Текст книги "Лес великого страха"

IV

[13]13
  С любовью и благодарностью за доставленное удовольствие – создателю форума «Таверна сэра гоблина Фингуса» Евгению Гирному, а так же Шэд Павлу, Сиру Андре, Stashe, Лорду Арку и Deathwisher


[Закрыть]

Магнус обскоблил ногтями кончик пера и склонился над гроссбухом. Книга была огромна, как щит пехотинца; казалось удивительным, что она в раскрытом виде не занимает всю стойку. На оставшимся свободным месте спала горгулья, свернувшись клубочком. Расслабленные крылья зверя свисали до самого пола.

– «Вкус эльфов на шпикажках», – прочел Магнус.

Гоблин поднял голову и крикнул в направлении открытой двери кладовой:

– Проверь, сколько у нас осталось, Морана.

– Пять банок, – пробурчали оттуда.

– Ага… – удовлетворенно произнес Магнус и внес пометки в книгу. – «Порох с перчинкой» посмотри теперь.

Рецепт этой фирменной закуски хозяин таверны придумал сам, чем – вполне обоснованно – гордился.

– Нет, этого нет, надо в погреб лезть, – отвечала Морана. – Шэд все сожрал вчера. Под водку.

– Но по кассе… – начал гоблин.

В кладовой хихикнули:

– Он заплатил за две банки, а за три обещал натурой отдать.

Гоблин покачал головой:

– Ох, Морана, Морана… «Ветчина со сметаной и луком по-гномовски»?

– Шесть банок.

– Должно быть восемь, – заметил Магнус. – Или тебе кто-то за две тоже натурой расплатился? Андерет, может быть? Он ветчинку любит…

Серый эльф Андерет стоял во главе цеха парфюмеров Бьонгарда и как никто мог оценить изысканный аромат старинных вин, которых было полным-полно в подвалах таверны. С гоблином их связывала старинная дружба. Она возникла в тот страшный год, когда Разрушители заняли Трандуиловы Чертоги и потребовали выдачи всех серых эльфов, бежавших в Железный Лес от гнева мандреченских магов. Андерет попал в руки Разрушителей. Магнус пришел за ним и подтвердил, что эльф родился не в Фейре, а здесь, и никогда не бывал в Мандре.

А после войны, зайдя в лавку к Андерету, Магнус встретил там очаровательного суккуба, выбирающего духи. Гоблин сразу понял, кто перед ним. Теперь Магнус радовался стабильно увеличивающимся прибылям. Дед хозяина таверны был гномом, и помимо интеллекта, позволившего Магнусу покинуть диких сородичей, передал внуку и склад характера.

– Или Сташи? – предположил гоблин.

Узкие уши горгульи дрогнули. Зверь открыл один глаз и посмотрел на хозяина таверны.

– Доброе утро, Газдрубала, – сказал Магнус.

– Никто мне ничего не расплачивался, – сердито отвечала Морана. – Сташи вчера из номера не выходила. Плакала все о ком-то… Ты знаешь, я предложила ей остаться у нас. Куда ей идти? Полукровок никто не любит, ни люди, ни вампиры.

– Но кровь не сосать и прилично вести, – сказал гоблин строго.

– Она перерожденная, говорю тебе. Кровь ей и не нужна. Отработает за постой, а там видно будет.

– Ладно. Пересчитай еще раз, – напомнил Магнус. – Ветчины должно быть восемь банок.

– Раз… два… А да, восемь. Две под лавку закатились.

Дверь таверны распахнулась. Проем заполнило огромное кабанье рыло. Горгулья вздыбилась на стойке, взмахнула крыльями и зарычала. Магнус встал, вытягивая из ножен на поясе меч.

Кабан рухнул на пол. Стало видно покрытую засохшей кровью рану в его боку и крепкую, высокую женщину, которая и притащила его. Темная полоска над верхней губой сообщала о принадлежности гостьи к племени гномов; а если у кого-то еще оставались сомнения, их развеивал боевой топор, который Хэлл небрежно закинула на плечо.

