Текст книги "Вишну и Его вайшнавы"

1.5. Язык любви

Шри-вайшнавизм, как мы его знаем сегодня, зародился на глубоком юге в Индии, оказавшись в культурной среде тамилов. Благодаря голубому небу, тёплому морю и жарким ночам стала возможна близость между Вишну и его вайш-навами. Тамилы представляют собой народ Южной Индии, а их тамильский язык является родным для восьмидесяти миллионов человек. Ареал тамильского языка простирается от холмов Венката на севере до мыса Каньякумари на юге. По своему богатству и древности тамильская литература ничем не уступает литературе на религиозном санскрите. Тамильский язык принадлежит к группе дравидских языков, к которым среди прочих также относятся телугу, канада и малаялам. Древнетамильский язык, о котором пойдет речь, существовал ещё до прихода кочевых ариев в Индию. В тамильской среде возникла преданная любовь к тёмноликому Вишну. Мы можем её отследить, по меньшей мере, с I–III веков благодаря сохранению любовной литературы или поэзии «сангам» (Sangam) в виде рукописей на пальмовых листьях. В ней мы находим ранние трепетно-чувственные отношения между Вишну и вайшнавами. Древнетамильская лирика делится на сборники «Восемь антологий» и «Десять песен». Некоторые авторы известны – Кирантхайяр, Кадуван Илавейнанар, Наллелунияр, Иламперувалутияр, – но большинство осталось безымянными. В «Восемь антологий» входит группа стихов, называемая «Парипадаль» (Paripāṭal), где встречаются стихи в честь Вишну, Муругана и богини Вайкай. По всей видимости, стихи были составной частью священных ритуалов. Это объясняет, почему в основном они представлены либо диалогами, либо монологами, предполагающими слушателей. Любовная поэзия предназначалась для обращения к божеству. Сегодня стихи декламируют под звук барабанов и цимбал во время праздничных шествий. Считается, что «Парипадаль» был завершен к VI веку, то есть его авторы являются предтечей альваров, в полной мере раскрывших вайшнавскую лирику. Для их адаптивного перевода мы обратимся к труду американки тамильского происхождения Вайдехи Герберт, которая опубликовала все восемнадцать классических книг поэзии сангам на английском языке (Herbert, 2015).

В Южную Индию любовь к Вишну пришла вместе с ведийскими брахманами. На тамильский манер его называли «Тирумалем», благостным тёмноликим. Вместе с брахманами земля тамилов познакомилась с мифами, ритуалами и гимнами Вед. Об этом недвусмысленно говорят некоторые стихи «Парипадаля». В них чувствуется подражание ведийскому стилю, наследование его возвышенности, хорошо узнаваемых образов, сонма богов природы. Стихи, стилизованные под ведийские гимны, легко узнаваемы. В них воспевается не только Тирумаль, но также Веды и их хранители, брахманы. Например, Кадуван Илавейнанар подражает ариям в стихах «Рождённые Тирумалем»:

 
О Тирумаль!
Господь, чьи безупречные стопы избавляют от будущих рождений!
Господь, чей лика цвет как сияющий сапфир!
О Тирумаль! Ты породил огонь и ветер, небо и землю, воду,
Солнце и Луну и владык пяти планет,
Детей Тхитхи (асуров) и детей Витхи (адитъев),
Совершенных восемь Васу и одиннадцать Рудр,
Близнецов Ашвинов, рожденных от скачущей лошади,
Жизнь и её смерть,
И вместе с ними двадцать один мир и всех в них.
Ты – истина Вед, которую мы воспеваем.
Бесценные Веды брахманов говорят:
Ты – Брахма, рожденный в лотосе,
И ты – отец его.
 

