Текст книги "Лес великого страха"

Он достал из стоявшего в углу шкафа форменную куртку и накинул ее на голое тело. Серый плащ Крон метнул в сторону Брюн.

– Одевайся, – сказал маг.

Крон открыл потайную дверцу в стене своего кабинета и обернулся, хмурясь. Женщина торопливо подошла к нему, на ходу завязывая шнурки на плаще. Имперский маг вошел в потайной ход и стал спускаться по лестнице. Шаги босой Брюн были почти не слышны. Крон подумал, что надо было дать ей и башмаки, но возвращаться ему не хотелось.

Они миновали несколько пролетов закрученной в спираль лестницы и оказались в одном из нижних ярусов Имперской Канцелярии. Здесь было необычно пустынно, что порадовало Крона – ему сейчас не хотелось встречаться ни с кем из подчиненных.

При постройке Имперской Канцелярии маг настоял на том, чтобы в проект третьего подземного этажа был включен блок с душевыми кабинами – для того, чтобы мастера заплечных дел могли помыться после работы, а не добираться до дому, благоухая кровью и потом. Имперским магом двигала не столько забота об условиях труда палачей, сколько нежелание выносить сор из избы. У Крона была хорошая память на чертежи, и он смог найти душевые без посторонней помощи.

В предбаннике имперский маг обнаружил две аккуратные стопочки. В каждой из них находилось два серых полотенца со штампом Имперской Канцелярии, кусок мыла и мочалка. Левая стопочка была чуть побольше – в ней так же лежала арестантская роба. Крон сбросил куртку и заляпанные сам Локи не знает чем штаны, взял мыло с мочалкой и толкнул дверь душевой. Они с Брюн услышали шум воды одновременно. В следующий миг Крон увидел в одной из отгороженных досками кабинок огромного рыжего мужчину. Тот как раз намылил голову и не мог видеть вошедших. Брюн нервно хихикнула, но за шумом воды палач ее не услышал. Крон не стал ему мешать. Маг взял некрома за плечо и толкнул к ближайшей свободной кабинке.

– Мойся, – сказал маг. – Тщательнее. Поняла?

Брюн быстро закивала. За прошедшие трое суток актриса вжилась в роль безропотной рабыни гораздо глубже, чем в любую из своих предыдущих. Возможно, это была не лучшая из ее ролей, но Брюн вложила в нее всю свою страсть. В любом случае, это было ее последнее выступление.

И они оба об этом знали.

Однако Крон еще и не подозревал, что маг, создавший некрома модификации 659А, был настолько добр, что подарил своему детищу ключ к вратам Нильфхеля. Крон собирался открыть их для Брюн традиционным способом и уже видел веселые языки пламени, ласкающие ее обнаженные ноги.

Но, очень, очень скоро ему предстояло об этом узнать. Брюн не сомневалась, что если бы Крон догадался о том, что у его пленницы есть волшебный клубочек, способный вывести ее на свободу из лабиринта мук и отчаяния, он тут же отрезал бы ей косы. Ключ Брюн от врат жизни был очень изящной формы. Тот некромант был большим затейником, если не сказать – поэтом. «На этот раз я не засну», думала Брюн, включая воду. Заклинание, которое нужно было произнести, она беззвучно повторяла про себя все это время, что они с Кроном провели в яростных играх.

И только это дало ей сил вынести все изыски фантазии имперского мага.

Маг перешагнул через темную струю, бегущую по кафельному полу к стоку, вошел в соседнюю кабинку и повернул кран. Крон бездумно подставил лицо под теплые струи. Он слизывал с лица капли, ощущая невыразимый покой. Маг услышал шаги и открыл глаза. Рыжий палач уже сполоснул голову и теперь с ужасом смотрел на него.

– Имя, звание? – спросил Крон и взял мочалку.

– Иван Ступка, палач третьей категории.

– Почему моетесь в неположенное время, Ступка? – осведомился Крон, намыливая мочалку. – Опоздали на смену?

Палач рухнул на колени.

– Никак нет, господин имперский маг, – пролепетал Иван. – Задержался с допроса… Работы сейчас много, все не успеваем…

– Следователь кто у тебя?

