Текст книги "Шанс (Коммуналка)"

Глава 15

Он шел за незнакомым человеком, который предложил ему помощь. Или он, Георгий Поляков, решил, что тот ему поможет? В любом случае, думать так было удобно. Он бы, может, и не пошел бы за ним, но, сил и совести, чтобы смотреть, как убивается его соседка Полина Яковлевна, оплакивая свое добро, не было. И он попросту сбежал. Он не видел лица мужчины, только спину. Тот был высок и широк. Широкой была его спина, Георгию на зависть, потому, что собственная мелкая фигура заставляла его краснеть перед женщинами. Это, когда он ловил их сожалеющий взгляд. Как ему думалось, тех, кто все-таки задерживался возле него, стареющего, привлекал его ум. А иначе что?

Мужчина вдруг остановился около неприметной двери старого дома. Георгий с удивлением заметил, что они завернули во двор, но никак не мог вспомнить, по каким улицам они шли.

– Проходите, пожалуйста, – посторонился мужчина, открыв дверь своим ключом.

– Спасибо.

– Присаживайтесь, – легкий указующий жест на псевдо-кожаный диван.

Георгий сразу понял, что это не частная квартира, да и на кабинет в государственном учреждении это помещение похоже не было.

– Вы в нотариальной конторе. Я – нотариус, Качинский Иван Семенович. А вас как зовут?

– Поляков. Георгий Аркадьевич. Кандидат технических наук. Могу я спросить прямо, почему я здесь?

– Наверное, потому, что нуждаетесь в помощи, – пожал плечами Качинский.

– А вы всех так подбираете на улице? Вот таких, нуждающихся? – Поляков поймал себя на мысли, что, почему-то невежливо разговаривает с незнакомым, и в сущности, ничего плохого не сделавшим ему человеком.

– Хотите кофе? Чая нет, у нас его здесь никто не пьет, – мирно предложил Качинский.

– Наливайте, – согласился Георгий, плюхаясь на диван, и тут же смутился: не хотелось ему вот так, с размаху! Красиво хотелось сесть, небрежно – непринужденно, но подвела все не проходящая дрожь в коленках.

Иван Качинский и сам не смог бы четко объяснить, зачем он привел этого не очень трезвого погорельца к себе в контору. Весь сегодняшний день его мысли были заняты заданием Эмилии Фальк: найти еще троих жильцов для ее квартиры. Он проходил мимо пожарища, остановился, прислушиваясь к разговорам возбужденных соседей и складывая из отрывочных диалогов вполне связную информацию. Выяснил он, что хозяин сгоревшей недвижимости сегодня похоронил мать, что личная жизнь не удалась, детей нет. "Вот ведь правда, что беда не приходит одна", – говорила одна соседка другой, – "Сначала Жорку с работы попросили, полгода уж без денег с парализованной матерью на руках! Мать, царство ей небесное, похоронили сегодня. Так вот еще и дома лишился!" "Пить меньше надо!" – упрекнула вторая. "Да… Пропадет Жора теперь…" И тут у Качинского что-то щелкнуло. А, почему бы нет? Вот и пригласил плачущего на пороге своего жилища мужчину пойти с ним. Завтра Эмилии все обрисует, пусть сама решает.

Он налил полную чашку горячего напитка, поставил перед Поляковым на низкий столик и достал из застекленного шкафа сахарницу и пакет с печеньем и вафлями.

– Это – комната отдыха в нашей конторе. Вы можете здесь переночевать пару ночей. До понедельника никого не будет. Или у вас есть куда еще пойти? Родственники?

– Нет, никого.

– Тогда, располагайтесь, – Качинский достал их стенного шкафа подушку и плед. Я утром зайду. Часов в девять. А вам нужно выспаться. Вот мой домашний телефон. Звоните, если что. Я рядом живу, в двух кварталах.

– Спасибо.

– Туалетная комната по коридору направо. Спокойной ночи, – Качинский похлопал себя по карманам, достал из правого ключи, из левого – мобильник, покрутил его, будто в сомнении и сунул обратно, – До завтра.