Однако возвышенное, порою запредельно-космическое и недосягаемое, не могло сохраниться на земле тамилов. Здесь божественность воспринимали как своё, родное, местное и близкое. Ритуалы отошли на задний план, неясные гимны забылись, а пантеон непонятных божеств рассыпался. Вместо них осталось главное – любовь в Богу, человечность, желание видеть его рядом. Любовь стояла на первом месте как высшая ценность. Да и само названия языка, «тамил» (tamil), означает «способность любить», выражать словами свои чувства (Shulman, 2016, р. 12). Первый учебник древнетамильского, приписываемый легендарному мудрецу Агастье, назывался «Грамматика украденной любви». У любви разные оттенки, от мимолётной любви до счастливого брака. У тамилов «любовь» многозначительна, здесь и близость, и интимность, и дружба, и родство. Для каждой любви есть свои образы, свой ритм, аромат, глубина и цвет, не говоря уже о божественной любви, высшего эстетического чувства.

 
Озорно прыгают по горе мамы обезьянок, обнимающие своих детей.
Крупные бутоны жасмина цветут словно добродетель.
Нежность воспевают восседающие на ветвях сапфировые павлины.
Играют листьями кукушки и подают звонкие голоса.
Флейты и цимбалы отбивают идеальный ритм.
Барабаны сопровождают небесную музыку, в потоке которой слышен шум.
Голоса и отголоски на горе, что тёмнолика как Тот, кого боятся асуры.
Пойдите же со своими красивыми женами, родителями, маленькими детьми и любящими родственниками и поклонитесь Богу.
Его глаза словно сердца лотоса,
А соблазнительный цвет подобен дождевым тучам,
Что вода, тьма и синий сапфир.
Он являет себя во всех мирах и везде избавляет от печали.
Он дышит благодатью на своей великой горе.
 

Иламперувалутияр. Стихи «Звуки горы», «Парипадаль»

Сами тамилы говорят о своём языке как о пьянящем божественном аромате (teyvat tamil manam). В «Биографии тамильского языка» переводчик стихов Дэвид Шульман отзывался о нём как о чем-то легком и тонком, одновременно всепроникающем и экзистенциальном (Shulman, 2016, р. 13). Он словно невидимое подводное течение, проникающее сквозь всё, что живет. Тамил глубоко связан с чувствами и музыкальной поэзией, оттенки которого дано распознать не каждому. Носители языка во времена «Парипадаля» относились к нему как к богине. Их язык пронизан чудотворными силами, доступными для тех, кто знает язык. С его помощью они находят божественность, создавая и меняя миры чувств. Тамильскому доверяет и открывается Вишну, позволяя языку раскрыть себя.

 
В огне ты – тепло, в цветах – аромат;
Среди камней ты – алмаз, в словах – правда;
Среди чувств ты – любовь, в доблести – сила;
В священных Ведах ты – смысл;
Среди элементов природы ты – первый;
Под Солнцем ты – свет, а под ликом Луны – прохлада;
Ты – все, и ты – суть и смысл всего.
 

Кадуван Илавейнанар, «Смысл Самаведы»

Литература сангам делится на два обширных жанра: «пурам» (puṟam, нечто внешнее) и «ахам» (akam, нечто внутреннее). Поэзия пурам – героическая, мужественная, придворная, одним словом, про внешнюю часть жизни с её подвигами и свершениями. Ахам, напротив, романтическая, интимная, семейная, она про личное мировосприятие и переживания. О Вишну в жанре пурам пели, если хотели воспеть подвиги аватар или уподобить правителя всемогущему Богу. Он редко встречается в вайшнавской поэзии, поскольку главным воинствующим божеством у тамилов был Муруган. И тем не менее, у одного итого же поэта оба жанра соседствуют рядом, как например, у Кирантайяра (см. стр. 133).