– Старший помощник руководителя по борьбе с сепаратизмом в экенском секторе Малюта Старгородский.

– Ну, ясно. Свободен.

Палач попятился, не вставая с колен и обдирая их в кровь об острый кафель. Ткнувшись задницей в дверь, он не оборачиваясь открыл ее и выскользнул вон.

За время их отсутствия кабинету придали тот вид, который должен быть у кабинета начальника секретной службы (а не вид борделя после пожара, который он имел до их ухода). На столе стояли два прибора.

– Ешь, – сказал Крон Мадлен, но сам снимать крышку с судка не стал. Вместо этого маг достал из ящика стола справочник внутренних кодов Имперской Канцелярии, нашел в нем Малюту Старгородского, написал несколько рун на шарике и снова крутанул его по нефритовому блюдцу.

На лице человека, появившегося в магическом экране, мелькнуло удивление.

И ужас.

– Малюта Старгородский? – осведомился Крон.

– Так точно, господин имперский маг, – пролепетал мужчина.

«А ведь он что-то скрывает», подумал Крон. – «Невиновный не мог испугаться так сильно».

– Если вам мало одного мастера пыточных дел, подайте заявку в отдел кадров, – сказал имперский маг. – А вообще, подумайте, как лучше организовать работу. Имперская казна не бездонна. И не забудьте выписать Ступке сверхурочные, Старгородский. Почему другие должны платить за ваши ошибки?

– Так что, господин имперский маг, – пробормотал Малюта.

– Не слышу, – устало произнес Крон.

– Так точно! – рявкнул Старгородский. – Будет исполнено, господин имперский маг!

– То-то же, – ответил Крон и разорвал связь.

В судке оказалась тушеная зайчатина с бобами. Как и всегда, это незамысловатое блюдо оказало на Крона умиротворяющее действие. Имперский маг подумал даже, а не пытался ли таким образом Эмнер смягчить участь мещанки Таубер, и усмехнулся своим мыслям.

Брюн вздрогнула, увидев его улыбку.

– Ляжешь здесь, – сказал Крон и махнул рукой в сторону обитого кожей дивана.

Она поспешно встала и подошла к дивану. Крон жевал и смотрел, как она устраивается. Плащ был слишком коротким, чтобы Брюн могла укрыться им целиком – это был не походный, а форменный плащ. В итоге женщина натянула плащ на ноги, а верхняя часть тела осталась обнаженной.

Маг накрыл пустой судок крышкой и направился к дивану. Он пристроился с краешку. Брюн не шелохнулась, но из груди ее вырвался полузадушенный крик. Крона просто подбросило от этого животного стона. Маг, физически измученный ничуть не меньше, чем его жертва, хотел только одного: спать. Брюн съежилась в ожидании неминуемых побоев, но маг не тронул ее.

Крон поднялся и вернулся в кресло у стола.

Ему случалось проводить ночи и так.

Обычно он спал очень чутко, но в этот раз усталость сломила его. Он не слышал тихих шагов Брюн и скрипа крюка, на котором крепилась люстра, когда актриса обмотала его своей косой.

И даже мощные колебания Воздуха, когда освободился Цин, делавший мертвое живым, не разбудили его.

Крона вернул в реальность пронзительный сигнал волшебного яблока – кто-то хотел связаться с имперским магом.

Несколько секунд, прежде чем положить яблоко на тарелку, Крон смотрел на обнаженное тело Брюн. Актриса сняла форму, предпочла умереть голой, чем принять что бы то ни было от него. Соединяя две части магического устройства, волшебник думал только об одном.

О том, что маг, создавший некрома модификации 659А, слишком любил старые боремские сказки.

И Крон не мог понять, что он чувствует при мысли об этом – досаду или облегчение.

В лесу, просыпаясь, защелкали и засвистели на разные лады птицы. Полоска неба начала бледнеть. Теперь Энедика смогла рассмотреть имперского мага, и теперь его нельзя было принять за темного эльфа. Волосы на голове Крона, темно-рыжие, с подпалинами, больше походили на шерсть. Да и черты лица, тонкие, изящные, ничем не напоминали суровые, благородные, словно высеченные из черного льда[11]11
  Имеется в виду слежавшийся снег – фирн


[Закрыть] лица эльфов.

