Текст книги "Бедный маленький мир"

Люба Демочкина пригласила обедать.

– Сидят себе и пусть сидят, – устало сказала она. – Я им супа налила. Пусть себе на кухне сидят. А мы в комнату пойдем.

Суп у Любы был густой, очень вкусный, с капустой и мясом.

– Это щи? – спросила Иванна.

Люба задумалась.

– Да, щи, – спохватилась она, – кушайте на здоровье. Вот что, Изотыч, мы завтра снова танцевать пойдем.

Иванна поперхнулась щами.

– Ну, на это разрешение сельсовета не требуется, – улыбнулся он.

* * *

– И тогда я впервые увидела Танец, – сказала она, глядя куда-то сквозь меня, в пространство. – Это – уникальное зрелище. Рассказывать бесполезно, да ты сам все увидишь. Люба обещала. Тем более что все равно время пришло, они давно не танцевали. Как они вычисляют, что пора танцевать, я не понимаю. Просто говорят «время пришло».

– А эти люди? Те, которые приходили? – мне стало казаться, что она сознательно оттягивает финал этой истории, не хочет об этом говорить.

– Те, кто приходил… – она продолжала смотреть сквозь меня. – Грустная и совершенно непонятная вещь. С рациональной точки зрения необъяснимая. Жители Каменки – многие дети тех, кто работал в одном из мордовских лагерей. Основная агломерация лагерей была в Потьме, это далеко отсюда, но были лагеря и поближе, за час добирались на подводе. Работали в основном женщины, в пищеблоке. Мужчин после войны было мало, и все были заняты на лесозаготовке. А женщины – в лагере для политзаключенных готовили еду. Это все Изотовичу его мама рассказала перед смертью, не могла больше в себе носить. Лагерь подлежал какой-то реорганизации, расселению. Может быть, у руководства были проблемы с местами. Может, какая-то другая причина. Только в один прекрасный день все заключенные были отравлены. А поварихи остались живы, хотя пробовали еду. Но дело в том, что в тот день за час до обеда начальство приехало и всех вольнонаемных собрали на площади. И женщины каменские тоже туда побежали. А эта баланда в чанах и каша пшенная так и остались стоять в пищеблоке. Крысиный яд. Умерли двести человек. Самое ужасное, что там был и детский барак. Их обвинили, этих женщин. Судили за диверсию. Но сроки дали по тем временам небольшие – по десять лет. И услали подальше от дома – в Воркуту. Там двое умерли, несколько женщин покончили с собой, в том числе мама Любы. А мама Изотовича отбыла срок, вышла и вернулась домой. «Мы не виноваты, Коля», – сказала она ему перед смертью. Такая история. Много в ней непонятного, Леша. Может, конечно, кого-то заставили, кто-то из них не пошел на площадь или вернулся. Но поверить в это трудно. Может, кто-то воспользовался их отсутствием, и скорее всего. Но в Воркуте они отбывали срок с клеймом детоубийц.

– Так что ты сделала, в конце концов?

– Да ничего особенного. Просто им нужно было молиться. За этих людей и за своих матерей. А что тут еще можно сделать? Самое разумное и естественное – молиться.

А у них не было храма. Ближайший – в Темникове, это далеко. Не наездишься. Прямо из нашего окна была видна аккуратная колоколенка, а если открыть окно и выглянуть – то и вся церковь целиком. Красивая, я заметил. Мы к Любе мимо нее ходили… Она им церковь построила. Вон оно что.

– Построила, – как-то нехотя сказала Иванна.

– Но предпочитаю об этом не распространяться. Нынешняя мода возводить храмы на каждом углу меня сильно настораживает. Но им это нужно было, необходимо просто. Быстро построили, за одно лето. Это стоило отдельных сил и денег – чтобы быстро. А Мордовская епархия прислала священника. Но что это вообще такое было, молитвы ли их помогли или что-то другое, я не понимаю. Мы вообще ни черта не понимаем, как правило. Делаем вид.

* * *

У лесной тишины была плотность и запах. Тишина пахла подгнившей травой, которая из-за случайной оттепели вдруг оттаяла и скользила под ногами, мокрой рыхлой корягой, невидимой глазу пористой ризомой, которая в очередной раз отработала свое и приготовилась тихо спать всю зиму и даже, может быть, видеть какие-нибудь удивительные сны. Леша шел впереди, засунув руки в карманы, его ботинки оставляли ребристые следы на мокром снегу, и Иванна смотрела то на эти следы, то на его спину в черной куртке.

– Не сутулься, – сказала она ему.

– Я всегда сутулюсь, – сказал он, не поворачивая головы. – Я же, по сути, кабинетная крыса. Машинка, компьютер. И так всю жизнь. И сколиоз – как результат. Это ты у нас ведешь здоровый, подвижный образ жизни. А я – нет. Я ленивый, Иванна. На этих словах он вдруг совершенно неожиданно для нее развернулся всем корпусом, и она буквально уткнулась носом ему в грудь, в синий свитер, и почувствовала тонкий запах влажной от сырого воздуха шерсти, запах кофе, сигарет и растертой в пальцах травы.