Текст книги "Да будет день!"

 
Вся его наука —
Мощь. Светлу – гляжу:
Пушкинскую руку
Жму, а не лижу.
 
 
Прадеду – товарка:
В той же мастерской!
Каждая помарка —
Как своей рукой.
 
 
Вольному – под стопки?
Мне, в котле чудес
Сем – открытой скобки
Ведающей – вес,
 
 
Мнящейся описки —
Смысл, короче – все.
Ибо нету сыска
Пуще, чем родство!
 
 
Пелось как – поется
И поныне – тáк.
Знаем, как «дается»!
Над тобой, «пустяк»,
 
 
Знаем – как потелось!
От тебя, мазок,
Знаю – как хотелось
В лес – на бал – в возок.
 
 
И как – спать хотелось!
Над цветком любви —
Знаю, как скрипелось
Негрскими зубьми!
 
 
Перья на воструты —
Знаю, как чинил!
Пальцы не просохли
От его чернил!
 
 
А зато – меж талых
Свеч, картежных сеч —
Знаю – как стрясалось!
От зеркал, от плеч
 
 
Голых, от бокалов
Битых на полу —
Знаю, как бежалось
К голому столу!
 
 
В битву без злодейства:
Самого – с самим!
– Пушкиным не бейте!
Ибо бью вас – им!
 

1931

 
Преодоленье
Косности русской —
Пушкинский гений?
Пушкинский мускул
 
 
На кашалотьей
Туше судьбы —
Мускул полета,
Бега,
Борьбы.
С утренней негой
Бившийся – бодро!
Ровного бега,
Долгого хода —
Мускул. Побегов
Мускул степных,
Шлюпки, что к брегу
Тщится сквозь вихрь.
 
 
Не онеду́жен
Русскою кровью —
О, не верблюжья
И не воловья
Жила (усердство
Из-под ремня!) —
Конского сердца
Мышца – моя!
 
 
Больше балласту —
Краше осанка!
Мускул гимнаста
И арестанта,
Что на канате
Собственных жил
Из каземата —
Соколом взмыл!
 
 
Пушкин, с монаршьих
Рук руководством
Бившийся так же
Нáсмерть – как бьется
(Мощь – прибывала,
Сила – росла)
С мускулом вала
Мускул весла.
 
 
Кто-то, на фуру
Несший: «Атлета
Мускулатура,
А не поэта!»
То – серафима
Сила – была:
Несокрушимый
Мускул – крыла.
 

10 июля 1931

 
Потусторонним
Залом царей.
– А непреклонный
Мраморный сей?
 
 
Столь величавый
В золоте барм.
– Пушкинской славы
Жалкий жандарм.
 
 
Автора – хаял,
Рукопись – стриг.
Польского края —
Зверский мясник.
 
 
Зорче вглядися!
Не забывай:
Певцоубийца
Царь Николай
Первый.
 

 
Нет, бил барабан перед смутным полком,
Когда мы вождя хоронили:
То зубы царевы над мертвым певцом
Почетную дробь выводили.
 
 
Такой уж почет, что ближайшим друзьям —
Нет места. В изглавье, в изножье,
И справа, и слева – ручищи по швам —
Жандармские груди и рожи.
 
 
Не дивно ли – и на тишайшем из лож
Пребыть поднадзорным мальчишкой?
На что-то, на что-то, на что-то похож
Почет сей, почетно – да слишком!
 
 
Гляди, мол, страна, как, молве вопреки,
Монарх о поэте печется!
Почетно – почетно – почетно – архи —
Почетно, – почетно – до черту!
 
 
Кого ж это так – точно воры ворá
Пристреленного – выносили?
Изменника? Нет. С проходного двора —
Умнейшего мужа России.
 

Медон, 19 июля 1931

 
Народоправству, свалившему трон,
Не упразднившему – тренья:
Не поручать палачам похорон
Жертв, цензорам – погребенья
 
 
Пушкиных. В непредуказанный срок,
В предотвращение смуты,
Не увозить под (великий!) шумок
По воровскому маршруту —
 
 
Не обрекать на последний мрак,
Полную глухонемость —
Тела, обкарнанного и так
Ножницами – в поэмах.
 