Вместе с ведийскими брахманами в Южную Индию пришли северные предания и истории о похождениях аватар. Тамилы были хорошо знакомы с «Махабхаратой» и упоминали её героев в стихах. Характерен псевдоним одного из авторов литературы сангам, Барадампадия Перундеванар, что означает «Перундеванар, певший „Бхарату“». Истории об аватарах из «Махабхараты» вошли в тамильскую литературу. Правда, аватары отличались как по судьбам, так и по их восприятию тамилами. В современной Индии классическими являются «дашаватара», десять аватар Вишну. В Древней Индии тамилы не знакомы с Рамой, Парашурамой, Буддой и Калки, которых причислили к аватарам во времена раннего Средневековья. Зато среди тамилов известны аватары Хамса (Вишну как лебедь) и еще несколько личностей, о которых мы уже ничего не знаем (Hiroshi, 1995, р. 84). Начиная с двурукого Тирумаля, их число бесконечно. Автор «Хвалы мудрецам и небожителям» Наллелунияр признается: «Господь мистической силы с тысячей рук! Господь с десятью тысячами руками! О изначальное существо с сотней тысяч рук, владыка Вед! О Господь, непостижимый, чьи бесконечные облики превосходят огромные числа, подобные ампалу, ты известен лишь самому себе!».

«Пурам», или внешний жанр

 
Громко в раковину трубя, словно ветер ты разметал врагов,
Что собрались толпой, ослепнув от ярости и гнева.
Ты поломал их знамена и как гром оглушил своим рёвом.
Их короны свалились с голов, а ноги – подкосились.
Господь, истребляющий в битвах врагов,
Лишающий на бранном поле их жизней сладких,
Твоя чакра безжалостно сечет демонов головы,
Что валились на землю словно тысячи пальмы плодов,
Разлетаясь и катясь во все стороны, обагрив кровью поля.
Твоя золотая чакра словно мерцающее пламя,
Она как сам Кутруван (Бог смерти), кто жизни лишает.
 

Кирантайяр. «Боевая мощь»

«Ахам», или внутренний жанр

 
Подвиг твой вепрем (Варахой) – один из многих.
Их никто не постигнет, Повелитель чакры!
Тебя мы чтим и обожаем.
Жемчуга и драгоценных камней нить на твоей тёмной груди
Что изгибающаяся радуга в высоком небе.
Тирумакаль (Лакшми), богиня в красном, восседает
На твоей безупречной груди, словно след на яркой Луне.
Ты явился вепрем и взял в жены Землю,
На белых клыках подняв её из вод морских,
Омыв высокими волнами бури.
Славу твою даже мастера слова не смогут воспеть.
 

Кирантайяр, «Величие Тирумаля»

Все проявления Вишну для тамилов равны, среди них нет ни первых, ни последних, ни избранных, ни нелюбимых. «Ты принимаешь облик, о котором преданные думают, и у тебя нет особого образа, который бы ты возжелал», – пел Кадуван Илавейнанар в стихах «Без вражды и ненависти». К аватарам Вишну относятся если не как к близнецам, то, по крайней мере, как к братьям. Тамильская поэзия описывает их с легкостью и игривостью, меняя местами и обращаясь к тому, чьё появление наиболее уместно. Говоря о Баладеве (в санскритской традиции Баларама, старший брат Кришны), под которым тамилы понимали бессмертного змея Ананту, кто с начала времен рядом с Вишну, Кирантайяр в стихах «Тирумаль и Баладева» играет: «Для тех, кто верит, что ты – младший брат Баладевы, белого как раковина, ты – младший… для убеждённых, что ты старше Баладевы, у которого пальма как флаг, ты – старший…». То же самое касается вьюх, или эманаций, Вишну, ставших спустя столетия популярными в традиции панчаратры. Когда-то они были братьями-героями Васудевой, Санкаршаной, Прадьюмной и Анируддхой, но ведийские брахманы разглядели в них проявление отдельных качеств Вишну. Литература сангам ничего не говорит о вьюхах, однако перебирает их образы как цветы на гирлянде. Они всего лишь цветные имена одной и той же божественной личности. «О, тёмный с красными глазами (Васудева – прим, авт.)! О, белолицый с карими глазами (Санкаршана)! О, зелёнотелый с золотым глазами (Прадьюмна)! О, Маль с зелеными глазами (Анируддха)!», – восхищался Кадуван Илавейнанар (Hiroshi, 1995, р. 92).