Накрапывал дождичек, приятно пощипывая лицо своими легкими прикосновениями. После духоты помещения эта свежесть была весьма кстати: то ли от общения с полупьяным Поляковым, то ли от еще не до конца решенной задачи, которую поставила перед ним Эмилия Фальк, Качинский маялся головной болью. Он был очень ответственным, с молодых лет, едва оторвавшись от бабушкиной опеки по причине ее смерти. Она все за него помнила, и он, когда ее не стало, вдруг осознал, что вполне может пользоваться своей памятью, не такой уж он беспамятный, девятилетний Ваня. И мама, часто что-то забывавшая, вдруг стала просить его напомнить ей то или иное. И он с удовольствием напоминал, важничая при этом, по-взрослому пытаясь даже дать какой-то совет. И мама слушала его, иногда рассеянно, но всегда согласно качая головой. Ему мнилось, что он умнее, пусть не житейским опытом, так хоть логикой мысли.

Задание Эмилии Фальк, поначалу казавшееся невыполнимым, теперь было на треть выполнено: чем больше он размышлял над этим, тем больше в этом убеждался. Поляков подходил по всем статьям.

Дойдя до своего дома, он машинально глянул на светящееся кухонное окно своей квартиры и улыбнулся: не спит Леночка, ждет усталого мужа. Мысль эта приятно согрела душу, желудок в предвкушении Леночкиных котлеток нетерпеливо заурчал, а ноги невольно зашагали быстрее.

– Почему ничем вкусным не пахнет? – почти возмутился он, открывая дверь своим ключом и утыкаясь в мягкий шелк волос жены, ожидавшей его в коридоре.

– Потому, Качинский, что я уже трижды разогревала ужин, ожидаючи тебя у оконца. А ты домой не торопился, – упрекнула она вроде бы шутливо.

– Обстоятельства! – сважничал он, многозначительно подняв указательный палец вверх.

– Интересно…Что такое могло произойти в твоей конторе, что тебя так раздуло? – ухмыльнулась она необидно, ткнув его в выпяченный картинно живот.

– Ты сначала молодца накорми, а уж потом расспрашивай!

– Без проблем! Руки вымой! – напомнила она.

Руки нужно было мыть непременно. Леночка, будучи хирургом, считала ополаскивание пальцев холодной водой не мытьем, а отмазкой, и всегда следила за Качинским, как за ребенком, контролируя количество взмыленной пены на руках и температуру воды, текущей из крана. Полотенца для вытирания рук у них в доме были бумажными, сразу на выброс, и Качинский часто шутил, что пол ее зарплаты уходит на эти рулоны, и хозяин супермаркета, в котором он массово закупал их, должен бы уже дать им скидку процентов так в пятьдесят. Он прощал жене это ежедневное занудство, беззлобно бубня что-то в ответ на ее замечания и придирки: любовь к хрупкой на вид, но сильной и безбоязненной Леночке, была такой, что ее, вроде бы зудящий голос, он воспринимал, как музыку, честно намыливая руки еще и еще раз.

– Ну, говори! – потребовала она, как только Качинский, съев ужин, потянулся к своей кружке с чаем.

…Он когда-то пытался не рассказывать ей о делах своих клиентов. Пряча глаза, мямлил что-то о тайне исповеди (вот так махом причисляя себя к исповедникам!), обещании не разглашать и прочем. Она не обижалась, сама делилась с ним больничными новостями, но как-то ненавязчиво, не называя имен и фамилий, без лишних подробностей и сплетен. Получалось, что он как бы знаком с ее коллегами – врачами и сменяющими друг друга пациентами, но на самом деле знать не знал, кто они есть. Встреть на улице – пройдет мимо. И однажды он, выслушав ее, неожиданно выпалил: "А вот у нас…" "Ну-ну!" – поторопила она его, и он принялся рассказывать об интересном деле, так же не называя имен и фамилий. И полегчало. Оказалось, что не хватало как раз этого: ее внимательного взгляда, ненароком брошенной фразы (а он-то так и не подумал даже, а правильно ведь!), и разделенного на двоих груза чьей-то семейной тайны. Неких "Икс". Это объединило их еще больше, таких разных в своих профессиях и близких в любви. Только одно имя он слышал от жены довольно часто. Имя любимого и пациентами и врачами всей первой городской больницы главврача Березина. Он был звездой их местного, больничного масштаба, его личная жизнь, неустроенно-одинокая, судилась бабьим в основном, больничным царством по-доброму, с искренним сопереживанием и сестринской любовью. Женщина, так и не полюбившая его, такого талантливого и человечного, осуждалась одними и восхищала других. За ней признавали право на ее верность мужу, но при этом болели душой за однолюба Березина, наперебой придумывая способы "отворота" последнего от безнадежно невозможных отношений. Березин решил все сам, разом отрубив себя от нее отъездом в другую далекую страну. "Мы осиротели!" – сказала как-то Леночка Качинскому, придя с дежурства в клинике. "Что случилось?" – переполошился тот, кидаясь к графину с водой: такой бледной выглядела жена. "Уехал Березин. Совсем. На ПМЖ в Германию!" "Фу, ты! Я уж думал, случилось что!" – схлынуло у Качинского. "Ничего ты не понимаешь! Это такой человек!" – воскликнула она, как ему показалось, слишком горячо, и он впервые взревновал.