1931

Дом

 
Из-под нахмуренных бровей
Дом – будто юности моей
День, будто молодость моя
Меня встречает: – Здравствуй, я!
 
 
Так самочувственно-знаком
Лоб, прячущийся под плащом
Плюща, срастающийся с ним,
Смущающийся быть большим.
 
 
Недаром я – грузи! вези! —
В непросыхающей грязи́
Мне предоставленных трущоб
Фронтоном чувствовала лоб.
 
 
Аполлонический подъем
Музейного фронтона – лбом
 
 
Своим. От улицы вдали
Я за стихами кончу дни —
Как за ветвями бузины.
Глаза – без всякого тепла:
То зелень старого стекла,
Сто лет глядящегося в сад,
Пустующий – сто пятьдесят.
 
 
Стекла, дремучего, как сон,
Окна, единственный закон
Которого: гостей не ждать,
Прохожего не отражать.
 
 
Не сдавшиеся злобе дня,
Глаза, оставшиеся – да —
Зерцáлами самих себя.
 
 
Из-под нахмуренных бровей —
О зелень юности моей!
Та – риз моих, та – бус моих,
Та – глаз моих, та – слез моих…
 
 
Меж обступающих громад —
Дом – пережиток, дом – магнат,
Скрывающийся между лип.
Девический дагерротип
Души моей…
 

Медон, 6 сентября 1931

Бузина

 
Бузина цельный сад залила!
Бузина зелена, зелена!
Зеленее, чем плесень на чане,
Зелена – значит, лето в начале!
Синева – до скончания дней!
Бузина моих глаз зеленей!
 
 
А потом – через ночь – костром
Ростопчинским! – в очах красну
От бузинной пузырчатой трели.
Красней кори на собственном теле
По всем порам твоим, лазорь,
Рассыпающаяся корь
 
 
Бузины – до зимы, до зимы!
Что за краски разведены
В мелкой ягоде, слаще яда!
Кумача, сургуча и ада —
Смесь, коралловых мелких бус —
Блеск, запекшейся крови – вкус!
Бузина казнена, казнена!
Бузина – цельный зад залила
Кровью юных и кровью чистых,
Кровью веточек огнекистых —
Веселейшей из всех кровей:
Кровью сердца – твоей, моей…
 
 
А потом – водопад зерна,
А потом – бузина черна.
С чем-то сливовым, с чем-то липким.
Над калиткой, стонавшей скрипкой
Возле дома, который пуст, —
Одинокий бузинный куст.
 
 
Бузина, без ума, без ума
Я от бус твоих, бузина!
Степь – хунхузу, Кавказ – грузину,
Мне – мой куст под окном бузинный
Дайте. Вместо Дворцов Искусств
Только этот бузинный куст…
 
 
Новоселы моей страны!
Из-за ягоды бузины,
Детской жажды моей багровой,
Из-за древа и из-за слова:
Бузина (по сей день – ночьми…),
Яда – всосанного очьми…
 
 
Бузина багрова, багрова!
Бузина – цельный край забрала
В лапы: детство мое у власти.
 
 
Нечто вроде преступной страсти,
Бузина, меж тобой и мной.
Я бы века болезнь – бузиной
Назвала…
 

11 сентября 1931 – 21 мая 1935

Страна

 
С фонарем обшарьте
Весь подлунный свет.
Той страны на карте —
Нет, в пространстве – нет.
Выпита как с блюдца:
Донышко блестит!
Можно ли вернуться
В дом, который – срыт?
 
 
Заново родися!
В новую страну!
Ну-ка, воротися
На спину коню
 
 
Сбросившему! (Кости
Целы-то – хотя?)
Эдакому гостю
Булочник – ломтя
 
 
Ломаного, плотник —
Гроба не продаст!
Той ее – несчетных
Верст, небесных царств,
 
 
Той, где на монетах —
Молодость моя,
Той России – нету.
Как и той меня.
 

1931

Стихи к сыну

 
Ни к городу и ни к селу —
Езжай, мой сын, в свою страну, —
В край – всем краям наоборот! —
Куда назад идти – вперед
Идти, особенно – тебе,
Руси не видывавшее
 
 
Дитя мое… Мое? Ее —
Дитя! То самое былье,
Которым порастает быль.
Землицу, стершуюся в пыль, —
Ужель ребенку в колыбель
Нести в трясущихся горстях:
– «Русь – этот прах, чти – этот прах!»
 
