Текст книги "Да будет день!"

 
У тонкой проволоки над волной овсов
Сегодня голос – как тысяча голосов!
 
 
И бубенцы проезжие – свят! свят! свят! —
Не тем же ль голосом, Господи, говорят?
 
 
Стою, и слушаю, и растираю колос.
И темным куполом меня замыкает – голос.
 
 
Не этих ивовых плавающих ветвей
Касаюсь истово, – а руки твоей!
 
 
Для всех, в томленье славящих твой
подъезд, —
Земная женщина, мне же – небесный крест!
Тебе одной ночами кладу поклоны, —
И все твоими очами глядят иконы!
 

1 июля 1916

 
Ты солнце в выси мне застишь,
Все звезды в твоей горсти!
Ах, если бы – двери настежь —
Как ветер к тебе войти!
 
 
И залепетать, и вспыхнуть,
И круто потупить взгляд,
И, всхлипывая, затихнуть,
Как в детстве, когда простят.
 

2 июля 1916

 
Руки даны мне – протягивать каждому обе, —
Не удержать ни одной, – губы – давать имена,
Очи – не видеть, высокие брови над ними —
Нежно дивиться любви и – нежней – нелюбви.
А этот колокол там, что кремлевских тяжеле,
Безостановочно ходит и ходит в груди, —
Это – кто знает? – не знаю, – быть может, —
должно быть —
Мне загоститься не дать на российской земле!
 

2 июля 1916

 
Белое солнце и низкие, низкие тучи,
Вдоль огородов – за белой стеною – погост.
И на песке вереницы соломенных чучел
Под перекладинами в человеческий рост.
И, перевесившись через заборные колья,
Вижу: дороги, деревья, солдаты вразброд.
Старая баба – посыпанный крупною солью
Черный ломо́ть у калитки жует и жует…
Чем прогневили тебя эти серые хаты, —
Господи! – и для чего сто льким простреливать грудь?
Поезд прошел и завыл, и завыли солдаты,
И запылил, запылил отступающий путь…
– Нет, умереть! Никогда не родиться бы лучше,
Чем этот жалобный, жалостный, каторжный вой
О чернобровых красавицах. – Ох, и поют же
Нынче солдаты! О Господи Боже ты мой!
 

3 июля 1916

 
Искательница приключений, —
Искатель подвигов – опять
Нам волей роковых стечений
Друг друга суждено узнать.
 
 
Но между нами – океан,
И весь твой лондонский туман,
И розы свадебного пира,
И доблестный британский лев,
И пятой заповеди гнев, —
И эта ветреная лира!
Мне и тогда на земле
 
 
Не было места!
Мне и тогда на земле
Всюду был дом.
– А вас ждала прелестная невеста
В поместье родовом.
 
 
По ночам, в дилижансе, —
И за бокалом Асти, —
Я слагала вам стансы
О прекрасной страсти.
 
 
Гнал веттурино,
Пиньи клонились: Salve![1]1
  Привет! (итал.)


[Закрыть]
Звали меня – Коринной,
Вас – Освальдом.
 

24 июля 1916

 
Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес – моя колыбель, и могила – лес,
Оттого что я на земле стою – лишь одной ногой,
Оттого что я о тебе спою – как никто другой.
 
 
Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,
У всех золотых знамен, у всех мечей,
Я ключи закину и псов прогоню с крыльца —
Оттого что в земной ночи́ я вернее пса.
 
 
Я тебя отвоюю у всех других – у той, одной,
Ты не будешь ничей жених, я – ничьей женой,
И в последнем споре возьму тебя – замолчи! —
У того, с которым Иаков стоял в ночи.
Но покá тебе не скрещу на груди персты —
О проклятие! – у тебя остаешься – ты:
Два крыла твои, нацеленные в эфир, —
Оттого что мир – твоя колыбель, и могила – мир!
 

15 августа 1916

 
И поплыл себе – Моисей в корзине! —
Через белый свет.
Кто же думает о каком-то сыне
В восемнадцать лет!
 
