Текст книги "Да будет день!"

Берлину

 
Дождь убаюкивает боль.
Под ливни опускающихся ставень
Сплю. Вздрагивающих асфальтов вдоль
Копыта – как рукоплесканья.
 
 
Поздравствовалось – и слилось.
В оставленности златозарной
Над сказочнейшим из сиротств
Вы смилостивились, казармы!
 

Берлин, 10 июля 1922

Из цикла «Сивилла»

 
Сивилла: выжжена, сивилла: ствол.
Все птицы вымерли, но Бог вошел.
 
 
Сивилла: выпита, сивилла: сушь.
Все жилы высохли: ревностен муж!
Сивилла: выбыла, сивилла: зев
Доли и гибели. – Древо меж дев.
 
 
Державным деревом в лесу нагом —
Сначала деревом шумел огонь.
 
 
Потом, под веками – вразбег, врасплох,
Сухими реками взметнулся Бог.
 
 
И вдруг, отчаявшись искать извне,
Сердцем и голосом упав: во мне!
 
 
Сивилла: вещая! Сивилла: свод!
Так Благовещенье свершилось в тот
 
 
Час нестареющий, так в седость трав
Бренная девственность, пещерой став
 
 
Дивному голосу…
– так в звездный вихрь
Сивилла: выбывшая из живых.
 

Прага, 5 августа 1922

 
Каменной глыбой серой,
С веком порвав родство.
Тело твое – пещера
Голоса твоего.
 
 
Недрами – в ночь, сквозь слепость
Век, слепотой бойниц.
Глухонемая крепость
Над пестротою жниц.
 
 
Кутают ливни плечи
В плащ, плесневеет гриб.
Тысячелетья плещут
У столбняковых глыб.
 
 
Горе горé! Под толщей
Век, в прозорливых тьмах —
Глиняные осколки
Царств и дорожный прах
 
 
Битв…
 

6 августа 1922

Берегись…

 
Но тесна вдвоем
Даже радость утр.
Оттолкнувшись лбом
И подавшись внутрь
 
 
(Ибо странник – Дух,
И идет один),
До начальных глин
Потупляя слух —
 
 
Над источником
Слушай-слушай, Адам,
Чту проточные
Жилы рек – берегам:
 
 
– Ты и путь и цель,
Ты и след и дом.
Никаких земель
Не открыть вдвоем.
 
 
В горний лагерь лбов
Ты и мост и взрыв.
(Самовластен – Бог
И меж всех ревнив.)
 
 
Над источником
Слушай-слушай, Адам,
Чту проточные
Жилы рек – берегам:
 
 
– Берегись слуги,
Дабы в отчий дом
В гордый час трубы
Не предстать рабом.
 
 
Берегись жены,
Дабы, сбросив прах,
В голый час трубы
Не предстать в перстнях.
 
 
Над источником
Слушай-слушай, Адам.
Чту проточные
Жилы рек – берегам:
 
 
– Берегись! Не строй
На родстве высот.
(Ибо крепче – той
В нашем сердце – тот.)
 
 
Говорю, не льстись
На орла, – скорбит
Об упавшем ввысь
По сей день – Давид!
 
 
Над источником
Слушай-слушай, Адам,
Чту проточные
Жилы рек – берегам:
 
 
– Берегись могил:
Голодней блудниц!
Мертвый был и сгнил:
Берегись гробниц!
 
 
От вчерашних правд
В доме – смрад и хлам.
Даже самый прах
Подари ветрам!
Над источником
Слушай-слушай, Адам,
Чту проточные
Жилы рек – берегам:
– Берегись…
 

8 августа 1922

Деревья

Моему чешскому другу,

Анне Антоновне Тесковой

 
В смертных изверясь,
Зачароваться не тщусь.
В старческий вереск,
В среброскользящую сушь,
 
 
– Пусть моей тени
Славу трубят трубачи! —
В вереск-потери,
В вереск-сухие ручьи.
Старческий вереск!
Голого камня нарост!
Удостоверясь
В тождестве наших сиротств,
 
 
Сняв и отринув
Клочья последней парчи —
В вереск-руины,
В вереск-сухие ручьи.
 
 
Жизнь: двоедушье
Дружб и удушье уродств.
Седью и сушью
(Ибо вожатый – суров),
 
 
Ввысь, где рябина
Краше Давида-царя!
В вереск-седины,
В вереск-сухие моря.
 