 
От неиспытанных утрат —
Иди – куда глаза глядят!
Всех стран – глаза, со всей земли —
Глаза, и синие твои
Глаза, в которые гляжусь:
В глаза, глядящие на Русь.
 
 
Да не поклонимся словам!
Русь – прадедам, Россия – нам,
Вам – просветители пещер —
Призывное: СССР, —
Не менее во тьме небес
Призывное, чем: SOS.
 
 
Нас родина не позовет!
Езжай, мой сын, домой – вперед —
В свой край, в свой век, в свой час, —
от нас —
 
 
В Россию – вас, в Россию – масс,
В наш-час – страну! в сей-час – страну!
В на-Марс – страну! в без-нас – страну!
 

Январь 1932

 
Наша совесть – не ваша совесть!
Полно! – Вольно! – О всем забыв,
Дети, сами пишите повесть
Дней своих и страстей своих.
 
 
Соляное семейство Лота —
Вот семейственный ваш альбом!
Дети! Сами сводите счеты
С выдаваемым за Содом —
 
 
Градом. С братом своим не дравшись —
Дело чисто твое, кудряш!
Ваш край, ваш век, ваш день, ваш час,
Наш грех, наш крест, наш спор, наш —
 
 
Гнев. В сиротские пелеринки
Облаченные отродясь —
Перестаньте справлять поминки
По Эдему, в котором вас
 
 
Не было! по плодам – и видом
Не видали! Поймите: слеп —
Вас ведущий на панихиду
По народу, который хлеб
Ест, и вам его даст, – как скоро
Из Медона – да на Кубань.
Наша ссора – не ваша ссора!
Дети! Сами творите брань
Дней своих.
 

Январь 1932

 
Не быть тебе нулем
Из молодых – да вредным!
Ни медным королем,
Ни по просту – спортсмедным
 
 
Лбом, ни слепцом путей,
Коптителем кают,
Ни парой челюстей,
Которые жуют, —
 
 
В сем полагая цель.
Ибо в любую щель —
Я – с моим ветром буйным!
Не быть тебе буржуем.
 
 
Ни галльским петухом,
Хвост заложившим в банке,
Ни томным женихом
Седой американки, —
 
 
Нет, ни одним из тех,
Дописанных, как лист,
Которым – только смех
Остался, только свист
 
 
Достался от отцов!
С той стороны весов
Я – с черноземным грузом!
Не быть тебе французом.
 
 
Но также – ни одним
Из нас, досадных внукам!
Кем будешь – Бог один…
Не будешь кем – порукой —
 
 
Я, что в тебя – всю Русь
Вкачала – как насосом!
Бог видит – побожусь! —
Не будешь ты отбросом
 
 
Страны своей.
 

22 января 1932

Родина

 
О неподатливый язык!
Чего бы попросту – мужик,
Пойми, певал и до меня!
– Россия, родина моя!
 
 
Но и с калужского холма
Мне открывалася она —
Даль – тридевятая земля!
Чужбина, родина моя!
 
 
Даль, прирожденная, как боль,
Настолько родина и столь
Рок, что повсюду, через всю
Даль – всю ее с собой несу!
 
 
Даль, отдалившая мне близь,
Даль, говорящая: «Вернись
Домой!» Со всех – до горних звéзд —
Меня снимающая мест!
 
 
Недаром, голубей воды,
Я далью обдавала лбы.
Ты! Сей руки своей лишусь, —
Хоть двух! Губами подпишусь
На плахе: распрь моих земля —
Гордыня, родина моя!
 

12 мая 1932

«Никуда не уехали – ты да я…»

 
Никуда не уехали – ты да я —
Обернулись прорехами – все моря!
Совладельцам пятерки рваной —
Океаны не по карману!
 
 
Нищеты вековечная сухомять!
Снова лето, как корку всухую мять!
Обернулось нам море – мелью:
Наше лето – другие съели!
 
