Текст книги "Невероятная Соня. Часть I. Парижский призрак"

Второй и третий раз он приезжал уже без сопровождения и знакомился с девушками на месте. Так выходило дешевле и ни к чему его не обязывало. Знакомился он, кстати, оба раза в Галерее Лафайет. Где ещё можно встретить молодую смазливую, на которую произведёт впечатление его «прикид»? Поэтому все три приезда он провёл либо в магазинах, либо в ресторанах, а потом соответственно в номере, заказывая туда, шампанское и икру.

В этот раз всё пошло не по сценарию. И хотя у него ужасно болели ноги, вплоть до того, что на пятки с утра больно было наступать, – не мальчик ведь уже, – он чувствовал себя окрылённым и помолодевшим. И готов был целыми сутками ходить по довольно промозглому городу, держа за руку эту непонятную для него женщину с грустными чёрными глазами и непроходящим следом от обручального кольца на безымянном пальце правой руки. И он уже даже сегодня утром подумал, что надо спросить у неё телефон, чтобы продолжить знакомство в Питере. И наплевать на её мужа, а может быть, ну кто его знает, это перерастёт во что-то серьёзное. Но она сегодня другая. И дело даже не в её одежде и макияже. А в том, что раньше, её смущение плавно переходило в нежную, немного детскую улыбку, и вчера он так почти неосмысленно, но очень осторожно поцеловал именно эту улыбку, боясь её спугнуть. А сегодня её взгляд был почти вызывающим, улыбка ярко-алых губ была хищной, её уже не хотелось целовать. С ней даже за руку не хотелось идти, её хотелось просто тра…ть, именно тра…ть, особенно когда он смотрел на её бедра, затянутые кожей.

Но, тем не менее, он, как и обещал, привёл её в ресторан на улице Руаяль с таким примитивным, – но забавным в данной ситуации, – названием «Максим».

Они заказали мясо в панировке. Им зачем-то навалили в тарелку картошку-фри, так не соответствующую этому заведению. От вина Соня отказалась. Она была сама не своя, смеялась невпопад, пыталась как-то развеселить совсем приунывшего Макса. Они закончили трапезу, и он попросил счёт. Соня поднялась, и, не надевая пальто, вышла, дав Максиму возможность наконец-то в хорошем ракурсе оценить её попу, обтянутую кожаной юбкой.

«А может позвать её в номер? – подумал он. – Ну, обидится, так обидится, и чёрт с ней!»

Дымка чего-то загадочного и почти нереального, окружающая эту женщину, почти развеялась, но очень хотелось секса. Соня вернулась за столик, неся в руках две коробки шоколадных конфет «Максим». Одну отдала Максу.

– Это вам.

Он удивился – женщина дарит ему конфеты с его именем. Пошло как-то. Он, бормоча нелепые слова благодарности, плотоядно смотрел на её грудь, рельефно выглядывающую сквозь тонкую шерсть свитера.

«Предложить или нет?» – подумал он и заглянул в её глаза.

– Пойдём к тебе, – Соня впервые назвала его «на ты», слегка осипшим от волнения голосом.

Макс даже не сразу и понял о чём она, и к кому обращается. Он слегка оторопел. Но потом, недобро усмехнувшись, встал, и впервые не помогая ей надеть пальто, направился на выход из ресторана.

Они прошли по улице Руаяль, повернули на улицу Сант-Оноре, и, пройдя ещё немного, оказались на площади Вандом. Соня шла решительным шагом, громко цокая каблуками по мостовой. Она даже чуть опережала Максима.

Они вошли в фойе роскошного отеля, и Соня поняла, что это не тот отель Вандом, который она видела в интернете. Этот отель назывался Парк Хаят Париж Вандом.

