Текст книги "Тайна мецената"

– А почему же Вольдемара Огородникова выбрали на пост председателя Союза художников? – удивилась я. – Раз он такой, судя по вашим словам, безответственный человек?

– Почему – точно сказать не могу, – пожал плечами Садальский. – Но мне кажется, у него связи имеются. Кто-то был лично заинтересован в том, чтобы Огородников занял пост председателя Союза художников, вот и получилось, что ему кресло незаслуженно досталось. А на деле никому мазня Огородникова не нужна, он за всю свою жизнь ни одной картины не продал!

– Но я слышала, что на его последнюю работу – «Богиня огня» – есть покупатель, – заявила я.

На это художник только хмыкнул.

– И вы этому верите? Как наивно! Видел я эту, с позволения сказать, картину. Да кому такая мазня вообще нужна? Ужас, да и только! Мне лично кажется, Вольдемар Огородников сам этого покупателя сочинил, чтобы значимости себе добавить. А на самом деле никакого покупателя и в помине не было! Расчет его прост: если сказать, что картина – такая необыкновенная, что ее хотят приобрести, то работой кто-нибудь заинтересуется, и появится настоящий покупатель. А дальше – дело техники. Вольдемар вполне может повесить лапшу на уши бедняге, сказать: «Ой, вот вы мне больше всех покупателей нравитесь, вам эта картина будто бы предназначена свыше! Я откажу всем другим и вам ее продам!» Само собой, придется этому бедолаге купить картину – ведь художник-то отказал другим, неловко получится. Это попросту удачный коммерческий ход. Вольдемар таким образом и мазню свою кому-то продаст, и деньги получит.

– Правда? – изобразила я искреннее изумление. – Вот уж не думала…

– Да Огородников – тот еще пройдоха, – вздохнул Садальский. – А на войне, как говорится, все средства хороши. Он же денег хочет, и только. Другой работы у него нет, живет на что – неизвестно. Мне кажется, он спонсора какого-то нашел – скорее всего, какую-нибудь доверчивую состоятельную даму, которая вроде хочет прослыть барышней образованной, понимающей в культуре и искусстве. Вот и наплел ей, что он художник выдающийся, талантливый, но бедный. Непризнанный гений, так сказать. А знаете, как женщины падки до гениев, которых никто не понимает? Мало того, материнский инстинкт просыпается – как же бросить такого замечательного творца и не помочь ему! – так еще и хочется прослыть музой художника. Вроде я тебе платить буду, обеспечивать, а ты меня увековечь в своих творениях, чтобы потом, спустя века, мои портреты в музеях висели! Вот такой нехитрый бизнес, основанный на доверчивости людей. Стыдно говорить об этом, но что есть, то есть…

– Я слышала, что у Огородникова имеется вроде дама сердца, Лена, – сказала я. – Думаете, она его обеспечивает?

– Да что вы, что вы! – замахал руками Садальский. – Вы про Ленку Стрелкову, что ли? Да она сама из нищих, крутится, как может, и в основном живет за счет богатых художников. У Ленки фишка такая – связаться с ныне знаменитым художником да жить на его заработки. Признаюсь, она таким образом и меня подловила. Девка-то она эффектная, красивая, мужики вокруг нее так и вьются. А она глазки вниз опустит, бормочет, что в восторге от картин того или иного художника, строит из себя этакую невинную барышню. Ну и разводит потенциального кавалера на букеты-конфеты, потом – на дорогие украшения, шмотки… В общем, бизнес сей стар как мир. А Ленка в этом отношении – дама талантливая, собаку, как говорится, съела. Прежде чем я ее раскусил, она и с меня солидную сумму денег на себя стребовала. Получилась препротивная история. Я же на ней даже жениться собирался, полагал, что она девушка честная и простая, сразу во всем не разобрался. А потом – вот те раз – застукал ее в объятиях молодого любовника. После-то узнал, что она за женщина, только не пойму, что она за меня взялась. Скорее всего, мое имя на слуху было из-за моего участия в выставках и конкурсах, вот она и решила, что нашла подходящего кандидата. Вот так она из одной койки в другую и скачет, и все по художникам специализируется. Сейчас с Огородниковым, а завтра еще с кем будет. Когда я пытался «дружить» с Вольдемаром, то пробовал его вразумить, рассказать, что Ленка за человек. Но тот даже поссорился со мной, решил, что завидую. Пришлось оставить свое мнение при себе. Признаться, долго он уже с Ленкой возится, только не пойму, почему она его не бросит? Может, тоже поверила, что он гениальный творец? Попалась на его удочку, вот и ждет от него дорогих подарков да колечек. В принципе два сапога пара: и Ленка обманщица, и Огородников пройдоха. Ни ее, ни его не жалко, пусть сами разбираются!