Несколько лет назад жизнь гномицы текла спокойно и размеренно. Муж Хэлл держал лавку в Бьонгарде, торговал часами, механическими игрушками и украшениями. Весь свой товар он делал сам. Темный эльф по имени Эртас купил у гнома часы и попросил выгравировать на них защитное заклинание, в котором, как известно, используется имя защищаемого. Эльф двинулся по старой тропе из Бьонгарда к Гламранту. По пути он сверялся с часами, чтобы не попасть под горячую руку троллям и паукам. Но защитное заклинание не помогло – Эртас не добрался до Трандуиловых Чертогов, где его ждала родня. А еще через год ватага темных эльфов убила паука, напавшего на их деревню. Из желудка чудовища, помимо всего прочего, достали часы с выгравированным на них заклинанием. Гильдия часовщиков исследовала механизм и установила, что он обладал дефектом сборки, из-за чего часы убегали вперед на минуту каждый час. Родственники Эртаса пошли к друидам и потребовали правосудия. Некроманты вызвали дух покойного, и после этого стало окончательно ясно, что Эртас погиб из-за того, что часы его спешили.

Гнома казнили. Хэлл продала лавку и поехала домой, в подгорья Эммин-ну-Фуин. Но добралась только до поворота на Старый Тракт. Нравы гномов были суровыми, а Хэлл за годы жизни в Бьонгарде привыкла к свободе. Да и вряд ли ей удалось бы выйти замуж снова, мужчин ее возраста среди соплеменников было гораздо меньше, чем женщин. Хэлл подружилась с хозяйкой и осталась в таверне. Морана с радостью и удовольствием уступила ей честь готовить завтраки и ужины, а так же обеды. Суккуб была хорошим поваром, но сама редко употребляла человеческую пищу. Необходимость готовить то, что не ешь, порядком утомила Морану за последние несколько веков.

– Вот это по-гномовски, – одобрительно сказал Магнус. – Кто-то еще не похмелялся с утра, а кто-то уже зверя добыл.

– Ото ж, – сказала Хэлл, подходя к стойке. – Но и похмелиться не помешает.

Гоблин нацедил пива из бочки и подвинул Хэлл мигом запотевшую кружку. Гномица приложилась к пиву. Из кладовки появилась Морана. Увидев валявшуюся на полу тушу, суккуб брезгливо наморщила носик:

– Я не буду это есть.

– Да брось, Морнушка, – сказала Хэлл добродушно, стирая пену с усов. – Замариновать с лучком и уксусом, помидорчик там…

Магнус закрыл гроссбух и убрал его под стойку.

– У меня уже слюнки текут, – сказал гоблин. – Я пока разделаю. Пойдем, Газдрубала. Поможешь мне.

Магнус взял топор Хэлл, который гномица прислонила к стойке, и двинулся к выходу. Горгулья зашлепала вслед за хозяином, волоча по полу усеянный шипами хвост.

– Мариновать помогу, – сдержанно откликнулась Морана. – Но есть не буду. Я не ем то, что всю жизнь роется носом в грязи.

– Ох какие мы принципиальные, – хмыкнула Хэлл. – Вот мораль гномов: не парься, что ешь, главное, убежать не дай. И мы всегда сыты!

– При наличии крепкого желудка – вполне применимый алгоритм, – вежливо ответила суккуб.

Морана присела на корточки, чтобы внимательнее рассмотреть добычу.

– Я не понимаю, – пробормотала она озадаченно. – Это что, нога?

– Пятая, – ответил подошедший Магнус.

Морана хмыкнула:

– Пятиногого пса я знала когда-то… очень давно.

– Я помню, ты рассказывала, – кивнул гоблин.

– Но пятиногого кабана вижу впервые, – закончила Морана.

Суккуб помогла Магнусу и Газдрубале выволочь тушу во двор. К тому времени, когда Морана вернулась, Хэлл угрюмо созерцала потеки пены на дне кружки. Хозяйка налила гномице еще пива, насыпала на тарелку сухариков.

– А что стало с тем псом? – спросила Хэлл.

– Он спал в моих снегах… а потом наступил, – ответила суккуб.

Гномица отвела взгляд, чтобы не видеть холодного мерцания в глазах подруги.

– Я все время забываю, сколько тебе лет, Морана, – сказала Хэлл.

– Да знаешь, я – тоже, – непринужденно ответила суккуб. – Надо здесь проветрить, а то надымили ночью…

Гномица прикончила кружку одним большим глотком и поднялась. Подруги подошли к окну и стали снимать ставни.

