Текст книги "Стихотворения"

«Говорила мне бабка лютая…»

 
Говорила мне бабка лютая,
Коромыслом от злости гнутая:
Не дремить тебе в люльке дитятка,
Не белить тебе пряжи вытканной, —
Царевать тебе – под заборами!
Целовать тебе, внучка – ворона!
 
 
Ровно облако побелела я:
Вынимайте рубашку белую,
Жеребка не гоните черного,
Не поите попа соборного,
Вы кладите меня под яблоней,
Без моления, да без ладана.
 
 
Поясной поклон, благодарствие
За совет да за милость царскую,
За карманы твои порожние,
Да за песни твои острожные,
За позор пополам со смутою, —
За любовь за твою за лютую.
 
 
Как ударит соборный колокол,
Сволокут меня черти волоком.
Я за чаркой, с тобою роспитой,
Говорила, скажу и Господу, —
Что любила тебя, мальчоночка,
Пуще славы и пуще солнышка.
 

1 апреля 1916

«Никто ничего не отнял!..»

 
Никто ничего не отнял!
Мне сладостно, что мы врозь.
Целую Вас – через сотни
Разъединяющих верст.
 
 
Я знаю, наш дар – неравен,
Мой голос впервые – тих.
Что вам, молодой Державин,
Мой невоспитанный стих!
 
 
На страшный полет крещу Вас:
Лети, молодой орел!
Ты солнце стерпел, не щурясь, —
Юный ли взгляд мой тяжел?
 
 
Нежней и бесповоротней
Никто не глядел Вам вслед…
Целую Вас – через сотни
Разъединяющих лет.
 

12 февраля 1916

«Собирая любимых в путь…»

 
Собирая любимых в путь,
Я им песни пою на память —
Чтобы приняли как-нибудь,
Что когда-то дарили сами.
 
 
Зеленеющею тропой
Довожу их до перекрестка.
Ты без устали, ветер, пой,
Ты, дорога, не будь им жесткой!
 
 
Туча сизая, слез не лей, —
Как на праздник они обуты!
Ущеми себе жало, змей,
Кинь, разбойничек, нож свой лютый.
 
 
Ты, прохожая красота,
Будь веселою им невестой.
Потруди за меня уста, —
Наградит тебя Царь Небесный!
 
 
Разгорайтесь, костры, в лесах,
Разгоняйте зверей берложьих.
Богородица в небесах,
Вспомяни о моих прохожих!
 

17 февраля 1916

«Ты запрокидываешь голову…»

 
Ты запрокидываешь голову
Затем, что ты гордец и враль.
Какого спутника веселого
Привел мне нынешний февраль!
 
 
Преследуемы оборванцами
И медленно пуская дым,
Торжественными чужестранцами
Проходим городом родным.
 
 
Чьи руки бережные нежили
Твои ресницы, красота,
И по каким терновалежиям
Лавровая твоя верста… —
 
 
Не спрашиваю. Дух мой алчущий
Переборол уже мечту.
В тебе божественного мальчика, —
Десятилетнего я чту.
 
 
Помедлим у реки, полощущей
Цветные бусы фонарей.
Я доведу тебя до площади,
Видавшей отроков-царей…
 
 
Мальчишескую боль высвистывай,
И сердце зажимай в горсти…
Мой хладнокровный, мой неистовый
Вольноотпущенник – прости!
 

18 февраля 1916

«Откуда такая нежность?…»

 
Откуда такая нежность?
Не первые – эти кудри
Разглаживаю, и губы
Знавала темней твоих.
 
 
Всходили и гасли звезды,
Откуда такая нежность? —
Всходили и гасли очи
У самых моих очей.
 
 
Еще не такие гимны
Я слушала ночью темной,
Венчаемая – о нежность! —
На самой груди певца.
 
 
Откуда такая нежность,
И что с нею делать, отрок
Лукавый, певец захожий,
С ресницами – нет длинней?
 

18 февраля 1916

«Разлетелось в серебряные дребезги…»

 
Разлетелось в серебряные дребезги
Зеркало, и в нем – взгляд.
Лебеди мои, лебеди
Сегодня домой летят!
 