Не дай ему вспомнить про муравейник…

– Я даже не мог ее сразу снять, – сказал Крон. – Меня вызвали по коммуникационному яблоку, и я должен был решить вопрос…

– Тебе просто не повезло, – сказала Энедика.

– Искандер подумал то же самое, – ответил Крон. – Но постеснялся сказать… Я хорошо отношусь к сидхам, Энедика. Я был готов дать вам не только немного удовольствия, но свободу и мир, о котором вы так давно мечтаете. Эта война высасывает слишком много денег и жизней… Зачем, ну зачем вы подожгли Приморский квартал?

Он повернул голову, ожидая ответа. Энедика залюбовалась спокойствием и грацией его движения. «И как мандречены могут не видеть в нем зверя?», подумала эльфка. – «Сильного, быстрого, мудрого зверя?».

– Так это не мы, Крон, – устало сказала Энедика.

Крон поморщился:

– Я почувствовал твои игры с моими каналами Чи. Но это были неканалы воли и разума. Аура оборотней устроена иначе.

– Я говорю правду, и ты сам это видишь, – возразила эльфка.

После оргазма ауры любовников некоторое время были прозрачны друг для друга, и оборотень заметил бы, что она врет. А уж после столь долгого совместного путешествия по лабиринтам памяти Крон видел ее мысли и чувства, как свои.

– Пришли люди, хотели нанять нас, – продолжала Энедика. – Мы отказались – мы знали, к чему это приведет. Рингрин тоже отказался, хотя те люди сулили неплохие деньги. Но дураков среди нас нет.

Имперский маг понял, что эльфка говорит правду.

– Люди? Что за люди?

Энедика пожала плечами:

– Они не называли имен, сам понимаешь.

– Ты узнаешь их?

– Конечно. В лицо – вряд ли, но аура каждого человека индивидуальна, и строение этих аур я запомнила хорошо.

– А надпись на дворце? – спросил Крон, и по его голосу Энедика поняла, что он колеблется.

– Не знаю ни о какой надписи… Она была написана вашими рунами? Мандреченскими?

Маг кивнул. Энедика засмеялась:

– Прости, но… Ты стал бы изучать письменность обезьян?

Имперский маг улыбнулся и поцеловал эльфку.

– Вот это я называю – правильная работа с агентурой, – сказал он почти нежно. – Одевайся.

– Ты меня в мандреченские шпионы не записывай, – мрачно сказала Энедика.

– Прости, – очень мягко произнес Крон. – Я сказал не подумав.

Эльфка ошарашено смотрела на него. Не веря, не смея верить, что ей это удалось. Договориться с имперским магом мандречен. Непреклонным и жестоким. Зверем, которым матери пугали маленьких эльфов.

– Одевайся, – повторил Крон и встал. – Нас ждет долгий путь. Ближайший телепорт здесь в Эреборе, насколько я помню?

Энедика попыталась подняться, но у нее подкосились ноги.

Потерять свой отряд и двух любовников; переспать с оборотнем в его звериной ипостаси; быть завербованной в разведку врагом – и все это в одну ночь – было слишком много даже для эльфки.

Крон подхватил ее.

– Бурная была ночка, а? – понимающе сказал он.

Эльфка поцеловала его в шею.

«Я выжила», думала она, вдыхая аромат его тела – пряный, но приятный, запах пота и любви. – «Несмотря на все козни Илу, я выжила… И никого не предала. И возможно, мне удастся даже остановить эту проклятую войну. Сделать то, о чем так давно мечтают все эльфы Железного Леса».

– Нет, ближайший телепорт не в Эреборе, – сказала Энедика. – Гораздо ближе.

Крон удивленно приподнял бровь и чуть наклонил голову.

– Я преклоняюсь перед твоей мудростью, о дочь Старшей Расы, – сказал он чуть насмешливо. Однако доля шутки в этой шутке была очень мала, и они оба понимали это. – Но помни, с кем имеешь дело. Если ты думаешь заманить меня к остаткам своего отряда, то ты потеряешь всех бойцов, и на этот раз – и свою жизнь.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, и думали об одном и том же – у столь разных существ по прихоти судьбы оказались одинаковые глаза.