 
С жиру лопающиеся: жир – их «лоск»,
Что не только что масло едят, а мозг
Наш – в поэмах, в сонатах, в сводах:
Людоеды в парижских модах!
Нами – лакомящиеся: франк – за вход.
О, урод, как водой туалетной – рот
Сполоснувший – бессмертной песней!
Будьте прокляты вы – за весь мой
 
 
Стыд: вам руку жать, когда зуд в горсти, —
Пятью пальцами – да от всех пяти
Чувств – на память о чувствах добрых —
Через все вам лицо – автограф!
 

Фавьер, 1932 – лето 1935

Стол

 
Мой письменный верный стол!
Спасибо за то, что шел
Со мною по всем путям.
Меня охранял – как шрам.
 
 
Мой письменный вьючный мул!
Спасибо, что ног не гнул
Под ношей, поклажу грез —
Спасибо – что нес и нес.
 
 
Строжайшее из зерцал!
Спасибо за то, что стал
(Соблазнам мирским порог)
Всем радостям поперек,
 
 
Всем низостям – наотрез!
Дубовый противовес
Льву ненависти, слону
Обиды – всему, всему.
 
 
Мой зáживо смертный тес!
Спасибо, что рос и рос
Со мною, по мере дел
Настольных – большал, ширел,
 
 
Так ширился, до широт —
Таких, что, раскрывши рот,
Схватясь за столовый кант…
– Меня заливал, как штранд!
 
 
К себе пригвоздив чуть свет —
Спасибо за то, что – вслед
Срывался! На всех путях
Меня настигал, как шах —
 
 
Беглянку.
– Назад, на стул!
Спасибо за то, что блюл
И гнул. У невечных благ
Меня отбивал – как маг —
 
 
Сомнамбулу.
Битв рубцы,
Стол, выстроивший в столбцы
Горящие: жил багрец!
Деяний моих столбец!
 
 
Столп столпника, уст затвор —
Ты был мне престол, простор —
Тем был мне, что морю толп
Еврейских – горящий столп!
 
 
Так будь же благословен —
Лбом, ло́ктем, узлом колен
Испытанный, – как пила
В грудь въевшийся – край стола!
 

Июль 1933

 
Тридцатая годовщина
Союза – верней любви.
Я знаю твои морщины,
Как знаешь и ты – мои,
 
 
Которых – не ты ли – автор?
Съедавший за дестью десть,
Учивший, что нету – завтра,
Что только сегодня – есть.
 
 
И деньги, и письма с почты —
Стол – сбрасывавший – в поток!
Твердивший, что каждой строчки
Сегодня – последний срок.
 
 
Грозивший, что счетом ложек
Создателю не воздашь,
Что завтра меня положат —
Дури́щу – да на тебя ж!
 

 
Тридцатая годовщина
Союза – держись, злецы!
Я знаю твои морщины,
Изъяны, рубцы, зубцы —
 
 
Малейшую из зазубрин!
(Зубами – коль стих не шел!)
Да, был человек возлюблен!
И сей человек был – стол
 
 
Сосновый. Не мне на всхолмье
Березу берег карéл!
Порой еще с слезкой смольной,
Но вдруг – через ночь – старел,
 
 
Разумнел – так школьник дерзость
Сдает под мужской нажим.
Сажусь – еле доску держит.
Побьюсь – точно век дружи́ м!
 
 
Ты – стоя, в упор, я – спину
Согнувши – пиши! пиши! —
Которую десятину
Вспахали, версту – прошли,
 
 
Покрыли: письмом – красивей
Не сыщешь в державе всей!
Не меньше, чем пол-России
Покрыто рукою сей?
 
 
Сосновый, дубовый, в лаке
Грошовом, с кольцом в ноздрях,
Садовый, столовый – всякий,
Лишь бы́ не на трех ногах!
 
 
Как трех Самозванцев в браке
Признавшая тезка – тот!
Бильярдный, базарный – всякий —
Лишь бы́ не сдавал высот
 
 
Заветных. Когда ж подастся
Железный – под локтевым
Напором, столов – богатство!
Вот пень: не обнять двоим!
 
 
А паперть? А край колодца?
А старой могилы – пласт?
Лишь только б мои два локтя
Всегда утверждали: – даст
 
 
Бог! Есть бог! Поэт – устройчив!
Все – стол ему, все – престол!
Но лучше всего, всех стойче —
Ты – мой наколенный стол!
 