 
Из облачной выси выпало
Мне прямо на грудь – перо.
Я сегодня во сне рассыпала
Мелкое серебро.
 
 
Серебряный клич – звонок.
Серебряно мне – петь!
Мой выкормыш! Лебеденок!
Хорошо ли тебе лететь?
 
 
Пойду и не скажусь
Ни матери, ни сродникам.
Пойду и встану в церкви,
И помолюсь угодникам
О лебеде молоденьком.
 

1 марта 1916

«Гибель от женщины. Вот знак…»

 
Гибель от женщины. Вот знак
На ладони твоей, юноша.
Долу глаза! Молись! Берегись! Враг
Бдит в полуночи.
 
 
Не спасет ни песен
Небесный дар, ни надменнейший вырез губ.
Тем ты и люб,
Что небесен.
 
 
Ах, запрокинута твоя голова,
Полузакрыты глаза – что? – пряча.
Ах, запрокинется твоя голова —
Иначе.
 
 
Голыми руками возьмут – ретив! упрям!
Криком твоим всю ночь будет край звонок!
Растреплют крылья твои по всем четырем
                                                ветрам!
Серафим! – Орленок!
 

17 марта 1916

«Веселись, душа, пей и ешь!..»

 
Веселись, душа, пей и ешь!
А настанет срок —
Положите меня промеж
Четырех дорог.
 
 
Там где во поле, во пустом
Воронье да волк,
Становись надо мной крестом,
Раздорожный столб!
 
 
Не чуралася я в ночи
Окаянных мест.
Высоко надо мной торчи,
Безымянный крест.
 
 
Не один из вас, други, мной
Был и сыт и пьян.
С головою меня укрой,
Полевой бурьян!
 
 
Не запаливайте свечу
Во церковной мгле.
Вечной памяти не хочу
На родной земле.
 

4 апреля 1916

«Руки даны мне – протягивать каждому обе…»

 
Руки даны мне – протягивать каждому обе,
Не удержать ни одной, губы – давать имена,
Очи – не видеть, высокие брови над ними —
Нежно дивиться любви и – нежней —
                                                    нелюбви.
 
 
А этот колокол там, что кремлевских тяжеле,
Безостановочно ходит и ходит в груди, —
Это – кто знает? – не знаю, – быть
может, – должно быть —
Мне загоститься не дать на российской
                                                земле!
 

2 июля 1916

Стихи к Блоку

1

 
Имя твое – птица в руке,
Имя твое – льдинка на языке,
Одно-единственное движенье губ,
Имя твое – пять букв.
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный бубенец во рту,
 
 
Камень, кинутый в тихий пруд,
Всхлипнет так, как тебя зовут.
В легком щелканье ночных копыт
Громкое имя твое гремит.
И назовет его нам в висок
Звонко щелкающий курок.
 
 
Имя твое – ах, нельзя! —
Имя твое – поцелуй в глаза,
В нежную стужу недвижных век,
Имя твое – поцелуй в снег.
Ключевой, ледяной, голубой глоток…
С именем твоим – сон глубок.
 

15 апреля 1916

2

 
Нежный призрак,
Рыцарь без укоризны,
Кем ты призван
В мою молодую жизнь?
 
 
Во мгле сизой
Стоишь, ризой
Снеговой одет.
 
 
То не ветер
Гонит меня по городу,
Ох, уж третий
Вечер я чую ворога.
 
 
Голубоглазый
Меня сглазил
Снеговой певец.
 
 
Снежный лебедь
Мне под ноги перья стелет.
Перья реют
И медленно никнут в снег.
 
 
Так, по перьям,
Иду к двери,
За которой – смерть.
 
 
Он поет мне
За синими окнами,
Он поет мне
Бубенцами далекими.
 
 
Длинным криком,
Лебединым кликом —
Зовет.
 
 
Милый призрак!
Я знаю, что все мне снится.
 
 
Сделай милость:
Аминь, аминь, рассыпься!
Аминь.
 