– Да, дела… – протянула я. – Кстати, а вам известно, что та картина Вольдемара Огородникова, «Богиня огня», пропала?

Я вплотную подобралась к краже полотна, намереваясь если не застать Садальского врасплох, то хотя бы увидеть его реакцию. Если он украл картину, то как-то это выдаст, уж я сразу замечу! Однако Садальский показался мне искренне удивленным.

– Да что вы говорите? – округлил он глаза. – Может, кто случайно выкинул ее? На ней же не пойми что намалевано…

– А Огородников уверен, что картину украли, – заявила я. – И думает, что сделали это из зависти либо хотят продать картину и получить солидный гонорар!

– Да кто ж ее купит-то? – хмыкнул Садальский. – Если только пациент психиатрической лечебницы, и то маловероятно. Скорее всего, она либо завалилась за другими холстами, либо по ошибке сам Огородников ее на палитру извел! Шутка, конечно, но украсть это…

– И все же, картина пропала либо вчера утром, либо позавчера вечером, – продолжала я. – Я брала интервью у Огородникова, он находился в состоянии весьма плачевном. Говорил, что это его самая прекрасная работа и он как раз собирался ее продать. А теперь – ни картины, ни денег.

– Да, дела… – протянул Роман Андреевич. – Я же и не слышал о пропаже. Дело в том, что сам я недавно вернулся из незапланированной командировки, из Санкт-Петербурга. Вызвали по рабочим делам, вот я там несколько дней и провел. Вчера только с поезда, поэтому и назначил вам встречу на сегодняшний день. Сами понимаете, целые сутки трястись в вагоне – малоприятно. Вот в Петербург ехать легче – утром поезд отходит с вокзала, ночь спишь, и к двенадцати уже приехал. А обратно – кошмар просто. В шесть вечера только в поезд садишься, ночь кое-как поспишь, а потом – целый день до вечера маешься бездельем! Я всю дорогу своей племяннице завидовал. Она же у меня учится, студентка, и со мной в Тарасов возвращалась. У них там незапланированные каникулы вышли, она и решила домой приехать. Так вот, ей дорога вообще легко дается – она как достанет свое вышивание, так спокойно сидит десять часов подряд и горя не знает. Я уж думал, а не взять ли у нее пяльцы да самому крестики не потыкать иголкой. Представляете, вот веселье соседям по купе было бы – пожилой мужик сидит с бабской забавой! Но в этом поезде и не такое творить начнешь…

Я вполуха слушала рассуждения Садальского о дороге в поезде, про себя думая, что версия о его причастности к преступлению с треском провалилась. Как ни крути, у Садальского – железное алиби, на худой конец можно допросить его племянницу, чтобы убедиться в том, что в период, когда была похищена картина Огородникова, Садальский находился в поезде. Что ж, как бы плохо ни относился Роман Андреевич к Вольдемару Огородникову, а к краже он не имеет никакого отношения.

– А скажите, – перебила я воспоминания Садальского о дороге в поезде, – картина Вольдемара Огородникова, которая называется «Богиня огня», она где-то выставлялась? Вы не в курсе?