 
С юной матерью из чужого края
Ты покончил счет,
Не узнав, какая тебе, какая
Красота растет.
 
 
Раззолоченной роковой актрисе —
Не до тех речей!
А той самой ночи – уже пять тысяч
И пятьсот ночей.
 
 
И не знаешь ты, и никто не знает,
– Бог один за всех! —
По каким сейчас площадям гуляет
Твой прекрасный грех!
 

26 августа 1916

 
Кабы нас с тобой – да судьба свела —
Ох, веселые пошли бы по земле дела!
Не один бы нам поклонился град,
Ох, мой ро́дный, мой природный,
мой безродный брат!
 
 
Как последний сгас на мосту фонарь —
Я кабацкая царица, ты кабацкий царь.
Присягай, народ, моему царю!
Присягай его царице, – всех собой дарю!
Кабы нас с тобой – да судьба свела,
Поработали бы царские на нас колокола,
Поднялся бы звон по Москве-реке
О прекрасной самозванке и ее дружке.
 
 
Нагулявшись, наплясавшись на земном пиру,
Покачались бы мы, братец, на ночном ветру…
И пылила бы дороженька – бела, бела, —
Кабы нас с тобой – да судьба свела!
 

25 октября 1916

 
Я ли красному, как жар, киоту
Не молилась до седьмого поту?
Гость субботний, унеси мою заботу,
Уведи меня с собой в свою субботу.
 
 
Я ли в день святого Воскресенья
Поутру не украшала сени?
Нету для души моей спасенья,
Нету за субботой воскресенья!
Я ль свечей не извожу по сотням?
Третью полночь воет в подворотне
Пес захожий. Коли душу отнял —
Отними и тело, гость субботний!
 

27 ноября 1916

 
…Я бы хотела жить с Вами
В маленьком городе,
Где вечные сумерки
И вечные колокола.
И в маленькой деревенской гостинице —
Тонкий звон
Старинных часов – как капельки времени.
И иногда, по вечерам, из какой-нибудь
мансарды —
Флейта,
И сам флейтист в окне.
И большие тюльпаны на окнах.
И, может быть, вы бы даже меня не любили…
 
 
Посреди комнаты – огромная изразцовая печка,
На каждом изразце – картинка:
Роза – сердце – корабль. —
А в единственном окне —
Снег, снег, снег.
 
 
Вы бы лежали – каким я вас люблю: ленивый,
Равнодушный, беспечный.
Изредка резкий треск
Спички.
Папироса горит и гаснет,
И долго-долго дрожит на ее краю
Серым коротким столбиком – пепел.
Вам даже лень его стряхивать —
И вся папироса летит в огонь.
 

10 декабря 1916

 
По ночам все комнаты черны,
Каждый голос темен. По ночам
Все красавицы земной страны
Одинаково – невинно – неверны.
 
 
И ведут друг с другом разговоры
По ночам красавицы и воры.
 
 
Мимо дома своего пойдешь —
И не тот уж дом твой по ночам!
И сосед твой – странно-непохож,
И за каждою спиною – нож,
 
 
И шатаются в бессильном гневе
Черные огромные деревья.
 
 
Ох, узка подземная кровать
По ночам, по черным, по ночам!
Ох, боюсь, что буду я вставать,
И шептать, и в губы целовать…
– Помолитесь, дорогие дети,
За меня в час первый и в час третий.
 

17 декабря 1916

Стихотворения
1917–1922

«Мировое началось во мгле кочевье…»

 
Мировое началось во мгле кочевье;
Это бродят по ночной земле – деревья,
Это бродят золотым вином – грозди,
Это странствуют из дома в дом – звезды,
Это реки начинают путь – вспять!
И мне хочется к тебе на грудь – спать.
 

14 января 1917

«Только закрою горячие веки…»

 
Только закрою горячие веки —
Райские розы, райские реки…
Где-то далече,
Как в забытьи,
Нежные речи
Райской змеи.
И узнаю,
Грустная Ева,
Царское древо
В круглом раю.
 