1 мая 1916

3

 
Ты проходишь на Запад Солнца,
Ты увидишь вечерний свет,
Ты проходишь на Запад Солнца,
И метель заметает след.
 
 
Мимо окон моих – бесстрастный —
Ты пройдешь в снеговой тиши,
Божий праведник мой прекрасный,
Свете тихий моей души.
 
 
Я на душу твою – не зарюсь!
Нерушима твоя стезя.
В руку, бледную от лобзаний,
Не вобью своего гвоздя.
 
 
И по имени не окликну,
И руками не потянусь.
Восковому святому лику
Только издали поклонюсь.
 
 
И, под медленным снегом стоя,
Опущусь на колени в снег,
И во имя твое святое
Поцелую вечерний снег.
 
 
Там, где поступью величавой
Ты прошел в гробовой тиши,
Свете тихий – святыя славы —
Вседержитель моей души.
 

2 мая 1916

4

 
Зверю – берлога,
Страннику – дорога,
Мертвому – дроги,
Каждому – свое.
 
 
Женщине – лукавить,
Царю – править,
Мне – славить
Имя твое.
 

2 мая 1916

5

 
У меня в Москве – купола горят!
У меня в Москве – колокола звонят!
И гробницы в ряд у меня стоят, —
В них царицы спят и цари.
 
 
И не знаешь ты, что зарей в Кремле
Легче дышится – чем на всей земле!
И не знаешь ты, что зарей в Кремле
Я молюсь тебе – до зари!
 
 
И проходишь ты над своей Невой
О ту пору, как над рекой-Москвой
Я стою с опущенной головой,
И слипаются фонари.
 
 
Всей бессонницей я тебя люблю,
Всей бессонницей я тебе внемлю —
О ту пору, как по всему Кремлю
Просыпаются звонари…
 
 
Но моя река – да с твоей рекой,
Но моя рука – да с твоей рукой
Не сойдутся. Радость моя, доколь
Не догонит заря – зари.
 

7 мая 1916

6

 
Думали – человек!
И умереть заставили.
Умер теперь, навек.
– Плачьте о мертвом ангеле!
 
 
Он на закате дня
Пел красоту вечернюю.
Три восковых огня
Треплются, лицемерные.
 
 
Шли от него лучи —
Жаркие струны по снегу!
Три восковых свечи —
Солнцу-то! Светоносному!
 
 
О поглядите, как
Веки ввалились темные!
О поглядите, как
Крылья его поломаны!
 
 
Черный читает чтец,
Крестятся руки праздные…
– Мертвый лежит певец
И воскресенье празднует.
 

4 мая 1916

7

 
Должно быть – за той рощей
Деревня, где я жила,
Должно быть – любовь проще
И легче, чем я ждала.
 
 
– Эй, идолы, чтобы вы сдохли! —
Привстал и занес кнут,
И окрику вслед – охлест,
И вновь бубенцы поют.
 
 
Над валким и жалким хлебом
За жердью встает жердь.
И проволока под небом
Поет и поет смерть.
 

13 мая 1916

8

 
И тучи оводов вокруг равнодушных кляч,
И ветром вздутый калужский родной кумач,
И посвист перепелов, и большое небо,
И волны колоколов над волнами хлеба,
И толк о немце – доколе не надоест! —
И желтый-желтый за синею рощей крест,
И сладкий жар, и такое на всем сиянье,
И имя твое, звучащее славно: Ангел.
 

18 мая 1916

Стихи к Ахматовой

1

 
О, Муза плача, прекраснейшая из муз!
О ты, шальное исчадие ночи белой!
Ты черную насылаешь метель на Русь,
И вопли твои вонзаются в нас, как стрелы.
 
 
И мы шарахаемся и глухое, ох! —
Стотысячное – тебе присягает: Анна
Ахматова! Это имя – огромный вздох,
И в глубь он падает, которая безымянна.
 
 
Мы коронованы тем, что одну с тобой
Мы землю топчем, что небо над нами – то же!
И тот, кто ранен смертельной твоей судьбой,
Уже бессмертным на смертное сходит ложе.
 