– Конечно, он ради этой своей… гм… работы даже выставку персональную устроил, – хмыкнул Роман Андреевич. – Только место, конечно, совсем неважное, но на крайний случай пойдет. У нас в Тарасове есть одна галерея, где при желании может выставить свои работы любой, даже начинающий художник безо всякого образования. Для этого ничего не нужно – ни участия в выставках, ни звания художника, ни денег. Только собственные картины да договор на них. Это выставка-продажа, что уж умалчивать, сейчас там находятся мои этюды. Вы, кстати, можете туда приехать и сделать фотографии, дома-то у меня для этого освещение не подходит, да и в галерее, сами понимаете, картины выглядят намного лучше. Я там выставился только потому, что хочу продать хоть что-то из своих картин, хотя это маловероятно в таком месте…

– А что не так с галереей? – поинтересовалась я.

– Да сами увидите, – усмехнулся мой собеседник. – Она находится в торговом комплексе «Звезда», это на пересечении улицы Мира и Фурмана. Сразу найдете, не заблудитесь.

– Я знаю, где этот торговый комплекс. – Я задумчиво кивнула. – Только разве там есть картинная галерея? Что-то не припомню. Картины вроде продаются рядом с точкой антиквариата, но все остальное – это точки с одеждой и ювелирными украшениями.

– А вы в подвал не спускались, поэтому не знаете, – пояснил Садальский. – То, что вы описали, находится на первом этаже, вам же надо спуститься вниз по лесенке, там найдете три выставочных зала с картинами. Не ошибетесь, если что, там вам подскажет администратор галереи ArtMore – так она называется. Огородников – тот вообще фуршет организовывал в честь открытия собственной выставки, народ приглашал. Надеялся, что люди толпами в галерею повалят, чтобы на его «Богиню огня» полюбоваться да что-то из работ его жутких приобрести. Правда, насколько мне известно, редко когда картины в этой галерее покупаются. Вывески же нет, никто понятия не имеет, что она там находится.

– А почему вывески нет? – изумилась я. – Галерея недавно открылась?

– Лет пять уже существует, – покачал головой Садальский. – А почему нет вывески – вы у администратора спросите или у организатора галереи, который отвечает за выставки картин. Я вот не собираюсь дольше месяца там свои этюды оставлять – не купят за это время, значит, и вовсе не купят. Так, абы куда повесить, что называется… В общем, съездите за фотографиями в эту выставочную галерею, чтобы не торопясь все заснять.

– Хорошо, именно так и сделаю, – кивнула я, намереваясь сразу же наведаться в странное, судя по описаниям Садальского, место. – Не подскажете, выставка каждый день работает? Или выходные есть? В музеях, например, понедельник – нерабочий день.

– Эта галерея открыта ежедневно, с десяти утра до восьми вечера. Даже в новогодние праздники, насколько мне известно. Оно и понятно – торговый комплекс, в дни каникул там наибольшее скопление народа.

– Что ж, спасибо за подробный рассказ и информацию, – поблагодарила я Садальского, допивая уже остывший кофе. – Обязательно сделаю фотографии ваших работ. Думаю, для статьи у меня достаточно материала!

– Только в основном речь в вашем интервью касалась Вольдемара Огородникова, – заметил Роман Андреевич. И правда, я думала, он не обратит внимания на то, что я свела беседу к разговору об Огородникове, поэтому пришлось выкручиваться.

– Ну, потому что я в своей статье собираюсь осветить не только современную живопись, но и отношения между художниками, – нашлась я. – Это читателям будет интереснее всего.

– Скандальная хроника, что ли? – немного презрительно хмыкнул Садальский. – Что-то не хочется во всем этом участвовать…

– Не волнуйтесь, – принялась я успокаивать художника. – Ничего такого жуткого и скандального я писать не буду. Вот, например, вы же рассказывали о том, как уважаете прежнего председателя Союза художников? Об этом я обязательно напишу, это необходимо! А про Огородникова – так, два слова. Я же его картин особо не видела, намеревалась сфотографировать нашумевшую «Богиню огня», а ее украли, вот незадача… Но я напишу о ваших этюдах, не сомневайтесь! Про Огородникова, наверно, вообще только упомяну, а рассказывать не буду. А то читатели решат, что живопись у нас в Тарасове и вовсе вымирает.