20 января 1917

«Милые спутники, делившие с нами ночлег!..»

 
Милые спутники, делившие с нами ночлег!
Версты, и версты, и версты, и черствый
хлеб…
Вспять убегающих рек —
Рокот…
 
 
Ах, на цыганской, на райской, на ранней
заре —
Помните утренний ветер и степь в
серебре?
Синий дымок на горе
И о цыганском царе —
Песню…
В черную полночь, под пологом древних
ветвей,
Мы вам дарили прекрасных – как ночь —
сыновей.
 
 
Нищих – как ночь – сыновей…
И рокотал соловей —
Славу.
 
 
Не удержали вас, спутники чудной поры,
Нищие неги и нищие наши пиры.
Жарко пылали костры,
Падали к нам на ковры —
Звезды…
 

29 января 1917

«Август – астры…»

 
Август – астры,
Август – звезды,
Август – грозди
Винограда и рябины
Ржавой – август!
Полновесным, благосклонным
Яблоком своим имперским,
Как дитя, играешь, август.
Как ладонью, гладишь сердце
Именем своим имперским:
Август! – Сердце!
Месяц поздних поцелуев,
Поздних роз и молний поздних!
Ливней звездных —
Август! – Месяц
Ливней звездных!
 

7 февраля 1917

«Чуть светает…»

 
Чуть светает —
Спешит, сбегается
Мышиной стаей
На звон колокольный
Москва подпольная.
Покидают норы
Старухи, воры,
Ведут разговоры.
 
 
Свечи горят.
Сходит Дух
На малых ребят,
На полоумных старух.
 
 
В полумраке,
Нехотя, кое-как
Бормочет дьяк.
 
 
Из черной тряпицы
Выползают на свет Божий —
Гроши нищие,
Гроши острожные,
Потом-кровью добытые,
Гроши вдовьи,
Про черный день
Да на помин души
Отложенные.
 
 
Так, на рассвете,
Ставят свечи,
Вынимают просфоры —
Старухи, воры:
За живот, за здравие
Раба Божьего – Николая.
 
 
Так, на рассвете,
Темный свой пир
Справляет подполье.
 

10 апреля 1917

«А все же спорить и петь устанет…»

 
А все же спорить и петь устанет —
И этот рот!
А все же время меня обманет
И сон – придет.
 
 
И лягу тихо, смежу ресницы,
Смежу ресницы.
И лягу тихо, и будут сниться
Деревья и птицы.
 

12 апреля 1917

Гаданье

 
В очи взглянула
Тускло и грозно.
Где-то ответил – гром.
– Ох молодая!
Дай погадаю
О земном талане твоем.
 
 
Синие тучи свились в воронку.
Где-то гремит – гремят!
Ворожея´ в моего ребенка
Сонный вперила взгляд.
 
 
«Что же нам скажешь?»
– Все без обману.
«Мне уже поздно,
Ей еще рано».
 
 
– Ох, придержи язык, красота!
Что до поры говорить «не верю». —
И распахнула карточный веер
Черная – вся в серебре – рука.
– Речью дерзка,
Нравом проста,
Щедро живешь,
Красоты не копишь.
 
 
В ложке воды тебя – ох – потопит
Злой человек.
 
 
Скоро в ночи́ тебе путь нежданный.
Линии – мало,
Мало – талану.
Позолоти! —
И вырастает с ударом грома
Черный – на черном – туз.
 

19 мая 1917

 
Как перед царями да князьями стены
падают —
Отпади, тоска-печаль-кручина,
С молодой рабы моей Марины
Верноподданной.
 
 
Прошуми весеннею водою
Над моей рабою
Молодою.
(Кинь-ка в воду обручальное кольцо,
Покатай по белой грудке – яйцо!)
 
 
От бессонницы, от речи сладкой,
От змеи, от лихорадки,
От подружкина совета,
От лихого человека,
От младых друзей —
От чужих князей —
Заклинаю государыню-княгиню
Молодую мою, верную рабыню.
 