В литературе сангам сложилось несколько мотивов «тиней» (tinai, разновидностей), которые закладывают основу сюжета. Отношения с Богом развиваются, как и с человеком. Они проходят от стадии робкого знакомства, первой влюбленности, разлуки и переживаний, любовного единения и в редких случаях – разрыва, временного или окончательного. Каждой стадии соответствует определенный природный мотив. Душевное состояние тесно ассоциируется с природным окружением и его циклом. Это соответствует взаимному переплетению природы и душевного состояния. Тамилы не отделяли себя от природной среды, в которой жили. Есть время для любви и время для одиночества. Любовь с первого взгляда словно рассвет в прохладных горах. Её расцвет, перемежающийся томным ожиданием, происходит весной в начале сезона дождей, когда природа благоухает. Страдания переживают в одиночестве на берегу моря, а разрыв отношений подобен засухе в пустынных землях под палящим Солнцем. Из всех природных мотивов Вишну – это тема «муллей» (mullai). Она о расцвете жизни в богатых полях или на лесистых холмах. В сезон дождей весной приходят тёмные тучи, чей цвет напоминает Тирумаля. Они приносят живительную влагу и вместе с ней процветание и любовь. Цветет жасмин, символ любви. Когда приходит Вишну, наступает время любви, все вокруг оживает.

Вишну в храме Каллалагара из стиха «Гора Тирумаля Ирунчолай», «Парипадаль»

 
Пенными водами насыщают ревущие водопады реку Силампу,
Что цветочная гирлянда кадампа на груди у Бала-дева,
Принявшего образ Ади-Шеши, приподнявшего свои нежные головы.
Прекрасные слова «тиру» (благостный) и «чолай» (оазис), за которыми «малирункундра»[1]1
  Составные части древнего названия горы Алагар, у подножия которой расположен храм Вишну-Каллалагара возле Мадурая.


[Закрыть],
 
 
Приносят дары желаний влюбленным мужчинам и женщинам.
Слава Тирумаля распространяется по всему миру.
Удивительны ночи на огромной горе,
Где Тирумаль укутался в золотые одеяния,
Что сгущающаяся тьма, окруженная прохладными лучами закатного Солнца.
Люди, насладитесь им и его старшим братом, послушайте (о нём)!
…
Голубые цветут прекрасные кувшинки всякий раз в благоухании весны.
На чистых родниках в ветвях ашоки раскрываются цветы.
Проглядывают сквозь зелень молодые и сочные плоды.
На деревьях венгай покачиваются пахучие ярко– золотые гроздья.
Горою смотрит сладкий Тирумаль, мерцая золотыми украшениями…
 

Иламперувалутияр, стих «Гора Тирумаля Ирунчолай», «Парипадаль»

Своё сосредоточение тамильская поэзия нашла в сборнике «Тирукурал» (Tirukkuṟaḷ, или просто «Курал»), авторство которого приписывают Тируваллювару. Приезжающие на самую южную оконечность Индостана видят его сорокаметровое изваяние у мыса Каньякумари. В IV веке Тируваллювар собрал тамильскую мудрость в сборнике афоризмов, состоящем из 1330 двустиший (Глазова и Кришнамурти, 1963). Они посвящены трем темам, или трем земным целям жизни: дхарма (праведность), артха (благополучие) и кама (наслаждение жизнью). Третья часть, или книга любви, в полной мере раскрывает тему любовных чувств поэзии ахам. Она описывает весь цикл возможных отношений, от робких взглядов и знакомства до минутных размолвок и слияния влюбленных.