Позже, даже разобравшись в этой всеобщей любви к Березину, нет-нет, да и вспоминал он заплаканные несчастные глаза Леночки…

Рассказывая жене о сегодняшней необычной клиентке, он впервые назвал имя – Эмилия Фальк. Леночке фамилия старушки была незнакома, хотя что-то такое припоминалось из истории медицины, вроде был когда-то такой врач в старой Самаре.

– Точно, это его праправнучка.

– Очень эксцентричная бабуля! – вроде бы осудила Леночка.

– Но, что-то в ее благотворительном жесте есть, согласись.

– А мне это кажется игрой. Она выбрала марионеток и хочет подергать за ниточки, я так это вижу, – не уступала жена.

– Это бы так…Но, она больна. Осталось неделя-две.

– Никто не может сказать с такой точностью…Я бы таких врачей!

– Тебе, конечно, виднее. Но, я должен выполнить ее просьбу. Вот, одного потенциального жильца в ее хоромы уже нашел. У него сегодня квартира сгорела, здесь, недалеко. Я мимо шел.

– А! Вот откуда гарью в окно тянет!

– Да, наверное. Выгорело полностью, он остался без угла, без документов, без вещей. Я оставил его ночевать в конторе.

– Зачем? Нужно было вести к нам.

– Завтра разберемся. Я расскажу о нем Эмилии, решать ей.

– А, если она "забракует?" Куда ты его?

– Помогу устроиться. Придумаем что-нибудь!

Обычно о других заботилась она. Он просто был рядом. Наверное, полк бездомных животных, от белой крыски, сбежавшей от хозяев, до старого больного дворового пса, притащившегося от помойки до самых их дверей, были пристроены Леночкой по добрым рукам и приютам. На этот раз бездомного "пригрел" сам Качинский.

Он позвонил Эмилии Фальк, попросил перенести сегодняшнюю встречу на утро следующего дня и, получив ее согласие, успокоился.

– Ваня, у меня тут идея одна есть. Только скажи, старушка возраст претендентов на ее наследство как-нибудь ограничила?

– Нет, кажется. Во всяком случае, об этом мы не говорили. А что?

– Сегодня к нам в отделение привезли молодую женщину, сильно избитую. Удивительно, как она выжила. Документов у нее нет, но я, кажется, ее узнала. Беркутова я уже попросила выяснить по своим каналам, может ли она быть той, о ком я думаю.

– И кто же она?

– Помнишь дом, в котором мы жили с родителями? На нашей площадке жила семья. Мой отец работал вместе с ее отцом в одном ведомстве. Фурцев Геннадий, не помню отчества. Они жили втроем: он, его вторая жена и дочь от первого брака, Юля. Мне кажется, это она. Лет десять назад Фурцева посадили за взятку, жена куда-то делась, а Юлю отправили то ли в деревню к родственникам, то ли в детский дом. Точно не знаю. Сегодня я ее оперировала. Она почти не изменилась. Мне кажется, она потеряла в этой жизни все. А я помню только, что она была очень умненькой, воспитанной. Если бы не арест отца…

– Ты уверена, что это та девочка?

– Почти. Завтра я с ней поговорю.

– Тогда, ждем до завтра, – решил Качинский, целуя Леночку.

Он считал их брак идеальным. Но вот она с ним согласна не была. У них не было и не могло быть детей, так уж распорядилась судьба, отобравшая у Леночки радость материнства.

Глава 16

Он ничего не понимал из того, что ему тут втолковывал этот лысоватый толстяк. «А ведь мы ровесники», – подумал Виктор Васильевич, глядя, как тот потеет от небольших усилий: всего-то и достал с верхней полки папку, привстав на цыпочки. И вот уже промокает лысину несвежим носовым платком.

– Итак, господин Маринин, квартира вашей дочери была продана 21 августа 2007 года Соснову Владиславу Юрьевичу.