– Ну, если таких Огородниковых много разведется, то придется признать вашу правоту, – вздохнул Садальский. – Сам я не претендую на звание художника или мастера – по мне, так надо еще много чему учиться и совершенствоваться. Но мне совершенно не нравится, когда человек, который и кисть-то держать правильно не умеет, кричит на каждом шагу, что он гений. Те, у кого на первом месте собственное «я», обычно ничего собой не представляют, попросту хотят славы и известности. Если бы люди побольше трудились и работали над собой, то у нас в городе живопись бы процветала. Знаете ведь, как раньше было? Человек учился не пять лет, а сейчас и того меньше, а пятнадцать, двадцать! Мог годами рисовать одну гипсовую ногу – до тех пор, пока не освоит это идеально. И только потом он получал следующее задание. Поэтому и художники были замечательные – они ведь столько трудились! А сейчас… Мало того, количество учебных лет посокращали – сейчас ведь появился бакалавриат, учеба – три года и десять месяцев. Ну чему за столь короткий срок можно научиться? Даже куб гипсовый не освоишь, а программа – ого-го какая! Все по верхам, учеба ради корочки. Плюс ко всему всевозможные художественные студии выросли, как грибы после дождя. Человек платит деньги и думает, что педагог за полтора-два часа из него Леонардо да Винчи сделает. Ну куда это годится-то?

– В самом деле? – изумилась я. – По-моему, вы несколько преувеличиваете…

– Ага, как же! – в сердцах махнул рукой Садальский. – Я не говорил бы, если б опыта не имел. Как-то меня попросили вести занятия в одной такой художественной студии, «Живопись для всех» называется. Знаете, на что замахнулись? На академический рисунок! Вроде как курс из двенадцати занятий по два с половиной часа. В воскресенье уроки проходили, для абитуриентов и взрослых. Я сперва думал, что люди придут знающие, которым просто надо что-то дополнительно объяснить и попрактиковаться, потому и согласился. Ну что вы думаете? Прихожу в эту студию, там менеджер – администратор, или как там ее, девчонка сопливая. Ну, лет двадцать пять максимум, на вид и того меньше. Дает мне, значит, программу. Первый урок – куб в пространственной перспективе, второй – шар, третий – натюрморт из гипсовых тел, далее – череп, мышцы, античная голова… Ладно, думаю, посмотрим. И представьте себе, приходят на урок три девочки лет по пятнадцать и одна взрослая женщина. Оказывается, женщина и вовсе с рисунком незнакома, но хочет научиться рисовать портреты, а девчонки мечтают стать мультипликаторами, рисовать японские комиксы и создавать аниме. Я, признаться, слегка опешил. Ладно, думаю, стал объяснять куб. Девчонки сидят с открытыми глазами, в ушах – плееры орут. Тетка эта стала вопросы задавать совершенно не к месту. В общем, я им сразу сказал: «Дорогие мои, я вам буду давать домашние задания. Хотите научиться чему-то – работайте дома, и желательно – каждый день. Непонятно про куб – да сделайте себе муляж из бумаги, вот к следующему уроку вам надо нарисовать этот куб в трех разворотах плюс выполнить задания на штриховку». Девчонки ничего не сказали, а тетка возмущаться начала – и вроде у нее времени дома нет, и за что она деньги платит, раз я домашние задания даю. Ну не понимает человек, что я из нее художника не сделаю, свою голову ей не вкручу. А чтобы научиться чему-то, надо собственные усилия прикладывать, ручками шевелить. Нет, она ушла с видом оскорбленного достоинства и больше не приходила. И вот скажите мне, что это вообще за беспредел творится в Тарасове? С каких это пор живопись стала «для всех»? Какая-то коммерция, ей-богу!

Было видно, что Садальского история с теткой задела за живое – он так и продолжал возмущаться и негодовать. Вначале я его внимательно слушала и даже делала в блокноте какие-то пометки, потом поняла, что мне эта вся история никоим образом в расследовании не пригодится. Дождавшись, когда живописец хоть немного угомонится и я смогу вставить хотя бы слово, я прервала его гневный монолог и проговорила:

– Да, это ужасно… Но мне, похоже, надо бежать в галерею – пока свет удачный, сфотографирую ваши работы.