Любовь в «Тирукурал» – всепоглощающее чувство, заполняющее влюбленных без остатка. Оно формирует их восприятие, поведение, образ мыслей, отношение к себе и к окружающим. Наслаждение жизнью начинается с ненасилия («не убивать, не есть существ – дороже тысяч жертв сожжений») и заканчивается Вайкунтхой, с которой сравнимы лишь любовные объятия («блаженство небес лотосоокого Вишну – что сладкий сон в объятиях нежных рук любимой»). Здесь нет религиозного фанатизма, склонности к ритуалам или заунывных молитв. Каждое чувство – яркое, свежее и живое. Оно прорисовывает контуры взаимоотношений, которые ранние преданные проживали со своим «Благостным». Чувства исполнены тонкости и изящества («мимолетный взгляд, бросаемый украдкой и похищающий меня, приносит не в половину сладости любовного объятия, а много больше»). В них окунаются с головою, впитывая любовь всеми возможными способами («видя красоту лица, слыша милый шепот, ощущая сладость губ, вдыхая аромат тела и осязая нежные плечи, в любовном объятии блаженствуют все пять чувств»). Как в сокровищнице их хранят в своём сердце («радуясь, он безвыходно живет в моём сердце, лишь глупые соседи говорят, будто он покинул и живет без меня»). Проживают чувства во сне, ничем не отличая их от обыденности («когда приходит сон, он сжимает меня в своих объятиях, но стоит мне открыть глаза, как он прячется в моём сердце»). Любовь не угасает и всегда с тобою («сердце, если ты знаешь, что наш любимый живет в самом тебе, к кому же ты идешь, ища его?»). Наконец, для любви не нужны слова и жесты, сердца общаются напрямую («когда глаза разговаривают с глазами, в словах нет ни малейшей пользы»).

Проживание жизни во всех её ярких красках, наслаждение каждым поворотом судьбы – неотъемлемая часть любовного восприятия. Оно разительно отличается от отношения к жизни буддистов и джайнов. К примеру, в тамильском «Подносе с четырьмя драгоценностями» того же периода, но написанном ищущими нирвану, звучат нервно-тревожные нотки: «тому, кто грабить вышел, – не до сна, любовнику с любимой – не до сна, богатств желающему – не до сна, и стерегущему богатства – не до сна» (Бычихина и Дубянский, 1987, с. 39). Живописной картине любовных взаимоотношений уже свыше двух тысяч лет, а они для наших современников всё так же свежи и пропитаны чувством, что и у тамилов Древней Индии. Горячее дыхание жизни, сохранившееся в любовной поэзии, передается новым поколениям, заставляя их взаимоотношения с Тёмноликим, как говорят у тамилов, «трепетать».

За «Парипадалем» последовало творчество альваров, самобытных поэтов, чьи души глубоко погружены в Вишну. Их история начинается со знакомства первых трех альваров, Пойгая, Бхутама и Пея, живших в VII веке. Мастера слова странствовали по святыням, пока Нараяна не свел их вместе в одном примечательном месте. Им оказался храм Вишну в Тируккойлуре (Тируковалуре, или просто Ковалуре), один из 108 дивья-дешам, популярных мест паломничества. Храм расположен в глубинке в двухстах километрах от Ченная. В нём Вишну зовут Тривикрама Улага-ланатх Перумал, а Лакшми – Пунговал Начияр. Вздымая правую ногу под прямым углом, Вишну как Тривикрама возвышается на шесть метров, держа чакру и раковину в левой и правой руках. Альвары прибыли сюда ради даршана, о чем повествует «Дивья-сури-чарита», агиография альваров и учителей шри-вайшнавизма.

Тривикрама Улагаланатх Перумал в Ковалуре, озаривший первых трёх альваров.