Около 15 июля 1933 – 29–30 октября 1935

 
Обидел и обошел?
Спасибо за то, что – стол
Дал, стойкий, врагам на страх —
Стол – на четырех ногах
 
 
Упорства. Скорей – скалу
Своротишь. И лоб – к столу
Подстатный, и локоть под —
Чтоб лоб свой держать, как свод.
 
 
– А прочего дал в обрез?
А прочный, во весь мой вес,
Просторный, – во весь мой бег,
Стол – вечный – на весь мой век!
 
 
Спасибо тебе, Столяр,
За до́ску – во весь мой дар,
За ножки – прочней химер
Парижских, за вещь – в размер.
 

 
Мой письменный верный стол!
Спасибо за то, что, ствол
Отдав мне, чтоб стать – столом,
Остался – живым стволом!
 
 
С листвы молодой игрой
Над бровью, с живой корой,
С слезами живой смолы,
С корнями до дна земли!
 

17 июля 1933

 
Квиты: вами я объедена,
Мною – живописаны.
Вас положат – на обеденный,
А меня – на письменный.
 
 
Оттого что, йотой счастлива,
Яств иных не ведала.
Оттого что слишком часто вы,
Долго вы обедали.
Всяк на выбранном заранее —
Много до рождения! —
Месте своего деяния,
Своего радения:
 
 
Вы – с отрыжками, я – с книжками,
С трюфелем, я – с грифелем,
Вы – с оливками, я – с рифмами,
С пикулем, я – с дактилем.
 
 
В головах – свечами смертными —
Спаржа толстоногая.
Полосатая десертная
Скатерть вам – дорогою!
 
 
Табачку пыхнем гаванского
Слева вам – и справа вам.
Полотняная голландская
Скатерть вам – да саваном!
 
 
А чтоб скатертью не тратиться —
В яму, место низкое,
Вытряхнут вас всех со скатерти:
С крошками, с огрызками.
Каплуном-то вместо голубя
– Порх! – душа – при вскрытии.
А меня положат – голую:
Два крыла прикрытием.
 

1933

«Вскрыла жилы: неостановимо…»

 
Вскрыла жилы: неостановимо,
Невосстановимо хлещет жизнь.
Подставляйте миски и тарелки!
Всякая тарелка будет – мелкой,
Миска – плоской.
 
 
Через край – и мимо —
В землю черную, питать тростник.
Невозвратно, неостановимо,
Невосстановимо хлещет стих.
6 января 1934
 

Куст

 
Чтó нужно кусту от меня?
Не речи ж! Не доли собачьей
Моей человечьей, кляня
Которую – голову прячу
 
 
В него же (седей – день от дня!).
Сей мощи, и плéщи, и гущи —
Чту нужно кусту – от меня?
Имущему – от неимущей!
 
 
А нужно! иначе б не шел
Мне в очи, и в мысли, и в уши.
Не нужно б – тогда бы не цвел
Мне прямо в разверзтую душу,
 
 
Что только кустом не пуста:
Окном моих всех захолустий!
Что, полная чаша куста,
Находишь на сем – месте пусте?
 
 
Чего не видал (на ветвях
Твоих – хоть бы лист одинаков!)
В моих преткновения пнях,
Сплошных препинания знаках?
 
 
Чего не слыхал (на ветвях
Молва не рождается в муках!),
В моих преткновения пнях,
Сплошных препинания звуках?
 
 
Да вот и сейчас, словарю
Предавши бессмертную силу, —
Да разве я то говорю,
Что знала, – пока не раскрыла
 
 
Рта, знала еще на черте
Губ, той – за которой осколки…
И снова, во всей полноте,
Знать буду – как только умолкну.
 

 
А мне от куста (не шуми
Минуточку, мир человечий!)
А мне от куста – тишины:
Той – между молчаньем и речью.
Той – можешь ничем, можешь – всем
Назвать: глубока, неизбывна.
Невнятности! наших поэм
Посмертных – невнятицы дивной.
 
 
Невнятицы старых садов,
Невнятицы музыки новой,
Невнятицы первых слогов,
Невнятицы Фауста Второго.
 
 
Той – до всего, после всего.
Гул множеств, идущих на форум.
Ну – шума ушного того,
Все соединилось – в котором.
 