 
В певучем граде моем купола горят,
И Спаса светлого славит слепец бродячий…
И я дарю тебе свой колокольный град,
– Ахматова! – и сердце свое в придачу.
 

19 июня 1916

2

 
Охватила голову и стою,
– Что людские козни! —
Охватила голову и пою
На заре на поздней.
 
 
Ах, неистовая меня волна
Подняла на гребень!
Я тебя пою, что у нас – одна,
Как луна на небе!
 
 
Что, на сердце вороном налетев,
В облака вонзилась.
Горбоносую, чей смертелен гнев
И смертельна – милость.
 
 
Что и над червонным моим Кремлем
Свою ночь простерла,
Что певучей негою, как ремнем,
Мне стянула горло.
 
 
Ах, я счастлива! Никогда заря
Не сгорала чище.
Ах, я счастлива, что, тебя даря,
Удаляюсь – нищей,
 
 
Что тебя, чей голос – о глубь, о мгла! —
Мне дыханье сузил,
Я впервые именем назвала
Царскосельской Музы.
 

22 июня 1916

3

 
Еще один огромный взмах —
И спят ресницы.
О, тело милое! О, прах
Легчайшей птицы!
 
 
Что делала в тумане дней?
Ждала и пела…
Так много вздоха было в ней,
Так мало – тела.
 
 
Не человечески мила
Ее дремота.
От ангела и от орла
В ней было что-то.
 
 
И спит, а хор ее манит
В сады Эдема.
Как будто песнями не сыт
Уснувший демон!
 
 
Часы, года, века. – Ни нас,
Ни наших комнат.
И памятник, накоренясь,
Уже не помнит.
 
 
Давно бездействует метла,
И никнут льстиво
Над Музой Царского Села
Кресты крапивы.
 

23 июня 1916

4

 
Имя ребенка – Лев,
Матери – Анна.
В имени его – гнев,
В материнском – тишь.
Волосом он рыж,
– Голова тюльпана! —
Что ж, осанна
Маленькому царю.
 
 
Дай ему Бог – вздох
И улыбку матери,
Взгляд – искателя
Жемчугов.
Бог, внимательней
За ним присматривай:
Царский сын – гадательней
Остальных сынов.
 
 
Рыжий львеныш
С глазами зелеными,
Страшное наследье тебе нести!
 
 
Северный Океан и Южный
И нить жемчужных
Черных четок – в твоей горсти!
 

24 июня 1916

5

 
Сколько спутников и друзей!
Ты никому не вторишь.
Правят юностью нежной сей —
Гордость и горечь.
 
 
Помнишь бешеный день в порту,
Южных ветров угрозы,
Рев Каспия – и во рту
Крылышко розы.
 
 
Как цыганка тебе дала
Камень в резной оправе,
Как цыганка тебе врала
Что-то о славе…
 
 
И – высоко у парусов —
Отрока в синей блузе.
Гром моря и грозный зов
Раненой Музы.
 

25 июня 1916

6

 
Не отстать тебе! Я – острожник,
Ты – конвойный. Судьба одна.
И одна в пустоте порожней
Подорожная нам дана.
 
 
Уж и нрав у меня спокойный!
Уж и очи мои ясны!
Отпусти-ка меня, конвойный,
Прогуляться до той сосны!
 

26 июня 1916

7

 
Ты, срывающая покров
С катафалков и с колыбелей,
Разъярительница ветров,
Насылательница метелей,
 
 
Лихорадок, стихов и войн,
– Чернокнижница! – Крепостница! —
Я заслышала грозный вой
Львов, вещающих колесницу.
 
 
Слышу страстные голоса —
И один, что молчит упорно.
Вижу красные паруса —
И один – между ними – черный.
 
 
Океаном ли правишь путь,
Или воздухом – всею грудью
Жду, как солнцу, подставив грудь
Смертоносному правосудью.
 

26 июня 1916

8

 
На базаре кричал народ,
Пар вылетал из булочной.
Я запомнила алый рот
Узколицей певицы уличной.
 