– И что мужчины в тебе находят? – заметила Хэлл задумчиво. – Я не в обиду, я просто так, – добавила она поспешно. – Ведь ты же холодна, как… как…

– Как Железная Стужа, – согласилась Морана. – Видишь ли, есть время для холода и время для тепла. Есть время для тьмы и время для…

Ставень поддался их усилиям и поехал вниз. На пол таверны легли первые лучи взошедшего солнца – розовые и теплые.

– Света, – закончила Морана.

– Однако возникает ощущение, – кряхтя, отозвалась Хэлл. – Что когда наступать тем или иным временам, решаешь именно ты.

– Это – ложное ощущение, – рассеянно ответила суккуб. – Я могу только предвидеть, и это я умею хорошо. Правда, это еще никого не спасло…

Она задумчиво посмотрела в сторону двери, из-за которой доносились тяжелые удары топора и курлыканье Газдрубалы. Лицо Мораны исказилось.

– Пойду сделаю маринад, – сказала Хэлл и скрылась в кухне.

Захлопали дверцы шкафчиков с приправами. Затем, судя по острому теньканью и сдержанному проклятию, гном уронила нож.

– Помидорчики не забудь добавить, – заметила Морана.

Раздался страшный грохот. Аккомпанементом к нему послужили заковыристые ругательства. Суккуб обернулась и увидела на полу Андерета и Шэда. Гости вчера засиделись допоздна, и возвращаться в Бьонгард уже не рискнули. Ежи не появлялись в округе Бьонгарда уже месяца два. Но помимо партизан, в лесу хватало существ, которым кони с всадниками могли показаться лакомыми кусочками. Просто ужин с добавкой и доставкой на дом!

Закадычные друзья сидели у подножия лестницы, ведущей в номера. Видимо, спуск оказался стремительным, но и более болезненным, чем предполагалось. На верху лестницы стояла Сташи. Заметив Морану, она приветственно кивнула. Судя по ее усталому, но довольному личику, о ком бы она ни плакала вчера, либо Шэд, либо Андерет, либо оба они вместе смогли осушить слезы вампирки.

– Пива, хозяйка! – простонал Шэд. – Горю!

– Вижу, дыма много, – ответила Морана. – Сейчас потушим.

– А мне винца, – слабо добавил Андерет. – Беленького, сухого, «Слеза дракона» урожайного восемьдесят второго года, погреба Элиезертт…

– Конечно, конечно, – ослепительно улыбнулась Морана. – Желание клиента для нас закон… Кушать что будем?

Высоко в алом закатном небе кружились ласточки. Раскаленный край солнца еще был виден над домами. Но сумерки уже выходили из спутанных крон кипарисов, вытекали из-под изящных лавочек, стоящих на аллее вокруг клумбы, выныривали из темных вод Нудая и двигались на город – стряхивая с себя мягкие иголки, щепки, фантики, последние капли воды. Женщина в оранжевом кёртле, стоявшая на берегу небольшого пруда, переступила с ноги на ногу. Длинный подол сюрко попал ей под каблук.

– Блади раджери![14]14
  Проклятые тряпки! (язык темных эльфов)


[Закрыть] – негромко выругалась она.

В зале, где заседал Верховный Трибунал, стояла такая духота, что у Энедики разболелась голова. Когда приговор был вынесен, эльфка выбралась в сад и с наслаждением нырнула в свежесть сумерек. Некоторое время она не могла думать ни о чем, бесцельно рассматривая свое отражение в зеленоватом зеркале пруда.

Женственность котта подчеркивали множество мелких лазуритовых застежек на длинных рукавах. Из-за своей формы этот фасон получил название «рукав – летучая мышь». Орнамент на подоле и низком вырезе составляло множество переплетенных между собой полосок оранжевой и голубой кожи. Из таких же полосок был сделан и пояс, длинный конец которого свободно свисал. Грудь голубого сюрко из тонкого сукна украшал меховой пластрон, щедро декорированный бусинами лазурита, бирюзы и оранжево-черного тигрового глаза. Короткие черные волосы эльфки прижимала серебряная сетка, отделанная синей эмалью. Мандреченка, пожертвовавшая эльфке свой костюм, была выше Энедики, да и сам фасон предполагал удлиненный подол. Нижний край сюрко был подбит двадцатью шестью беличьими хвостиками – тринадцатью голубыми, тринадцатью рыжими, разноцветные хвостики чередовались. Энедика, потея и злясь, часто наступала на них. Сюрко был одеждой знати, нарядом для торжественных церемоний, и предполагалось, что подол за красавицей носят пажи. Но эльфке пажа никто не выделил.