 
(Наклони лицо,
Расколи яйцо!)
 
 
Да растут ее чертоги
Выше снежных круч,
Да бегут ее дороги
Выше синих туч,
 
 
Да поклонятся ей в ноги
Все князья земли, —
Да звенят в ее кошелке
Золотые рубли!
Ржа – с ножа.
С тебя, госпожа,
Тоска!
 

21 мая 1917

 
Голос – сладкий для слуха!
Только взглянешь – светло.
Мне – что? Я старуха,
Мое время прошло.
 
 
Только солнышко скроется
Да падет темнота,
Выходи ты под Троицу
Без Христа – без креста.
 
 
Пусть несут тебя ноженьки
Не к дружку твоему —
Непроезжей дороженькой —
В непроглядную тьму.
Да сними – не забудь же —
Образочек с груди.
А придешь на распутье —
К земле припади.
 
 
Позовет тебя – глухо,
Ты откликнись – светло.
– Мне – что? Я старуха,
Мое время прошло.
 

21 мая 1917

«В лоб целовать – заботу стереть…»

 
В лоб целовать – заботу стереть.
В лоб целую.
 
 
В глаза целовать – бессонницу снять.
В глаза целую.
 
 
В губы целовать – водой напоить.
В губы целую.
 
 
В лоб целовать – память стереть.
В лоб целую.
 

5 июня 1917

«Горечь! Горечь! Вечный привкус…»

 
Горечь! Горечь! Вечный привкус
На губах твоих, о страсть!
Горечь! Горечь! Вечный искус —
Окончательнее пасть.
 
 
Я от горечи – целую
Всех, кто молод и хорош.
Ты от горечи – другую
Ночью зá руку ведешь.
 
 
С хлебом ем, с водой глотаю
Горечь-горе, горечь-грусть.
Есть одна трава такая
На лугах твоих, о Русь.
 

10 июня 1917

«Только живите! – Я уронила руки…»

 
Только живите! – Я уронила руки,
Я уронила нá руки жаркий лоб.
Так молодая Буря слушает Бога —
Где-нибудь в поле, в какой-нибудь темный час.
 
 
И на высокий вал моего дыханья
Властная вдруг – словно с неба – ложится длань,
 
 
И на уста мои – чьи-то уста ложатся.
– Так молодую Бурю слушает Бог.
 

20 июня 1917

«Да будет день! – и тусклый день туманный…»

 
Да будет день! – и тусклый день туманный
Как саван пал над мертвою водой.
Взглянув на мир с полуулыбкой странной:
– Да будет ночь! – тогда сказал другой.
 
 
И, отвернув задумчивые очи,
Он продолжал заоблачный свой путь.
Тебя пою, родоначальник ночи,
Моим ночам и мне сказавший: будь.
 

3 или 4 июля 1917

«И призвал тогда Князь света – Князя тьмы…»

 
И призвал тогда Князь света – Князя тьмы,
И держал он Князю тьмы – такую речь:
– Оба княжим мы с тобою. День и ночь
Поделили поровну с тобой.
 
 
Так чего ж за нею белым днем
Ходишь-бродишь, речь заводишь под окном?
 
 
Отвечает Князю света – Темный князь:
– То не я хожу-брожу, Пресветлый, – нет!
То сама она в твой светлый Божий день
По пятам моим гоняет, словно тень.
 
 
То сама она мне вздоху не дает, —
Днем и ночью обо мне поет.
 
 
И сказал тогда Князь света – Князю тьмы:
– Ох, великий ты обманщик, Темный князь!
Ходит-бродит, речь заводит, песнь поет?
Ну посмотрим, Князь темнейший, чья возьмет?
И пошел тогда промеж князьями – спор.
О сю пору он не кончен, княжий спор.
 

4 июля 1917

Вонеме

 
Помнишь плащ голубой,
Фонари и лужи?
Как играли с тобой
Мы в жену и мужа.
 