 
Как будто бы все кувшин?
Востока – на лобное всхолмье.
Такой от куста – тишины,
Полнее не выразишь: полной.
 

Около 20 августа 1934

«О поэте не подумал…»

 
О поэте не подумал
Век – и мне не до него.
Бог с ним, с громом, Бог с ним, с шумом
Времени не моего!
 
 
Если веку не до предков —
Не до правнуков мне: стад.
Век мой – яд мой, век мой – вред мой.
Век мой – враг мой, век мой – ад.
 

Сентябрь 1934

Сад

 
За этот ад,
За этот бред,
Пошли мне сад
На старость лет.
 
 
На старость лет,
На старость бед:
Рабочих – лет,
Горбатых – лет…
 
 
На старость лет
Собачьих – клад:
Горячих лет —
Прохладный сад…
 
 
Для беглеца
Мне сад пошли:
Без ни – лица,
Без ни – души!
 
 
Сад: ни шажка!
Сад: ни глазка!
Сад: ни смешка!
Сад: ни свистка!
 
 
Без ни-ушка
Мне сад пошли:
Без ни-душкá!
Без ни-души!
 
 
Скажи: довольно му́ки – на
Сад – одинокий, как сама.
(Но около и сам не стань!).
Сад, одинокий, как я сам.
 
 
Такой мне сад на старость лет…
– Тот сад? А может быть – тот свет? —
На старость лет моих пошли —
На отпущение души.
 

1 октября 1934

Деревья

 
Мятущийся куст над обрывом —
Смятение уст под наплывом
Чувств…
 
 
Кварталом хорошего тона —
Деревья с пугливым наклоном
(Клонились – не так – над обрывом!)
Пугливым, а может – брезгливым?
 
 
Мечтателя – перед богатым —
Наклоном. А может – отвратом
От улицы: всех и всего там —
Курчавых голов отворотом?
От девушек – сплошь без стыда,
От юношей – то ж – и без лба:
Чем меньше – тем выше заносят!
Безлобых, а завтра – безносых.
 
 
От тресков, зовущихся: речь,
От лака голов, ваты плеч,
От отроков – листьев новых
Не видящих из-за листовок,
 
 
Разрываемых на разрыв.
Так и лисы в лесах родных,
В похотливый комок смеся´ ся, —
Так и лисы не рвали мяса!
 
 
От гвалта, от мертвых лис —
На лисах (о смертный рис
На лицах!), от свалки потной
Деревья бросаются в окна —
 
 
Как братья-поэты – в рéку!
Глядите, как собственных веток
Атлетикою – о железо
Все руки себе порезав —
Деревья, как взломщики, лезут!
И выше! За крышу! За тучу!
Глядите – как собственных сучьев
Хроматикой – почек и птичек —
Деревья, как смертники, кличут!
 
 
(Был дуб. Под его листвой
Король восседал…)
 
 
– Святой
Людовик – чего глядишь?
Погиб – твой город Париж!
 

1934

«Тоска по родине! Давно…»

 
Тоска по родине! Давно
Разоблаченная морока!
Мне совершенно все равно —
Где совершенно одинокой
 
 
Быть, по каким камням домой
Брести с кошелкою базарной
В дом, и не знающий что – мой,
Как госпиталь или казарма.
Мне все равно, каких среди
Лиц – ощетиниваться пленным
Львом, из какой людской среды
Быть вытесненной – непременно —
 
 
В себя, в единоличье чувств.
Камчатским медведем без льдины
Где не ужиться (и не тщусь!),
Где унижаться – мне едино.
 
 
Не обольщусь и языком
Родным, его призывом млечным.
Мне безразлично – на каком
Непонимаемой быть встречным!
 
 
(Читателем, газетных тонн
Глотателем, доильцем сплетен…)
Двадцатого столетья – он,
А я – до всякого столетья!
 
 
Остолбеневши, как бревно,
Оставшееся от аллеи,
Мне всé – равны, мне все – равно,
И, может быть, всего равнее —
Роднее бывшее – всего.
Все признаки с меня, все меты,
Все даты – как рукой сняло:
Душа, родившаяся – где-то.
 
 
Тáк край меня не уберег
Мой, что и самый зоркий сыщик
Вдоль всей души, всей – поперек!
Родимого пятна не сыщет!
 