– Это кто же такой?

– Хм, – замялся маклер, – Вам это имя совсем незнакомо?

И тут он вспомнил. Это в его машине погибла его дочь!

– Убийца…

– Я бы не стал так уж…Сочувствую вам, но, кажется Соснов был другом вашей дочери.

– А сын? Сын Ольги от него?

– Это вы меня спрашиваете? – растерялся маклер.

– Простите. Я понял. До свидания, – Маринин поднялся с неудобного офисного стула и направился к двери.

– Виктор Васильевич, – окликнул его маклер, – вы забыли копию договора.

Четко осмыслить то, что произошло, не удавалось. Он еще не видел внука, даже, можно сказать, забыл о нем в земной суете похорон. Вспомнив, ужаснулся – что с ним делать? Пока мальчик жил в семье родителей подруги дочери Маринки, но нужно уже было думать, что он, родной дед, может ему дать. А давать-то как раз было и нечего. Квартира в далеком Узбекистане продана за гроши и те уже разошлись. С собой он привез только несколько золотых украшений жены, но как их продашь? Память… Да и разве ж это деньги? А жить теперь где? Кто такой этот Соснов? Что его связывало с Ольгой? Если любовник, то зачем квартиру ему продала? Почему просто не стала в ней жить с ним?

Маринин не заметил, как подошел к дому. К бывшему теперь уже дому дочери. Завернув во двор, он остановился в нерешительности. Посмотрел на окна квартиры и тут же рванул к подъезду: в окне явственно мелькнуло чье-то лицо. Маринин набрал на домофоне знакомый номер и, услышав сигнальный писк, потянул за ручку двери.

В дверях квартиры дочери стояла незнакомая девушка.

– Вы ко мне? – она нетвердо качнулась.

– Простите, я бы хотел видеть нового владельца квартиры.

– А вы кто?

– Я – отец прежней хозяйки. Ольги Марининой.

– А… Это та девушка, что была в машине с Владькой. Проходите.

Виктор Васильевич шел по знакомому коридору и опять ничего не понимал. Вся мебель, большей частью принадлежавшая когда-то теще Маринина, стояла на своих местах. Если Ольга продала квартиру, то с мебелью что ли? Это что же за сделка такая?

– Садитесь, – девушка первой опустилась в мягкое кресло, обитое потертым гобеленом, – У вас, наверное, куча вопросов? Вот и у меня тоже. Только кому их задать, не знаю!

– Кто вы Соснову?

– Я – Лариса, дочь последнего мужа его матери. Во как. Никто, то есть. Или сводная сестра? Мне было три года, когда мой отец женился на матери Владьки. Влад тогда уже окончил школу и поступил в Универ. Жил отдельно, с мамашкой у него контакта не было, впрочем, как и у меня, – девушка потянулась к бутылке с коньяком, стоявшей на журнальном столике, – Выпить не хотите?

– Нет, спасибо, – соврал он, вдруг застеснявшись пить с молодой девушкой.

– Тогда – курите, – она подтолкнула ему пепельницу, уже полную окурков, – Я же вижу, вам хочется.

– Спасибо, – засунул Маринин руку в карман за пачкой сигарет.

– Если вы хотите знать, что за отношения связывали Владьку с вашей дочерью, я не знаю. И почему она ему хату продала, не знаю. Ничего не знаю…Нам в московскую квартиру позвонили из милиции, попросили мамашку к телефону. А ее нет! Она после смерти моего отца успела уже троих любовников сменить. С последним сейчас в Италии отрывается. Пришлось мне ехать сюда. А тут – похороны, халупа эта старая. Что мне с этим делать? – она сделала глоток из пузатого бокала и затянулась тонкой сигареткой, – Мне на фиг не нужно этой головной боли! Я домой хочу, в Москву!

– У Владислава еще какие-то родственники есть?

– Нет, по-моему. Никто же не приходил на похороны! Только эта его паства гребаная!

– Паства?!

– Влад, оказывается, проповедником был! Хрень какая-то! Секта или братство религиозное. Они, овцы эти, как заладили на похоронах выть, жуть! Стоят человек двадцать и воют! А потом разбежались, как тараканы. Только, вроде, стояли около могилы, бац – нет никого! Я спросить хотела, знает кто про девушку эту, вашу дочь, кто она ему? Если, вдруг, жена? Да еще и ребенок от Владьки? Тогда бы эту квартиру обратно оформить, ему же жить где-то надо, ребенку! Хотя, вы же ему дед получается? Внука к себе заберете?