 
Мой первый браслет,
Мой белый корсет,
Твой малиновый жилет, —
Наш клетчатый плед?!
 
 
Ты, по воле судьбы,
Все писал сонеты.
Я варила бобы
Юному поэту.
 
 
Как над картою вин
Мы на пальцы дули,
Как в дымящий камин
Полетели стулья.
 
 
Помнишь – шкаф под орех?
Холод был отчаянный!
Мой страх, твой смех,
Гнев домохозяина.
 
 
Как стучал нам сосед,
Флейтою разбужен…
Поцелуи – в обед,
И стихи – на ужин…
 
 
Мой первый браслет,
Мой белый корсет,
Твой малиновый жилет —
Наш клетчатый плед…
 

7 июля 1917

«Только в очи мы взглянули – без остатка…»

 
Только в очи мы взглянули – без остатка,
Только голос наш до вопля вознесен, —
Как на горло нам – железная перчатка
Опускается – по имени – закон.
 
 
Слезы в очи загоняет, воды —
В берега, проклятие – в уста.
И стремит железная свобода
Вольнодумца с первого моста.
 
 
И на грудь, где наши рокоты и стоны,
Опускается железное крыло.
Только в обруче огромного закона
Мне просторно – мне спокойно – мне светло.
 

25 августа 1917

«Поздний свет тебя тревожит?..»

 
Поздний свет тебя тревожит?
Не заботься, господин!
Я – бессонна. Спать не может
Кто хорош и кто один.
Нам бессонница – не бремя,
Отродясь кипим в котле.
Так-то лучше. Будет время
Телу выспаться в земле.
 
 
Ни зевоты, ни ломоты,
Сын – уснул, а друг – придет.
Друг за матерью посмотрит,
Сына Бог побережет.
 
 
Поделю ж, пока пригожа,
И пока одной невмочь, —
Бабью жизнь свою по-Божьи:
Сыну – день, а другу – ночь.
 

4 сентября 1917

«Я помню первый день, младенческое зверство…»

 
Я помню первый день, младенческое зверство,
Истомы и глотка божественную муть,
Всю беззаботность рук, всю бессердечность сердца,
Что камнем падало – и ястребом – на грудь.
 
 
И вот – теперь – дрожа от жалости и жара,
Одно: завыть, как волк, одно: к ногам припасть,
Потупиться – понять, – что сладострастью кара —
Жестокая любовь и каторжная страсть.
 

4 сентября 1917

«И вот, навьючив на верблюжий горб…»

 
И вот, навьючив на верблюжий горб,
На добрый – стопудовую заботу,
Отправимся – верблюд смирен и горд —
Справлять неисправимую работу.
 
 
Под темной тяжестью верблюжьих тел —
Мечтать о Ниле, радоваться луже,
Как господин и как Господь велел —
Нести свой крест по-Божьи, по-верблюжьи.
И будут в зареве пустынных зорь
Горбы – болеть, купцы – гадать: откуда,
Какая это вдруг напала хворь
На доброго, покорного верблюда?
 
 
Но, ни единым взглядом не моля, —
Вперед, вперед, с сожженными губами,
Пока Обетованная земля
Большим горбом не встанет над горбами.
 

14 сентября 1917

«Спят, не разнимая рук…»

 
Спят, не разнимая рук,
С братом – брат,
С другом – друг.
Вместе, на одной постели.
 
 
Вместе пили, вместе ели.
 
 
Я укутала их в плед,
Полюбила их навеки.
Я сквозь сомкнутые веки
Странные читаю вести:
 
 
Радуга: двойная слава,
Зарево: двойная смерть,
 
 
Этих рук не разведу.
Лучше буду,
Лучше буду —
Полымем пылать в аду!
 

11 января 1918

«Уедешь в дальние края…»

 
Уедешь в дальние края,
Остынешь сердцем. – Не остыну.
Распутица – заря – румыны —
Младая спутница твоя…
 
 
Кто бросил розы на снегу?
Ах, это шкурка мандарина…
И крутится в твоем мозгу:
Мазурка – море – смерть – Марина…
 

Февраль 1918

«С вербочкою светлошерстой…»

 
С вербочкою светлошерстой —
Светлошерстая сама —
Меряю Господни версты
И господские дома.
 