Глава 13

Русских в отеле было много, и все они снимали самые дорогие и роскошные номера и заказывали не только самую дорогую еду в номер, но и множество других услуг, таких как: услуги консьержа по заказу билетов, лимузинов, индивидуальных экскурсий, химчистку практически чистых вещей и самые дорогие процедуры в спа-центре. Макса запомнили в отеле уже после первого приезда. Он запомнился им женскими криками и стонами, доносящимися из его номера, измятыми и измазанными чем-то скользким простынями, которые безропотные горничные, брезгливо морщась, меняли каждый день. Горничные не морщились, когда брали хрустящие купюры, оставленные им на чай. Ну, и, конечно, «этот русский месье» запомнился огромным количеством заказанной чёрной икры и самого дорогого шампанского, а ещё очень красивыми, но довольно вульгарными русскими женщинами, которых в последний его приезд побывало в его номере не меньше четырёх.

Если бы Соня только знала, что «с детства мечтавший побывать во Франции» Максим, подобным образом проводит время в городе, о котором Соня тоже мечтала с детства. Но Соня шла уверенным шагом, сжав в карманах пальто, ледяные от волнения пальцы. Она даже не заметила презрительных ухмылок, которыми её одарили швейцар, открывающий перед ними дверь и администратор, стоящий за стойкой ресепшен. Они поднялись на лифте на пятый этаж. И Соня, пока они поднимались, надеялась, что будет как в каком-нибудь полу-эротическом фильме – он её поцелует, страсть вспыхнет между ними, они, на ходу раздевая друг друга, ввалятся в номер и прямо там, в прихожей, (но может они всё-таки доберутся до кровати) всё и произойдёт. Но ничего не происходило.

Макс открыл перед ней дверь, она несколько удивлённо вошла в апартаменты, которые показались ей огромными. Соня отдала Максу своё пальто, прошла, не разуваясь в гостиную, села на диван.

«Зачем я это делаю? Ему же не надо? Он вообще сегодня какой-то другой. Наверно вообще не хотел со мной встречаться, но так уж из вежливости пришёл. А я напросилась, заявилась к нему в номер, как какая-то проститутка» – корила себя Соня.

Стало очень горько. Она чувствовала себя полной дурой, но вскакивать и убегать было бы ещё глупее.

– Заказать икры, шампанского? – Максим смотрел на неё как-то хмуро.

– Как хотите, – она опять обратилась к нему «на вы».

Соня поймала его взгляд. Пустой, не его. Не тот, к которому она уже почти привыкла.

– Пойдём со мной, – Макс подошёл, взял её за руку, но не как всегда за кисть, а за запястье.

Соня, едва не падая в обморок от осознания неизбежности, встала и на негнущихся ногах пошла за ним. Куда же делась её утренняя решимость? С утра всё казалось так правильно, она почти в реале видела, как это должно быть. Но сейчас не то что физического желания не было, сейчас даже её теория о том, что нужно поставить точку в их истории, в виде совместно проведённой ночи, рассыпалась как карточный домик. Кто сказал, что нужна именно такая точка? Уж лучше бы они попрощались сегодня у дверей её отеля. А завтра она бы просто села в самолёт и улетела, увозя с собой воспоминания о романтических каникулах, проведённых в Париже, с человеком, которого больше никогда не увидит. А так, что она увезёт с собой? Как это будет? Он просто сейчас использует её и всё. Как Андрей тогда, в их последний раз. Но Андрея она хотя бы любила и думала, что он любит её. Он был её мужем, а этот? А вдруг у него СПИД, а она даже не подумала о презервативе.

– Заходи, – Макс открыл перед ней дверь.

Соня зашла. Она оказалась в ванной метров двадцати, отделанной шикарным мрамором. Но Соня даже не смогла оценить её по достоинству.

– Тебе нужно… наверно. Я не буду мешать, – Максим закрыл за Соней дверь.

Когда Максим закрыл за собой дверь, Соня подумала, что даже когда она узнала об изменах Андрея, даже когда свекровь сравнила её с чемоданом без ручки, она не была настолько унижена. Она должна была догадаться сразу – весь его сегодняшний тон, взгляд, говорили ей о том, что он переменил к ней отношение. Она просто не хотела в этом себе признаваться. А сейчас он привёл её в ванную, и как грязной шлюхе сказал, что ей надо вымыться, почти сказал, что ей надо подмыться. Ну да, а что она хотела, как ещё с ней надо обращаться?