Утром, когда Искандер покинул спальню Крона, маг задумчиво посмотрел на Энедику – испуганная эльфка успела накрыться своей туникой из черного шелка.

– У нас в таком виде в суд не ходят, – покачал головой маг. – А уж тем более – на заседание Верховного Трибунала Мандры. Даже свидетели. Даже темные эльфы…

Он потянулся к столику, где лежало магическое блюдце, и катнул нефритовый шар. Крон связался с некой Фетиньей. Как поняла из разговора Энедика, Фетинья была княгиней Тринадцати Белок, то есть, как пояснил Крон с совершенно невозмутимым лицом, области под названием Нижняя Волынь. Такое прозвище было пожаловано князьям Нижней Волыни еще великим князем Мандры Владимиром Солнце за подвиги и ратную доблесть. Энедике было известно шутливое значение слова «белка » в мандречи – так люди называли белую горячку. Эльфке стало понятно, с кем же так доблестно сражался предок теперешних нижневолынских князей.

Княгиня Фетинья в этом году впервые вывезла ко двору трех своих дочерей – для ввода в свет и, разумеется, замужества. Кто из троих княжон пожертвовал костюм для эльфки, осталось неизвестным. Но, судя по качеству украшений и отделки, Нижняя Волынь уже вполне оправилась от последствий войны.

Энедика почувствовала, что на улице по-настоящему прохладно. Она двумя руками приподняла подол и направилась к круглой клумбе с желтыми и красными тюльпанами чуть поодаль. Там стояли лавочки, на которых можно было передохнуть. Эльфка вдруг почувствовала, что у нее дрожат ноги.

Устроившись на лавочке, она ощутила покой, умиротворение и… опустошение.

«Больше я ему не нужна», текли в голове эльфки отрешенные мысли. – «Я исчерпала свою полезность, и к тому же я теперь знаю столько, что…. Мне не выйти из дворца живой», спокойно и холодно, будто она думала не о свой судьбе, а финале шахматной партии, размышляла Энедика. Носком туфли она вывела на песке, которым была усыпана дорожка: «Конец ». Эльфка использовала слово SchluЯ, которым в языке аварии обозначалось не смерть, а конец игры, завершение партии.

В носу защекотало от подступающих слез, от жалости к себе. Эльфка тихонько заплакала. «Все», думала Энедика, размазывая слезы по щекам. Она запрокинула голову, чтобы слезы втекли обратно в глаза, и снова увидела ласточек – птицы, все так же бесшумно выписывая круги, спустились ниже. «Будет гроза», мелькнуло у Энедики. – «Но вряд ли я ее увижу».

Она перевела взгляд на клумбу.

«Я была черной пешкой, вышедшей в королевы и переломившей ход игры», подумала эльфка и фыркнула. Фраза прозвучала очень выспренно, но именно так и обстояли дела. Люди, из-за которых сгорел Приморский квартал, были наказаны, а обвинение в поджоге – снято с темных эльфов. Да, это был еще не мир, за который боролись авари. Но это был крохотный шажок эльфов и мандречен навстречу друг другу.

Алые и желтые тюльпаны колыхались под ветром. «А ведь это какая-то руна», подумала Энедика, разглядывая выписанную на клумбе алым по желтому фигуру. – «Какая-то руна мандречи. Интересно, что она означает?».

– Эта руна означает «справедливость », – произнес кто-то на тэлерине.

Эльфка повернула голову на голос.

Неожиданным собеседником Энедики оказался высокий эльф в черной куртке Чистильщика. На плече у него висела объемистая сумка, изящная, похожая на женскую. Эльф стоял у выхода из кипарисовой аллеи и с вежливым интересом смотрел на плачущую и смеющуюся женщину. Энедику не удивило, что отпрыск Старшей Расы оказался борцом за чистоту человеческой крови. Она успела навидаться в императорском дворце самых странных персонажей. «Дурдом на выезде», как характеризовал императорскую свиту сам Крон.