 
В темном – с цветиками – платке,
– Милости удостоиться —
Ты, потупленная, в толпе
Богомолок у Сергий-Троицы,
 
 
Помолись за меня, краса
Грустная и бесовская,
Как поставят тебя леса
Богородицей хлыстовскою.
 

27 июня 1916

9

 
Златоустой Анне – всея Руси
Искупительному глаголу, —
Ветер, голос мой донеси
И вот этот мой вздох тяжелый.
 
 
Расскажи, сгорающий небосклон,
Про глаза, что черны от боли,
И про тихий земной поклон
Посреди золотого поля.
 
 
Ты в грозовой выси
Обретенный вновь!
Ты! – Безымянный!
Донеси любовь мою
Златоустой Анне – всея Руси!
 

27 июня 1916

10

 
У тонкой проволоки над волной овсов
Сегодня голос – как тысяча голосов!
 
 
И бубенцы проезжие – свят, свят, свят —
Не тем же ль голосом, Господи, говорят.
 
 
Стою и слушаю и растираю колос,
И темным куполом меня замыкает – голос.
 
 
Не этих ивовых плавающих ветвей
Касаюсь истово, – а руки твоей.
 
 
Для всех, в томленьи славящих твой подъезд, —
Земная женщина, мне же – небесный крест!
 
 
Тебе одной ночами кладу поклоны, —
И все твоими очами глядят иконы!
 

1 июля 1916

11

 
Ты солнце в выси мне застишь,
Все звезды в твоей горсти!
Ах, если бы – двери настежь! —
Как ветер к тебе войти!
 
 
И залепетать, и вспыхнуть,
И круто потупить взгляд,
И, всхлипывая, затихнуть,
Как в детстве, когда простят.
 

2 июня 1916

«В огромном городе моем – ночь…»

 
В огромном городе моем – ночь.
Из дома сонного иду – прочь,
И люди думают: жена, дочь.
А я запомнила одно: ночь.
 
 
Июльский ветер мне метет путь,
И где-то музыка в окне – чуть.
Ах, нынче ветру до зари – дуть
Сквозь стенки тонкие груди – в грудь.
 
 
Есть черный тополь, и в окне – свет,
И звон на башне, и в руке – цвет,
И шаг вот этот – никому вслед,
И тень вот эта, а меня – нет.
 
 
Огни, как нити золотых бус,
Ночного листика во рту – вкус.
Освободите от дневных уз,
Друзья, поймите, что я вам – снюсь.
 

Москва,

17 июля 1916

«Нынче я гость небесный…»

 
Нынче я гость небесный
В стране твоей.
Я видела бессонницу леса
И сон полей.
 
 
Где-то в ночи подковы
Взрывали траву.
Тяжко вздохнула корова
В сонном хлеву.
 
 
Расскажу тебе с грустью,
С нежностью всей,
Про сторожа-гуся
И спящих гусей.
 
 
Руки тонули в песьей шерсти,
Пес был сед.
Потом, к шести,
Начался рассвет.
 

20 июля 1916

«Бог согнулся от заботы…»

 
Бог согнулся от заботы
И затих.
Вот и улыбнулся, вот и
Много ангелов святых
С лучезарными телами
Сотворил.
Есть с огромными крылами,
А бывают и без крыл.
 
 
Оттого и плачу много,
Оттого —
Что взлюбила больше Бога
Милых ангелов его.
 

15 августа 1916

«Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес…»

 
Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес – моя колыбель, и могила – лес,
Оттого что я на земле стою – лишь одной ногой,
Оттого что я тебе спою – как никто другой.
 
 
Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,
У всех золотых знамен, у всех мечей,
Я ключи закину и псов прогоню с крыльца —
Оттого что в земной ночи я вернее пса.
 
 
Я тебя отвоюю у всех других – у той, одной,
Ты не будешь ничей жених, я – ничьей женой,
И в последнем споре возьму тебя – замолчи! —
У того, с которым Иаков стоял в ночи.
 
 
Но пока тебе не скрещу на груди персты —
О проклятие! – у тебя остаешься – ты:
Два крыла твои, нацеленные в эфир, —
Оттого что мир – твоя колыбель,
                                и могила – мир!
 