Энедика усмехнулась.

– Ты все равно убьешь меня. Потом, – сказала эльфка. – Я слишком много знаю… Но мы, темные эльфы, всегда играем честно. До конца.

– Вот и замечательно, – сказал Крон.

Энедика обвела взглядом поляну. Изувеченные тела товарищей застыли в жутких позах.

Не смотреть.

Но эльфка не удержалась.

– Отметили Мидаёте, ничего не скажешь, – мрачно произнесла она.

– Я проголодался, пока догонял вас, – несколько смущенно ответил Крон. – И кстати, что ты скажешь, если я немного помародерничаю? Я могу идти по лесу и в своем зверином обличье, но я не хочу появиться в столице Мандры голым.

Энедика махнула рукой. Эльфка смотрела, как маг одевается. Крону пришлась впору одежда Руско, самого невысокого из Ежей. Энедику это обрадовало – ей было бы слишком тяжело смотреть, как маг раздевает Тавартэра или Халлена. Маг не сразу справился с хитрыми эльфийскими застежками, и Энедика помогла ему. Одежда скрыла тело Крона, спрятала его звериную грацию.

Эльфка подошла к мертвому Халлену, опустилась перед ним на колени и провела рукой по волосам. На голове запеклась кровь.

– Он был сильным бойцом, – сказал Крон, заметив ее жест. – Туго мне пришлось, прежде чем я понял, что он может двигать только одной рукой. Если бы не он, я бы тебя загрыз, – добавил маг, и пояснил: – Когда мы, звери, пробуем кровь, мы безумеем… А он здорово потрепал меня, и мой рассудок прояснился.

– Он отец моего ребенка, – сказала Энедика.

– Тогда понятно, почему он так тебя защищал.

– Нет, – ответила эльфка. – Он не знал об этом.

Крон покачал головой:

– Загадочные вы, женщины.

Эльфка поднялась с колен. Маг взял ее за подбородок, заглянул в глаза.

– Если у тебя будет ребенок от меня, – сказал он. – Обязательно сообщи мне об этом. Я должен буду научить его перекидываться, иначе он погибнет.

Энедика вяло кивнула.

В голову эльфке пришла новая мысль. Энедика подошла к трупу Мирувормэла, подняла валявшийся на траве туесок. И почти совсем не удивилась, обнаружив на дне приличную порцию меда. Подняв голову, она увидела, что маг улыбается.

– Я знал, что вы, эльфы – очень развратная нация, – сказал Крон. – Я никогда раньше не видел, чтобы женщина кончила четыре раза подряд.

Свежие царапины на груди животе, глубокие и болезненные – в раны попала грязь, подумать страшно, что было под когтями татцеля, ласкавшего ее – откликнулись эхом его словам.

– Много ты видел, – мрачно сказала Энедика.

– Немного, – согласился маг, улыбаясь.

Эльфка уже не раз чувствовала эту ухмылку, от которой стягивается кожа на скулах и становится больно челюстям, но увидела ее впервые. Энедика поняла, почему испугался Владислав. В этой улыбке не было ничего радостного и ничего человеческого. Так почему же Энедику захлестнула горячая волна жалости? Почему захотелось обхватить эту голову руками, прижать к груди и поцеловать макушку? Эльфка тряхнула головой. Если бы кто-нибудь еще вчера сказал ей, что она будет жалеть имперского мага мандречен, она бы только покрутила у виска.

Но сейчас – жалела.

Когда они покидали поляну, путь эльфки и мага преградила широкая муравьиная дорога. Маленькие трудоголики уже принялись за работу. Рыжие спинки создали в траве толстую ленту. Энедика на миг представила себе, чем насекомые могли быть заняты этим утром.

Эта ночь была ужасна, вспомнились ей слова из старого священного гимна. – Но сейчас уже день…

Эльфка тряхнула головой и перешагнула через муравьев.

И вдруг засмеялась.

– Ты не убил бы меня, – сказала Энедика. – Не для того ты всю ночь рассказывал мне сказки… Ты бы дал мне уйти. Чтобы информация попала к Рингрину, к остальным командирам Ежей… Чтобы мы задумались. Прекратили сопротивление, выдали зачинщиков пожара.