Энедика благодарно кивнула. Она не стала размышлять о том, произнесла ли она свой вопрос вслух или эльф прочел его в ее ауре. «А ведь еще месяц назад я думала, что этого слова – справедливость – в мандречи нет», мелькнуло у эльфки.

Но оно – было, и причем являлось совсем не абстрактным понятием.

«Пусть», думала Энедика, с облегчением и даже каким-то нетерпением.

Месяц, прошедший в поисках, промелькнул незаметно. Тогда у нее была цель, и ради нее эльфка терпела тесную каморку, куда ее поместил Крон, часы неподвижного ожидания, когда перед потайным глазком проходили десятки служащих Имперской Канцелярии, затхлый воздух… Но теперь все. Все. Умирать – так умирать. «Только бы он не тянул», нервничая, подумала Энедика. – «А то забегается с делами, забудет… Я же с ума сойду».

Тем временем эльф подошел к ней и представился:

– Фуинбрагол, капитан Чистильщиков.

Зрачки Энедики на миг расширились. Капитан, очевидно, подумал, что это реакция на место его службы. Эльфка тоже назвала свое имя – а не боевое прозвище, которое было слишком известно. Не хотелось пугать этого милого тэлери.

– Господин имперский маг просил меня отвести вас в безопасное место, госпожа Ниарумо, – произнес Фуинбрагол.

Энедика поежилась, поняв, что капитан с самого начала знал, кто перед ним, и ее вежливые экивоки были напрасны. Еще несколько секунд назад ей казалось, что она приняла неизбежность смерти. Но при словах Фуинбрагола о «безопасном месте» эльфка ощутила нестерпимое, животное желание жить. Выжить! Как угодно, только не…

– Самым безопасным местом, несомненно, является Подземный мир, как его называют мандречены, – мрачно сказала Энедика. – Там уже бояться нечего… А куда уходят души тэлери, Фуинбрагол?

– Мы становимся волнами в Заливе Вздыбленного Льда, – спокойно ответил эльф, ничем не показав, что понял намек. – Эльдар говорят, что их души после смерти достигают Валинора, но что-то не верится… А вы, авари?

– Отступникам нет места в Валиноре. Наши души вселяются в деревья, – отвечала Энедика.

– Раньше ваш народ был гораздо многочисленней, если судить по размерам Таур-э-Ндаэделос, – заметил Фуинбрагол.

Эльфка фыркнула, хотя юмор у Чистильщика был мрачноватый.

– Вот ваши вещи, – эльф похлопал по сумке.

Энедика прибыла в столицу Мандры в походных кожаных штанах и куртке. Но эльфка успела обзавестись личными вещами, хотя из потайной каморки за кабинетом Крона выходила всего пару раз. Имперский маг принес ей пару томиков стихов на тэлерине, да несколько дней назад подарил тунику и легкий плащ.

– Проверьте, все ли на месте, уважаемая Ниарумо, – закончил капитан Чистильщиков. – Если нет, скажите, чего не хватает, мы вам потом доставим.

– Я уже точно знаю, что вы забыли, – бодро сказала Энедика. – Мой лук, колчан и да! Конечно! Мою любимую диадему с пятью алмазами…

Фуинбрагол мягко улыбнулся и поставил сумку на скамью.

– По крайней мере вашу любимую браслетку мы положили, – произнес эльф.

Энедика хмыкнула и полезла в сумку. Браслетки среди ее вещей не было и быть не могло. Темные эльфы любили украшения меньше своих северных братьев. У Энедики было проколото только одно ухо, под серьгу с алмазом, которую носили все участники штурма Мир Минаса. Эта штурмовая серьга и десяток серебряных звезд с лацканов куртки составляли всю бижутерию партизанки на момент прибытия в Кулу. И строго говоря, бижутерией это считать было нельзя – как нельзя считать боевые ордена бирюльками. Костюм нижневолынской княжны принесли вместе с сережками и браслетом – на хитро переплетенных кожаных ремешках зеленого цвета разместились крупные бусины нежно-голубой бирюзы, тепло-оранжевого сердолика и синего, как море, лазурита, напоминая собой гроздья фантастических плодов. Но сейчас украшения дочери Фетиньи, включая браслет, были на эльфке.