– Да, дед…Только забирать некуда. Я из Узбекистана приехал, служил там. О внуке не знал ничего, с Ольгой давно отношения не заладились…Ничего она нам с матерью не сообщила!

– И что теперь, вы его туда отвезете? К бабушке?

– Нет бабушки. Умерла, узнав об Ольге. И квартира продана. Там, знаете, сейчас русских не жалуют…

– Так забирайте эту! – девушка оживилась, – Она же сыну вашей дочери должна принадлежать! И будет где вам с ним жить!

– Это непросто. Юридически, владелец – ваш сводный брат Владислав Соснов, то есть, теперь – его наследники.

– А кто наследник?

– Ваша мачеха. Он ее родной сын.

– Точно! Ну, эта своего не упустит! Жалко! Я бы сейчас все переоформила обратно! Нет, она квартиру не отдаст, точно! А как же тогда вы с мальчиком? – она с сочувствием посмотрела на Маринина.

Что он мог ответить? Маринин вдруг почувствовал себя стариком, немощным и растерянным. Он поймал себя на мысли, что впал в старческий эгоизм, когда не хочется думать ни о ком другом, только о себе, покинутом всеми близкими. Он признавал, пусть не вслух, что почти не переживает за незнакомого пока ему мальчика, внука по крови, и не хочет думать, что же с ним делать дальше.

Он уже шел по улице и не узнавал ее, так все изменилось. Чужой город, чужой! Он ловил свое отражение в огромных, без единого грязного пятнышка витринах бутиков и не узнавал и себя. Чужой лохматый мужик, согбенный от усталости, в распахнутой куртке, смотрел на него равнодушно и мутно. "Нужно выпить чего-нибудь. Водки, что ли…Или я сойду с ума!" – подумал Маринин, доставая портмоне. В одном отделении лежали несколько десяток и сотня. В кармашке, закрывающемся на молнию, была спрятана последняя пятитысячная купюра, оставшаяся от продажи квартиры. "Трактир "На Троицкой", – прочел он на вывеске над дубовой входной дверью. Он толкнул эту дверь, зашел во внутрь и тут же присел за крайний столик. Маринин не знал, что за двести граммов вожделенной водки и нехитрую закуску он отдаст все содержимое своего кошелька. Чужой этот город ему, чужой…

Глава 17

Еще вчера она была жива. Он был у нее там, в клинике. А сейчас этот звонок…

Иван вспомнил их последнюю встречу: ехать пришлось довольно далеко, в пригород, по Ульяновской трассе. Около указателя на Алексеевку, как ему и объяснила Эмилия, он свернул. А примерно через километр дорогу ему преградил шлагбаум. Качинский вышел из машины, ему навстречу уже спешил крепкий парень в форме.

– Доброе утро. Могу я узнать, к кому Вы приехали?

– Это частная клиника?

– Да.

– К Эмилии Фальк.

– Да, хорошо, проезжайте, – он зашел в небольшой домик.

Качинский удивился. "Сколько же здесь пациентов, если охрана знает всех поименно?" – подумал он. Уже шагая за девушкой в симпатичном голубом форменном халатике по ковровой дорожке второго этажа, он понял, что немного.

Эмилия Фальк в теплом, несмотря на лето, махровом халате, сидела в кресле у открытой балконной двери.

– Доброе утро, Эмилия Яновна.

– Доброе, Ваня, доброе.

Его совсем не покоробило это фамильярное для пары дней знакомства "Ваня". Он глупо даже как-то обрадовался. Будто признал его кто-то очень значительный, известный, а не эта престарелая больная и весьма чудаковатая дама.

– Эмилия Яновна, я подготовил все бумаги, посмотрите?

– Подай, голубчик, пожалуйста, очки с тумбочки. Благодарю, – она внимательно читала текст завещания, чуть шевеля слегка подкрашенными губами. Дочитав до конца, протянула руку, – Давай ручку, Ваня, будем подписывать.

Он рассказал ей и о погорельце Полякове и об избитой девушке. И получил добро. "А последнего ты найдешь уже без меня, Ваня. Я ухожу…", – спокойно распрощалась она с ним, но он не поверил. Он искренне возмутился, рвался поговорить с врачами, но она властно его остановила. "Мне тоже жаль расставаться с тобой, ты должен это чувствовать. Если бы это было в моих силах…Прощай, голубчик. Не грусти!" Он долго не выпускал ее маленькую ручку из своей, умом понимая, что нет в ее словах и тени игры и кокетства. Только Знание…

Качинский набрал номер Беркутова.