У Сони возникла странная на первый взгляд ассоциация. Она в детстве бежала по коридору, расставив руки как крылья, и изображала самолёт. Она пробежала мимо отца, копающегося во встроенном шкафу, она надеялась, что папа рассмеётся, подхватит её и будет изображать самолёт вместе с ней. Она тогда специально несильно задела его рукой, как будто крылом, но вместо того, чтобы присоединится к её игре, он её ударил по лицу. Ударил настолько сильно, что у неё не только звенела голова, но она проскользнула по скользкому линолеуму коридора метров на семь вперёд. Отец тогда не оценил, не поддержал её идею. Также, как и Макс сейчас, не оценил, не понял, что она просто хотела красиво завершить то, что так забавно началось в Галереях Лафайет, что так красиво продолжилось в музее Родена.

Хотелось бежать, так же, как тогда от отца, чтобы так же никогда его больше не видеть. Пусть даже она не найдёт, куда он повесил её пальто – в её номере есть старая куртка. Но она не знала, вернее не смогла бы сейчас быстро найти, где лежит её сумка, а она на кой-то чёрт, сложила туда все оставшиеся деньги, билет и паспорт.

Всё! Выхода не было. Пойти и просто сказать, что она уходит? А если он разозлится? К Соне подкрался почти животный страх. А если он просто её изнасилует, ведь она уже его обнадёжила в том, что всё будет? Так хотя бы есть шанс, что всё пройдёт спокойно. Она сможет отнестись к этому как к медицинской процедуре, а потом незаметно уйдёт, когда он сам её отпустит. Надо раздеться, залезть под душ…

«Ну что она так долго? – злился Макс. – Сидела, целку из себя строила. Что она думала, я тут к ней обниматься полезу? Вымоется пусть сначала. «Пойдём к тебе». А все дни, «вы» да «вы». Роден, Гоген, бл…»

Он сам себе удивлялся. Даже та, обнаглевшая вконец блондинка, которая использовала его как банкомат в почти всех магазинах Парижа, даже те девицы, которых он водил в этот же самый номер в каждый свой приезд, не вызывали в нём негативных эмоций. Они вообще кроме эрекции ничего не вызывали. А сейчас? Почему он так зол? И хочет он её сейчас, скорее, со злости, чем потому что возбуждён. Хотя её аппетитные губы, её большая грудь, её задница, обтянутая кожаной юбкой…

«Надо быть с ней немного помягче, – подумал он. – Всё, пора. Уснула она там что ли?»

– Ты скоро? – он подошёл к ванной и толкнул дверь.

Соня стояла, без сапог, в лифчике и юбке, и ревела, размазывая по лицу тушь. Она смотрела на него детскими испуганными глазами, как тогда, когда вылезала из такси злобного араба у Галерей Лафайет. Максим не на шутку испугался, растерялся и не придумал ничего лучше, чем подойти и её обнять.

– Ты, что? Сонька, ты что? – он назвал её так впервые, ведь все дни называл её Софи.

Она уткнулась в его рубашку за пятьсот евро, нещадно размазывая по ней остатки косметики, слёзы и сопли. Ведь она даже не догадывалась, что обычная мужская рубашка может столько стоить…

– Ты что? Я же не заставляю, ты же сама, – это было всё, что он мог прошептать, крепко обхватив её руками и утыкаясь носом в её макушку.

Макс даже не сразу осознал, что впервые она перед ним в таком виде, что впервые он прикасается к её почти обнажённому телу, и впервые её горячая упругая грудь прижимается к нему. Его сердце гулко стучало от неожиданности, растерянности, возможно, от жалости. Он, как и большинство мужчин, терпеть не мог женские слёзы. Вид красных глаз, опухшего носа, отвратительно растянутых в рыдании губ – всегда вызывали в нём неприязнь. Но то женские слёзы. Она же выглядела ребёнком – маленькой девочкой, испуганной и очень несчастной. Он бережно отстранил её от себя, развернул к раковине, заправил ей за уши пряди волос и, придерживая одной рукой длинную чёлку, второй рукой стал её умывать. Вода была тёплой, она не сопротивлялась. Он, даже сам от себя такого не ожидая, заставил её высморкать нос, зажимая своими пальцами то одну, то другую её ноздрю. Он промокнул её лицо полотенцем, и, взяв её вещи, повёл почти не открывающую глаза Соню, обратно в гостиную.