Энедика рассеянно и быстро пробежала кончиками пальцев по вещам – очень хотелось взглянуть на браслетку. Украшение оказалось выполнено в виде серебряного паучка, охватывающего тремя тонкими лапками руку с одной стороны и еще тремя – с другой. В спинку паучка был вставлен гладко отполированный серо-зеленый кошачий глаз. «О, Крон…», подумала эльфка с нежностью. В этот момент она окончательно поверила в то, что увидит сегодняшнюю грозу и еще много-много гроз. Крон был слишком практичен, чтобы тратиться на столь дорогое украшение для того, кого собирался убить. «Значит, воспитательный лагерь», вздохнула Энедика. Что же, это лучше, чем смерть. Почему-то эльфке казалось, что постельное белье в ее каморке будет шелковым… Да и не создали еще такого воспитательного лагеря, из которого нельзя было бы сбежать, и Лайтонд это блестяще доказал.

Кроме браслета, в сумке обнаружились четки из черного, со снежинками, обсидиана.

– Я только доведу вас до места, – сказал капитан, увидев их. – А вот эти четки, госпожа Ниарумо, вы покажете людям, которые вас встретят.

– Хорошо, – пробормотала эльфка и положила их обратно.

– Все ваши вещи здесь? – уточнил Фуинбрагол.

Энедика кивнула.

– Следуйте за мной, – сказал капитан Чистильщиков.

Он надел сумку на плечо и галантно взял эльфку под руку.

– Я представляла это себе несколько иначе, – пробормотала ошеломленная Энедика, когда они шли к дворцовому причалу.

Песок на дорожке свивался в высокие вихри. На Кулу уже обрушилась ночь, вязкая, душная ночь юга, и на аллеях зажглись фонари. Эльфка и ее конвоир были в парке совершенно одни. Во дворце вести расходятся быстро, а заседание Верховного Трибунала – это не та новость, которая располагает к прогулкам. Да и усилившийся ветер, предвестник скорой грозы, уже рвал с деревьев зеленое кружево, гнул кипарисы и аккуратно подстриженные туи.

Фуинбрагол усмехнулся:

– Конвой из четырех человек, кандалы, барабанная дробь? Это можно устроить.

– Ну неужели мои преступления против Мандры столь незначительны, что я хотя бы конвоя не заслужила, – заканючила Энедика, таща за собой проклятый подол. Беличьи хвостики цеплялись за все подряд – за ремешки сандалий, за торчащие из песка корни деревьев, за шпоры капитана. – Вы меня оскорбляете! На барабанщике я не настаиваю, ладно уж…

Эльф усмехнулся:

– Некоторые дела лучше делать тихо, уважаемая Ниарумо. И сделать тихо то, что надо делать тихо – это тоже в своем роде искусство. Да впрочем, кому я объясняю? Вам, прославленной командирше партизан?

Они поднялись на причал, часовой поспешно отдал им честь.

– А вы любите искусство? – с большим интересом спросила эльфка.

– Да, особенно театр, – рассеянно ответил Фуинбрагол.

Среди крутобоких, неуклюжих, грубо размалеванных мандреченских лодок, всегда напоминавших Энедике уток, которых нужно подстрелить, эльфка заметила на темной воде и изящную, светлую ладью, украшенную только затейливой резьбой. Отсутствие у нее весел подтвердило догадку Энедики насчет ее владельца. Фуинбрагол сделал небрежный жест рукой, подзывая ладью. Она медленно подплыла к причалу, развернулась бортом и прижалась. Капитан Чистильщиков вошел в нее и сказал:

– Прошу, уважаемая Ниарумо.

Энедика начала спускаться, запуталась в беличьих хвостах и полетела вниз – прямо в подставленные руки Фуинбрагола. Ладью даже не качнуло. Секунду разозленная, униженная Энедика смотрела ему в лицо – снизу вверх. На фоне черного неба светлые волосы эльфа казались серебряными, а черты лица в свете причального фонаря потеряли свою резкость. «А он старше, чем кажется», поняла эльфка.

– Вы хотите путешествовать таким образом? – спросил Фуинбрагол, все еще держа ее на руках. Энедика пробурчала что-то и слезла с его рук.

– Вы не боитесь, что мы попадем под дождь посредине Нудая? – спросила она.