Конечно, покривила душой – какой там свет, если все небо заволокли серые тучи и ни намека на солнечные лучики не было! Однако Садальский не обратил внимания на мой «ляп» и согласно кивнул.

– Да, конечно, заболтал я вас, вы уж простите старика! Просто о наболевшем выговорился.

– Будет вам, какой вы старик! – заверила его я. – Мне очень интересно вас слушать, только надо еще кучу дел успеть сделать, вот поэтому и приходится прерывать разговор… Еще раз прошу прощения!

– Нет-нет, это вы извините за многословие! – далее наша речь напоминала какие-то китайские церемонии из разряда «ах, простите, нет, это вы меня извините!» Не буду слишком многословной – скажу лишь, что Садальский галантно проводил меня до коридора. В прихожей я затеяла возню – пока надевала обувь, сделала вид, что внезапно что-то нашла на полу.

– Ой, это ваше? – Я протянула художнику блестящую запонку, ту самую, которую обнаружила в квартире Огородникова. – Вот тут валялась, наверно, обронили…

Расчет мой был прост: если все-таки это Садальский каким-то образом похитил картину Вольдемара Огородникова, то запонку он признает. Однако Роман Андреевич ничего не понимающим взглядом уставился на мою находку.

– Что это? – посмотрел он на меня удивленно.

– Запонка, похоже, – пожала я плечами. – Ваша?

– Нет… – Садальский отрицательно покачал головой. – Не моя, точно. Я запонками никогда не пользовался, даже в юности. По мне, так они неудобны. Элегантно, конечно, но я предпочитаю обычные пуговицы.

– Может, кто из ваших знакомых обронил? – пожала я плечами, стараясь придать своему голосу равнодушие. На самом же деле внимательно следила за Садальским – ведь если среди его друзей или приятелей имеется некто, кто носит запонки, у меня появится подозреваемый на роль похитителя картины Огородникова! Однако ответ Романа Андреевича меня разочаровал.

– Ума не приложу, как эта запонка сюда попала. У меня нет знакомых, которые носят рубашки с запонками, да и потом, дома гости нечасто случаются. Даже не знаю, странно…

Я постаралась незаметно спрятать запонку, заговорив Садальского, чтобы тот ничего не заподозрил. А то еще решит, что надо бы оставить запонку у себя, раз она каким-то образом оказалась в прихожей, а я расставаться с уликой не собиралась. Но мои опасения оказались напрасны – художник, проявивший галантность, помог мне надеть пальто и напоследок полюбопытствовал, когда выйдет моя статья. Я пообещала, что непременно сообщу ему и даже подарю выпуск газеты с интервью, на чем мы распрощались как давние друзья, и я направилась в выставочную галерею AtrMore.

Прямо на пересечении двух главных улиц Тарасова – Мира и Фурмана – возвышался трехэтажный торговый комплекс «Звезда». Появился он всего пять-шесть лет назад, и изначально его планировали назвать «Мир». Ведь он находится на улице с одноименным названием. Однако торговый комплекс «Мир» в Тарасове уже имелся, поэтому пришлось придумывать другое название. Название «Космос» тоже не подошло – оно повторило бы название сети спортивных комплексов, и возникла бы путаница. Жители Тарасова ведь привыкли, что «Космос» предлагает абонементы в тренажерные залы и спортивные занятия по разным направлениям, поэтому вряд ли будут рады торговому комплексу с подобным названием. Наверняка бы все думали, что в магазине «Космос» продаются товары для занятий спортом и соответствующая одежда, и были бы крайне разочарованы предлагаемым ассортиментом. Хотя точка со спортивным питанием в комплексе имелась, и, как я поняла, она пользовалась популярностью – куда большей, чем отдел ювелирных украшений и изделий из драгоценных камней. В конце концов, решили назвать торговый комплекс «Звездой» – такого названия больше в Тарасове не было, а значит, покупатели будут валом валить в новый магазин. Наверное, поэтому здесь разместили точки с одеждой и товарами для состоятельных покупателей.