 
Вербочка! Небесный житель!
– Вместе в небо! – Погоди!
Так и в землю положите
С вербочкою на груди.
Вербное воскресенье 1918 г.
 

Психея

 
Не самозванка – я пришла домой,
И не служанка – мне не надо хлеба.
Я – страсть твоя, воскресный отдых твой,
Твой день седьмой, твое седьмое небо.
Там на земле мне подавали грош
И жерновов навешали на шею.
– Возлюбленный! – Ужель не узнаешь?
Я ласточка твоя – Психея!
 

 
Нá тебе, ласковый мой, лохмотья,
Бывшие некогда нежной плотью.
Все истрепала, изорвала, —
Только осталось что два крыла.
 
 
Одень меня в свое великолепье,
Помилуй и спаси.
А бедные истлевшие отрепья —
Ты в ризницу снеси.
 

13 мая 1918

«В черном небе – слова начертаны…»

 
В черном небе – слова начертаны —
И ослепли глаза прекрасные…
И не страшно нам ложе смертное,
И не сладко нам ложе страстное.
 
 
В поте – пишущий, в поте – пашущий!
Нам знакомо иное рвение:
Легкий огнь, над кудрями пляшущий, —
Дуновение – вдохновения!
 

14 мая 1918

«Благословляю ежедневный труд…»

 
Благословляю ежедневный труд,
Благословляю еженощный сон.
Господню милость – и Господен суд,
Благой закон – и каменный закон.
 
 
И пыльный пурпур свой, где столько дыр…
И пыльный посох свой, где все лучи!
Еще, Господь, благословляю – мир
В чужом дому – и хлеб в чужой печи.
 

21 мая 1918

«Умирая, не скажу: была…»

 
Умирая, не скажу: была.
И не жаль, и не ищу виновных.
Есть на свете поважней дела
Страстных бурь и подвигов любовных.
 
 
Ты – крылом стучавший в эту грудь,
Молодой виновник вдохновенья —
Я тебе повелеваю: – будь!
Я – не выйду из повиновенья.
 

30 июня 1918

«Ночи без любимого – и ночи…»

 
Ночи без любимого – и ночи
С нелюбимым, и большие звезды
Над горячей головой, и руки,
Простирающиеся к Тому —
Кто от века не был – и не будет,
Кто не может быть – и должен быть…
И слеза ребенка по герою,
И слеза героя по ребенку,
И большие каменные горы
На груди того, кто должен – вниз…
Знаю все, что было, все, что будет,
Знаю всю глухонемую тайну,
Что на темном, на косноязычном
Языке людском зовется – Жизнь.
 

<Между 30 июня и 6 июля 1918>

«Руки, которые не нужны…»

 
Руки, которые не нужны
Милому, служат – Миру.
Доблестным званьем Мирской Жены
Нас увенчала – Лира.
 
 
Много незваных на царский пир, —
Надо им спеть на ужин!
Милый не вечен, но вечен – Мир.
Не понапрасну служим.
 

6 июля 1918

«Я сказала, а другой услышал…»

 
Я сказала, а другой услышал
И шепнул другому, третий – понял,
А четвертый, взяв дубовый посох,
В ночь ушел – на подвиг. Мир об этом
Песнь сложил, и с этой самой песней
На устах – о жизнь! – встречаю смерть.
 

6 июля 1918

«Я – страница твоему перу…»

 
Я – страница твоему перу.
Все приму. Я белая страница.
Я – хранитель твоему добру:
Возращу и возвращу сторицей.
 
 
Я – деревня, черная земля.
Ты мне – луч и дождевая влага.
Ты – Господь и Господин, а я —
Чернозем – и белая бумага!
 

10 июля 1918

«Как правая и левая рука…»

 
Как правая и левая рука —
Твоя душа моей душе близка.
 