Эльф отрицательно покачал головой. Они сели друг напротив друга на двух скамеечках. Фуинбрагол устроился на корме, чтобы видеть, куда они плывут, и легонько подтолкнул ладью своей Чи. Энедика смотрела на левый берег Нудая. Она хотела увидеть черный ожог Приморского квартала на темно-сером теле города, проплешину на колючей шкуре сломленного, прирученного зверя, опутанного раскаленными цепями главных улиц.

Но почему-то – не видела.

– У Нудая очень разветвленная дельта, – донесся до нее сквозь ветер голос спутника. – Мы не проплывем мимо Приморского квартала.

Энедика вздохнула и отвернулась от берега.

– Дайте мне ваш кинжал, Фуинбрагол, – попросила она.

Эльфка была почти уверена, что он отшутится, откажется.

– Становится интересно, – сказал капитан Чистильщиков и протянул ей оружие.

Она подтянула подол сюрко себе на колени и стала срезать грязные, измочаленные хвосты.

– Балахон из мешковины превратился в платье с низко посаженной талией, прямоугольник с дыркой для головы, который накидывали на доспехи для того, чтобы они не раскалялись под южным солнцем, стал изящным верхним платьем, – яростно ворчала Энедика. – Кожаный нагрудник, гасивший удары, превратился в меховой пластрон…

Эльфка с наслаждением вышвырнула пригоршню хвостиков за борт. Они закрутились под ветром, взметнулись над белыми от пены верхушками волн и исчезли в темной воде. Ладья Фуинбрагола шла ровно, словно двигалась не по бушующей реке, а по глади озера в безветренный день. Энедика знала, в чем здесь хитрость.

Между дворцовым причалом и тем местом, куда хотел доставить эльфку ее единственный конвоир, был натянута «нитка». Принципы создания магического коридора были описаны Ринером, одним из сильнейших магов Фейре в древности. Учение Ринера гласило, что рядом с нашим миром находится совсем иной, только он отделен от нас непроницаемой тканью, сотканной из времени и пространства. Маг научился вытягивать из этой ткани «нитки», имеющие вид полой тростинки. Если привязать концы «нити» к двум разным объектам, то всегда можно будет попасть из одного из них на другой без всяких помех, сквозь стены, огонь и воду – путник будет находиться внутри этой чуждой нашему миру «тростинки».

– Но узнать боевую форму Звездных Рыцарей и Воинов Льда все еще можно, – закончил ее мысль Фуинбрагол.

– Вот, значит, как называются на мандречи войска Роквэлвея и Мех’Хелек, – сказала Энедика, возвращая кинжал.

Восемь веков назад северные эльфы крупными стежками собрали обитаемый мир на суровую нитку, вдернутую в ушко стальной иглы своих легионов. На острие почерневшей от крови иглы тогда оказались лучшие воины из тэлери и эльдар.

– Меня больше всего смешит, что сюрко, этот нелепый байстрюк боевого плаща и пелерины, до сих пор считается одеждой знати Мандры, – продолжала эльфка. – Хотя сами эльдар и тэлери не одеваются так уже века три…

Фуинбрагол привычным движением вогнал кинжал в ножны и заметил ей в тон:

– И люди после этого принимают закон о разумном существовании разумных рас и говорят, что никакого влияния на их культуру, кроме гор пепла на месте уничтоженных деревень, мы – эльфы – не внесли.

Энедика хрюкнула от удивления. Эльф высказал ее мысль, но совсем не таких речей она ожидала от офицера Чистильщиков.

– Извините, сорвался, – произнес эльф смущенно. – Профессиональная привычка.

Энедика покачала головой, досадуя на себя. «И ведь знала же, что он не боевик, а провокатор», подумала эльфка и решила впредь воздержаться от разговоров. И тут, посредине черной реки, чьи воды были вздыблены ветром подобно иглам Ежей, на Энедику нахлынули воспоминания о двух последних днях.

О двух днях, когда наконец были найдены – и наказаны – те, кто уничтожил Приморский квартал Кулы вместе с детьми, бабами и стариками.

Когда в кабинет Крона вошел очередной посетитель, Энедика в своем тайнике угрюмо грызла смокву и гадала, когда же имперскому магу это все надоест, и он прикончит бесполезную ему эльфку. Наверняка он уже думает, что она солгала тогда, чтобы спасти свою жизнь.