Ей всё сейчас казалось нереальным. Она вовсе не собиралась плакать, она почти решилась. Но почему-то, когда сняла свитер и увидела своё отражение в зеркале, слёзы покатились сами собой. Раздавленная, разбитая лавиной боли причинённой ей Андреем, она решила, что станет другой, что больше не будет цепляться за мнимые ценности. Что, проведя ночь с Максимом, она откроет для себя новую жизнь, в которой будет легко, не будет страха перед ложью и предательством, потому что не будет любви, а вместе с ней и иллюзий. Но самой большой иллюзией оказался ею же самой придуманный собственный образ. Образ свободной от предрассудков, раскованной женщины, которая смело идёт вперёд, не отказывая себе в удовольствиях, которая спокойно, не рассуждая, не взвешивая, поддаётся своему сиюминутному «хочу». Именно такая женщина отражалась сегодня утром в зеркале в её номере – роковая, сексуальная, жаждущая только физического удовольствия, которое, как она подумала, Макс точно сможет ей доставить. Но сейчас в зеркале на неё смотрела не та женщина, на неё смотрела она – Соня, желающая нежности, поцелуев, желающая идти с ним за руку, и ничего больше. Она поняла, что сейчас совершит самую большую ошибку в своей жизни. Соня не могла остановить свои так некстати покатившиеся слёзы, перешедшие в рыдания. И когда Макс резко дёрнув дверь, зашёл в ванную, она внутренне вся сжалась, ожидая его недовольного окрика или чего-то ещё подобного. Но он впервые произнёс её настоящее имя, ни какое-то там «Софи», придуманное непонятно кем, а «Соня, Сонька».

И прижавшись к нему, и всласть наревевшись, как делала наверно только в детстве, уткнувшись в маму или бабушку, и даже высморкавшись в его руку, Соня почувствовала невероятную нежность к этому чужому, но такому родному в этот момент мужчине. Он посадил её на диван, сел рядом, обнял, прижал её к себе. Она уткнулась носом в его шею, вдохнула запах его парфюма, ощутила дрожь его тела, вызванную пока непонятными для него самого эмоциями, удивлением собственной реакции, близостью её полуобнажённой груди. Соня сама, подталкиваемая неясным порывом, поцеловала его в шею одними губами. Он замер от неожиданности, отстранился от неё, посмотрел в её всё ещё наполненные слезами глаза. В этот момент в его голове не было мыслей о её теле.

– Хочешь чаю? – спросил Максим, и голос его был более хриплым, чем обычно.

Она кивнула, шмыгнув носом.

Макс встал, позвонил по телефону, прикреплённому к стене, сказал что-то по-французски. Вышел из комнаты. Соня сидела и тупо разглядывала свои пальцы. Она даже при Андрее себе такого не позволяла, зная, как он злится, когда она плачет.

– Возьми, – Максим протянул ей махровый халат, почти такой же, как был в её номере.

Соня, не поднимая на него глаз, взяла протянутый халат и надела на себя.

В дверь постучали. Официант вкатил металлический столик, и Соня отвернулась, не желая, чтобы тот увидел её заплаканное лицо.

Макс закрыл за официантом дверь, сам наполнил чашки ароматным чаем, положил сахар, кинул по кусочку лимона, подкатил столик к Соне и сел рядом.

– Я испортила вашу рубашку, – сказала она, стараясь всё так же не смотреть на него.

– Пустяки, – Макс махнул рукой.

Она опять была «на вы», расстроенная, опухшая, но более привычная, чем сегодня днём.

– Оставайся… – он осёкся, – оставайтесь сегодня у меня. – И торопливо добавил: – Я лягу на диване, места на всех хватит. А с утра мы заедем за вашим чемоданом, и я провожу вас в аэропорт.

Соня с опаской взглянула на него. Он был слегка смущён, встревожен, но прежний Максим. Тот Максим, о котором она фантазировала сегодня утром. От этих воспоминаний стало горько. Ну почему он не был таким сегодня с самого начала? Сейчас всё могло быть по-другому! И ему не нужно было бы спать на диване.