5 сентября 1922

 
Когда обидой – опилась
Душа разгневанная,
Когда семижды зареклась
Сражаться с демонами —
 
 
Не с теми, ливнями огней
В бездну нисхлестнутыми:
С земными низостями дней,
С людскими косностями, —
 
 
Деревья! К вам иду! Спастись
От рева рыночного!
Вашими вымахами ввысь
Как сердце выдышано!
 
 
Дуб богоборческий! В бои
Всем корнем шествующий!
Ивы-провидицы мои!
Березы-девственницы!
 
 
Вяз – яростный Авессалом,
На пытке вздыбленная
Сосна – ты, уст моих псалом:
Горечь рябиновая…
 
 
К вам! В живоплещущую ртуть
Листвы – пусть рушащейся!
Впервые руки распахнуть!
Забросить рукописи!
 
 
Зеленых отсветов рои…
Как в руки – плещущие…
Простоволосые мои,
Мои трепещущие!
 

8 сентября 1922

 
Купальщицами, в легкий круг
Сбитыми – стаей
Нимф-охранительниц – и вдруг,
Гривы взметая,
 
 
В закинутости лбов и рук,
– Свиток развитый! —
В пляске, кончающейся вдруг
Взмахом защиты —
Длинную руку на бедро…
Вытянув выю…
Березовое серебро
Ручьи живые!
 

9 сентября 1922

 
Други! Братственный сонм!
Вы, чьим взмахом сметен
След обиды земной.
Лес! – Элизиум мой!
 
 
В громком таборе дружб
Собутыльница душ,
Кончу, трезвость избрав,
День – в тишайшем из братств.
 
 
Ах, с топочущих стогн
В легкий жертвенный огнь
Рощ! В великий покой
Мхов! В струение хвой…
 
 
Древа вещая весть!
Лес, вещающий: Есть
Здесь, над сбродом кривизн, —
Совершенная жизнь:
 
 
Где ни рабств, ни уродств,
Там, где все во весь рост,
Там, где правда видней:
По ту сторону дней…
 

17 сентября 1922

 
Беглецы? Вестовые?
Отзовись, коль живые!
Чернецы верховые,
В чащах Бога узрев?
 
 
Сколько мчащих сандалий!
Сколько пышущих зданий!
Сколько гончих и ланей —
В убеганье дерев!
 
 
Лес! Ты нынче – наездник!
То, что люди болезнью
Называют: последней
Судорогою древес —
 
 
Это – в платье просторном —
Отрок, нектаром вскормлен.
Это – сразу и с корнем
Ввысь сорвавшийся лес.
 
 
Нет, иное: не хлопья —
В сухолистом потопе!
Вижу: опрометь копий!
Слышу: рокот кровéй!
 
 
И в разверстой хламиде
Пролетая – кто видел?! —
То Саул за Давидом:
Смуглой смертью своей!
 

3 октября 1922

 
Не краской, не кистью!
Свет – царство его, ибо сед.
Ложь – красные листья:
Здесь свет, попирающий цвет.
 
 
Цвет, попранный светом.
Свет – цвету пятою на грудь.
Не в этом, не в этом
Ли тайна, и сила, и суть
 
 
Осеннего леса?
Над тихою заводью дней
Как будто завеса
Рванулась – и грозно за ней…
 
 
Как будто бы сына
Провидишь сквозь ризу разлук —
Слова: Палестина
Встают, и Элизиум вдруг…
 
 
Струенье… Сквоженье…
Сквозь трепетов мелкую вязь —
Свет, смерти блаженнее,
И – обрывается связь.
 
 
Осенняя седость.
Ты, Гётевский апофеоз!
Здесь многое спелось,
А больше еще – расплелось.
 
 
Так светят седины:
Так древние главы семьи —
Последнего сына,
Последнейшего из семи —
 
 
В последние двери —
Простертым свечéнием рук…
(Я краске не верю!
Здесь пурпур – последний из слуг!)
 
 
…Уже и не светом:
Каким-то свеченьем светясь…
Не в этом, не в этом
Ли – и обрывается связь.
 