– Привет, Егор. Давай пересечемся в обед. Дома обедаешь? Приглашаешь? Хорошо, согласен, Ленка у меня сегодня дежурит, так что от Галкиных пирожков не откажусь.

Он знал Галину всего год. Столько Беркутов был женат на ней. С первого взгляда всем было ясно: это его женщина. И тут же вспоминалась первая жена Егора. Вроде, жил с ней Беркутов по доброй воле, а смотреть другу в глаза без стыда Качинский не мог. Словно это он, Качинский, виноват в том, что она такая! Он тогда мог бы поспорить, что и многим друзьям Беркутова было тоже не по себе. А теперь он был рад за Беркутова. До того рад, что даже не сумел скрыть от того рвущиеся наружу эмоции. Хотя и не принято это было между ними: вот так, взахлеб. Он тряс Егора за плечи, похлопывал, много и глупо говорил, после чего долго не мог прийти в себя от несвойственного ему проявления чувств. Только внимательно посмотрев на молодожена, понял – а ему приятно!

Запросто прийти к Беркутову мог каждый. Это знали все знакомые Беркутова. Поэтому, легко согласившись на обед у друга, он прихватил в магазине бутылочку бальзама "Легенда Италмаса" и, оставив машину во дворе конторы, двинулся к Беркутовым пешком.

– Заходи, – Беркутов успел добежать до дома быстрее его.

– Держи любимую, – протянул ему Иван невзрачную с виду бутылку.

Этот бальзам "открыл" сам Беркутов. Не особенный любитель водки, он купил маленький шкалик бальзама, чтобы просто попробовать. Крепостью в сорок пять градусов, настоянный на двадцати шести травах, напиток оказался так хорош, что в следующий раз Беркутов купил уже пол-литровую бутылку. А теперь "Легенду" с удовольствием употребляли почти все, кто хоть раз побывал у него в гостях.

– Случилось что? Садись, давай, – Беркутов поставил на стол блюдо с пирожками, турку с кофе, две чашки и достал рюмки из буфета, – Галина ушла на встречу то ли с издателем, то ли с агентом, так что сегодня без изысков. Приступай.

– Эмилия Фальк умерла. Сегодня утром.

– Мир праху ее. Давай выпьем, – он разлил бальзам по рюмкам.

– Вчера она подписала завещание. Я знаю, ты в курсе. Что думаешь?

– Конечно, несколько необычно. Но, если подумать – кому плохо-то? Наследников не обделила, таковые отсутствуют. А людям, пусть и случайным, шанс дать, почему нет?

– Я согласен. Есть одно "но": нет одного жильца. На пятую комнату.

– Это как?

– Двоих она нашла сама: одна – Алевтина Орешкина, Бурова по мужу.

– Бурова? А муж…

– Да, по вашему ведомству, точно.

– Редкостной вредности и гнусности человек, – витиевато выразился Беркутов, – Так что Орешкина?

– Ушла от кормильца. Без ничего и в никуда. Живет у подруги, на даче. Мне нужно ее как-то найти. Имя подруги – Галимова Екатерина.

– Найдем, без проблем. Кто второй?

– Бывший журналист или сценарист кинокомпании «СТ-арт» Борис Раков. Остался без работы, жилья нет, к тому же, с алкоголем проблемы. Зять Яшина. Тоже бывший. Возможно, что "мордой в грязь" организовано им же после развода с его дочерью. Мобильный Ракова – вот, – Качинский протянул листок с номером, – Ему я позвоню сам.

А третьего подобрал я у горящего дома. Поляков Георгий. Квартира сгорела полностью, документов никаких нет, пьет по-моему, без работы. Тоже подходящий клиент. Он сейчас временно у меня в конторе кантуется. Вроде сторожа ночного. Ленка, знаешь, его звала к нам, но он ни в какую. Да! Девушку одну уже Ленка нашла. Привезли к ним в отделение, избитую, она оперировала. Ты же в курсе, – вдруг вспомнил Иван.