Иллюстрация к стхала (местной) пуране о Тируккойлуре

Наступила непроглядная южная ночь и пошел сильный ливень. Под навесом притвора храма (пристройки перед входом) поэты один за другим спрятались от ливня. Места было так мало, что альварам ничего не оставалось, как прижаться друг к другу. В кромешной тьме они рассуждали о «повелителе притвора» – Вишну, собравшем их в одном месте. Как сказал Пойгай, «ты (Вишну) и Лакшми остались в притворе Ковалура, откуда ни выйти, ни войти вовнутрь». Альваров охватило тепло, словно поэты оказались в любовных объятиях. «Любовь как чаша светильника, желание как масло, ум, плавящийся от блаженства, как фитиль – своей мягкой душой я возжигаю слова тамильского для Нараяны», – пропел Бхутам (Hooper, 1985, р. 12). Они поняли, что охватившее их тепло и есть Вишну, который явился им дождливой ночью. Прозрев, поэты стали воспевать Вишну, разнося весть о нём повсюду, их три сотни стихов стали первыми в знаменитом сборнике «Дивья-прабандха». О том, что с альварами произошло, мы узнаем из гимна о славе притвора («Дехалиса-стути», Dehalîśastuti), сочиненном Венкатанатхой, основателем северной школы шри-вайшнавизма, перефразировавшего альваров (Hardy, 1979, р. 289):

 
В чудесном тёплом свете, что как Солнце в ночи,
Сжигая фитилем из чистого ума необъятную любовь словно масло,
Увидели они, что ты их обнял, на крошечном пространстве их сердец,
Первых среди мастеров слова, живших Ведами и йогой,
Обняв самобытных поэтов, Пойгая и двух других,
Ты выпустил из них обильный нектар,
Который сладок словно сахарный тростник с берегов Пеннай,
Чтобы превратился он в сахар стихов твоих лотосовых стоп,
Которым питаются души, что тебе преданы.
 

Вершиной тамильской литературы является не только самобытная поэзия, посвященная преданной любви, но и альтернативный взгляд на классические эпосы, такие как «Рамаяна». У тамилов есть собственная «Рамаяна», которую называют «Ирамаватарам» («Рама-аватара») или, по имени автора, «Камбарамаянам». О её авторе, Камбаре или Камбане, почти ничего не известно за исключением того, что он жил во времена Рамануджи. Оригинальная история о царевиче Раме, сочиненная Вальмики на санскрите, после альваров была хорошо известна в Южной Индии. Камбан вдохнул в неё новую жизнь. Он не только изложил суровый эпос на сладком тамильском, но и наполнил его чувственным звучанием и новым содержанием. После Камбана на переизложение «Рамаяны» никто уже не решался.

В северной версии эпоса Рама описан как божественная личность, воплощающая справедливость и самоотверженность. Его связь с Вишну упоминается вскользь в первой и седьмой книгах, добавленных позднее неизвестными авторами. Основное отличие поэмы Камбана от северного творения в том, что Рама от начала и до конца – это Вишну, сошедший с небесного мира Вайкунтхи. «Знаки раковины и чакры украшают его руки и ноги, во всех семи мирах только он один их носит, – объясняет в поэме Хануман и продолжает, – этот красноглазый лучник – воплощение Вишну, пришедший восстановить дхарму на Земле». Вайю, отец Ханумана, пожелал ему: «Сын, служи отцу Брахмы[2]2
  Родитель Брахмы, то есть Вишну, из пупа которого расцветает лотос с Брахмой.


[Закрыть], это будет твоим и моим величайшим благословением». «Как я узнаю его?» – спросил Хануман. И Вайю ответил: «Всякий раз, когда приходят трудности, когда истина и справедливость под сомнением, он приходит… когда ты увидишь его, почувствуешь всепоглощающую любовь». «Так оно и было! – признается Хануман, – мои кости растаяли, когда я увидел его… что мне еще сказать?» (Jagannathan and Sundaram, 2003, р. 64).

Ход повествования в южной «Рамаяне» сохраняется прежним, однако эпизоды и образы отличаются. Характерен сюжет возвращения Бхараты, брата Рамы в Айодхью. Он входит в царский дверец, не ведая, что царица Кайкея в его отсутствие отправила Раму в изгнание. У Вальмики Бхарата, узнав о произошедшем, лишь гневается на мать, у Камбана же Бхарата, в первую очередь, идет искать Раму и вслух изливает ему свою любовь. Он не просто брат и друг, но преданный бхакта, чьи чувства объясняются его глубокой привязанностью к Вишну. Изменения в тамильской «Рамаяне» раскрывают южноиндийские идеалы, превращая сдержанный эпос на санскрите в поэму, воспевающую цветение жизни. В эпизоде о бракосочетании Ситы и Рамы появляется история об их романтических отношениях до свадьбы, Сита предстает тамильской супругой, исполненной добродетели, а Рама – не только надежным и справедливым, но и тёплым спутником, с которым хочется прожить жизнь.

