорее это было слово «Еще!»

Я услышала смешки и покраснела от злости.

– …но ее поведение при этом не менялось, так что все эти извинения ничего не значили. А мне надоело следить за ней, держать ее в узде. Мы с ней ровесницы, она даже старше меня на несколько месяцев, а я себя чувствовала ее мамой или нянькой.

А она меня еще и обзывала занудой и стервой. А я не зануда и не стерва!

От песнопений Бриджит меня отвлекло ерзанье Люка на стуле. Он старался устроиться поудобнее. Он сполз низко-низко, приняв почти горизонтальное положение и широко расставив свои длинные ноги.

Я снова перевела взгляд на Бриджит, это причиняло мне меньше боли.

– …я вовсе не хотела ее воспитывать и наказывать, у меня это и не получилось бы. Но как только ее прощали за что-то, она тут же начинала делать то же самое. Нет, я по природе не злая. Конечно, мне не нравилось, как она вела себя. Я тоже страдала от ее поведения. Стала раздражительной, нервной. А ведь я вообще-то не такая. У меня легкий характер…

Я с тревогой отметила, что на какие-то доли секунды прониклась сочувствием к Бриджит. Я просто забыла, что это именно я, в изложении Бриджит, – исчадие ада, причина всех ее несчастий.

Слава богу, я вовремя спохватилась и вспомнила, что собственно здесь происходит. Бриджит просто пыталась «переписать историю» в свете своей новой, ответственной работы. Она хотела настолько отодвинуть от себя прежнюю жизнь, в которой присутствовали наркотики, чтобы ее работодатели и запаха не почуяли. Так что я здесь была совершенно не при чем.

Но тут она произнесла слова, которые меня просто взбесили. Она сказала:

– И еще, она отвратительно вела себя с Люком. Она стыдилась его, потому что ей казалось, что он недостаточно стильный…

Это-то зачем ей было говорить? Меня охватила паника. У нас с Люком и без того сложности, а она еще масла в огонь подливает! Я быстро посмотрела на Люка в надежде, что он не услышал этих слов. Но, разумеется, он услышал. Я в ужасе попыталась оправдаться:

– Это неправда!

– Это правда, – зло сказал Люк. Черт побери! Мне ничего больше не оставалось, как заткнуться и позволить Бриджит продолжать.

– А еще она пыталась склонить меня к тому, чтобы я встречалась с одним из друзей Люка, с любым из его друзей. И все потому, что она не могла в одиночку противостоять таким, как Хеленка. Ее не волновало, что я не подхожу ни одному из друзей Люка и они не подходят мне, она ведь видела только себя. Она пыталась, словно Господь Бог, управлять жизнями людей… Она даже начинала говорить с нью-йоркским акцентом, когда оказывалась среди людей, на которых хотела произвести впечатление. И все эти «как бы там ни было» и «как если бы» так и сыпались из нее…

Я не слушала Бриджит. Я была слишком потрясена и подавлена злобным выпадом Люка. Он всегда был такой милый, особенно со мной. Как странно! Ведь этот человек выглядел в точности как Люк Костелло – мужчина, который был моим лучшим другом, более того, моим любовником, целых шесть месяцев. Но сейчас он вел себя, как чужой человек. Да нет, хуже – как мой враг.

– Теперь давайте посмотрим на Рейчел с другой стороны, – голос Джозефины вклинился в мои мысли. Теперь ей вздумалось поговорить о моей карьере. У меня возникло дикое желание крикнуть: «А вам не хочется узнать, какого цвета у меня трусики?»

– Рейчел умная и способная, – обратилась Джозефина к Бриджит. – Почему, как вам кажется, она не могла найти себе работу, соответствующую ее способностям?

– Возможно, потому, что трудно задержаться на хорошей работе, если твое основное занятие – потребление наркотиков, – ответила Бриджит. – Кроме того, она сама считает себя тупой.

– A у вас хорошая работа, не так ли? – спросила Джозефина.

– Э-э… Ну да, – настороженно ответила Бриджит.

– И у вас есть диплом?

– Да.

– Коммерция?

– Д-да.

– И вы ездили в Лондон, Эдинбург, Прагу и Нью-Йорк, собирая материал для своего диплома и набираясь опыта, а Рейчел просто следовала за вами. Так? – спросила Джозефина.

– Я бы не сказала, что она просто следовала за мной, – возразила Бриджит. – Да, я ездила во все эти города, а ей надоел Дублин, вот она и решила тоже поехать.

– И все это время вы успешно делали карьеру, а Рейчел не добилась ничего?

– Видимо, так, – признала Бриджит.

Я почувствовала себя никчемной и бесполезной, как комнатная собачка.