15 августа 1916

Стихи о Москве

1

 
Облака – вокруг,
Купола – вокруг,
Надо всей Москвой
Сколько хватит рук! —
Возношу тебя, бремя лучшее,
Деревцо мое
Невесомое!
 
 
В дивном граде сем,
В мирном граде сем,
Где и мертвой – мне
Будет радостно, —
Царевать тебе, горевать тебе,
Принимать венец,
О мой первенец!
 
 
Ты постом говей,
Не сурьми бровей
И все сорок – чти —
Сороков церквей.
Исходи пешком – молодым шажком! —
Все привольное
Семихолмие.
 
 
Будет твой черед:
Тоже – дочери
Передашь Москву
С нежной горечью.
Мне же вольный сон, колокольный звон,
Зори ранние —
На Ваганькове.
 

31 марта 1916

2

 
Из рук моих – нерукотворный град
Прими, мой странный, мой прекрасный брат.
 
 
По церковке – все сорок сороков,
И реющих над ними голубков.
 
 
И Спасские – с цветами – ворота,
Где шапка православного снята.
 
 
Часовню звездную – приют от зол —
Где вытертый от поцелуев – пол.
 
 
Пятисоборный несравненный круг
Прими, мой древний, вдохновенный друг.
 
 
К Нечаянныя Радости в саду
Я гостя чужеземного сведу.
 
 
Червонные возблещут купола,
Бессонные взгремят колокола,
 
 
И на тебя с багряных облаков
Уронит Богородица покров,
 
 
И встанешь ты, исполнен дивных сил…
Ты не раскаешься, что ты меня любил.
 

31 марта 1916

3

 
Мимо ночных башен
Площади нас мчат.
Ох, как в ночи страшен
Рев молодых солдат!
 
 
Греми, громкое сердце!
Жарко целуй, любовь!
Ох, этот рев зверский!
Дерзкая – ох – кровь!
 
 
Мой – рот – разгарчив,
Даром, что свят – вид.
Как золотой ларчик
Иверская горит.
 
 
Ты озорство прикончи
Да засвети свечу,
Чтобы с тобой нонче
Не было – как хочу.
 

31 марта 1916

4

 
Настанет день – печальный, говорят!
Отцарствуют, отплачут, отгорят,
– Остужены чужими пятаками —
Мои глаза, подвижные как пламя.
И – двойника нащупавший двойник —
Сквозь легкое лицо проступит лик.
О, наконец тебя я удостоюсь,
Благообразия прекрасный пояс!
 
 
А издали – завижу ли и Вас? —
Потянется, растерянно крестясь,
Паломничество по дорожке черной
К моей руке, которой не отдерну,
К моей руке, с которой снят запрет,
К моей руке, которой больше нет.
 
 
На ваши поцелуи, о, живые,
Я ничего не возражу – впервые.
Меня окутал с головы до пят
Благообразия прекрасный плат.
Ничто меня уже не вгонит в краску,
Святая у меня сегодня Пасха.
 
 
По улицам оставленной Москвы
Поеду – я, и побредете – вы.
И не один дорогою отстанет,
И первый ком о крышку гроба грянет, —
И наконец-то будет разрешен
Себялюбивый, одинокий сон.
И ничего не надобно отныне
Новопреставленной болярыне Марине.
 

11 апреля 1916

1-й день Пасхи

5

 
Над городом, отвергнутым Петром,
Перекатился колокольный гром.
 
 
Гремучий опрокинулся прибой
Над женщиной, отвергнутой тобой.
 
 
Царю Петру и вам, о царь, хвала!
Но выше вас, цари, колокола.
 
 
Пока они гремят из синевы —
Неоспоримо первенство Москвы.
 
 
И целых сорок сороков церквей
Смеются над гордынею царей!
 

28 мая 1916

6

 
Над синевою подмосковных рощ
Накрапывает колокольный дождь.
Бредут слепцы Калужскою дорогой, —
Калужской – песенной – привычной, и она
Смывает и смывает имена
Смиренных странников, во тьме поющих Бога.
 