Крон усмехнулся и кивнул.

– Но всю ненужную информацию, которая попала в твою память сегодня ночью, я бы уничтожил, – произнес он. – Это надежнее, чем заклинание молчания…

– Ты великолепен, – произнесла эльфка с наслаждением. – Мы враги, но я рада тому, что у меня такой мудрый и сильный враг.

– Как я уже говорил, я не силен в комплиментах, о великая и мудрая Дочь Старшей Расы, чья красота затмевает свет этого жалкого солнца, – ответил маг. Энедика прыснула. – Я бы предпочел прекратить эту бессмысленную войну. И я хочу, чтобы ты помогла мне в этом.

Эльфка обняла его и поцеловала в шею.

– С удовольствием, – промурлыкала она.

Некоторое время они шли молча.

– А как вы воспитываете детей? – сказал Крон. – Мне казалось, что партизанский лагерь – не самое подходящее для этого место.

– Так и есть, – неохотно отвечала эльфка. – Я кормила ребенка грудью, пока молоко не пропало, а потом отдала друидам. Многие так делают – вся молодежь сейчас воюет, а самое ценное, что есть у нации, это дети. Друиды, они такие – сами погибнут, но детей – выходят…

Нужное дерево оказалось даже ближе, чем она предполагала. Могучий дуб у подножия был разъеден огромным дуплом. Энедика заколебалась.

– Я наложу заклинание, и телепорт самоуничтожится после того, как пропустит нас, – сказала она. – А ведь он может понадобиться кому-то из моих соплеменников. Комплименты – комплиментами, но поклянись своими богами, что этот телепорт больше никому не будет нужен. Что ты действительно идешь со мной в Кулу ради того, чтобы прекратить эту войну.

– Клянусь Тором и Локи, – очень серьезно ответил Крон.

И все же Энедике показалось что-то такое в его тоне… Она хмуро посмотрела на мага. Но Крон уже надел на себя волшебную маску. Вязь заклинаний превратила его глаза с кошачьим зрачком в голубые и вполне человеческие, но пустые и неподвижные глаза слепца.

Эльфка подняла руки и нараспев произнесла несколько заклинаний. Крон смотрел, как черный провал дупла заполняется голубым вязким маревом. Они взялись за руки и шагнули в телепорт.

Искандер оказался прав – прогулка удалась на славу.

Сабрина аккуратно подобрала ложкой последние капли в миске, облизала ложку.

– Обалденный супчик, – с набитым ртом сказала ведьма.

Отставив миску, Сабрина завалилась на лежанку и сыто рыгнула. Они ужинали в госпитальном фургоне втроем. Остальные раненные предпочли посидеть у общего костра, посудачить и посмеяться.

– Хорошо, но мало, – отозвалась Ундина.

Ведьма глянула на руль своей метлы, пританцовывающей перед хозяйкой, и что-то записала в небольшую книжицу.

– Так сегодня же Рамдан старший по кухне, – сказал Крюк. – Ты чего это пишешь, Дина? Он с тобой рецептиком поделился?

– Неужели ты порадуешь нас висой? – спросила Сабрина.

Ундина поморщилась.

– Нет, – сказала боремка. – Какой из меня скальд… Я проверила расстояние по счетчику на метле.

Ведьма ласково коснулась метлы и прошептала что-то. Метла тряхнула хвостом и исчезла.

– Мы сегодня второй раз ночуем в отстойнике, как их называет Лайруксал, – начала объяснять Ундина.

– Так правильно, – сказал Крюк. – Мы вчера прошли второй змеиный холм.

На этот раз обозу удалось миновать шнейкхюгель без приключений. Чудовище или спало, или уже успело наловить себе зверей в окрестностях. Ведьмы намекали Лайруксалу, что неплохо бы повторить чудо с самодвижущейся дорогой, но сидх отрезал: «Я не ярмарочный маг и не балаганный фокусник». Ринке потом объяснил Карине, что заставить тропу двигаться очень сложно. И каждый раз может стать последним, после которого дорога замрет навсегда. «А если какому-нибудь обозу нужно будет, как нам у первого шнейкхюгеля, быстро покинуть это место?», добавил сидх.