– Так вы останетесь? – его голос казался спокойным и немного убаюкивающим. – Я, правда, не хочу, чтобы вы в таком состоянии сегодня были одна, – неожиданно для самого себя признался он.

Соня представила, как вернётся в свой отель, и будет сидеть в номере одна, в очередной раз копаясь в себе и ненавидя себя за то, что оказалась такой трусихой.

Она кивнула.

Соня допила чай, он протянул ей сигарету. Оба курили молча.

– Время десять, я думаю вам пора лечь.

Ему было очень непросто находиться рядом с ней. Она молчала, а он не понимал, о чём с ней говорить.

Соне ужасно хотелось в туалет. Да и в чём она будет спать? Голой? Сейчас не надо.

– Максим, у вас нет футболки? Мне не в чем спать, а в халате жарко, – она вертела в руках пояс халата.

– Нет, я не ношу футболки зимой. Могу предложить рубашку.

– Хорошо, дайте, пожалуйста. Сейчас мне нужно в ванную, я там переоденусь, – Соня говорила голосом хорошо воспитанной девочки.

Он достал из шкафа голубую рубашку.

«Мой любимый цвет», – подумала Соня.

– Спасибо, – сказала она, – спокойной ночи.

– Заведите себе будильник и утром разбудите меня.

Соня не ответила. Она достала из сумки свой мобильник и пошла в ванную. Она снова оказалась в ванной, где меньше часа назад, он обнимал её и умывал её зарёванное лицо. Она невольно улыбнулась, вспоминая, как сморкалась в его руку. Она сняла халат, сложила юбку на пуфик, положив в её кармашек телефон, сняла колготки, своё шикарное, но так и неоцененное им бельё, сложила их вместе с юбкой, и, сделав свои туалетные дела, залезла в душевую кабину, размером больше чем в её отеле, раза в два. Она вымылась и даже почистила зубы, найденной в одной из коробочек зубной щёткой и пастой. Вытерлась насухо полотенцем и, стянув с головы полиэтиленовую шапочку, надела его рубашку. Рубашка оказалась велика размера на два, и Соня, закатывая рукава, с удивлением поняла, что никогда не трогала подобную ткань.

Раздался тихий стук. Соня поспешно взяла свои вещи, запихав под юбку бельё и колготки, и прижав их к себе, открыла и так не запертую дверь.

Макс несколько секунд внимательно на неё смотрел. Ей очень шёл голубой цвет. Её слегка влажные волосы волнились, краснота глаз почти прошла, а ресницы были почти такие же, как и под слоем туши, нос выглядел уже не таким вспухшим. Она стояла в его расстёгнутой на две верхние пуговицы рубашке с закатанными рукавами. И даже несмотря на то, что прижимала к себе свои сложенные вещи, было понятно, что под рубашкой ничего нет. Она уже не была вульгарной, как показалось ему сегодня днём, не была зарёванным ребёнком, каким он увидел её чуть больше часа назад. На него смотрела прежняя Софи, с немного грустными глазами и нежной, немного детской улыбкой. Как же снова хотелось её поцеловать.

Но он всего лишь сказал: – С лёгким паром! Я провожу вас в спальню.

Соня пошла за ним, ступая босыми ногами по гладкому скользкому паркету.

Спальня была большой, пожалуй, больше чем весь Сонин номер, но она сейчас даже не думала о том, зачем ему одному такие апартаменты, и сколько нужно зарабатывать, чтобы иметь возможность в них жить.

Она немного наклонилась и положила свои вещи на стоящее рядом с кроватью кресло. И он смог оценить её голые ноги, отметив про себя, что, хотя они и довольно упитанные, но идеальной формы, особенно ему бросились в глаза её тонкие щиколотки. Он пожелал ей спокойной ночи, неуклюже чмокнул её в лоб, от чего у обоих сердце застучало быстрее, и пошёл в душ. Ох, как ему было нужно в душ!

Макс, конечно, уже давно не был прыщавым подростком, чтобы успокаивать себя в душе. Но сильная струя довольно прохладной воды подействовала как надо.

Он вышел, обмотав себя снизу полотенцем. Прошёл в гостиную. Прикурил. Прислушался. Было тихо.