Стих «Камбарамаянам» легок и игрив, прозрачен и ритмичен. В описаниях героев и событий тамильское восприятие расцветает во всей красе. Как например, царство Ай-одхьи приближается к описанию идеального мира Вишну. «Как мне описать его город? Может быть, как брачный шнур на груди (Лакшми), усыпанный драгоценными камнями? Её любимый цветок лотоса или Вайкунтху, высшее небо? Может быть, он как грудь Вишну, окончательное убежище, на которой заснет весь мир, когда растворится?» – вопрошает Камбан и дает его описание. «Что изгоняет тьму из города, который Лакшми выбрала себе домом? Лампы топленого масла или светильники, сияющие как бриллианты? Вовсе нет, это – его прекрасные женщины, что проводят время в нескончаемых удовольствиях. Одни часами любуются в садах ароматными цветами; другие как олени резвятся с юношами; третьи купаются в реке, потягивая красными губами нектар; другие проводят время за любовными письмами. Барабаны, бьющие весь день, стыдят дождевые тучи и море. Здесь щедрых нет, поскольку никто не знает бедности; здесь никто не дает, потому что никто не берет; нет неучей и потому учёных нет; у каждого столько, сколько ему нужно…» (Jagannathan and Sundaram, 2003, р. 56). За литературный шедевр Камбан уже при жизни получил эпитет «кави-чакравартин» (император поэтов), а тамильская «Рамаяна» считается не только выдающимся образцом любовной лирики, но и южноиндийской культуры в целом.

Тамильская поэзия дала корни ветвистого дерева, в который превратился вайшнавизм. Её любовная лирика, посвященная лотосоокому, зародившись в Южной Индии, сделала преданную любовь каноном всей индийской культуры. Сами носители преданной любви мигрировали и сохранили воспоминания о происхождении бхакти.

Известный южноиндийский текст «Бхагавата-махатмья», входящий составной частью в «Падма-пурану», недвусмысленно об этом говорит. В махатмье (māhātmya, букв, «слава») повествуется о переселении преданной любви с теплого юга. В «Бхагавата-пуране», чьи фрагменты появились во времена альваров в VIII веке, и которая получила окончательное оформление к XIV веку, преданная любовь рассказывает о своём происхождении: «В этот век на Земле в стране Дравидов рождаются великие, посвятившиеся себя преданной любви Нараяне. В благословенном краю, где люди утоляют жажду водою рек Тамрапарни, Крита-малы, Паяшвини, Кавери, Пратичи и Маханади, преданные исповедуют любовь к Васудеве» («Бхагавата-пурана», книга 11, глава 5, шлоки 38–40). В ней упоминаются реки земли тамилов: Тамрапарни, Вайгай (Критамала) и Кавери в Тамилнаде, Паяшвини в Карнатаке, Перияр (Пратичи) в Керале и последняя – Маханади в Центральной Индии. Таким образом, вместе с вайшнавами язык любви ушел далеко за пределы родины. Прежде всего, в Центральную Индию, где тамильские стихи стали использоваться в храмовом богослужении. И далее через восточное побережье в северные области и Бенгалию, где поклонение Кришне унаследовало черты тамильской влюбленности. Хотя для местного населения это был неродной язык, благодаря искренности, мелодичности и поэтичности произведения легко стали «своими». И по сей день печатные издания стихов альваров выходят на тамильском языке шрифтом хинди или телугу. Современные поэты иногда называют их общим тамильским словом «палланду» (pallandu), сохраняя память о Перияальваре и его знаменитом гимне («Тиру-палланду») о Господе цвета изумрудного камня.