– Первый отстойник находился на расстоянии триста шестнадцати верст от Бьонгарда, этот – на шестьсот тридцать второй версте, – продолжала Ундина.

– Даже и не верится, что мы это все прошли, – вздохнула Сабрина.

– Не прошли, а пролетели, – заметил Крюк. – А некоторые вообще проехали с комфортом…

– Кто бы говорил, – фыркнула поланка. – О боги, неужели мы уже через неделю будем в Бьонгарде… Как быстро это все промелькнуло. Только вчера, кажется, из Келенборноста выехали.

– Через неделю – это вряд ли, – возразил Крюк. – Дней через десять. Когда из леса выберемся, там еще по Тракту надо будет идти…

Ундина обиженно засопела.

– Мы тебя слушаем, Диночка, – сказала Сабрина примирительно. – К чему эти сложные расчеты?

– Отстойники явно сделаны для того, чтобы в них можно было остановиться на ночь, – сообщила Ундина. – Значит, в древности дорога двигалась со скоростью триста шестнадцать верст в день, а расстояние от Келенборноста до Старого Тракта можно было пройти за три-четыре дня.

Экен недоверчиво хмыкнул.

– Похоже на сказку, – сказал он. – Семьсот верст за три дня?

– Это если предполагать, что на ночь дорога останавливалась, а если нет – так и еще быстрее, дня за два. Мы же вышли из Келенборноста восьмого червеня, а доберемся в Бьонгард дай Водан к середине вересеня, – добавила Ундина.

– Может, отстойники были построены чаще, а некоторые из них разрушены теперь? – возразил Крюк. – Гоблины или орки могли их уничтожить. Запросто. Ты видела, вокруг отстойника камни? Раньше он был обнесен стеночкой, чем-то вроде забора. Теперь того забора уже нет.

– Не скажи, – задумчиво произнесла Сабрина. – Похоже, что Ундина права. А если путники на дороге не сидели, ожидая, пока она их довезет, а тоже двигались – верхами или хотя бы пешком, помнишь, после первого шнейкхюгеля мы ведь тоже ехали, хотя дорога двигалась… И тогда семьсот верст за четыре дня – это вполне возможно.

– Теперь понятно, почему темные эльфы сдались, едва Разрушители вошли в Трандуиловы Чертоги и Келенбороност, – заметила Ундина. – Тогда тропа наверняка еще двигалась, и получалось, что до Бьонгарда рукой подать…

В открытом клапане появилась голова Ирины.

– Что вы сидите, такие скучные? – бодро воскликнула ведьма. – Пойдемте к костру, Ринке петь собрался, а потом и самим можно будет…

– А чего бы не сходить, – прогудела боремка.

Убрав записную книжку в карман куртки, Ундина накинула плащ. Днем было еще тепло, но ночи стояли уже холодные. Ведьма двинулась к выходу.

– А мы с Крюком, пожалуй, останемся, – ответила Сабрина.

Экен улыбнулся.

– Ну и зря! – воскликнула Ирина.

Сабрина смотрела, как звеньевая заковыляла прочь от фургона. Ее походка совсем не удовлетворяла требованиям к походке благородной девицы – признаком хорошего воспитания считались плавные, грациозные движения. Ирина же сейчас напоминала хромого, но чрезвычайно энергичного воробушка. Сабрина подумала, что благодаря Ирине, да и остальным боевым ведьмам, выпускницам Горной Школы, рассеянным сейчас по всему свету, хромающим, грязным, вытирающим свои мечи от крови и яростно ругающимися с нерадивыми фуражирами при помощи выражений, которых постыдился бы портовый грузчик, благородные дамы имеют возможность сидеть в своих замках, прогуливаться по аллеям плавной, отточенной годами тренировок изысканной походкой, обмахиваться веерами и говорить о высоком. И ведь так было всегда, размышляла Сабрина. Разрушительницы перекраивали карту обитаемого мира и раздирали свои и чужие судьбы, а дворяне сидели в своих замках и тряслись от страха.

Ведьма засмеялась своим мыслям.