 
Так светят пустыни.
И – больше сказав, чем могла:
Пески Палестины,
Элизиума купола…
 

9 октября 1922

 
Та, что без видения спала, —
Вздрогнула и встала.
В строгой постепенности псалма,
Зрительною скáлой —
Сонмы просыпающихся тел:
Руки! – Руки! – Руки!
Словно воинство под градом стрел,
Спелое для му́ки.
 
 
Свитки рассыпающихся в прах
Риз, сквозных как сети.
Руки, прикрывающие пах,
(Девственниц!) – и плети
 
 
Старческих, не знающих стыда…
Отроческих – птицы!
Конницею на трубу суда!
Стан по поясницу
 
 
Выпростав из гробовых пелен —
Взлет седобородый:
Есмь! – Переселенье! – Легион!
Целые народы
 
 
Выходцев! – На милость и на гнев!
Ви́ди! – Бу́ди! – Вспомни!
…Несколько взбегающих дерев
Вечером, на всхолмье.
 

13 октября 1922

 
Кто-то едет – к смертной победе.
У деревьев – жесты трагедий.
Иудеи – жертвенный танец!
У деревьев – трепеты таинств.
 
 
Это – заговор против века:
Веса, счета, времени, дроби.
Се – разодранная завеса:
У деревьев – жесты надгробий…
 
 
Кто-то едет. Небо – как въезд.
У деревьев – жесты торжеств.
 

7 мая 1923

 
Каким наитием,
Какими истинами,
О чем шумите вы,
Разливы лиственные?
 
 
Какой неистовой
Сивиллы таинствами —
О чем шумите вы,
О чем беспамятствуете?
 
 
Что в вашем веянье?
Но знаю – лечите
Обиду Времени
Прохладной Вечности.
 
 
Но юным гением
Восстав – порочите
Ложь лицезрения
Перстом заочности.
 
 
Чтоб вновь, как некогда,
Земля – казалась нам.
Чтобы под вéками
Свершались замыслы.
 
 
Чтобы монетами
Чудес – не чваниться!
Чтобы под веками
Свершались таинства!
 
 
И прочь от прочности!
И прочь от срочности!
В поток! – В пророчества
Речами косвенными…
 
 
Листва ли – листьями?
Сивилла ль – выстонала?
…Лавины лиственные,
Руины лиственные…
 

9 мая 1923

«Золото моих волос…»

 
Золото моих волос
Тихо переходит в седость.
Не жалейте: все сбылось,
Все в груди слилось и – спелось.
 
 
Спелось – как вся даль слилась
В стонущей трубе окраины.
Господи! Душа сбылась, —
Умысел твой самый тайный.
 
 
Несгорающую соль
Дум моих – ужели пепел
Фениксов отдам за смоль
Временных великолепий?
 
 
Да и ты посеребрел,
Спутник мой! К громам и ды́мам,
К молодым сединам дел —
Дум моих причти седины.
 
 
Горделивый златоцвет,
Роскошью своей не чванствуй:
Молодым сединам бед
Лавр пристал – и дуб гражданский.
 

Между 17 и 23 сентября 1922

Седые волосы

 
Это пеплы сокровищ:
Утрат, обид.
Это пеплы, пред коими
В прах – гранит.
 
 
Голубь голый и светлый,
Не живущий четой.
Соломоновы пеплы
Над великой тщетой.
 
 
Беззакатного времени
Грозный мел.
Значит, Бог в мои двери —
Раз дом сгорел!
 
 
Не удушенный в хламе,
Снам и дням господин,
Как отвесное пламя
Дух – из ранних седин!
 
 
И не вы меня предали,
Годы, в тыл!
Эта седость – победа
Бессмертных сил.
 

27 сентября 1922

Хвала богатым

 
И засим, упредив заране,
Что меж мной и тобою – мили!
Что себя причисляю к рвани,
Что честно мое место в мире:
 
 
Под колесами всех излишеств:
Стол уродов, калек, горбатых…
И засим, с колокольной крыши
Объявляю: люблю богатых!
 
 
За их корень, гнилой и шаткий,
С колыбели растящий рану,
За растерянную повадку
Из кармана и вновь к карману.
 
 
За тишайшую просьбу уст их,
Исполняемую как окрик.
И за то, что их в рай не впустят,
И за то, что в глаза не смотрят.
 
 
За их тайны – всегда с нарочным!
За их страсти – всегда с рассыльным!
За навязанные им ночи,
(И целуют и пьют насильно!)
И за то, что в учетах, в скуках,
В позолотах, в зевотах, в ватах,
Вот меня, наглеца, не купят —
Подтверждаю: люблю богатых!
 