Был здесь и продуктовый супермаркет, отличавшийся богатым выбором товаров и заоблачными ценами, где можно было купить самые экзотические фрукты и дорогие вина, однако особой популярностью он не пользовался. Увы, в Тарасове не так много людей, которые одержимы поиском дорогих качественных продуктов питания – в основном народ гонится за выгодой, намереваясь ухватить что подешевле. По этой причине в торговом комплексе «Звезда» было больше продавцов, чем клиентов. Многие заходили сюда либо за спортивным питанием, либо выпить кофе в точке CoffeLike на первом этаже комплекса. Продавщицы одиноко скучали за стойками, у входа ходил взад-вперед пожилой охранник в форме.

Я зашла в зал и огляделась по сторонам. Как и говорил Садальский, никаких вывесок, указывающих на наличие в торговом комплексе художественной галереи, не было. Напротив закутка с кофе находился отдел молодежной одежды, далее – точка с шубами и куртками, отдел ювелирных украшений… Я подошла к охраннику и вежливо поздоровалась, затем изложила суть своей проблемы.

– Простите, а вы не подскажете, где здесь находится выставочная галерея ArtMore? Где картины висят?

– Вниз по лестнице и направо, – коротко пояснил охранник. – Там табличка с указателем туалета, вот в ту сторону идите и не ошибетесь.

М-да, указатель уборной присутствует, а вот вывески галереи нет. Чудные дела творятся в датском королевстве, что тут скажешь…

Я последовала совету охранника и спустилась вниз в подвальное помещение. Если не знать, что здесь располагается выставочная галерея, можно подумать, что просто так постарались украсить проход к туалету – на стенах здесь висели картины. Сбоку я рассмотрела три холста, однако фамилии художников были указаны другие, не Садальского. Темная работа с какими-то желтыми пятнами именовалась «Подсолнухи» и принадлежала кисти некоей И. Адамовой; декоративная работа по батику называлась «Мой город», и выполнила ее гражданка Н. Соловьева. Нечто непонятное из геометрических фигур и вовсе не имело ни названия, ни фамилии автора. Пока из всех работ мне больше понравился батик – по крайней мере, там было понятно, что изображено, и краски художница подобрала яркие и приятные для глаз.

Слева находились двери в какие-то офисы, как ни странно, закрытые. То ли офисы пустовали, то ли рабочий день сотрудников уже закончился. А может, сегодня у них – выходной день? Так и не получив ответ на свои вопросы, я пошла дальше по коридору и вышла прямо в большой светлый зал, увешанный картинами разного формата. Возле противоположной стены стоял красивый резной столик, на нем лежала большая тетрадь – вероятно, какой-нибудь буклет или книга отзывов.

Я подошла к стене и принялась рассматривать картины. Подписано – Р. А. Садальский, то есть это полотна моего знакомого.

В отличие от огородниковской мазни, работы Садальского показались мне весьма профессиональными – красивые пейзажи, которые не выглядели открытками, а передавали атмосферу времени года. Многие картины были написаны словно в туманной дымке, но мне это даже нравилось. От работ Садальского веяло каким-то спокойствием и умиротворением, они показались мне исполненными внутренней гармонии. Я не считаю себя этаким любителем живописи и ценителем искусства, однако от картин Садальского не хотелось отходить. Вроде незамысловатые пейзажи – заснеженные поля, унылые домики, серое свинцовое небо да ворона на переднем плане, – а почему-то возле картины задерживаешься надолго, начинаешь рассматривать ее и словно погружаешься в мир, зафиксированный на полотне. Да, Огородников незаслуженно обзывал Садальского бездарем – скорее, это Вольдемар испытывал к своему коллеге зависть, а не наоборот. По мне, так пейзажи Садальского были выполнены с куда большим художественным вкусом, профессионализмом и любовью, нежели мазня Вольдемара Огородникова.