– Дина не сложила песню, так я сложу, – произнесла она вслух. – Какое-то сегодня особое настроение у меня… Хочешь послушать, Яндар?

Ундина тем временем нагнала шуструю звеньевую, взяла ее под локоть, и они двинулись к костру вдвоем.

– Конечно, – кивнул экен.

– Погоди только немного, я набросаю, – сказала Сабрина. Высунувшись из фургона, она закричала:

– Дина!

Ведьма обернулась.

– Я у тебя листик бумажки позаимствую? – спросила Сабрина.

– Лопухом подотрешься, – недовольно ответила Ундина.

– Да мне песню записать!

– Возьми, ладно, – смягчилась подруга.

Ундина и Ирина продолжили свой путь к костру. Сабрина залезла в карман плаща подруги, достала записную книжку и вырвала пару листков. Писало у Сабрины было свое – эльфийское, трофейное. Ведьма устроилась на сбитой лежанке, подогнув под себя ноги по-сюркски, и задумчиво куснула верхний конец писала. Он был выполнен в виде смешной мышки.

Пока ведьмы разговаривали, совсем стемнело.

В отличие от южных ночей Мандры, к которым привыкла Сабрина, ночей, когда мрак опускается резко, стремительно и неожиданно, как нетопырь на шею жертвы, тьма Лихого Леса была застенчивой. Сначала в горячем буйстве света появлялась нежность. Затем из ослепительного, победоносного сияния Хорса уходила ярость, свет становился прозрачным и серым, липким, как паутина – солнце уже не грело, но в воздухе висела духота, выдох раскаленной земли. Потом приходили сумерки – нежные, как касание шелка. И лишь потом, незаметно, стесняясь, темнота укутывала дорогу и лес вокруг нее.

– Начнем, наверно, так, – пробормотала Сабрина.

Писало заскрипело по бумаге. Рамдан заиграл на зурне. Крюк опутал выход из фургона заклинанием от комаров, которому его обучили ведьмы, расстегнул клапан и сел, свесив ноги. От костра донесся голос Ринке:

 
Река заболела смертью
и рыбы спасались бегством.
Брега ее стали жёлты,
как пальцы курильщика трубок
 

Ринке, как всегда, открыл вечерний концерт песней про мертвую реку. Если верить его объяснениям, была в Лихом Лесу река, испив воды из которой, человек погибал или терял память. Мандреченок было не удивить волшебными реками. Даже Сабрина знала, что по их легенде, где-то на краю обитаемого мира, протекает река Калина. Вода в ней была самой обычной, надо думать, там водились и сомы, и щуки. А вот человек, перешедший Калину по мосту, навсегда исчезал из мира живых. Река Беспамятная, как ее называли темные эльфы, находилась гораздо ближе. Старая тропа, подобная той, по которой двигался обоз, соединяла Бьонгард и берег Гламранта. Зловещая речка пересекала тропу где-то на полпути к реке.

По непонятным причинам, эта мрачная песня очень нравилась Карине. Сабрину же удивляло в ней отсутствие пышных сравнений, изысканных рифм и кённингов, столь характерных для песен эльфов. По крайней мере, те песни тэлери, которые доводилось слышать боевой ведьме, были именно такими. Сабрина собиралась написать песню в тэлерийском стиле, но, услышав пение Ринке, изменила свое решение и перечеркнула первые несколько строк. Сидх тем временем продолжал:

 
Трава и цветы зачахли,
и ломкими сделались стебли.
В полуденный час злое солнце
сожгло их сухие скелеты.
 
 
Вода же в реке блестела,
как ртуть, и неспешные волны
вязко катила к устью,
всё отравляя ядом.
 

– Крюк, а вы куда после Бьонгарда? – спросила Сабрина, на миг отвлекшись от сочинительства.

Экен пожал плечами:

– Рамдан скажет. Какой-нибудь обоз опять наймемся сопровождать, сейчас из Бьонгарда много караванов пойдет – все до зимы хотят успеть выбраться из Лихолесья. В сторону Мир Минаса двинем, я думаю. А там и до Экны недалеко, я, может, домой съезжу… А вы?

 
Звери в лесах – не пейте!
Птицы в полях – не пейте!
Вам говорю – не пейте!
Памяти лишитесь
И рассудка.
 