 
А еще, несмотря на бритость,
Сытость, питость (моргну – и трачу!),
За какую-то – вдруг – побитость,
За какой-то их взгляд собачий,
 
 
Сомневающийся… – не стержень
Ли к нулям? Не шалят ли гири?
И за то, что меж всех отверженств
Нет – такого сиротства в мире!
 
 
Есть такая дурная басня:
Как верблюды в иглу пролезли.
…За их взгляд, изумленный нáсмерть,
Извиняющийся в болезни,
Как в банкротстве… «Ссудил бы… Рад бы —
Да…»
За тихое, с уст зажатых:
«По каратам считал, я – брат был…»
Присягаю: люблю богатых!
 

30 сентября 1922

«Спаси, Господи, дым!..»

 
Спаси, Господи, дым!
– Дым-то, Бог с ним! А главное – сырость!
С тем же страхом, с каким
Переезжают с квартиры:
 
 
С той же лампою вплоть, —
Лампой нищенств, студенчеств, окраин.
– Хоть бы деревце, хоть
Для детей! – И каков-то хозяин?
 
 
И не слишком ли строг
Тот, в монистах, в монетах, в туманах,
Непреклонный как рок
Перед судорогою карманов?
 
 
И каков-то сосед?
Хорошо б холостой, да потише!
Тоже сладости нет
В том-то, в старом – да нами надышан
 
 
Дом, пропитан насквозь!
Нашей затхлости запах! Как с ватой
В ухе – спелось, сжилось!
Не чужими: своими захватан!
 
 
Стар-то стар, сгнил-то сгнил,
А все мил… А уж тут: номера ведь!
Как рождаются в мир —
Я не знаю; но так умирают.
 

30 сентября 1922

Бог

 
Лицо без обличия.
Строгость. – Прелесть.
Всé ризы делившие
В тебе спелись.
 
 
Листвою опавшею,
Щебнем рыхлым.
Всé криком кричавшие
В тебе стихли.
 
 
Победа над ржавчиной —
Кровью – сталью.
Всé навзничь лежавшие
В тебе встали.
 

1 октября 1922

 
Нищих и горлиц
Сирый распев.
То не твои ли
Ризы простерлись
В беге дерев?
Рощ, перелесков.
 
 
Книги и храмы
Людям отдав – взвился.
Тайной охраной
Хвойные мчат леса:
– Скроем! – Не выдадим!
Следом гусиным
Землю на сон крестил.
Даже осиной
Мчал – и ее простил:
Даже за сына!
 
 
Нищие пели:
– Темен, ох, темен лес!
Нищие пели:
– Сброшен последний крест!
Бог из церквей воскрес!
 

4 октября 1922

 
О, его не привяжете
К вашим знакам и тяжестям!
Он в малейшую скважинку,
Как стройнейший гимнаст…
 
 
Разводными мостами и
Перелетными стаями,
Телеграфными сваями
Бог – уходит от нас.
 
 
О, его не приучите
К пребыванью и к участи!
В чувств оседлой распутице
Он – седой ледоход.
 
 
О, его не догоните!
В домовитом поддоннике
Бог – ручною бегонией
На окне не цветет!
 
 
Всé под кровлею сводчатой
Ждали зова и зодчего.
И поэты и летчики —
Всé отчаивались!
 
 
Ибо бег он – и движется.
Ибо звездная книжища
Вся: от Аз и до Ижицы —
След плаща его лишь!
 

5 октября 1922

Рассвет на рельсах

 
Покамест день не встал
С его страстями стравленными,
Из сырости и шпал
Россию восстанавливаю.
 
 
Из сырости – и свай,
Из сырости – и серости.
Покамест день не встал
И не вмешался стрелочник.
 
 
Туман еще щадит,
Еще в холсты запахнутый
Спит ломовой гранит,
Полей не видно шахматных…
 
 
Из сырости – и стай…
Еще вестями шалыми
Лжет вороная сталь —
Еще Москва за шпалами!
 
 
Так, под упорством глаз —
Владением бесплотнейшим —
Какая разлилась
Россия – в три полотнища!
 