«Наверно уже спит. Водки что ли выпить?» – подумал он.

Софи, хотя ему больше нравилось Соня, Сонька, – её сморкающемуся носику больше шло именно это имя, – измотала его сегодня конкретно. Он абсолютно ничего не мог понять. Когда он увидел её сегодня, виляющую задницей, она напомнила ему одну из многих баб, которых он имел в Париже, а по-другому, и не скажешь. В Питере, в Москве они всё-таки вели себя иначе, выглядели скромнее, и с ними иногда даже бывало интересно. Но когда они приезжали сюда или в любое другое место за границей родины, то они надевали на себя всё лучшее сразу и наносили боевой раскрас. Они, видимо, думали, что в таком виде обязательно подцепят себе богатого иностранца. А может, повезёт и им удастся выскочить замуж, чтобы больше не работать секретаршами, операционистками в банках, консультантами в магазинах и где-то там ещё. С ними было забавно. Максу казалось, что он участвует в какой-то немецкой порнухе, да и делали они в принципе всё то же самое, всего лишь получив в подарок какую-нибудь фирменную шмотку. Но Софи, то есть Соня, явно была не из них. Возможно, всё её сегодняшнее поведение, её предложение прийти к нему в номер, прозвучавшее так пошло, вызвано не её испорченностью, а просто желанием нравиться ему ещё больше, и, возможно, даже желанием его удержать для продолжения отношений в Питере. Надо не забыть утром взять её номер. Его взгляд упал на её сумку.

«Точно! Сейчас достану её телефон, и сам себе позвоню, чтобы высветился её номер», – решил Макс.

Он уже подошёл к сумке, но вспомнил, как она забирала телефон, уходя в ванную. Максим прошёл в ванную, залез в карманы оставленного Соней халата – пусто.

«Она наверно забрала его в комнату, чтобы поставить будильник на завтра», – догадался он.

Максим почти на цыпочках прошёл в спальню, телефон лежал на тумбочке. Он подошёл к кровати в темноте, немного разбавленной иллюминацией с улицы. Соню можно было хорошо рассмотреть. Она лежала на спине, раскинув руки, с закатанными рукавами его рубашки. Через белую, почти прозрачную кожу её рук, просвечивали голубые венки. Одеяло закрывало её до пояса, рубашка была расстёгнута ещё на одну пуговицу и сильно поднималась на груди. Её соски были слегка напряжены и виднелись через ткань. Макс понял: ещё минута, и он уже в себе не уверен, и пусть хоть рыдает, хоть зовёт на помощь – он уже не остановится. Красивая, молодая женщина, которая так его привлекала все эти дни, да ещё и с такой грудью, лежит почти голая в его постели. Но он же не священник, в конце концов! Он и молиться-то не умеет. И Максим затаив дыхание, и стараясь не смотреть на неё, нагнулся, чтобы как вор стащить её телефон и быстро уйти.

– Максим, – Соня не спала и смотрела на него, – я знала, что ты придёшь – И, помолчав секунду, добавила: – Я очень тебя ждала, иди сюда.

Он уже не размышлял. Он сбросил полотенце и практически упал на неё. Он целовал её так, что чуть сам не задохнулся. Её шея всё ещё пахла духами, он еле сдерживал себя, чтобы не оставить на ней засосы. Они запутались в одеяле, и пока он его скидывал с постели, Соня сняла с себя через голову рубашку. Он с жадностью набросился на её грудь, сильно сжимая её в руках. Соня была очень тихой. Он чувствовал, как стучит её сердце, как тяжело она дышит, как извивается в его руках, но стонов она не издавала. Бурные реакции её тела не совпадали с отсутствием звуков. А ему так хотелось сейчас не только чувствовать, но и слышать, что ей хорошо. Он провёл рукой по её животу, спускаясь ниже. Её ноги были сильно сжаты. Она не пускала его руку, что вызвало в нём ещё одно недоумение. Он снова вернулся к её губам. Она отвечала страстно и даже слегка кусалась, разжигая его ещё больше. Он скользил руками по её груди, немилосердно выкручивая её соски. Она всё также не издала ни единого стона. Она, то отстранялась, то придвигалась ближе и тёрлась своими, почти каменными сосками о его тело, чем приводила его в дикое возбуждение. Соня вплела свои пальцы в волосы Макса и как бы невзначай стала направлять его голову ниже. Он свёл обе груди руками, наслаждаясь их упругостью и в тоже время мягкостью. Макс с силой сжал пальцами её сосок, она наконец – то издала сдавленный стон. Её трясло. Он проделал то же самое со вторым, она застонала так же сдавлено.