 
Мы смежены, блаженно и тепло,
Как правое и левое крыло.
 
 
Но вихрь встает – и бездна пролегла
От правого – до левого крыла!
 

10 июля 1918

«Рыцарь ангелоподобный…»

 
Рыцарь ангелоподобный —
Долг! – Небесный часовой!
Белый памятник надгробный
На моей груди живой.
 
 
За моей спиной крылатой
Вырастающий ключарь,
Еженощный соглядатай,
Ежеутренний звонарь…
Страсть, и юность, и гордыня —
Все сдалось без мятежа,
Оттого что ты рабыне
Первый молвил: – Госпожа!
 

14 июля 1918

«Мой день беспутен и нелеп…»

 
Мой день беспутен и нелеп:
У нищего прошу на хлеб,
Богатому даю на бедность,
 
 
В иголку продеваю – луч,
Грабителю вручаю – ключ,
Белилами румяню бледность.
 
 
Мне нищий хлеба не дает,
Богатый денег не берет,
Луч не вдевается в иголку,
 
 
Грабитель входит без ключа,
А дура плачет в три ручья —
Над днем без славы и без толку.
 

29 июля 1918

«Каждый стих – дитя любви…»

 
Каждый стих – дитя любви,
Нищий незаконноро жденный,
Первенец – у колеи
На поклон ветрам – положенный.
 
 
Сердцу – ад и алтарь,
Сердцу – рай и позор.
Кто – отец? Может – царь,
Может – царь, может – вор.
 

14 августа 1918

«Стихи растут, как звезды и как розы…»

 
Стихи растут, как звезды и как розы,
Как красота – ненужная в семье.
А на венцы и на апофеозы —
Один ответ: – Откуда мне сий?
 
 
Мы спим – и вот, сквозь каменные плиты,
Небесный гость в четыре лепестка.
О мир, пойми! Певцом – во сне – открыты
Закон звезды и формула цветка.
 

14 августа 1918

«Если душа родилась крылатой…»

 
Если душа родилась крылатой —
Чтó ей хоромы и чтó ей хаты!
Что Чингисхан ей – и чтó – Орда!
Два на миру у меня врага,
Два близнеца – неразрывно-слитых:
Голод голодных – и сытость сытых!
 

18 августа 1918

Але

 
Не знаю – где ты и где я.
Те ж песни и те же заботы.
Такие с тобою друзья!
Такие с тобою сироты!
 
 
И так хорошо нам вдвоем —
Бездомным, бессонным и сирым…
Две птицы: чуть встали – поем,
Две странницы: кормимся миром.
 

 
И бродим с тобой по церквам
Великим – и малым, прихо дским.
И бродим с тобой по домам
Убогим – и знатным, господским.
 
 
Когда-то сказала: – Купи! —
Сверкнув на кремлевские башни.
Кремль – твой от рождения. – Спи,
Мой первенец светлый и страшный.
 

 
И как под землею трава
Дружи́тся с рудою железной, —
Все видят пресветлые два
Провала в небесную бездну.
– Сивилла! – Зачем моему
Ребенку – такая судьбина?
Ведь русская доля – ему…
И век ей: Россия, рябина…
 

24 августа 1918

«Чтó другим не нужно – несите мне!..»

 
Чтó другим не нужно – несите мне!
Все должно сгореть на моем огне!
Я и жизнь маню, я и смерть маню
В легкий дар моему огню.
 
 
Пламень любит – легкие вещества:
Прошлогодний хворост – венки – слова —
Пламень – пышет с подобной пищи!
Вы ж восстанете – пепла чище!
 
 
Птица-Феникс – я, только в огне пою!
Поддержите высокую жизнь мою!
Высоко горю – и горю дотла!
И да будет вам ночь – светла!
Ледяной костер, огневой фонтан!
Высоко несу свой высокий стан,
Высоко несу свой высокий сан —
Собеседницы и Наследницы!
 

2 сентября 1918