 
И – шире раскручу:
Невидимыми рельсами
По сырости пущу
Вагоны с погорельцами:
 
 
С пропавшими навек
Для Бога и людей!
(Знак: сорок человек
И восемь лошадей.)
 
 
Так, посредине шпал,
Где даль шлагбаумом выросла,
Из сырости и шпал,
Из сырости – и сирости,
 
 
Покамест день не встал
С его страстями стравленными —
Во всю горизонталь
Россию восстанавливаю!
 
 
Без низости, без лжи:
Даль – да две рельсы синие…
Эй, вот она! – Держи!
По линиям, по линиям…
 

12 октября 1922

«В сиром воздухе загробном…»

 
В сиром воздухе загробном —
Перелетный рейс…
Сирой проволоки вздроги,
Повороты рельс…
 
 
Точно жизнь мою угнали
По стальной версте —
В сиром мо́роке – две дали…
(Поклонись Москве!)
 
 
Точно жизнь мою убили.
Из последних жил
В сиром мо́роке в две жилы
Истекает жизнь.
 

28 октября 1922

Душа

 
Выше! Выше! Лови – летчицу!
Не спросившись лозы – отческой
Нереидою по-лощется,
Нереидою в ла-зурь!
 
 
Лира! Лира! Хвалынь – синяя!
Полыхание крыл – в скинии!
Над мотыгами – и – спинами
Полыхание двух бурь!
 
 
Муза! Муза! Да как – смеешь ты?
Только узел фаты – веющей!
Или ветер станиц – шелестом
О страницы – и, смыв, взмыл…
 
 
И покамест – счета – кипами,
И покамест – сердца – хрипами,
Закипание – до – кипени
Двух вспененных – крепись – крыл.
Так, над вашей игрой – крупною,
(Между тру́пами – и́ – куклами!)
Не общупана, нé куплена,
Полыхая и пля-ша —
 
 
Шестикрылая, ра-душная,
Между мнимыми – ниц! – сущая,
Не задушена вашими тушами,
Ду-ша!
 

10 февраля 1923

Скифские

 
Из недр и на ветвь – ры́сями!
Из недр и на ветр – свистами!
 
 
Гусиным пером писаны?
Да это ж стрела скифская!
 
 
Крутого крыла грифова
Последняя зга – Скифия!
 
 
Сосед, не спеши! Нечего
Спешить, коли верст – тысячи.
 
 
Разменной стрелой встречною
Когда-нибудь там – спишемся!
 
 
Великая – и – тихая
Меж мной и тобой – Скифия…
 
 
И спи, молодой, смутный мой
Сириец, стрелу смертную
 
 
Леилами – и – лютнями
Глуша…
Не ушам смертного —
 
 
(Единожды в век слышимый)
Эпический бег – Скифии!
 

11 февраля 1923

 
Как по синей по степи
Да из звездного ковша
Да на лоб тебе да…
– Спи,
Синь подушками глуша.
 
 
Дыши – да не дунь,
Гляди – да не глянь.
Волынь-криволунь,
Хвалынь-колывань.
 
 
Как по льстивой по трости́
Росным бисером плеща,
Заработают персты…
Шаг – подушками глуша,
 
 
Лежи – да не двинь,
Дрожи – да не грянь.
Волынь-перелынь,
Хвалынь-завирань.
 
 
Как из моря из Каспий —
ского – синего плаща,
Стрела свистнула да…
(спи,
Смерть подушками глуша…)
Лови – да не тронь,
Тони – да не кань.
Волынь-перезвонь,
Хвалынь-целовань.
 

13 февраля 1923

Офелия – Гамлету

 
Гамлетом – перетянутым – натуго,
В нимбе разуверенья и знания,
Бледный – до последнего атома…
(Год тысяча который – издания?)
 
 
Наглостью и пустотой – не тронете!
(Отроческие чердачные залежи!)
Некоей тяжеловесной хроникой
Вы на этой груди – лежали уже!
 
 
Девственник! Женоненавистник! Вздорную
Нежить предпочедший!.. Думали ль
Раз хотя бы о том – что сорвано
В маленьком цветнике безумия…
Розы?.. Но ведь это же – тсс! —
Будущность!
Рвем – и новые растут! Предали ль
Розы хотя бы раз? Любящих —
Розы хотя бы раз? – Убыли ль?
 