Я отошла от пейзажей и прошла по коридору в следующий зал. Здесь тоже висели картины Садальского, однако обстановка тут отличалась от обстановки предыдущего зала. Хотя бы тем, что в углу располагался столик, за которым скучала девушка лет двадцати, даже не поднявшая на меня глаза. Я не видела, чем она занималась, но, судя по всему, что-то увлеченно читала. На столике были разложены маленькие картонки, на которых было нечто нарисовано, стоял календарь и лежал блокнот. Возможно, тоже книга отзывов.

Я оглядела картины – также пейзажи, – после чего решила подойти к столику администратора. Как я понимала, девушка им и была.

Она наконец-то подняла голову и посмотрела на меня. Лицо симпатичное, губы слегка накрашены, волосы черные и длинные, забраны в хвост. Одета в белую водолазку, какой низ – не видно за столиком. Может, юбка, а может, и джинсы. Девушка кивнула мне и проговорила:

– Здравствуйте, туалет находится слева, пройдите в арочку.

– Спасибо, но я не ищу туалет, – улыбнулась я. – Пришла вот на картины посмотреть, ведь тут выставка?

– Да, – голос девушки показался мне слегка удивленным. – Извините, я просто привыкла, что меня люди про туалет спрашивают. Редко кто специально приходит картины посмотреть, а тем более купить. В обоих залах представлены работы нашего тарасовского художника, Романа Андреевича Садальского. Он родился в Тарасове, окончил художественную школу, какое-то время учился в художественных училищах, но так и не окончил их. Садальский участвовал в различных выставках и конкурсах, является членом Союза художников. Любую работу на выставке вы можете приобрести, если что-то понравится, я могу дать номер телефона художника, по которому вы с ним свяжетесь. У меня просто в каталоге цены не на все картины, поэтому лучше об этом поговорить с самим Садальским.

– Какие чудесные у него пейзажи! – восхитилась я. – Странно, почему о вашей галерее ничего не известно? Почему нет вывески хотя бы? Она недавно открылась?

– Галерея здесь уже два года, – возразила девушка. – Признаться, я и сама не понимаю, почему Даша – это моя начальница – так и не заказала вывеску. У нас только это есть. – Девушка кивнула на календарь. Я пригляделась к обложке – и правда, написано ArtMore в круге, а фоном служат какие-то линии. Что-то нерадостно для логотипа галереи…

– И как же люди узнают о вашей галерее? – спросила я. – Нигде же в торговом комплексе не указано, что в подвальном помещении висят картины.

– А так и узнают – по пути в туалет, – усмехнулась администратор. – Помню, как-то две женщины искали уборную, идут по коридору, и одна другой говорит: «Смотри-ка, надо же, как красиво проход в туалет оформили, картинами!» Я со смеху чуть со стула не свалилась!

– Так сделали бы вывеску давно! – пожала я плечами. – Сейчас что угодно можно распечатать, делов-то!

– А я сама не понимаю, почему никто ничего не делает, – вздохнула девушка. – Я здесь всего несколько месяцев работаю, поначалу, когда устроилась, стала инициативу проявлять. Ну, мастер-классы проводила, лекции о художниках. Я же в художественном училище училась, вот и решила, что все ждут не дождутся, когда придет в галерею толковый администратор вроде меня. Но Даша запретила мне даже объявления о мастер-классах вывешивать на дверях комплекса, а когда я принесла плакат – сама нарисовала вывеску, – то и вовсе отругала меня. Хотя, если подумать, что я плохого сделала? Всего лишь на ватмане нарисовала пейзаж Левитана, а в центре написала название выставочной галереи. Начальство торгового комплекса согласилось поставить плакат на мольберт, и люди даже специально спустились посмотреть картины. Я обрадовалась, а Даша потом пришла, плакат убрала и мне выговор сделала. Вроде я суюсь, куда не просят, никто мне плакат делать не поручал, а я тут решила сама дел наворотить. После того случая я и перестала лекции с мастер-классами проводить – мне ведь за это не платят, и никому это не нужно. Поэтому сижу и книжки читаю или рисую, чтобы время поскорее пролетело. Скукотища тут смертная – иногда разве что уборщицы зайдут или охранник. Ну и девчонки с точек наверху, на обед или в уборную.