 
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И все – равно, и все – едино.
Но если по дороге – куст
Встает, особенно – рябина…
 

1934

Из цикла «Надгробие»

 
«Иду на несколько минут…»
В работе (хаосом зовут
Бездельники) оставив стол,
Отставив стул – куда ушел?
Опрашиваю весь Париж.
Ведь в сказках лишь, да в красках лишь
Возносятся на небеса!
Твоя душа – куда ушла?
 
 
В шкафу – двустворчатом как храм
Гляди: все книги по местам,
В строке – все буквы налицо.
Твое лицо – куда ушло?
 
 
Твое лицо,
Твое тепло,
Твое плечо —
Куда ушло?
 

3 января 1935

 
За то, что некогда, юн и смел,
Не дал мне заживо сгнить меж тел
Бездушных, замертво пасть меж стен —
Не дам тебе – умереть совсем!
 
 
За то, что за руку, свеж и чист,
На волю вывел, весенний лист —
Вязанками приносил мне в дом! —
Не дам тебе – порасти 6ыльем!
 
 
За то, что первых моих седин
Сыновней гордостью встретил – чин,
Ребячьей радостью встретил – страх —
Не дам тебе – поседеть в сердцах!
 

7—8 января 1935

«Есть счастливцы и счастливицы…»

 
Есть счастливцы и счастливицы,
Петь не могущие. Им —
Слезы лить! Как сладко вылиться
Горю – ливнем проливным!
 
 
Чтоб под камнем что-то дрогнуло.
Мне ж – призвание как плеть —
Меж стенания надгробного
Долг повелевает – петь.
 
 
Пел же над другом своим Давид,
Хоть пополам расколот!
Если б Орфей не сошел в Аид
Сам, а послал бы голос
 
 
Свой, только голос послал во тьму,
Сам у порога лишним
Встав, – Эвридика бы по нему
Как по канату вышла…
 
 
Как по канату и как на свет,
Слепо и без возврата.
Ибо раз голос тебе, поэт,
Дан, остальное – взято.
 

Январь 1935

Отцам

 
В мире, ревущем:
– Слава грядущим!
Что во мне шепчет:
– Слава прошедшим!
Вам, приходящим,
В счет не идущим,
Чад не родящим,
Мне – предыдущим.
 
 
С клавишем, с кистью ль
Спорили, с дестью ль
Писчею – чисто
Прожили, с честью.
 
 
Белые – краше
Снега сокровищ! —
Волосы – вашей
Совести – повесть.
 

14—15 сентября 1935

 
Поколенью с сиренью
И с Пасхой в Кремле,
Мой привет поколенью —
По колено в земле,
 
 
А сединами – в звездах!
Вам, слышней камыша,
– Чуть зазыблется воздух —
Говорящим: ду-ша!
 
 
Только душу и спасшим
Из фамильных богатств,
– Современникам старшим —
Вам, без равенств и братств,
 
 
– Руку веры и дружбы,
Как кавказец – кувшин
С виноградным! – врагу же —
Две протягивавшим!
 
 
Не сиреной – сиренью
Заключенное в грот,
Поколенье – с пареньем!
С тяготением – от
 
 
Земли, над землей, прочь от
И червя и зерна!
Поколенье – без почвы,
Но с такою – до дна,
 
 
Днища – у́зренной бездной,
Что из впалых орбит
Ликом девы любезной —
Как живая глядит.
 
 
Поколенье, где краше
Был – кто жарче страдал!
Поколенье! Я – ваша! —
Продолженье зеркал.
 
 
Ваша – сутью и статью,
И почтеньем к уму,
И презрением к платью
Плоти – временному!
 
 
Вы, ребенку – поэтом
Обреченному быть,
Кроме звонкой монеты
Все – внушившие – чтить:
 
 
Кроме бога ВААЛА!
Всех – богов – всех времен – и племен…
Поколенью – с привалом —
Мой – бессмертный поклон.
 
 
Вам, в одном небывалом
Умудрившимся – быть,
Вам, средь шумного бала
Так умевшим – любить!
 
 
До последнего часа
Обращенным к звезде —
Уходящая раса,
Спасибо тебе!
 

16 октября 1935