 
Выполнив (проблагоухав!), тонете…
– Не было! – Но встанем в памяти
В час, когда над ручьевой хроникой
Гамлетом – перетянутым – встанете…
 

28 февраля 1923

Офелия – в защиту королевы

 
Принц Гамлет! Довольно червивую залежь
Тревожить… На розы взгляни!
Подумай о той, что – единого дня
лишь —
Считает последние дни.
 
 
Принц Гамлет! Довольно царицыны
недра
Порочить… Не девственным – суд
Над страстью. Тяжéле виновная – Федра:
О ней и поныне поют.
 
 
И будут! – А вы с вашей примесью мела
И тлена… С костями злословь,
Принц Гамлет! Не вашего разума дело
Судить воспаленную кровь.
 
 
Но если… Тогда берегитесь!.. Сквозь плиты —
Ввысь – в опочивальню – и всласть!
Своей королеве встаю на защиту —
Я, ваша бессмертная страсть.
 

28 февраля 1923

Провода

 
Вереницею певчих свай,
Подпирающих Эмпиреи,
Посылаю тебе свой пай
Праха дольнего.
По аллее
Вздохов – проволокой к столбу —
Телеграфное: лю-ю-блю…
 
 
Умоляю… (печатный бланк
Не вместит! Проводами проще!)
Это – сваи, на них Атлант
Опустил скаковую площадь
Небожителей…
Вдоль свай
Телеграфное: про-о-щай…
 
 
Слышишь? Это последний срыв
Глотки сорванной: про-о-стите…
Это – снасти над морем нив
Атлантический путь тихий:
 
 
Выше, выше – и сли-лись
В Ариаднино: ве-ер-нись,
 
 
Обернись!.. Даровых больниц
Заунывное: нé выйду!
Это – про водами стальных
Проводо в – голоса Аида
Удаляющиеся… Даль
Заклинающее: жа-аль…
 
 
Пожалейте! (В сем хоре – сей
Различаешь?) В предсмертном крике
Упирающихся страстей —
Дуновение Эвридики:
 
 
Через насыпи – и – рвы
Эвридикино: у-у-вы,
 
 
Не у —
 

17 марта 1923

 
Чтоб высказать тебе… Да нет, в ряды
И в рифмы сдавленные… Сердце – шире!
Боюсь, что мало для такой беды
Всего Расина и всего Шекспира!
 
 
«Всé плакали, и если кровь болит…
Всé плакали, и если в розах – змеи…»
Но был один – у Федры – Ипполит!
Плач Ариадны – об одном Тезее!
Терзание! Ни берегов, ни вех!
Да, ибо утверждаю, в счете сбившись,
Что я в тебе утрачиваю всех
Когда-либо и где-либо небывших!
 
 
Какие чаянья – когда насквозь
Тобой пропитанный – весь воздух свыкся!
Раз Наксосом мне – собственная кость!
Раз собственная кровь под кожей – Стиксом!
 
 
Тщета! во мне она! Везде! закрыв
Глаза: без дна она! без дня! И дата
Лжет календарная…
 
 
Как ты – Разрыв,
Не Ариадна я и не…
 
 
– Утрата!
О, по каким морям и городам
Тебя искать? (Незримого – незрячей!)
Я про́воды вверяю проводáм,
И в телеграфный столб упершись – плачу.
 

18 марта 1923

 
Всé перебрав и всé отбросив
(В особенности – семафор!),
Дичайшей из разноголосиц
Школ, оттепелей… (целый хор
 
 
На помощь!) Рукава как стяги
Выбрасывая… – Без стыда! —
Гудят моей высокой тяги
Лирические провода.
 
 
Столб телеграфный! Можно ль кратче
Избрать? Доколе небо есть —
Чувств непреложный передатчик,
Уст осязаемая весть…
 
 
Знай, что доколе свод небесный,
Доколе зори к рубежу —
Столь явственно и повсеместно
И длительно тебя вяжу.
Чрез лихолетие эпохи,
Лжей насыпи – из снасти в снасть —
Мои неизданные вздохи,
Моя неистовая страсть…
 
 
Вне телеграмм (простых и срочных
Штампованностей постоянств!),
Весною стоков водосточных
И проволокою пространств.
 

19 марта 1923

 
Самовластная слобода!
Телеграфные провода!
 
 
Вожделений – моих – выспренных,
Крик – из чрева и на ветр!
Это сердце мое искрою
Магнетической – рвет метр.
 