– Да, невесело… – протянула я. Девушка, видимо, обрадовалась, что к ней зашла хоть какая-то собеседница, и продолжала болтать:

– Мне иногда кажется, что Даша и не хочет, чтобы о галерее кто-то знал. У меня даже мысли такие, может, им кто деньги заплатил на продвижение наших художников, вот они их и отмывают. Но это, конечно, предположение. Хорошо, что здесь камер нет – а то меня бы за такие слова уволили! Хотя и пусть увольняют, не такая это шикарная работа – просто сиди да время проводи. Если не брать сюда какое-нибудь занятие, ну, книги или рисование, так вообще со скуки коньки отбросить можно! Мне иногда даже хочется уборщицам помочь полы помыть – хоть какое-то занятие, а так – сиди с десяти утра до восьми вечера…

– Если тут так не нравится работать, почему же вы не уволитесь? – удивилась я. – Нашли бы место получше.

– Да я же учусь параллельно, а тут график можно со сменщицей составлять, – пояснила девушка. – Мы договариваемся, кому когда выходить удобно, и все! Да и привыкла я тут сидеть, кучу книг зато прочла, и к учебе можно готовиться спокойно. Дома же постоянно что-то отвлекает, то одно дело, то другое, так весь день проходит, а ничего не успеваешь. Здесь – совсем наоборот. Отходить можно разве что в магазин, если еду забыла взять, а все остальное время надо в зале сидеть. Следить, чтобы картины не сперли. Поэтому если я в магазин выхожу, то прошу охранника или уборщицу посмотреть за галереей. Трудно представить, конечно, что кто-нибудь стащит картину, тем более когда есть охранник и девчонки с торговых точек, но все же. Представляете, если Садальского упрут? Я же за всю жизнь не выплачу, у него самый маленький этюд не меньше сорока тысяч стоит! А большие – и вовсе за сто переваливают. Поэтому над картинами я трясусь, как не знаю кто…

Один раз случай был – выставлялась девчонка, самоучка, у нее прикольные работы были. Разные техники, абстракция в основном и что-то из жанра фэнтези. Тут ведь кто угодно может выставиться – только с Дашей надо согласовать. Так вот, она в прошлую мою смену взяла картину, чтобы подарить подруге, а я не записала, ну и забыла. Так потом, на другой день, Даша пришла и спрашивает меня: а где картина с мольберта? Почему подпись есть, а работы нет? А у меня совсем из головы вылетело. Я бегом проверять – и правда, нет картины! Ну все, думаю, пропала я. Хорошо еще, что телефон художницы у меня был – еле дозвонилась ей, а она мне напоминает: забирала же накануне работу. Слава богу, обошлось все, но думаю, я за тот день поседела…

Кстати, выставка Садальского недавно открылась, я все хотела по ней сделать нечто вроде экскурсии. Рассказать о самом художнике, о его пейзажах. Люди его живопись не понимают, просто привыкли, что все должно быть ярко и понятно. Вот и хотела рассказать, почему такие тона он берет, что цвета на картине – сложные, показывают профессионализм живописца, передают настроение. Это ж не так просто – намешать нужный оттенок. Куда проще взять краску из тюбика и, скажем, синькой небо замалевать. А на деле, так чистые цвета и вовсе использовать нельзя, потому что не бывает такого в природе. Вот, скажем, для того, чтобы изобразить голубое небо, надо взять ультрамарин, смешать с голубой ФЦ, белилами и каплю холодного желтого добавить. Только при этом следить, чтобы желтый с голубым не дал зеленого, всего по чуть-чуть. Ну и дальше тому подобное. И про композицию картин тоже рассказать можно было бы – ведь нельзя, скажем, на пейзаже с рекой изобразить на половине холста – небо, а половину – реку. Это считается дурным тоном, надо, чтобы чего-то больше было, либо воды, либо неба. И еще…