– Да. Юлия Фурцева. Я разговаривал с ней вчера. Банальная история. Она "работала" на Победе, ее сняли братки, попользовали, избили и выкинули. Но, что-то темнит девочка. Мне кажется, она не совсем вписывается…

– Эмилия согласилась.

– Тогда – без вопросов.

– Нет пятого. А через неделю я должен собрать у себя в конторе всех пятерых.

– Что вам тут не хватает? – Галина, стоя в дверях кухни, вопросительно перевела взгляд с одного на другого.

– Привет, Галина! – Качинский встал.

– Здравствуй, Ваня. У вас секреты какие, или меня посвятите? – спросила она, наливая себе чай.

– Речь об Эмилии Фальк, она умерла.

– Я знаю. Мне уже позвонили. Жаль. По – настоящему жаль. Вот так уходят одна за одной интересные женщины. И с собой свои тайны уносят. Что, Ваня, давит на тебя груз ответственности?

Качинский с удивлением посмотрел на жену Беркутова.

– Ты ее знала?

– Успокойся. Это же я ее к тебе направила. Я знаю ее давно, еще мама была с ней дружна. Со школы, между прочим. Это сейчас Эмилия осталась одна. Просто, из всех маминых подруг она единственная дожила до такого возраста. В последнее время я довольно часто к ней заходила, она что-то сдавать начала. Но ясность ума сохранила, хотя тебе, Ваня, могло показаться, что она несколько неадекватна.

– Да, поначалу…

– Нет! Возможно, ее идея с завещанием на квартиру немного не продумана, это так. Но, нужно знать Эмилию! Она и себя уверила, да и меня в свою веру быстро обратила, что все должно получиться замечательно. Она просто время не рассчитала, которое ей осталось. Ей так хотелось самой найти всех будущих жильцов! Не успела…

– Иван нашел еще двоих, Эмилия согласилась.

– Хорошо. Так вот, кого вам не хватает! – догадалась Галина, – Подождите-ка! Ваня, скажи, насколько реально оспорить сделку по продаже имущества, речь идет о квартире, если и продавца и покупателя нет в живых, а сделка совершена на прошлой неделе?

– Что-то я ничего не понял. Ты можешь поподробнее?

– Расклад такой, – Галина достала из сумки ежедневник и открыла его, – Некто Соснов Владислав купил у Ольги Марининой квартиру двадцать первого августа. А двадцать второго они оба разбиваются на машине. Насмерть. У Ольги есть пятилетний сын. По какой-то причине мальчик в квартире прописан не был. Более того, он даже не вписан в паспорт матери, опять загадка. Где женщина рожала, где мальчик зарегистрирован, ничего не понятно. Но, факт: при совершении сделки его интересы мать не учитывала.

– И что, никто не знает, откуда у женщины ребенок? А его отец? Ее родители, наконец? А кто такой этот Соснов?

– Ты, Беркутов, со своими вопросами меня уводишь от сути дела! Речь идет о самой сделке и только. У этой Ольги из Узбекистана вернулся отец, офицер в отставке. Жить ему, как можно догадаться негде, мальчик теперь на его попечении остался. Так есть реальная возможность вернуть отцу и сыну Ольги Марининой жилье или нет?

– А наследники Соснова что?

– Там мать родная. И сестра от второго ее мужа.

– Галя, тут нужно выяснить, какие права мальчик имеет. А, если он ей не сын? Кто сказал, что он ее сын? Свидетельство о рождении где? – опять вставил Беркутов.

– Да не знает никто ничего толком! Там какая-то история неясная. Этот Соснов – руководитель религиозной секты или, как его там называют, наставник или пастырь? В общем, мне сейчас все это рассказала буквально на бегу Лялька. Они с Мариниными когда – то в одном подъезде жили. Она Ольгу хорошо помнит. А сегодня она встретила ее отца. В трактире, на Троицкой, он ей и сказал, что приехал дочь хоронить. Давай я позвоню Ляльке, она с ним свяжется, и вы с ним встретитесь. Ваш клиент, точно! Нужно помочь человеку. Представляете: один, без жилья и с ребенком на руках. И денег, похоже, у него нет: Лялька уверена, что он последние в трактире оставил: сунулся туда, не зная цен. Ну, что – звоню?

– Звони, – Беркутов посмотрел на часы, – Пусть подходит ко мне, часам к трем.

– Я сейчас заскочу к себе в контору и тоже приду, – Качинский сложил бумаги в папку, – Мне кажется, мы нашли пятого. Думаю, Эмилия бы одобрила.