 
И думаю: когда-нибудь и я,
Устав от вас, враги, от вас, друзья,
И от уступчивости речи русской, —
 
 
Надену крест серебряный на грудь,
Перекрещусь, – и тихо тронусь в путь
По старой по дороге по Калужской.
 

Троицын день 1916

7

 
Семь холмов – как семь колоколов!
На семи колоколах – колокольни.
Всех счетом – сорок сороков.
Колокольное семихолмие!
 
 
В колокольный я, во червонный день
Иоанна родилась Богослова.
Дом – пряник, а вокруг плетень
И церковки златоголовые.
 
 
И любила же, любила же я первый звон,
Как монашки потекут к обедне,
Вой в печке, и жаркий сон,
И знахарку с двора соседнего.
 
 
– Провожай же меня, весь московский сброд,
Юродивый, воровской, хлыстовский!
Поп, крепче позаткни мне рот
Колокольной землей московскою!
 

8 июля 1916. Казанская

8

 
– Москва! – Какой огромный
Странноприимный дом!
Всяк на Руси – бездомный.
Мы все к тебе придем.
 
 
Клеймо позорит плечи,
За голенищем нож.
Издалека-далече
Ты все же позовешь.
 
 
На каторжные клейма,
На всякую болесть —
Младенец Пантелеймон
У нас, целитель, есть.
 
 
А вон за тою дверцей,
Куда народ валит, —
Там Иверское сердце
Червонное горит.
 
 
И льется аллилуйя
На смуглые поля.
Я в грудь тебя целую,
Московская земля!
 

8 июля 1916. Казанская

9

 
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья,
Я родилась.
 
 
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.
 
 
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.
 

16 августа 1916

«И другу на руку легло…»

 
И другу на руку легло
Крылатки тонкое крыло.
Что я поистине крылата,
Ты понял, спутник по беде!
Но, ах, не справиться тебе
С моею нежностью проклятой!
 
 
И, благодарный за тепло,
Целуешь тонкое крыло.
 
 
А ветер гасит огоньки
И треплет пестрые палатки,
А ветер от твоей руки
Отводит крылышко крылатки…
И дышит: душу не губи!
Крылатых женщин не люби!
 

21 сентября 1916

«Через снега, снега…»

 
Через снега, снега —
Слышишь голос, звучавший еще в Эдеме?
Это твой слуга
С тобой говорит, Господин мой – Время.
 
 
Черных твоих коней
Слышу топот.
Нет у тебя верней
Слуги – и понятливей ученицы.
 
 
Рву за цветком цветок,
И целует, целует мой рот поющий.
– О бытие! Глоток
Горячего грога на сон грядущий!
 

15 ноября 1916

«Милые спутники, делившие с нами ночлег!..»

 
Милые спутники, делившие с нами ночлег!
Версты, и версты, и версты, и черствый хлеб…
Рокот цыганских телег,
Вспять убегающих рек —
Рокот…
 
 
Ах, на цыганской, на райской, на ранней заре —
Помните утренний ветер и степь в серебре?
Синий дымок на горе,
И о цыганском царе —
Песню…
 
 
В черную полночь, под пологом древних ветвей,
Мы вам дарили прекрасных, как ночь, сыновей,
Нищих, как ночь, сыновей…
И рокотал соловей —
Славу.
 
 
Не удержали вас, спутники чудной поры,
Нищие неги и нищие наши пиры.
Жарко пылали костры,
Падали к нам на ковры —
Звезды…
 

29 января 1917

«Вот опять окно…»

 
Вот опять окно,
Где опять не спят.
Может – пьют вино,
Может – так сидят.
Или просто рук
Не разнимут двое.
В каждом доме, друг,
Есть окно такое.
 
 
Не от свеч, от ламп чернота зажглась, —
От бессонных глаз.
 
 
Крик разлук и встреч —
Ты, окно в ночи!
Может – сотни свеч,
Может – три свечи…
Нет и нет уму
Моему – покоя.
И в моем дому
Завелось такое.
 
 
Помолись, дружок, за бессонный дом,
За окно с огнем!
 

23 декабря 1916