– Мы? А мы вернемся в Горную Школу, перезимуем, – ответила ведьма. – Зимой летать опасно. Попадешь в буран над Нудайдолом, труп весной в Боремии найдут… Светик, наверно, курс по травам почитает, я бой на мечах возьмусь вести. В нашей школе всегда так – пока можно летать, учат только летать. А как зарядят дожди, так теория начинается.

– Гёса тоже хочет наведаться в Купель, – произнес наемник. Так называлась одна из двух магических школ, где обучали Танцоров Смерти. – Что-то с ним странное происходит, не вытанцовывается у него последнее время. Ему с учителем своим поговорить надо…

– Может, это просто лес на него так влияет, – заметила Сабрина. – Ну вот, послушай.

У костра как раз затихло – на время, необходимое для прохождения чарки с водкой по кругу. Крюк поднялся, подошел к Сабрине и пристроился напротив.

– Давай, – сказал экен.

– Когда нас в Горной Школе учили складывать песни, – произнесла ведьма. – То надо было взять какую-нибудь отвлеченную тему. Историческое событие, или что-нибудь из сказаний о богах и героях, но такое, чтобы это было известно всем. И на этой теме показать, насколько красиво ты умеешь высказываться. Я сейчас спою тебе, а ты попробуй угадать, о чем это.

Ведьма откашлялась и негромко запела:

 
Мой покой нарушают странные сны,
И воздух горчит, я, как рыба об лед,
Бьюсь
Но не забыть мне той страшной весны,
Что убила свет в сердце моем.
 
 
Новая стая примет тебя
Таким, как ты есть, никто ничего
Не спросит.
Ты позабудешь слово «нельзя»,
Память о прошлом покроет короста.
 
 
Опустится ночи слепое крыло,
И станет как брат мне мой бывший враг.
Вдвоем
Мы пойдем на охоту, ведь нам повезло –
Остаться в живых не такой уж пустяк[12]12
  Фрагменты стихотворения Белоглазова А. И. «Тьма придет» и «Смерть реки» приведены с небольшими изменениями. Оригиналы можно найти по адресу: http://zhurnal.lib.ru/b/beloglazowai/


[Закрыть].
 

Ведьма закончила и вопросительно посмотрела на экена.

– Нуууу, – протянул Крюк. – Я вроде твой бывший враг, а новая стая – это мы, экены? Так Экна с Мандрой давно замирились. Ты с нами после Бьонгарда хочешь остаться, что ли? Я только за, Рамдану скажу только… А как же крыло твое? У вас же маневры строго рассчитаны по числу ведьм, по-моему…

Сабрина не знала, плакать ей или смеяться. Крюк попал в точку – очевидно, потому, что никакие исторические параллели не замутняли его разум.

– Я написала вариацию на тему «Песни Разрушительницы Пчелы», – ответила ведьма. – Сидхи сожгли ее станицу весной. Новая стая – это как раз Разрушители.

– Враг, ставший братом, это Балеорн, – сообразил экен. – Они потом вместе с Пчелой славно поохотились… Джабраил с тех пор не воевал ни разу. Да, все сходится. Прости, что ж. Вот такой я тупой и необразованный…

– На самом деле ты угадал, – сказала Сабрина. – Я не могу оставить мое крыло… Неужели мы так и расстанемся, Крюк?

Наемник помолчал.

– Можно подумать, ты в первый раз так расстаешься, – сказал он наконец.

В глазах ведьмы блеснули слезы.

– Сабра, ну что ты… – начал Крюк.

Ведьма вскочила с лежанки, подбежала к выходу прежде, чем экен успел схватить ее. Сабрина выпрыгнула из фургона и бросилась к костру. Тяжелая коса била ее по плечам. Наемник вздохнул, вылез из фургона и последовал за ней.

Ветер чуть шевелил края клапана, загибал края листков, брошенных на лежанке. Если бы не брошенное ведьмой писало, придавившее их, листочков бы уже там не было. Листки с песней самой могущественной Разрушительницы уже танцевали бы бесконечный хоровод вместе с алыми и желтыми листьями на ближайшей полянке.