«Да что же это такое?» – подумал Макс.

Он же видел, чувствовал, что ей безумно хорошо, почему тогда так тихо? А может, ей не нравится? Может он делает что-то не так?

– Посмотри на меня! – почти приказал он.

Она приоткрыла глаза. Глаза были мутные с поволокой. Он начал кусать её соски, тут же успокаивая их языком – она смотрела на него так, как будто видела впервые. Её тело извивалось. Он начал покрывать глубокими влажными поцелуями её живот, спускаясь ниже. Сонины ноги были, как прежде, сильно сжаты. Он уткнулся носом в тоненькую полосочку её шёрстки, она дёрнулась, как будто желая его оттолкнуть. Он провёл языком поперёк трепещущего живота от одной выступающей косточки её бёдер к другой. Её ноги на момент ослабли, и Макс воспользовавшись секундным ослаблением её ног, с силой развёл их и, не обращая внимания на отталкивающие его голову руки, впился губами и языком, туда, куда целовал только одну женщину в своей жизни. Она попыталась отстраниться, но он ей этого не позволил. Он крепко держал её раздвинутые колени, прижимая их к её груди. Она была перед ним полностью раскрыта, и он исследовал каждую складочку, наслаждаясь её вкусом.

– Макс, что ты делаешь? Не надо, – слабо прошептала она.

– Тебе не нравится? – спросил он, еле отрываясь от неё.

И не дожидаясь ответа, ещё сильнее надавил языком. Её невнятный ответ перешёл в громкий стон. Буквально через несколько секунд Соню сильно затрясло, она двинула бёдра ему навстречу и уже сама, как будто заскользила по его языку. Вскрикнув ещё громче, она выгнулась дугой, сильно прижав его голову к себе руками. Через мгновение она затихла, безвольно опустив руки. Он аккуратно вытер своё мокрое лицо о простынь. Лёг с ней рядом. Она всё ещё содрогалась.

В окно заглядывала ярко светившая полная луна, создавая в спальне полумрак. Соня открыла глаза – они были янтарного цвета.

«Невероятно!» – подумал он.

Она прижалась к нему. Начала уже сама слегка покусывать его губы, смотря на него изменившими цвет глазами. Соня провела пальцем по его, ещё слегка влажному от её сока, подбородку, с опаской лизнула его. Всё так же, не отрывая взгляда, поцеловала. Провела по его шее тыльной стороной ладони, потом языком, колясь о начинающую отрастать щетину. Он коснулся её лица, притягивая её к себе, чтобы снова поцеловать. Ещё раз с жадностью впился в её губы. Она прикрыла глаза и провела пальцами по его густым волосам на груди. Коснулась ногтями его сосков и начала перебегать пальцами от одного к другому.

– Посмотри на меня, – сейчас он уже не приказывал, он уже просил. – Ты знаешь, какие у тебя глаза?

– Чёрные, – с придыханием ответила Соня, снова касаясь его губ, и чуть сильнее впилась ногтями в его грудь.

Он перехватил её руку и направил вниз. Она чуть заметно дёрнулась, остановилась в нерешительности, немного испуганно, но всё так же возбуждённо смотря на него.

Она знала, куда Макс тянет её руку, она чувствовала это бедром. Она очень хотела это ощутить в себе. Но трогать, а тем более смотреть было стыдно, даже после всего, что Макс делал с ней. Но он настойчиво, хотя и мягко снова взял её руку и отправил туда. Её как будто пронзило током, когда она обхватила горячую и очень твёрдую часть его тела.

– Хочу тебя, иди ко мне, – она опять не контролировала себя, как тогда, когда он целовал её, сильно разведя её колени.