 
– «Метр и меру?» Но чет-вертое
Измерение мстит! – Мчись
Над метрическими – мертвыми —
Лжесвидетельствами – свист!
 
 
Тсс… А ежели вдруг (всюду же
Провода и столбы?), лоб
Заломивши, поймешь: трудные
Словеса сии – лишь вопль
 
 
Соловьиный, с пути сбившийся:
– Без любимого мир пуст! —
В Лиру рук твоих влю – бившийся,
И в Лейлу твоих уст!
 

20 марта 1923

 
Не чернокнижница! В белой книге
Далей донских навострила взгляд!
Где бы ты ни был – тебя настигну,
Выстрадаю – и верну назад.
 
 
Ибо с гордыни своей, как с кедра,
Мир озираю: плывут суда,
Зарева рыщут… Морские недра
Выворочу – и верну со дна!
Перестрадай же меня! Я всюду:
Зори и руды я, хлеб и вздох,
Есмь я, и буду я, и добуду
Губы – как душу добудет Бог:
 
 
Через дыхание – в час твой хриплый,
Через архангельского суда
Изгороди! – Всé уста о шипья
Выкровяню и верну с одра!
Сдайся! Ведь это совсем не сказка!
 
 
– Сдайся! – Стрела, описавши круг…
– Сдайся! – Еще ни один не спасся
От настигающего без рук:
 
 
Через дыхание… (Перси взмыли,
Веки не видят, вкруг уст – слюда…)
Как прозорливица – Самуила
Выморочу – и вернусь одна:
 
 
Ибо другая с тобой, и в Судный
День не тягаются…
Вьюсь и длюсь.
Есмь я, и буду я, и добуду
Душу – как губы добудет уст
Упокоительница…
 

25 марта 1923

 
Час, когда вверху цари
И дары друг к другу едут.
(Час, когда иду с горы):
Горы начинают ведать.
 
 
Умыслы сгрудились в круг.
Судьбы сдвинулись: не выдать!
(Час, когда не вижу рук.)
Души начинают видеть.
 

25 марта 1923

 
В час, когда мой милый брат
Миновал последний вяз
(Взмахов, выстроенных в ряд),
Были слезы – больше глаз.
В час, когда мой милый друг
Огибал последний мыс
(Вздохов мысленных: вернись!),
Были взмахи – больше рук.
 
 
Точно руки – вслед – от плеч!
Точно губы вслед – заклясть!
Звуки растеряла речь,
Пальцы растеряла пясть.
 
 
В час, когда мой милый гость…
– Господи, взгляни на нас! —
Были слезы больше глаз
Человеческих и звезд
Атлантических…
 

26 марта 1923

 
Терпеливо, как щебень бьют,
Терпеливо, как смерти ждут,
Терпеливо, как вести зреют,
Терпеливо, как месть лелеют —
 
 
Буду ждать тебя (пальцы в жгут —
Так Монархини ждет наложник)
Терпеливо, как рифмы ждут,
Терпеливо, как руки гложут.
 
 
Буду ждать тебя (в землю – взгляд,
Зубы в губы. Столбняк. Булыжник).
Терпеливо, как негу длят,
Терпеливо, как бисер нижут.
 
 
Скрип полозьев, ответный скрип
Двери: рокот ветров таежных.
Высочайший пришел рескрипт:
– Смена царства и въезд вельможе.
 
 
И домой:
В неземной —
Да мой.
 

27 марта 1923

 
Весна наводит сон. Уснем.
Хоть врозь, а все ж сдается: все
Разрозненности сводит сон,
Авось увидимся во сне.
Всевидящий, он знает, чью
Ладонь – и в чью, кого – и с кем.
Кому печаль мою вручу,
Кому печаль мою повем.
 
 
Предвечную (дитя, отца
Не знающее и конца
Не чающее!). О печаль
Плачущих без плеча!
 
 
О том, что памятью с перста
Спадет, и камешком с моста…
О том, что заняты места,
О том, что наняты сердца
 
 
Служить – безвыездно – навек,
И жить – пожизненно – без нег!
О заживо – чуть встав! чем свет! —
В архив, в Элизиум калек.
 
 
О том, что тише ты и я
Травы, руды, беды, воды…
О том, что выстрочит швея:
Рабы – рабы – рабы – рабы.
 

5 апреля 1923