– Здравия желаю, господин имперский маг! – услышала она бодрый голос. Эльфка прильнула к глазку. Сначала она против своей воли посмотрела на часы, висевшие на противоположной стене – обе стрелки висели ровно вниз. Полшестого, конец еще одного муторного, бессмысленного, бесполезного рабочего дня. Энедика перевела взгляд на вошедшего.

– Садитесь, Маковец, – ответил Крон.

Но Энедика уже не слышала мага. Похожее чувство она испытывала только раз в жизни – когда в Железную Стужу в давно пустовавших силках нашла замерзшего насмерть зайца. Характерные линии ауры, которые она не надеялась уже увидеть, дрожали вокруг вошедшего, оплетая его тело разноцветным коконом. Эльфка смотрела на грузного мужчину, почтительно опустившегося на самый краешек кресла для посетителей. «Козни Илу, так у него даже бородавка настоящая!», думала она.

– По вашей просьбе, господин полковник, мой отдел провел для вас аттестацию по схеме номер восемь, – продолжал Крон.

Голос имперского мага вернул Энедику к реальности.

– А именно аттестацию на чистоту крови. Мы не смогли найти записей в архивах ни волхвов Ярило, ни Дидилии, о том, кто являлся отцом вашего деда по материнской линии.

У господина полковника дернулся левый глаз.

– Учитывая, что ваша прабабка проживала на оккупированной сидхами территории, – нудным голосом произнес имперский маг. – Вопрос о расовой принадлежности вашего прадеда остается открытым.

Энедика, очнувшись, бросилась к столу. Там, между книжкой стихов, огрызком яблока и статуэткой, изображающей двух лягушек, занимающихся любовью в той позе, на которую земноводным никогда не хватило бы фантазии, валялся нефритовый кулон для связи с Кроном. Маг сказал, что как только Энедика узнает заговорщика, ей нужно будет потереть нос уродливой морды, изображенной на кулоне.

– Но такая мелочь по существующим законам не может служить препятствием для того, чтобы столь достойный человек, как вы, господин Маковец, мог бы поучаствовать в конкурсе на должность, на который вы хотели заявиться… – бухтел за стенкой Крон.

Эльфка в спешке своротила эротическую фигурку со стола, и лягушки разлетелись на мелкие осколки. «Да где же, где же…», думала Энедика, чуть не плача, лихорадочно перебирая вещи. Коротко вскрикнув и прикусив губу, она метнулась к своей постели. «Сама же подвесила на зеркало, чтобы не потерять, чтобы всегда под рукой было», мелькнуло у эльфки. – «Так всегда! Уберешь и забудешь! О Мелькор, только бы успеть… Только бы этот полковник не успел уйти, пока я достучусь, пока Крон меня раскупорит здесь…»

Она схватила кулон и принялась тереть его так, словно хотела, по примеру человеческих предков, добыть огонь из камня. Эльфка так увлеклась своим занятием, что даже не заметила, как в стене у нее за спиной засветились контуры магического прохода.

Крон обнял ее за плечи. Энедика вздрогнула и обернулась. Маг поцеловал ее в нос.

– А где этот… Маковец? – пролепетала эльфка.

– А его несут в следственный изолятор, – ответил Крон. – Сегодня с ним разбираться уже не будут, мастера все в пыточной… Господин Маковец подремлет себе тихонько до следующего утра.

Маг улыбнулся.

– Я думал, что ты врешь, что не было никаких мандречен, просивших вас поджечь Кулу, – сказал он.

Энедика насупилась.

– Но когда ты на него указала… Есть еще кое-что, чего ты не можешь знать. И все сходится, да.

Эльфка расслабилась и обняла Крона за плечи.

– Приглашаю вас на легкий ужин у меня в покоях, – церемонно ответил маг. – Такое дело надо отметить.

– А я все думала, когда вы мне это прикажете… – весело ответила Энедика и прижалась к Крону грудью.

Она ощутила, как одеревенело тело мага. Он снял ее руки со своих плеч и молча отошел.

– Крон, – растерянно произнесла эльфка. – Крон…

Маг остановился в дверях и сказал, не оборачиваясь:

– Я не приказываю. Я предлагаю.

«Ужасный имперский маг», думала Энедика, глядя на его спину в форменной черной куртке. – «Пожиратель детей, ненавистник эльфов. Любимая игрушка императора Мандры…»