Он потянулся к тумбочке, достал продукцию Дюрекса, которую кинул туда, в первый же день своего приезда, но до этой ночи так и не воспользовался, сейчас ему было даже неловко, что он оказался таким подготовленным.

– Подожди, – он вскрывал фольгу.

Она смотрела на него, широко раскрыв янтарные глаза, издавая тихие стоны нетерпения.

Он лёг на неё. Она обхватила его ногами. И замерла.

– Осторожно, пожалуйста, – она смотрела взглядом, в котором смешивались возбуждение и страх.

Она снова привела его в недоумение. Он слышал это «осторожно» всего однажды. Но той, которая это шептала, и которую он так тогда любил, было всего семнадцать лет, и он был у неё первым.

Он снова поцеловал её губы, одновременно успокаивая и возбуждая её ещё больше.

Он с силой надавил, но почувствовал сопротивление, и Соня негромко вскрикнула. Макса посетила невероятная в данных обстоятельствах мысль. Но, подумав, что от этой женщины можно ожидать всего чего угодно, начал не спеша исследовать её пальцами. Но Соня, не выдерживая этой сладкой пытки, сама помогла ему проникнуть в себя, направляя его своей рукой.

В ней было невероятно узко – это оказалось для него ещё одним открытием. Он начал двигаться, не торопясь, наблюдая за ней. Она издала протяжный стон, но испуганно прикрыла рот рукой.

– Сонька, не сдерживайся, – Макс сделал движение резче. – Я хочу тебя слышать, не молчи.

Она застонала, сотрясаемая его толчками. Но ему этого было мало. Впервые за много лет он хотел, чтобы женщине было действительно хорошо. И он вспоминал закон Ома, чтобы немного отвлечься от накатываемых на него волн, и не прийти к финишу раньше неё. Он, извернувшись, снова сжал зубами её сосок, стараясь не сбавлять темп. Она сдавленно зарычала.

– Я не слышу тебя! Стони! – прохрипел Макс.

«Что ж там было у Ома?»

Она оплела ногами его поясницу и двигалась навстречу к нему, пытаясь уловить темп. Он поднял её ноги и закинул их на плечи. Он делал движения резче, стараясь проникнуть глубже. И после нескольких самых сильных и глубоких толчков он услышал её крик. Она вся сильно сжалась, её подбросило вверх, она больно впилась ногтями в его грудь. Её мышцы запульсировали вокруг него, отчего он, издавая, что-то наподобие рычания, дёрнулся ещё несколько раз, и обессилено замер, прижавшись щекой к её груди и наслаждаясь бешеным стуком её сердца, продолжая чувствовать слабеющие спазмы у неё внутри.

– Тебе хорошо? – спросил он, чтобы услышать от неё то, что знал и так.

– Как никогда раньше, – прошептала она, но он подумал, что это всего лишь фигура речи. – А тебе? – она сама не поняла, зачем спросила, ведь она была уверена, что мужчинам в такие моменты хорошо всегда.

– Безумно, – Макс ещё раз поцеловал её, но уже не так страстно. – Пить хочешь? – он поднялся.

– И курить, – усмехнулась Соня.

Как же она давно мечтала покурить в постели!

Он поднялся, замешкался, скинул что-то в мусорную корзину. Сходил в гостиную, достал из бара бутылку воды. Взял пепельницу, и, прикурив сразу две сигареты, вернулся. Она сделала глоток из бутылки, потянулась губами к зажжённой сигарете, но он её не отдал, а лишь позволил затянуться. Он стоял перед ней голый, курил, и держал сигарету для неё. Она лежала поперёк постели на животе, опираясь на руки, приподнимая верхнюю часть тела. Её большая грудь качалась каждый раз, когда она двигалась вперёд, чтобы обхватить фильтр губами и выпустить затем струю дыма.

«Надо продолжить», – подумал он, наблюдая, как её голова движется на встречу к сигарете, которую он держал на уровне своих бёдер.

Он затушил окурки, лёг рядом с ней. Начал целовать её в висок. Она посмотрела на него, немного печально. Она была вся такая тёплая, уютная, и Макс сгрёб её в охапку и, накрыв её бедра своей ногой, он, незаметно сам для себя, уснул…